Теперь град ударов обрушивается на Калакурдию.
Ивко досадна эта свара, он знает, что ссора не к добру.
— Оставьте его! — просит Ивко, и цыгане уходят вместе с изгнанным барабанщиком, возвратив ему барабан, палочки и угольник; потом, словно ничего не случилось, останавливаются перед следующим домом и начинают играть.
За цыганами пришли толстопузые трубачи и сыграли два марша, собрав окрестных ребятишек. Пока они играли, мальчишки устроили перед домом учения, маршируя с улицы во двор и обратно. Угостившись и получив подарки, музыканты поблагодарили и отправились играть к шестому от Ивко дому. Вслед за трубачами пришли снова цыгане. Пришли, сыграли, пожелали счастливого праздника и ушли. За ними третьи, потом четвертые. И наконец вслед за ними притащился рыжий шарманщик. Где цыгане остановятся, останавливается и он, где играют они, играет и он. Нынче он хорошо заработал, а намедни всякое могло бы случиться. Потому что намедни зоркий глаз всегда бдительного и неутомимого господина Светолика, практиканта полицейского управления, приметил его, когда он «для отвода глаз играл на шарманке, а на самом деле косился на Сува-Планину, имея намерение снять с нее план и выдать военную тайну кому-то из наших врагов», если воспользоваться выражениями господина Светолика, которыми он украсил свое донесение. Было в нем немало путаницы, натяжек, в результате косоглазого шарманщика чуть было не выслали, но — как ни странно! — дело замял сам господин окружной начальник. И что самое удивительное и неожиданное, вместо того чтобы поблагодарить господина Светолика и, скажем, порадовать его указом о производстве в чиновники,— а после одиннадцатилетней практикантской службы это, пожалуй, было бы справедливо,— господин начальник распек господина Светолика, а потом еще спросил:
— Когда же ты, Светолик, наконец ума наберешься?! Эх, братец ты мой, ничего из тебя не выйдет!
С тех пор служба ему опостылела, но в отставку подавать Светолик не собирается.
Покуда шарманщик играл польку, в соседнем дворе юные модисточки плясали. Пританцовывала в прихожей и в боковушке от нечего делать и красавица Марийола. Сыграл шарманщик и наше, сербское коло, потом сентиментальную швабскую песенку. Разумеется, Ивко угостил и одарил и рыжего шарманщика, да к тому же еще объяснил ему, что такое сербская слава:
— Сколько ни есть крещеного люда, обойди хоть весь мир, нигде не празднуют славу, кроме как у нас, сербов. Все прочие, даром что христиане, не славят так своего покровителя! Запомни: из христиан только мы вот так крестимся,— и он показал сложенные в щепоть пальцы.— А вы вот так,— и показал ладонь.— Знаю я все это! Но все мы христиане.
— О! Йа, йа, Христиан, данке! — благодарит немец, вскидывая шарманку на плечо, и все кланяется. Приятно ему, что хозяину дома известно, что его зовут Христиан.
— Ив следующем году, и в следующем, каждый год в этот день моя слава... Изволь, брат, еще одну анисовую.
Шваб пьет и собирается уходить.
— Ну конечно, мы ведь христиане, понятное дело: и я христианин, и ты христианин. Мы все христиане, а турчин, турок свое получил! — И мастер показал, как выпроваживали турок.— Турок убрался!
— Йа, тюрк нет, карашо! — говорит шваб, еще раз оборачивается и, сняв шляпу, кланяется. Потом направляется к дому, откуда только что вышли цыгане. Потом к третьему, четвертому, пятому и всюду играет, пьет ракию и вино,
пока не напивается допьяна, и ложится в тень, а ребятишк.., окружив шарманку, начинают играть сами.
Только ушел шарманщик, как начали прибывать гости. Гости на славах делятся обычно на две, а точнее сказать, на три категории. Кто празднует славу или на них бывает, со мной согласится. Первые гости приходят до обеда, вторые после обеда, третьи уже глядя на ночь. До обеда, как заведено, приходят дальние знакомые, с официальным визитом; после обеда — приятели, а вечером — закадычные друзья. Так было и у мастера Ивко. До обеда приходили чиновники и добрые знакомые и те, что сами праздновали,— к последним забегал на минутку и мастер Ивко. Одни входят, другие выходят, встречаются в воротах.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — говорят они друг другу и топчутся на месте, пока наконец из-за чрезмерной церемонности не застрянут в воротах. До обеда народу побывало изрядно.
Ивко доволен, как хозяин, который видит, что дела идут хорошо. Для малознакомых Ивко поставил у ворот ученика, чтоб заворачивать и направлять гостей. Старые знакомые не спрашивают и прямо идут в дом, а новые останавливаются, смотрят, горит ли свеча. Увидав, что свеча горит, и убедившись, что славу празднуют, они начинают оглядываться по сторонам, кого бы спросить, в этом ли доме проживает одеяльщик Ивко Миялкович? Вот для того Ивко и поставил у ворот ученика, того самого, которого нарядил в шелковый жилет с зелеными цветочками и собственные штиблеты, чтоб он оповещал людей, но строго-настрого наказал, чтоб, чего доброго, не вздумал шутки шутить и здороваться с гостями за руку или целоваться с ними, как это делал ученик в позапрошлом году, не то он исколотит его так, что синяки останутся до следующего юрьева дня; а только когда спросят — так гласил наказ мастера Ивко,— должен сказать: «Здесь. Пожалуйте сюда!» И эдак бочком-бочком провести гостей в дом.
— Смотри, накормлю, как осла завтраком,— закончил свое наставление Ивко,— если поступишь по-другому!
По-настоящему народ повалил лишь после обеда. Гости без конца входят и выходят. Комнаты то наполняются, то пустеют. Близкие знакомые сидят в прихожей и на веранде. Картины меняются, одна другой краше, одна другой пестрей, совсем как в калейдоскопе. Комнаты то набиты битком, то вдруг хоть шаром покати — почти никого. Но стоит
хозяину начать свертывать цигарку, как уже слышен у ворот говор, и приходится ее бросать и выходить к гостям. Пять или шесть незажженных цигарок так и валяются где попало. А дом снова полным-полнешенек, так что одному, двум, а то и трем гостям приходится стоя вертеть цигарки, держа табакерки в руках. Хозяин потчует их своим табаком, дает прикурить, приносит пепельницы, бегает из комнаты в комнату, отвечает на вопросы, вызывает на разговор молчунов. Потом станет среди комнаты и давай допрашивать хозяйку и Марииолу, всех ли угостили. Порой хочется спросить и гостей, по вкусу ли им та или иная кутья, вино или другое какое кушанье из тех, что полагается подавать на славе. Полна забот и хозяйка Кева. И она, подняв настороженно брови, следит за тем, чтоб никого не пропустить, всех угостить.
Повторяю, пестрота картин как в калейдоскопе. Вот сейчас среди гостей ветеринар Пера и поставщик Три-фун со своей женой и детьми, двумя маленькими и одним побольше, этаким головастым, толстощеким пареньком в напяленной по самые уши шляпе, которую он не то позабыл, не то не может снять с головы, поскольку у него не только карманы, но и руки заняты полученными раньше сластями. Тут и господин Иова, уездный чиновник, с супругой в кофте с прорезями на рукавах, брильянтовым жольцом на пальце и диадемой на головном платке, из-гю$; которого выбиваются длинные локоны. Локоны эти упоминаются в одной пасквильной песенке вместе с именем окружного начальника и диадемой, которую тот якобы купил после того, как ломал с ней дужку и проиграл. Она сидит как изваяние, за все время визита не проронила ни слова и только раз (отвлекши внимание хозяйки) шевельнулась, чтоб провести пальцем по полированному столу, но, к своей досаде, убедилась, что на нем нет ни пылинки. Пришел и аптекарский помощник, господин Милослав, и господин мировой судья со своей супругой, а до него еще кто-то и еще кто-то. Один уселся в углу, и никто не знает, в том числе и хозяин, что это за человек. Гостя, правда, это нисколько не смущает: раз хозяин не знает его имени, то и он тоже не обязан знать имени хозяина, и таким образом они квиты. Впрочем, неизвестный и не мог узнать имени хозяина, потому что с теми, с кем он вошел, он тоже не был знаком и, конечно, не пожелал перед ними срамиться, задавая подобный вопрос.
Разговор идет с заминками: короткий диалог и длинная пауза и наоборот. Разговор обычный, стереотипный, какой ведется на всех славах. О квартирах, погоде, дороговизне
на рынке, о дерзкой молодежи, о всякого рода приметах и о том, что юрьев день отмечают многие, но святого Николу еще больше. И не успевают гости толком освоиться и завязать беседу, как со двора доносится шум и мастеру Ивко приходится обрывать давно всем известную историю о том, как его дед, отказавшись от старой славы, выбрал юрьев день (закадычные друзья и частые гости знали эту историю наизусть, поскольку слышали ее по меньшей мере раз в году),— приходится, повторяю, обрывать, потому что во дворе раздаются новые голоса.
Прибыли новые гости. Присутствующие умолкают и поворачиваются в сторону двери.
Первыми входят казначей господин Кузман и его половина, дал бог — приземистые и он и она, точная копия двустворчатого вертгеймовского несгораемого шкафа; за ними учитель физики Милан Ружич (ранее Мориц Розен-цвейг — так что не понадобилось выпарывать монограммы на салфетках, носовых платках и т. д.) со своей супругой Наталией и малолетним сыном Милолюбом, лупоглазым, благонравным мальчиком на тонких ножках с голыми коленками; за ними господин Мирко, пенсионер, с женой Стеф-кой и дочерью Бисенией, которая вот уже одиннадцать лет прислуживает на славах; и наконец первая утренняя гостья, мать Марийолы, которая как раз в это время подает гостям кофе. Мать заглянула лишь так, на минутку, заметив больше про себя: «Я посижу вот тут», и примостилась у покрытого ковром сундука. Пришла только посмотреть, как прислуживает дочь, да поправить ей волосы и платье, если окажутся в беспорядке.
— Что ж, пора подниматься,— говорят старые гости, когда входят новые.
— Куда же вы так рано?— спрашивает Ивко, сам не зная, то ли гостеприимно их задерживать, то ли учтиво выпроводить, и потому стоит раскинув руки, словно собрался ловить во дворе цыплят.
— Сдобы, пряников не попробовали, а уже встаете! Йолча, угощай пряниками! — командует Кева, которая, как всякая хозяйка, агитирует за сладости.
— Спасибо, благодарствуем! — кланяется ветеринар господин Пера.
— Да выпейте хоть кофе. Йола, дочка, быстренько по чашечке! — просит хозяйка.
— Благодарствуйте, потчевали нас по-царски... Да и воздерживаться надо, предстоит еще кой к кому зайти. Ну-ка/дети, пошли! — дает команду поставщик Трифун.—
клянусь богом! — И указывает тростью на сына, который, покончив с одним пирожным, смотрит, за какое приняться теперь —.за то, что в правой, или за то, что в левой руке.— Весь в твой род. Прожорлив, меры не знает, а ночью будет тарарам.
— Так ведь ребенок... любит сладенькое, вкусное...
— Ах, оставьте, я знаю его натуру... Ну, до свиданья, хозяин, до свиданья, хозяйка! Всего доброго! — И господин Трифун проходит мимо горки, на которой начинает звякать посуда.
— Как аукнется, так и откликнется! — смеясь, грозит хозяйка, провожая их.— Интересно, приятно ли вам будет, если на вашей славе кто-нибудь расстроит компанию?
— Э, ничего не поделаешь! — оправдывается поставщик, выходя, и старается натянуть на голову шляпу, которая на три номера меньше.
— Ну, не забудьте и вы нас на Козьму и Дамиана, неподкупных целителей,— напоминает ветеринар господин Пера.
— Что? И ты, господин доктор?! — останавливает его Ивко.— Вот оно как получается! Стоит кому-нибудь подняться и уйти, как и другие норовят расстроить компанию,— говорит хозяин, задерживая одних и усаживая других, как это делают торговцы на базаре, чтобы никого не упустить.
— Не задерживайте нас... ничего не поделаешь, надо идти,— говорит госпожа ветеринарша,— мы должны еще в одиннадцати домах побывать. Люди всенепременно на каждую славу к нам в гости жалуют, да и в течение года по несколько раз наведываются, а мы к ним хорошо, если раз в два года.
— А то и раз в три, ей-богу! — замечает Ивко.
— Правильно изволили заметить, и раз в три года. И должна признаться, это я виновата,— говорит госпожа ветеринарша, втыкая в шляпу шпильку,— поверьте, все забываю. Вот мой Пера ничего не пропустит. Не дай бог! У него в записной книжке все славы записаны и точно отмечено, кто когда празднует. Ведет учет, а что касается меня, то беспамятная я, не помню, когда к кому идти. Покуда выберусь к кому-нибудь, они ко мне раз десять придут. Вот намедни встречаюсь с госпожой начальницей, а она: «Нет, нет, не смейте оправдываться, знаю, что умеете сладко петь, слышать ничего не желаю!» Вижу, сердится женщина. И мне досадно и стыдно, подумает, чего доброго,— загордилась! Но, клянусь богом, ни чуточки, просто у меня такой характер. И только шепчу про себя: «Боже, до каких пор ты, Кая, будешь такой? Если бы еще не наше «Женское общество», я и вовсе бы не виделась и не встречалась с людьми». Я там секретарем, бумаги готовлю, а госпожа начальница — председатель.
— Кая, пойдем же наконец! — говорит муж.
— Пожалуйста, чашечку кофе! Неужто нести его обратно? — слышится тонкий голосок Марийолы.
— Спасибо, спасибо, Йола! — благодарит госпожа вете-ринарша и, целуя, щиплет девушку за щечку.— Не засну, если хоть глоточек еще выпью!
— Кто не пил кофе? — спрашивает Марийола, оглядывая гостей.
— Давайте-ка я освобожу вас от этого груза! — предлагает один из гостей и выпивает обе чашки.
— Тогда милости просим завтра на патарицу! Это, так сказать, наш женский праздник,— говорит хозяйка.
— Хорошо, завтра ждите, обязательно зайду! — уверяет госпожа ветеринарша.
— Идешь ты наконец? — теряет терпение господин Пера.
— Послушайте, прошу вас,— обращается к ним пенсионер господин Мирко,— посидите еще немного, а то мы подумаем, будто вы уходите из-за нас.
— Вот те раз! Этого еще не хватало! — говорят уходящие гости.
— Но ведь так получается! — не сдается господин Мирко.— Как говорится, явились дикие и выгнали ручных.
— И вас тоже выгонят, вас тоже, не беспокойтесь! — вмешивается в разговор мировой судья.— Сегодня ты, а завтра я. Слушай, жена, мы заходили к почтмейстеру Елисею или не заходили?
— Нет, наверняка нет,— отвечает жена,— я хорошо помню, что мы проходили мимо и даже заглянули в ворота, а ты сказал: «Давай отложим на потом, зайдем на обратном пути».
— Хорошо, если так. Только как бы не осрамиться, не явиться второй раз.
— Ну, хоть кофейку, а? — настаивает хозяин.
— Спасибо, хозяин. Чего выпроваживаешь, и так ухожу,— говорит мировоц судья,— пристал со своим кофе, вроде посошка на дорогу, ха, ха, ха! Не правда ли, господин Мирко: чего он меня гонит, если я сам ухожу?
Оба смеются.
— Но еще чашечка не помешает!
— Благодарю,— говорит мировой судья,— это была бы с утра девятнадцатая.
— Он не любит домашний кофе,— вмешивается в разговор супруга судьи,— мы вечно ссоримся из-за этого. «Не умеешь ты испечь такой кофе, какой мне подают в кофейне!» — поддразнивает он меня, будто кофе пекут, а не варят. А я сварю себе в кастрюльке и знаю, по крайней мере, что пью кофе. Ему же подавай в джезве.
— Ну, до свидания! — прощается господин Пера.
— Все-таки уходите? — спрашивает кто-то из сидящих.
— Милости просим к нам на святого Алимпия Столпника! — прощаясь, говорит господин Пера и выходит с женой во двор.
— На Святую Параскеву Пятницу! — говорит, кланяясь, полицейский писарь и выходит с женой во двор.
— Извините, что расстраиваю такую приятную компанию, но, поверьте, надо идти,— выходя из угла, говорит никем до сих пор не замеченный незнакомец, кланяется и уходит.
— Кто этот человек? — спрашивает казначей хозяина.
— Этот? — переспрашивает Ивко и на мгновение задумывается.— Кто его знает? Должно быть, чей-то приятель, я его не знаю. По всему видно, человек неплохой! — заканчивает он панегириком незнакомцу, который, плюхнувшись от смущения на чужую шляпу, так и просидел на ней все это время.
Гости соглашаются, что, наверно, он хороший человек, хотя никто его не знает.
Пауза.
Чтоб прервать ее, господин Мирко обращается к хозяину:
— Надо признаться, мастер Ивко, что день твоей славы выдался чудесный! Просто прелесть! Не придерешься.
— Да. В самом деле, необыкновенный! — несется со всех сторон.
— Впрочем, юрьев день всегда погожий, всегда вед-рый! — замечает казначей.
— Само собой! Как правило, погожий! — подтверждают в один голос еще четверо сидящих.
— Йола,— шепчет хозяйка и подмигивает ей, чтоб обнесла гостей вином.
Гости пьют. Пауза.
— А пожалуй, и не всегда погожий. Каких только юрьевых дней на моей памяти не было! Боже ты мой,
одно несчастье, светопреставление, и только, упаси господь! — замечает господин Мирко.
И гостям вдруг кажется, будто в комнату вошел кто-то заснеженный, в сапогах, пальто и шапке, и принес с собой зиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15