Или от рождения храбрым оказался паренек, или просто не понимает, что происходит здесь, на плацу лагеря.
Дежурный взвод по команде щелкнул затворами, автоматы взяли на прицел хилую грудь Махмуда. И тогда он очнулся, понял, что придет смерть, закричал истошно
и дико. И тут же упал, скошенный веером свинцовых пуль...
Обычно быстро засыпали уставшие, намаявшиеся на занятиях за день мятежники. Но сегодня в палатках многие из них лишились сна, ворочаются с боку на бок, заводят тихий разговор между собой.
— Хизри, Хизри! Ты не спишь?— слышит разведчик голос своего соседа с верхней полки двухъярусных деревянных нар.
— Да нет, Султан...— отвечает он ему.— Паренек все тот перед глазами стоит...
— И у меня тоже... Вижу его насмешливую улыбку, и голос Газниви чудится: «Будьте вы прокляты, убийцы своего народа! Покарает вас кара».
— Неужели мы и вправду убийцы своего народа?— спрашивает из темноты командир отделения Мургаб.
— А то кто же? Скоро пойдем стрелять и резать своих,— говорит Султан.
— Да какие же они свои? Это же все неверные, а их надо уничтожать беспощадно, как нас учат командиры!— провоцирует Хизри.
— Да заткнись ты, ворюга!— зло прерывает его Мургаб.— Надо еще разобраться, кто неверный, а кто служитель Аллаха... Вот взять, к примеру, мою семью... Восемь нас братьев, все мы свято соблюдаем намаз, почитаем всевышнего... Но я здесь, а они там, в Афганистане. Может, такое случится, что придется сойтись в одном бою, друг на друга поднять оружие. Разве на такое Аллах благословлял правоверных мусульман? Как быть? Что делать?— И зашумела палатка, что растревоженный улей. Никто из отделения, оказывается, и не думал спать. То громко, то снова перейдя на шепот, каждый старался поведать о своем, рассказать, что наболело, выплеснуть наружу свои тревоги и сомнения... Хизри молчал, слушал внимательно, изучал, с кого начинать свою нелегкую работу, которая поможет сотням стать зрячими, не с обнаженными мечами, а с повинной головой прийти на свою родину...
* * *
Через неделю, во время перерыва на занятиях по минированию, Хизри подсел к командиру отделения Мургабу, протянул свою пачку сигарет... — Кури, начальник!
Отделенный не отказался, взял сигарету, задымил, поджав под себя ноги.. Шеи как будто не было у Мургаба, большая, курчавая голова лежала на широких, сильных плечах. Глаза карие, недоверчивые и плутоватые, прямо не глядят, все по сторонам, вокруг себя озираются.
— А что, Мургаб, хочешь со своими братьями поговорить?— неожиданно спрашивает его разведчик.
— Как поговорить? Да ты что такое болтаешь, парень? Возможно ли такое?— растерялся Мургаб.
— Все возможно, если есть желание узнать, как поживают родственники в порабощенной сынами дьявола стране,— не то шутя, не то серьезно, улыбаясь, говорил Хизри.
— А ну тебя, ворюга несчастный!— разозлился Мургаб.— Только и умеешь, что зубы скалить. Надо же такое придумать. С братьями поговорить?
— Зря, начальник, недооцениваешь древнюю профессию вора... Вот... держи!
— Что это!
— Держи, держи, не бойся!..
— Да что это, объясни же наконец!— не на шутку испугался Мургаб.
— Как видишь, всего-навсего магнитофонная кассета, а не мина замедленного действия. У тебя же есть магнитофон?
— Ну, допустим, а что дальше?
— А дальше — найди укромное местечко в лагере, вставь кассету в магнитофон, и ты услышишь, что тебе скажут твои братья.
— Мои братья?— У Мургаба глаза от удивления полезли на лоб.
— Они самые! Ну, бывай, я потопал!
Хизри швырнул недокуренную сигарету на выжженную солнцем каменистую землю и пошел вразвалочку, не оглядываясь...
Среди ночи, когда в палатке мятежники спали крепким сном, чья-то рука потянула с Хизри колючее серое одеяло...
— Хизри, Хизри! Проснись!— услышал он рядом с собой шепот.— Это я, Мургаб. Давай выйдем из палатки, поговорим с глазу на глаз.
Хорошо, что ночь была не лунная и командир отделения не мог видеть лица Хизри... Выдал бы себя разведчик с головой. Он весь так и светился радостью, окрыленный первой удачей.
Значит, Мургаб услышал голоса братьев, услышал и не побежал доносить на Хизри лагерному начальству. Весь день лейтенант ожидал с тревогой, что его вот-вот схватят. Не спал он и сейчас, лежал на нарах с пистолетом в руке и ждал...
Это была его идея, которую одобрил подполковник Ахмад. В Кабуле работники госбезопасности быстро разыскали братьев Мургаба. Они охотно согласились рассказать своему младшему брату, как сейчас живут и чем занимаются.
Братья, как и прежде, имели свой семейный дукан, торговали лесоматериалами. Новая власть и пальцем не обидела эту дружную семью... Дела торговые в упадок не приходили, а, наоборот, процветали. Братья не помнят, когда еще был такой спрос на их товар. После революции все вдруг захотели иметь настоящую крышу над головой.
Никто братьям не мешал молиться Аллаху, широко открыты двери всех мечетей в Кабуле, шумят многолюдные базары, работают рестораны и кинотеатры, ребятишки по утрам стаями бегут в школу, справляются веселые свадьбы. Жизнь не остановилась, а продолжается... И может, хватит ему, Мургабу, таскаться по чужим углам, когда дом есть родной? Пожалел бы старую мать, все глаза выплакала, ожидая младшенького блудного сына.
— Я не буду спрашивать, кто ты на самом деле и для чего все это сделал,— сказал он Хизри.— Одно скажу... Спасибо! Я слушал голоса своих братьев и плакал... Сердце на части разрывалось. Зачем я здесь, а не с ними? Я жить хочу... семью иметь... жену, детишек. А меня, как барана, на убой гонят, заставляют умирать, а за что? Скажи, парень, за что?
В ту ночь они проговорили до самого рассвета. Так три месяца назад начал свою работу в лагере мятежников лейтенант Хизри.
Подходил час намаза, парни заторопились в лагерь, пора было и сворачивать торговлю приезжим дуканщикам. Ахмад уже стал складывать свой товар в большой чемодан, как под шатром неожиданно появился Хизри. По его вспотевшему лбу видно, что он очень торопился, дышит тяжело, словно за ним кто гнался.
— А не забыл ли ты, почтенный, о моем заказе?— переведя дух, спросил он Ахмада.
— Не забыл, не забыл, вот они, твои любимые индийские мелодии. Десять кассет, выбирай любую.
Хизри нагнулся к кассетам.
— Удрал с гауптвахты. Посадили за игру в карты по ночам. Операция развивается нормально. Подробности в моей кассете!— тихо говорит лейтенант и кладет свою пластмассовую коробочку рядом с кассетами дуканщика,
— Да, вы настоящий знаток индийской музыки,— хвалит он уже громко торговца.
— Здесь одна мелодия лучше другой, не знаю, право, что и брать...
— На мой вкус вот это... «Калькуттские ночи».
Хизри доверился вкусу дуканщика, купил, что тот ему
посоветовал, и бегом в лагерь. Но не к шлагбауму, а вдоль колючей проволоки, к ловко сделанному лазу, через который можно было без особого труда проникать на территорию лагеря...
Вскоре и Ахмад сложил в багажник старенького «Рено» свои пожитки, завел мотор и тронулся в обратный путь. Отъехав километров пять от лагеря, не вытерпел, ловко одной рукой вставил в магнитофон кассету, которую ему передал Хизри, нажал кнопку пуска... И услышал его голос. Лейтенант пел какую-то нескладную, длинную песню. Вернее, не пел, а выл, как волк голодный.
Чувствовалось, что еще в детстве ему наступил верблюд на ухо. Но для подполковника Ахмада лучше не было песни в мире. Лейтенант условным текстом сообщал, что в лагере, наконец, удалось создать подпольную группу, которая готова выполнять приказы революционного правительства. Во главе группы — командир отделения Мургаб.
Встречи с подпольщиками проводит ночью, под видом игры в карты. Вчера вышла неувязка, накрыл игроков дежурный инструктор по лагерю. Хизри предложил ему деньги, выигранные только что у товарищей. Дежурный не отказался, быстро убрал деньги в карман, но Хизри, для порядка, отправил на гауптвахту. И надо сказать, очень кстати. Есть возможность хорошо отоспаться. Через три дня снова выйдет на связь по известным каналам.
К концу песни Хизри завыл так дико, что, услышав его, наверное, волки бы с испугу хвосты поджали. А Ахмад смеется, весело ему стало на, душе, порадовал лейтенант добрыми вестями своего командира. Операция «Икс-81» шла к завершению.
ГЛАВА XXXIX
Я умру, что останется? Лучик во мгле, От опавших цветов лепестки на земле. Свиток жизни исписан, вздох сделан последний, Искра поздняя гаснет в холодной золе.
Фахраддин Ираки
...Молодую госпожу с некоторых пор словно подменили. Всегда внимательная и добрая, она неожиданно превратилась в ворчливую, капризную хозяйку. То ей не нравится, что машина ползет по городу как черепаха, то скорость большая. Ругает за грязь на капоте, а он прямо горит на солнце от пасты и бархата. Пригласила шофера в кабинет мужа и объявила как приговор:
— Вы мне не подходите... Вот вам пакет, здесь полный расчет и зарплата за месяц вперед...
Он было в ноги упал, стал просить, чтоб не губила, семья большая, дети малые. Джамиля и слушать не стала, быстро за дверь выпроводила.
В шоферскую каморку на вилле вселился новый жилец... Молчаливый, угрюмый и видом страшный. Горничная Солтана, как взглянула на его лицо, кувшин с водой уронила, попятилась в сторону. А госпоже он по душе пришелся, нахваливает нового работника.
— Мягко водит машину, следит за ней, как заботливая мать за ребенком. И бояться его вовсе не надо,— говорит она Солтане.— Мученик он, пострадал за нашу веру...
Неожиданно зачастила молодая хозяйка с новым шофером в город ездить. То ей нужно к портному на примерку, то в парикмахерскую или ювелирный магазин... Раньше все на вилле сидела, этюды к будущей картине в саду рисовала. Вдруг страсть к разъездам появилась...
— И ничего здесь удивительного нет,— говорила своей горничной госпожа.— Надоели мне краски и кисти, вспомнила, что я еще женщина молодая, надо о красоте и нарядах своих позаботиться, чтоб мужу больше нравиться... Вот и занялась настоящим делом.
Знала бы только Солтана, что это за настоящее дело, которым так увлеклась ее хозяйка... Соблюдая строжайшую конспирацию, разведчики готовили Джамилю к предстоящей нелегкой и опасной операции...
...Они действовали по плану, разработанному Ахмадом. До Пешавара добрались рейсовым самолетом, а там, взяв напрокат надежный «форд», под вечер покатили по горной трассе. Мулла заранее изучил маршрут движения, вел машину осторожно, но уверенно. Начал было он разговор о погоде, небо что-то насупилось, как бы дождь не пошел, да осекся, искоса взглянув на Джамилю... Сидит она с каменным лицом, смотрит вперед напряженно, губы кусает, думает о своем, шофера не слышит... Мулла не стал больше ее тревожить. Он хорошо понимал, что сейчас на сердце этой женщины... Пусть помолчит, побудет наедине со своими тревожными думами. Джамиля знала, на что шла. От нее не требовали никакой подписки, клятв или заверений. Ей просто верили, как своему старому товарищу, который вернулся в строй после непредвиденной задержки в пути. Она добровольно согласилась стать участником рискованной операции, проводимой отчаянными людьми с ее родины. Только Джамиля могла проникнуть в лабораторию и помочь разведчикам выполнить поставленную центром задачу, выполнить или погибнуть вместе с ними. Для нее был и третий путь.
В ходе подготовки к операции Ахмад не раз задавал один и тот же вопрос:
— Готова ли? А может, откажешься, пока не поздно? По плечу ли тебе такая тяжесть?
— Да, готова! Выдержу, сделаю, что прикажешь,— отвечала Джамиля.
А вот сейчас, когда до лаборатории остались считанные километры, почувствовала, как страх стал заползать в душу. Скоро она встретится с Адиной. Ей обязательно нужно заглянуть в его глаза, понять умом и сердцем, кто он, человек или хищный зверь? Как же могло случиться в жизни, что скрестились их пути-дороги и она стала женой убийцы... Чем же он ее покорил, подчинил своей воле? Ах да, одержимостью, мечтой о подвиге в науке, чудовищной работоспособностью в своей лаборатории, когда, забывая обо всем на свете, даже о молодой жене, он проводил бесчисленные эксперименты... А когда был рядом с Джамилей, он казался ей мягким, ласковым, добрым профессором, который и мухи не обидит. Вспомнилось, как приехал однажды на виллу с опущенной головой, расстроенный.
— Несчастье? Что-нибудь случилось?— забеспокоилась Джамиля.
— Случилось... Сторожевая собака ощенилась... Пухленькие, слепые кутята. А они их в пропасть... Говорят, лишние, кормить нечем... Жестокие люди, варвары!— и на глазах слезы навернулись.
А здесь ни слез, ни страданий... Холодное, расчетливое убийство сотен людей... Адина не потерял покоя, ему не снились по ночам кошмары, спал сладко, ел, пил, ходил по земле, как человек с чистой совестью, ласкал кровавыми руками ее тело. Джамиле, его жене, поручено от имени народа обезвредить хищного зверя, уничтожить навсегда его дьявольское открытие. Но выдержит ли она это тяжелое испытание, не ослабнет ли ее воля, сумеет ли когда-нибудь честно смотреть в глаза людям та, чьим именем назван препарат смерти?
...Мулла легонько толкает Джамилю локтем. Она вздрогнула, удивилась, что темно вокруг, не заметила, как ночь подкралась.
— Подъезжаем... Сейчас за поворотом караульный пост... Может, остановимся, передохнешь немного перед трудным делом, соберешься с мыслями?— предлагает ей мулла.
— Нет, останавливаться не надо... Со мной все в порядке,— говорит Джамиля, поправляя растрепавшуюся прическу.
— Ну, держись, Джамиля, смотри, не оплошай, на тебя все сироты и вдовы смотрят... Да не даст Аллах остыть твоей злости, пусть на время сердце твое станет каменным
при встрече с убийцей!— как заклинание, произнес мулла.
* * *
Лучи фар уперлись в полосатый шлагбаум. Раздался нечеловеческий, гортанный крик. Это часовой, напуская страх на неизвестных, подал свой строгий голос, потребовал остановиться и для острастки еще щелкнул затвором автомата. Мулла выключил мотор, оставил светить одни подфарники, положил руку на баранку и замер в ожидании. Джамиля отчетливо слышит, как пульсирует кровь в висках, выпрямилась, спиной не касается сиденья. Минуты ожидания кажутся вечностью. Вот и началась операция. Удалось ли Ахмаду обеспечить «зеленую улицу» для въезда на территорию лаборатории или надежда только на пропуск? Яркий свет больно ударил по глазам Джамили.
— Аллах послал нам великую радость! Яркая звезда
осветила мрак нашей ночи!— услышала она несколько необычное приветствие из темноты. И незамедлительно поспешила с достойным ответом:
— Звезда, слепленная из лести, не радость, а беду приносит!..— И тут же деловым тоном:— Надеюсь, вам сообщили из штаба господина Бури о нашем намерении посетить мужа?
— О да, почтенная госпожа. Адъютант господина Бури уважаемый Махаммад лично сообщил только сейчас по рации о вашем ожидаемом прибытии. Разрешите представиться, начальник караула Надыр. Добро пожаловать в зону «А»!
У Джамили отлегло от сердца, Ахмад сделал свое дело, караульная служба уведомлена о госпоже профессорше.
— Вам нужен мой пропуск?— спрашивает она На- дыра и, не дав ему ответить, тянет через открытое окно машины свою руку...— Вот, пожалуйста, смотрите... Я понимаю, во всем должен быть порядок... Служба есть служба.
Снова вспыхнул яркий луч фонаря, она не видела лица караульного начальника, только губы, отвислые, шевелятся медленно, читая серьезную казенную бумагу... Джамиля только догадываться могла, как нелегко достался Ахмаду этот форменный пропуск в закрытую зону, без всякой подделки, новенький, на хрустящей плотной бумаге. Он разрешал почтенной ханум Джамиле вместе со своим шофером — слугой Абдуразаком пребывать в закрытой зоне «А» в течение трех дней. Документ скреплен печатью и личной подписью самого Бури...
— Желаете позвонить с нашей проходной господину профессору?— любезно предлагает начальник караула.
— Нет, нет!— поспешно отвечает Джамиля...— Без всяких звонков. Хочу преподнести сюрприз мужу, явиться в его дом нежданно-негаданно. Вы меня понимаете?
— Понимаю, понимаю! Именно об этом просил и господин адъютант Махаммад,— говорит Надыр.— Он так и сказал: надо преподнести господину профессору неожиданную радость, дверь открывается и на пороге — очаровательное создание.
— Вы опять мне льстите, молодой человек... А я, между прочим, очень устала с дороги...
— О, извините, извините... Вам нужен сопровождающий?
— Буду признательна!— отвечает Джамиля.
— Эй, Нур! Давай в машину! Покажешь дом профессора!.. Да не перепутай, самый крайний, у обрыва!— командует начальник караула.— Желаю приятно провести время в нашей зоне, ханум,— говорит он на прощание и исчезает в темноте.
ГЛАВА ХЬ
Нет сердца у меня, души и тела нет, Лишь призрачная плоть — из всех живых примет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Дежурный взвод по команде щелкнул затворами, автоматы взяли на прицел хилую грудь Махмуда. И тогда он очнулся, понял, что придет смерть, закричал истошно
и дико. И тут же упал, скошенный веером свинцовых пуль...
Обычно быстро засыпали уставшие, намаявшиеся на занятиях за день мятежники. Но сегодня в палатках многие из них лишились сна, ворочаются с боку на бок, заводят тихий разговор между собой.
— Хизри, Хизри! Ты не спишь?— слышит разведчик голос своего соседа с верхней полки двухъярусных деревянных нар.
— Да нет, Султан...— отвечает он ему.— Паренек все тот перед глазами стоит...
— И у меня тоже... Вижу его насмешливую улыбку, и голос Газниви чудится: «Будьте вы прокляты, убийцы своего народа! Покарает вас кара».
— Неужели мы и вправду убийцы своего народа?— спрашивает из темноты командир отделения Мургаб.
— А то кто же? Скоро пойдем стрелять и резать своих,— говорит Султан.
— Да какие же они свои? Это же все неверные, а их надо уничтожать беспощадно, как нас учат командиры!— провоцирует Хизри.
— Да заткнись ты, ворюга!— зло прерывает его Мургаб.— Надо еще разобраться, кто неверный, а кто служитель Аллаха... Вот взять, к примеру, мою семью... Восемь нас братьев, все мы свято соблюдаем намаз, почитаем всевышнего... Но я здесь, а они там, в Афганистане. Может, такое случится, что придется сойтись в одном бою, друг на друга поднять оружие. Разве на такое Аллах благословлял правоверных мусульман? Как быть? Что делать?— И зашумела палатка, что растревоженный улей. Никто из отделения, оказывается, и не думал спать. То громко, то снова перейдя на шепот, каждый старался поведать о своем, рассказать, что наболело, выплеснуть наружу свои тревоги и сомнения... Хизри молчал, слушал внимательно, изучал, с кого начинать свою нелегкую работу, которая поможет сотням стать зрячими, не с обнаженными мечами, а с повинной головой прийти на свою родину...
* * *
Через неделю, во время перерыва на занятиях по минированию, Хизри подсел к командиру отделения Мургабу, протянул свою пачку сигарет... — Кури, начальник!
Отделенный не отказался, взял сигарету, задымил, поджав под себя ноги.. Шеи как будто не было у Мургаба, большая, курчавая голова лежала на широких, сильных плечах. Глаза карие, недоверчивые и плутоватые, прямо не глядят, все по сторонам, вокруг себя озираются.
— А что, Мургаб, хочешь со своими братьями поговорить?— неожиданно спрашивает его разведчик.
— Как поговорить? Да ты что такое болтаешь, парень? Возможно ли такое?— растерялся Мургаб.
— Все возможно, если есть желание узнать, как поживают родственники в порабощенной сынами дьявола стране,— не то шутя, не то серьезно, улыбаясь, говорил Хизри.
— А ну тебя, ворюга несчастный!— разозлился Мургаб.— Только и умеешь, что зубы скалить. Надо же такое придумать. С братьями поговорить?
— Зря, начальник, недооцениваешь древнюю профессию вора... Вот... держи!
— Что это!
— Держи, держи, не бойся!..
— Да что это, объясни же наконец!— не на шутку испугался Мургаб.
— Как видишь, всего-навсего магнитофонная кассета, а не мина замедленного действия. У тебя же есть магнитофон?
— Ну, допустим, а что дальше?
— А дальше — найди укромное местечко в лагере, вставь кассету в магнитофон, и ты услышишь, что тебе скажут твои братья.
— Мои братья?— У Мургаба глаза от удивления полезли на лоб.
— Они самые! Ну, бывай, я потопал!
Хизри швырнул недокуренную сигарету на выжженную солнцем каменистую землю и пошел вразвалочку, не оглядываясь...
Среди ночи, когда в палатке мятежники спали крепким сном, чья-то рука потянула с Хизри колючее серое одеяло...
— Хизри, Хизри! Проснись!— услышал он рядом с собой шепот.— Это я, Мургаб. Давай выйдем из палатки, поговорим с глазу на глаз.
Хорошо, что ночь была не лунная и командир отделения не мог видеть лица Хизри... Выдал бы себя разведчик с головой. Он весь так и светился радостью, окрыленный первой удачей.
Значит, Мургаб услышал голоса братьев, услышал и не побежал доносить на Хизри лагерному начальству. Весь день лейтенант ожидал с тревогой, что его вот-вот схватят. Не спал он и сейчас, лежал на нарах с пистолетом в руке и ждал...
Это была его идея, которую одобрил подполковник Ахмад. В Кабуле работники госбезопасности быстро разыскали братьев Мургаба. Они охотно согласились рассказать своему младшему брату, как сейчас живут и чем занимаются.
Братья, как и прежде, имели свой семейный дукан, торговали лесоматериалами. Новая власть и пальцем не обидела эту дружную семью... Дела торговые в упадок не приходили, а, наоборот, процветали. Братья не помнят, когда еще был такой спрос на их товар. После революции все вдруг захотели иметь настоящую крышу над головой.
Никто братьям не мешал молиться Аллаху, широко открыты двери всех мечетей в Кабуле, шумят многолюдные базары, работают рестораны и кинотеатры, ребятишки по утрам стаями бегут в школу, справляются веселые свадьбы. Жизнь не остановилась, а продолжается... И может, хватит ему, Мургабу, таскаться по чужим углам, когда дом есть родной? Пожалел бы старую мать, все глаза выплакала, ожидая младшенького блудного сына.
— Я не буду спрашивать, кто ты на самом деле и для чего все это сделал,— сказал он Хизри.— Одно скажу... Спасибо! Я слушал голоса своих братьев и плакал... Сердце на части разрывалось. Зачем я здесь, а не с ними? Я жить хочу... семью иметь... жену, детишек. А меня, как барана, на убой гонят, заставляют умирать, а за что? Скажи, парень, за что?
В ту ночь они проговорили до самого рассвета. Так три месяца назад начал свою работу в лагере мятежников лейтенант Хизри.
Подходил час намаза, парни заторопились в лагерь, пора было и сворачивать торговлю приезжим дуканщикам. Ахмад уже стал складывать свой товар в большой чемодан, как под шатром неожиданно появился Хизри. По его вспотевшему лбу видно, что он очень торопился, дышит тяжело, словно за ним кто гнался.
— А не забыл ли ты, почтенный, о моем заказе?— переведя дух, спросил он Ахмада.
— Не забыл, не забыл, вот они, твои любимые индийские мелодии. Десять кассет, выбирай любую.
Хизри нагнулся к кассетам.
— Удрал с гауптвахты. Посадили за игру в карты по ночам. Операция развивается нормально. Подробности в моей кассете!— тихо говорит лейтенант и кладет свою пластмассовую коробочку рядом с кассетами дуканщика,
— Да, вы настоящий знаток индийской музыки,— хвалит он уже громко торговца.
— Здесь одна мелодия лучше другой, не знаю, право, что и брать...
— На мой вкус вот это... «Калькуттские ночи».
Хизри доверился вкусу дуканщика, купил, что тот ему
посоветовал, и бегом в лагерь. Но не к шлагбауму, а вдоль колючей проволоки, к ловко сделанному лазу, через который можно было без особого труда проникать на территорию лагеря...
Вскоре и Ахмад сложил в багажник старенького «Рено» свои пожитки, завел мотор и тронулся в обратный путь. Отъехав километров пять от лагеря, не вытерпел, ловко одной рукой вставил в магнитофон кассету, которую ему передал Хизри, нажал кнопку пуска... И услышал его голос. Лейтенант пел какую-то нескладную, длинную песню. Вернее, не пел, а выл, как волк голодный.
Чувствовалось, что еще в детстве ему наступил верблюд на ухо. Но для подполковника Ахмада лучше не было песни в мире. Лейтенант условным текстом сообщал, что в лагере, наконец, удалось создать подпольную группу, которая готова выполнять приказы революционного правительства. Во главе группы — командир отделения Мургаб.
Встречи с подпольщиками проводит ночью, под видом игры в карты. Вчера вышла неувязка, накрыл игроков дежурный инструктор по лагерю. Хизри предложил ему деньги, выигранные только что у товарищей. Дежурный не отказался, быстро убрал деньги в карман, но Хизри, для порядка, отправил на гауптвахту. И надо сказать, очень кстати. Есть возможность хорошо отоспаться. Через три дня снова выйдет на связь по известным каналам.
К концу песни Хизри завыл так дико, что, услышав его, наверное, волки бы с испугу хвосты поджали. А Ахмад смеется, весело ему стало на, душе, порадовал лейтенант добрыми вестями своего командира. Операция «Икс-81» шла к завершению.
ГЛАВА XXXIX
Я умру, что останется? Лучик во мгле, От опавших цветов лепестки на земле. Свиток жизни исписан, вздох сделан последний, Искра поздняя гаснет в холодной золе.
Фахраддин Ираки
...Молодую госпожу с некоторых пор словно подменили. Всегда внимательная и добрая, она неожиданно превратилась в ворчливую, капризную хозяйку. То ей не нравится, что машина ползет по городу как черепаха, то скорость большая. Ругает за грязь на капоте, а он прямо горит на солнце от пасты и бархата. Пригласила шофера в кабинет мужа и объявила как приговор:
— Вы мне не подходите... Вот вам пакет, здесь полный расчет и зарплата за месяц вперед...
Он было в ноги упал, стал просить, чтоб не губила, семья большая, дети малые. Джамиля и слушать не стала, быстро за дверь выпроводила.
В шоферскую каморку на вилле вселился новый жилец... Молчаливый, угрюмый и видом страшный. Горничная Солтана, как взглянула на его лицо, кувшин с водой уронила, попятилась в сторону. А госпоже он по душе пришелся, нахваливает нового работника.
— Мягко водит машину, следит за ней, как заботливая мать за ребенком. И бояться его вовсе не надо,— говорит она Солтане.— Мученик он, пострадал за нашу веру...
Неожиданно зачастила молодая хозяйка с новым шофером в город ездить. То ей нужно к портному на примерку, то в парикмахерскую или ювелирный магазин... Раньше все на вилле сидела, этюды к будущей картине в саду рисовала. Вдруг страсть к разъездам появилась...
— И ничего здесь удивительного нет,— говорила своей горничной госпожа.— Надоели мне краски и кисти, вспомнила, что я еще женщина молодая, надо о красоте и нарядах своих позаботиться, чтоб мужу больше нравиться... Вот и занялась настоящим делом.
Знала бы только Солтана, что это за настоящее дело, которым так увлеклась ее хозяйка... Соблюдая строжайшую конспирацию, разведчики готовили Джамилю к предстоящей нелегкой и опасной операции...
...Они действовали по плану, разработанному Ахмадом. До Пешавара добрались рейсовым самолетом, а там, взяв напрокат надежный «форд», под вечер покатили по горной трассе. Мулла заранее изучил маршрут движения, вел машину осторожно, но уверенно. Начал было он разговор о погоде, небо что-то насупилось, как бы дождь не пошел, да осекся, искоса взглянув на Джамилю... Сидит она с каменным лицом, смотрит вперед напряженно, губы кусает, думает о своем, шофера не слышит... Мулла не стал больше ее тревожить. Он хорошо понимал, что сейчас на сердце этой женщины... Пусть помолчит, побудет наедине со своими тревожными думами. Джамиля знала, на что шла. От нее не требовали никакой подписки, клятв или заверений. Ей просто верили, как своему старому товарищу, который вернулся в строй после непредвиденной задержки в пути. Она добровольно согласилась стать участником рискованной операции, проводимой отчаянными людьми с ее родины. Только Джамиля могла проникнуть в лабораторию и помочь разведчикам выполнить поставленную центром задачу, выполнить или погибнуть вместе с ними. Для нее был и третий путь.
В ходе подготовки к операции Ахмад не раз задавал один и тот же вопрос:
— Готова ли? А может, откажешься, пока не поздно? По плечу ли тебе такая тяжесть?
— Да, готова! Выдержу, сделаю, что прикажешь,— отвечала Джамиля.
А вот сейчас, когда до лаборатории остались считанные километры, почувствовала, как страх стал заползать в душу. Скоро она встретится с Адиной. Ей обязательно нужно заглянуть в его глаза, понять умом и сердцем, кто он, человек или хищный зверь? Как же могло случиться в жизни, что скрестились их пути-дороги и она стала женой убийцы... Чем же он ее покорил, подчинил своей воле? Ах да, одержимостью, мечтой о подвиге в науке, чудовищной работоспособностью в своей лаборатории, когда, забывая обо всем на свете, даже о молодой жене, он проводил бесчисленные эксперименты... А когда был рядом с Джамилей, он казался ей мягким, ласковым, добрым профессором, который и мухи не обидит. Вспомнилось, как приехал однажды на виллу с опущенной головой, расстроенный.
— Несчастье? Что-нибудь случилось?— забеспокоилась Джамиля.
— Случилось... Сторожевая собака ощенилась... Пухленькие, слепые кутята. А они их в пропасть... Говорят, лишние, кормить нечем... Жестокие люди, варвары!— и на глазах слезы навернулись.
А здесь ни слез, ни страданий... Холодное, расчетливое убийство сотен людей... Адина не потерял покоя, ему не снились по ночам кошмары, спал сладко, ел, пил, ходил по земле, как человек с чистой совестью, ласкал кровавыми руками ее тело. Джамиле, его жене, поручено от имени народа обезвредить хищного зверя, уничтожить навсегда его дьявольское открытие. Но выдержит ли она это тяжелое испытание, не ослабнет ли ее воля, сумеет ли когда-нибудь честно смотреть в глаза людям та, чьим именем назван препарат смерти?
...Мулла легонько толкает Джамилю локтем. Она вздрогнула, удивилась, что темно вокруг, не заметила, как ночь подкралась.
— Подъезжаем... Сейчас за поворотом караульный пост... Может, остановимся, передохнешь немного перед трудным делом, соберешься с мыслями?— предлагает ей мулла.
— Нет, останавливаться не надо... Со мной все в порядке,— говорит Джамиля, поправляя растрепавшуюся прическу.
— Ну, держись, Джамиля, смотри, не оплошай, на тебя все сироты и вдовы смотрят... Да не даст Аллах остыть твоей злости, пусть на время сердце твое станет каменным
при встрече с убийцей!— как заклинание, произнес мулла.
* * *
Лучи фар уперлись в полосатый шлагбаум. Раздался нечеловеческий, гортанный крик. Это часовой, напуская страх на неизвестных, подал свой строгий голос, потребовал остановиться и для острастки еще щелкнул затвором автомата. Мулла выключил мотор, оставил светить одни подфарники, положил руку на баранку и замер в ожидании. Джамиля отчетливо слышит, как пульсирует кровь в висках, выпрямилась, спиной не касается сиденья. Минуты ожидания кажутся вечностью. Вот и началась операция. Удалось ли Ахмаду обеспечить «зеленую улицу» для въезда на территорию лаборатории или надежда только на пропуск? Яркий свет больно ударил по глазам Джамили.
— Аллах послал нам великую радость! Яркая звезда
осветила мрак нашей ночи!— услышала она несколько необычное приветствие из темноты. И незамедлительно поспешила с достойным ответом:
— Звезда, слепленная из лести, не радость, а беду приносит!..— И тут же деловым тоном:— Надеюсь, вам сообщили из штаба господина Бури о нашем намерении посетить мужа?
— О да, почтенная госпожа. Адъютант господина Бури уважаемый Махаммад лично сообщил только сейчас по рации о вашем ожидаемом прибытии. Разрешите представиться, начальник караула Надыр. Добро пожаловать в зону «А»!
У Джамили отлегло от сердца, Ахмад сделал свое дело, караульная служба уведомлена о госпоже профессорше.
— Вам нужен мой пропуск?— спрашивает она На- дыра и, не дав ему ответить, тянет через открытое окно машины свою руку...— Вот, пожалуйста, смотрите... Я понимаю, во всем должен быть порядок... Служба есть служба.
Снова вспыхнул яркий луч фонаря, она не видела лица караульного начальника, только губы, отвислые, шевелятся медленно, читая серьезную казенную бумагу... Джамиля только догадываться могла, как нелегко достался Ахмаду этот форменный пропуск в закрытую зону, без всякой подделки, новенький, на хрустящей плотной бумаге. Он разрешал почтенной ханум Джамиле вместе со своим шофером — слугой Абдуразаком пребывать в закрытой зоне «А» в течение трех дней. Документ скреплен печатью и личной подписью самого Бури...
— Желаете позвонить с нашей проходной господину профессору?— любезно предлагает начальник караула.
— Нет, нет!— поспешно отвечает Джамиля...— Без всяких звонков. Хочу преподнести сюрприз мужу, явиться в его дом нежданно-негаданно. Вы меня понимаете?
— Понимаю, понимаю! Именно об этом просил и господин адъютант Махаммад,— говорит Надыр.— Он так и сказал: надо преподнести господину профессору неожиданную радость, дверь открывается и на пороге — очаровательное создание.
— Вы опять мне льстите, молодой человек... А я, между прочим, очень устала с дороги...
— О, извините, извините... Вам нужен сопровождающий?
— Буду признательна!— отвечает Джамиля.
— Эй, Нур! Давай в машину! Покажешь дом профессора!.. Да не перепутай, самый крайний, у обрыва!— командует начальник караула.— Желаю приятно провести время в нашей зоне, ханум,— говорит он на прощание и исчезает в темноте.
ГЛАВА ХЬ
Нет сердца у меня, души и тела нет, Лишь призрачная плоть — из всех живых примет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29