— Не пора ли спать, Федор? Половина двенадцатого.
— Сейчас,— буркнул Федор Ипполитович.— Вот дочитаю.
Ольга ушла.
Теперь можно с головой окунуться в газетные новости. Но не столько читал их Федор Ипполитович, сколько ждал, когда заснет жена. Ведь если начнет расспрашивать, прощай сон.,,
Около двенадцати Федор Ипполитович вышел в переднюю. Возле кабинета остановился. Осторожно приоткрыл дверь.
Татьяна склонилась над исписанным листом. Хотя и темно-зеленое от абажура ее лицо, видно, как глубоко она задумалась. Отца она заметила, лишь когда под его ногой скрипнул паркет. Удивленно откинулась на спинку кресла.
Ты еще не спишь, папа?
— Сейчас лягу.— Федор Ипполитович присел на край дивана.— А ты всю ночь собираешься марать бумагу?
Он хотел съехидничать, но из этого ничего не вышло.
— Нет, я уже кончила,— ответила дочь.— Перечитываю...
Пожелать бы дочери приятных сновидений, да и пойти. А Федор Ипполитович. Чем внимательнее вглядывался в Татьяну, тем тоскливее ему становилось,
— Ты счастлива, Таня?
— Буду.
И ни малейшего сомнения во взгляде.
— Не самообман ли это?
— Самообман? — Лицо дочери стало тверже.— Ну нет. Слишком долго я ждала. А тебе еще раз большое спасибо, папа. Если бы не ты, не знаю, сколько пришлось бы мне еще ждать.
Федор Ипполитович уперся локтями в колени, крепко сжал переплетенные пальцы.
— Все шутишь...
Легкая улыбка тронула губы дочери. -
— А ты не убежишь, как вчера, если я скажу, что- нибудь не по-твоему?
Брови Федора Ипполитовича двинулись было к переносице, но тотчас вернулись на место.
Дочь пересела на валик дивана, обняла отца за плечи.
— Видишь ли, папа... Вчера Сергей наговорил мне уйму неприятного. Он был прав, а я разозлилась. Но не только за вчерашнее. Я так и сказала ему на прощанье: никогда не забуду, что он, сколько я его знаю, был теленком... Почему Сергей не заговорил со мной, как вчера, десять лет тому назад? Многое» было бы иначе.— Она помолчала.— Как Сергей чувствовал себя у нас за обедом, я лучше всех видела. Не твои неуместные шутки его волновали, а то, что делается в клинике... Нет, я и за шутки тебе благодарна. За то, что Сергей не стушевался перед тобою, как передо мной вчера. И все-таки след от твоих придирок у него остался бы. А он шел в клинику. И не просто шел. Я сделала не больше того, что на моем месте сделала бы каждая любящая женщина, которой на все дано лишь несколько секунд.., Неужели бросишь в меня камень и теперь?
Федор Ипполитович не заметил, и сам, когда именно его рука легла на теплую руку дочери.
— Я зашел к тебе, Таня, не спорить, а пожелать спокойной ночи... Ты только что разговаривала с Сергеем, Рассказал ли он о моем предложении Игорю?,
— Да.
А ты,, конечно, поделилась с матерью..
Поделилась.
— И что же она?
Дочка прижалась к отцу крепче.
«Ты этого не поймешь, папа. С твоих плеч никогда не падала гора... Мама даже старинные стихи вспомнила* счастлив, мол, тот, кому вечер венчает начатое утром... Одно беспокоит ее: как же это будет — не института шостенковский майорат: отец, сын, зять,.,
— А тебе безразлично?
Татьяна пожала плечами.
— Пусть выздоровеет Черемашко. А он выздоровеет, даже если ты останешься в стороне. Так я верю в Сергея... Его охотно возьмут в клинику мединститута. Там же твой Ляховский заведует теперь кафедрой.
«Так я его и отдам!» — подумал Федор Ипполитович,
Вслух он сказал:
— Баба с возу... А будет ли Сергей счастлив с тобой? Ты же у нас как твои волосы: вон в какой тугой узел тебе приходится их завязывать. Сергею с тобой не справиться. Но и ты не переделаешь его на свой лад.
Татьяна засмеялась.
— Чем больше я думаю, тем яснее вижу: быть настоящим человеком — кое-чему в этом отношении я должна и у Сергея поучиться. Но маминой ошибки я не повторю: счастливой сорочки у Сергея не будет. Никаких легких побед! Чем дороже ему придется за все платить, тем большего добьется он, тем лучше будет знать цену завоеванному и тем полнее будет его счастье.., И тем
больше он будет отдавать, когда появятся у него ученики.
— Зато ты ему легко достанешься.
— Я? Легко? Десять лет ждать меня — легко?.. Не знаю, расплачусь ли я с ним за это. Но платить буду не так, как мама тебе.
Федор Ипполитович неуверенно пошевелил свободной рукой.
— И все-таки мне кажется: ты сидишь на мели и стараешься уверить себя, что и здесь тебе неплохо.
Татьяна выпрямилась.
— Я не влюблена в Сергея, папа. Я люблю его. Да так, что ничего нельзя изменить, даже если бы мы оба хотели этого.
Федор Ипполитович глубоко вздохнул. Бесполезно спорить по этому поводу с дочкой. Он осторожно, чтобы не уколоть усами, поцеловал ее в лоб.
В спальню вошел на цыпочках. Неслышно притворил дверь.
На столике возле его кровати горела лампочка. И на какую-то минуту Федор Ипполитович застыл на пороге, невольно прижав руку к сердцу. Но если и заныло оно, то не от боли.
Впервые за много дней... кто знает, за сколько... а может месяцев?.. Ольга легла не на свою кровать...
Загнул Федя быстро и крепко. За ночь ни разу не проснулся. И проспал бы утром, если бы не разбудила его Оля.
Утром первого февраля Друзь пришел в институт за час до пятиминутки.
Вахтерша, отвечая на его приветствие, удивилась:
— Первый раз вижу вас таким, Сергей Антонович, То ли весело вам как никогда, то ли вы помолодели...
Друзь, чтобы не заметила она еще чего-нибудь, заспешил в раздевалку.
Мать тоже смутила его сегодня.
— Что с тобой, Сергей? — спросила она за завтраком.— Лег вчера поздно, выспаться не успел, а вид у тебя — словно росой умылся. Неужели то тебе приснилось, о чем я прошлой ночью говорила? Не слепая, значит, у тебя мать.
Не сразу дошло это до Друзя. Спал он как убитый, ничего ему не снилось. Но, засыпая и проснувшись, он снова и снова повторял каждое услышанное от Тани в передней и по телефону слово...
По мере того как до сознания Друзя доходило значение слов матери, он все ниже склонялся над тарелкой, все ярче становился на его щеках румянец. Неужели для матери он —раскрытая книга?
— Что же ты молчишь? — насмешливо бросила мать.
Через силу сын выдавил:
— Угу...
— Слава тебе господи! — рассмеялась мать.— Поймал, значит, наш теленок волка... Как же это произошло?
Сергей поспешно набил себе рот: чем дольше он будет жевать, тем лучше обдумает ответ. Не так просто признаться матери, что его вчера совершенно незыблемый взгляд на женскую половину человечества не выдержал первого же- испытания. Рассказывая о вчерашних событиях, на мать смотреть не решался.
Не очень одобрительно покачала она головой, выслушав путаные объяснения сына.
— Смела твоя Татьяна Федоровна!.. Я бы не решилась, да и отец твой не допустил бы... И тебе не стыдно?.. Видно, любит она тебя, хоть ты и растяпа... Ну, а где будете жить? Или и об этом пусть она думает?
Снова Сергей набил себе полный рот.
— Ничего, видно, с тобой не поделаешь,— вздохнула мать, но вовсе не печально.— Как гром среди ясного неба, так для тебя все это... Попроси свою Татьяну прийти ко мне в гости. Да так, чтобы тебя не было дома.
— А это зачем?— рассеянно спросил Друзь,
— Это наше с нею дело.
Хотя Марина Эрастовна была теперь в надежных руках, Друзь не смог пройти мимо женского отделения.
Она вдвое моложе Василя Максимовича, а с каким трудом приходила в себя после наркоза. Лишь около полуночи узнала своих спасителей..,
В коридоре отделения была только дежурная мед* сестра. Увидев Друзя, она пошла навстречу и, не ожидая обычного «ну как?»,— начала издали:
— Все в порядке, Сергей Антонович. Очень легкая рука у Игоря Федоровича. Как у его отца.
— Как спала?
— Перед рассветом заснула. А ночью измучилась с нею няня. И мне досталось. И Корнелию Аполлоновичу, Домой он пошел, лишь когда больная заснула... Несколько минут тому назад к ней заходили Игорь Федоровичи Григорий Григорьевич. Так Марина Эрастовна, проснувшись, только Игорю Федоровичу ответила. Григорий Григорьевич хотел пульс проверить, так она обе руки спрятала под одеяло.
Что Игорь уже тут,— иного Друзь и не ожидал, А Гришко... Знает кошка, чье сало съела,
— Где они, врачи?
— В нашей ординаторской.
Итак, здесь все в порядке. Легко, не опираясь на палку, не касаясь перил, Друзь поднялся на третий этаж.
Арина Даниловна, его медсестра, когда он подошел к первой палате, предостерегающе подняла руку и вышла в коридор.
— До сих пор спит, ни разу не просыпался*
— Даже пить не просил?
— Нет. Когда нужно, я смачивала ему губы,
— Кислород давали?
— Еще бы! Он заснул с трубкой в носу. До сих пор она там.
И тут все идет как надо. Пусть же спит Василь Максимович, пока спится. Будут у него и тяжелые дни. Не завтра, так послезавтра почувствует он себя, как неопытный эквилибрист на проволоке меж двумя небоскребами. Но и это пустяк по сравнению с седьмым и десятым послеоперационными днями...
Сегодня возле Черемашко будет установлен прибор Виктора Валентиновича. До ночи им будет управлять Танцюра. Он должен научить этому и Женю. Нужна бы помочь им и в другом, но откуда Друзю знать, как это делается! А обязан он Сане и Жене очень...
...Не сразу понял Друзь, что происходит в женской ординаторской.
Игорь расхаживал, как позавчера утром в дежурке: широко шагая и каким-то чудом не натыкаясь на столы и стулья. А Гришко развалился на стуле и свысока следил за метаниями бывшего однокурсника. На столе лежала толстая папка, и палец Фармагея постукивал по ней в такт шагам Игоря.
Увидев Друзя, Гришко помахал рукой.
— Земной поклон тебе, старый дружище. Взаимная выручка — святое дело! И я в долгу не останусь.
Очевидно, он ничего еще не знал,
Друзь преградил Игорю дорогу.
— Что с тобой?
Игорь в раздражении обошел его. Но, очутившись в дальнем углу, сел и ткнул пальцем в сторону Фармагея.
— Пусть он повторит тебе то, что сказал мне. Неужели и ты... ты...
Друзь остолбенел.
— Что я?
Не обращай, Сергей, на него внимания,— сказал Фармагей.— Игорь в Донбассе таким святошей стал... Рассказал я ему о нашем джентльменском соглашении...
Друзь так и остался стоять между ним и Игорем.
— О каком соглашении?
Выражение собственного превосходства не сошло с лица Фармагея.
— А-я-яй! Коротка у тебя память. Разве не вызывал тебя вчера директор? Не говорил о завтрашнем дне нашего института? — И Фармагей похлопал по папке всей ладонью.
Друзь осторожно опустился на ближайший стул.
Вот почему так уверен в себе Гришко! В его диссертации залог будущих успехов института. Что ему теперь Хорунжая! Тем более с нею все в порядке.
Друзь ответил сдержанно:
— О многом говорил со мной Андрей Петрович.
— Не старайся казаться глупее, чем ты есть, Сергей,— снисходительно посоветовал будущий кандидат наук.— Ты прекрасно понимаешь: чтобы моя диссертация стала успехом всего нашего института, необходимы дополнения, которые можно получить только в первой палате.
Игорь впился взглядом в Друзя. И столько в его глазах было боли... Неужели он так легковерен?
— И об этом шла речь,— не стал возражать Друзь.
— Вот и скажи, что ты ответил Каранде.
— Охотно.
Хоть и однокурсник Гришко, хоть и жаль этого дурня, Друзя начала разбирать злость.
— Я сказал, что если Федор Ипполитович откажется от того, что сказал о ней вчера в этой самой ординаторской, то я ее прочитаю.
— Сегодня ты услышишь от него об этом.— У Гришка даже губа оттопырилась.— Еще бы не отказаться. Ведь после защиты на этой монографии появится и подпись его папаши.— Он показал на Игоря.
— Мой отец потребовал этого от тебя? — сквозь зубы процедил Игорь.
— Ну что ты! —фыркнул Фармагей.— Я сам смиренно попрошу Федора Ипполитовича украсить мой скромный труд своей величественной подписью...
Чтобы скрыть свою злость, Друзь опустил голову,
— Если твоя диссертация прибавит к славе института хоть маковое зернышко, я буду только счастлив.
Фармагей даже приподнялся, чтобы лучше видеть поверженного Игоря.
— Ну, что я тебе говорил? Эх ты, наивный ягненок... Ведь это тот случай, когда все за одного и один за всех. Для Сергея это яснее ясного. Вот и бери с него пример. Неужели трудно понять: будет ли жить Хорунжая или нет, для искусства это, может быть, и имеет значение, а для науки — никакого. А на моей диссертации — о-го-го какую политику можно сделать умеючи! Из-за моего промаха с Хорунжей твой отец, очень может быть, не пятиминутке и разбушуется: таких, как Фармагей, в три шеи надо гнать. А потом — чтоб это было в последний раз! Вот и все.
Игорь подскочил от возмущения. Друзь предостерег его:
— Спокойно, Игорь. Ты еще мой помощник. Сядь и сиди. И внимательней слушай, как рассуждают знающих ординаторы. Набирайся ума-разума... Говори, Гришеныка.
Если и была в голосе Друзя горечь, о Фармагей ее не расслышал. У Игоря слух был тоньше: рта он не раскрыл.
Умением вовремя помолчать Гри-Гри вообще не обладал. Ни на секунду не оставляла его уверенность: институту он теперь нужен больше, чем кто бы то ни было.
— Слушай же внимательно, дорогой мой Игорек,— продолжал он.— Для собственной пользы слушай... Не такие у твоего предка дела, чтобы мой промах с этой актрисой отразился на диссертации или на мне лично... Ты посмотри на Сергея. Котелок у него не пустой. Не сам, обрати внимание, оперировал Хорунжую, а подбросил ее тебе. Расчет точный: хотя с отцом у тебя не все ладно, но не будет же наш дед топить родного сына, если Хорунжая после операции очутится в покойницкой! А я после громов и молний дипломатично вверну пару фраз: какой же глубокий смысл в ваших словах, Федор Ипполитович, какие, скажем, огромные возможности они открывают перед каждым из нас! Пламенно любит старик, когда ему оды поют да бровями перед ним землю подметают. А все потому, учти, что с исследованиями дела у нас до того дошли — только моей диссертацией и можно козырнуть. Старые заслуги — сам знаешь, какая им теперь цена. Очень невеселый у твоего папаши завтрашний день! Вот-вот ему скажут: а не пора ли вам, товарищ дорогой, на заслуженный отдых?
Игорь впился взглядом в Друзя: почему ты молчишь?.. Но Друзь не торопился.
— Очень интересно слушать тебя, Гришко. Как ясно ты представляешь себе наше будущее!.. Но почему ты вчера вечером даже не позвонил в клинику? Что с тобой случилось?
Фармагей отвел глаза в сторону.
— Да знаешь... Я был уверен, что с Хорунжей полный порядок. Лишь на всякий случай оставил при ней Корнелия, испортил парню вечер. И зачем дежурные врачи? Что касается меня...— Гришко игриво подмигнул.— Одним словом, я не Сергей Друзь. Это ты у нас образец целомудрия. А я нормальный человек. Поэтому и жены не завел. Никак не могу решить, нужна ли она мне?— Он нежно провел по своей папке рукой.— Ну, так как же? Поговорили мы с тобой по душам, все выяснили, вывели на путь истинный наивного провинциала.—Фармагей подмигнул и Игорю—Теперь займемся делом. Ты сейчас возьмешь мою диссертацию?
Некоторое время Друзь сосредоточенно разглядывал свою палку и старался не высказать вслух не совсем уместную, но уже не новую мысль: «Не ударить ли тебя этой шуткой?»
Потом сказал:
— Да, под тебя не подкопаешься... Далеко пойдешь, Гришенька. Не знаю только, в какую сторону. Куда уж нам с Игорем за тобой угнаться...— Он оглянулся на своего молчаливого друга.— По-видимому, ты, Игорь, не рассказал нашему приятелю, что вчера приезжал сюда Федор Ипполитович...
— Знаешь, Сергей,— так же мягко ответил Игорь,— вчера я посочувствовал нашему Гришеньке...
— Старик вечером приезжал в клинику? — изумился Фармагей.— Какой же это медведь в лесу сдох?.. И что он говорил?
— Я думаю,— удивляясь тому, откуда у него столько выдержки, сказал Друзь,— Федор Ипполитович со свойственной ему экспрессией повторит свои соображения сегодня на пятиминутке.
Фармагей бесшабашно махнул рукой.
— Полминутой меньше или больше дед будет разглагольствовать,— мне это до лампочки. Если и попортит кому-нибудь нервы, то только себе.— Он протянул свою папку Друзю.— Держи, друг. И чтобы не позднее пятницы твой положительный отзыв об этом был известен всем. А теперь пойдем к твоему Черемашко.
И на этот раз тон Друзя не изменился. Лишь рука крепче сжала палку.
— Нет, Гришко, не возьму я твоей диссертации ни сейчас, ни потом, даже если все начальство верхом на меня сядет. Нет у меня ни времени на нее, ни охоты. После того, что ты сделал вчера и говорил сегодня, к Василю Максимовичу я тебя близко не подпущу. Идем отсюда, Игорь.
Фармагей прищурился.
— Не валяй дурака, мой милый. Вечером все равно понесешь эту папку домой. А я добрый. Того, что ты сейчас сболтнул, уже не помню. И ты забыл, чем поделился я с тобою. Я вообще ничего ни тебе, ни Игорю не. говорил. Так и знайте.
Перед глазами у Друзя пошли красные круги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27