У правоверных от бесстыдства такого язык отвалится... Проклянут и нож в гладкую спину всадят. Все согласно святому писанию. Разбежалась Гульпача и со всего размаху на волну бросилась. Заработала руками легко, размашисто. А я плавать не умею. С детства учить некому было, да и где плавать у нас? Летом река Кабул по щиколотку будет, а по весне бешеная становится. Сунься только к ней, подхватит, закрутит и понесет неведомо куда...
Помнится, когда мальчиком был, решили мы с приятелем на доске покататься... О камни чуть не разбились, еле спасли... А дядя еще уши надрал, чтобы помнил, как с рекой шутить. Одна тетя Анахита и пожалела, достала из сундука длинную конфету в золотой упаковке.
Милые, мои добрые старички...
Красиво здесь, в чужих краях... Люди не знают, что такое комендантский час, крови и страха не ведают. Песок на пляже чистый, стыдно окурок обронить. Тенистые деревья аккуратно подстрижены, как головы лицеистов перед началом учебного года. А мне чертовски хочется в Кабул, в прокопченную развалюху-мастерскую к своим людям, к своему солнцу. Хочу домой... Как живется вам там без меня, есть ли еще у тебя силы, дядя, чтобы стучать деревянным молотком по жести,
править, придавать прежний вид битым машинам лихих шоферов... Ахмад обещал помогать вам. Заходит ли он в дом, приносит ли гостинцы тебе, тетя, как бывало? А если даже и порог переступит, то вряд ли доброе слово обо мне сказать может... Я же враг, изменник родины, ушел в стан душманов за кордон своей страны... А ты, дядя, прав, глаз у тебя оказался верный...
— Для нее твоя... эта самая... революция, что кукла в новом платье... Поиграет, поиграет, надоест, бросит ее в угол.— Это ты так о Джамиле говорил и не ошибся... Опять она, пора бы забыть, а вот из памяти никак не выходит.
— О чем задумался, Салех?
Я даже не заметил, как Гульпача вышла из моря. Легла грудью на теплый песок, капли воды на плечах серебром отливаются на солнце. Сняла с головы резиновую шапочку, рассыпались волосы, спутались, на глаза полезли. Отмахнулась, как от надоедливой паутины, и снова смотрит на меня внимательно.
— Да так... Ни о чем...— отвечаю неопределенно. Под руку попался гладкий камешек, швырнул его с силой, тот подпрыгнул на воде раз, другой и — на дно, одни круги остались.
— А ты знаешь, я встречалась с твоей Джамилей! — неожиданно, как гром среди ясного дня, сообщает мне Гульпача.— Да... я... сама пошла к ней. Приняла, не отказала. Мы долго разговаривали с Джамилей... И ты знаешь, может, это грешно, подло с моей стороны, но мне стало легче на душе... Она тебя не любит!.. Я знаю, хотя она мне этого и не говорила!
— А если так, тебе-то откуда ведомо: любит она меня или нет? — спрашиваю я Гульпачу. Стараюсь показаться равнодушным к ее сообщению, а у самого кошки на сердце скребут... Внутри все сжалось пружиной, жду, что скажет дальше.
— Я по глазам прочла, сердцем своим почувствовала... Она тебя не любит! — сказала четко Гульпача, как приговор на суде зачитала.
...Не раз бралась она за телефон. Наберет нужный номер, услышит после гудка знакомый голос и трубку бросает на аппарат.
— Да говорите, наконец, черт бы вас побрал! — услышала она раздраженный ответ Джамили, когда вновь позвонила к ней в отель. Собралась с духом, назвала себя...
К удивлению Гульпачи, она охотно согласилась встретиться со своей землячкой, пригласила к себе на чай... И вот они вдвоем в большом трехкомнатном номере...
— Ни мужа, ни прислуги! Всех прогнала, нечего им женские секреты знать! — Джамиля говорила с ней, как с давней знакомой. Чай решили пить не за столом, а на ковре, так удобнее, по-свойски. Полетели на пол шелковые подушки из спальни, стало мягко локтям, блаженствуют ноги, тянет ароматом из горячих фарфоровых пиал.
Побаловались они чайком, и пошла болтовня без умолку и остановки. Как все афганские женщины при встрече, говорили громко, руками жестикулировали, друг друга перебивали. Впрочем, это все, что осталось от афганских женщин у Джамили и Гульпачи. На ковре вольно полулежали молодые, модные красавицы, так не похожие на тех, кто кочует с караваном, трясется на верблюжьем горбу вместе с голопузыми детишками, задыхается от духоты под паранджой, обжигает руки о каменные сковородки, тащит на своем горбу вязанки с хворостом. Им посчастливилось в жизни, хорошие люди с детства ввели в мир иной, где женщина считается человеком... Отсюда их сила, привлекательность, смотрят с достоинством, смело, живут без предрассудков, не как прикажут, а как хотят сами, в делах хваткие, мужчинам мало в чем уступают. Попробуй на таких снова накинь паранджу, спрячь за дувал, закрой от людей на замок — весь дом разнесут, от калитки одни щепки останутся... Джамиля не утерпела, потащила в соседнюю комнату, стала показывать свои этюды.
— Это — в горах Швейцарии, ночь в Венеции, рыбак с Аланских островов,— перечисляет свои работы.— А это, надеюсь, знакомый тебе портрет... Человек с розами и автоматом... Похож?
Гульпача утверждает, что я там выгляжу молодцом. Только лицо у меня на картине почему-то красное, как у индейца. Глаза хищные, и еще букет роз неестественно большой, автомат по сравнению с ним кажется детской игрушкой.
— Закат кровавый отсвечивает на его лице,— пояснила Джамиля.— Глаза орлиные с презрением смотрят на противника... Таким я его хотела видеть, таким я выдумала для себя Салеха. А он оказался не воином, а простым коммерсантом, мелкой торговой букашкой на чужой земле.
Оказалось, разочаровал я свою Джамилю, герой из меня не вышел. Зря краски потратила на мой портрет. Всего лишь мелкая букашка. Это, конечно, хорошо, что приняла меня за коммерсанта, но и обидно... Неужели Джамиля никогда не узнает обо мне настоящую правду...
— А тебе он очень нравится? — спрашивает она Гульпачу и продолжает: — Вообще-то Салех хороший... Страдал из-за меня. В тюрьме сидел... Но уж очень обыкновенный... Без размаха... Земной... Не по моему характеру...— говорит Джамиля и портрет мой — в сторону, в раскрытую папку из крокодиловой кожи с зелеными шнурками. В руках другой появился...
— Прошу знакомиться — муж! Гордость моя! Крылья мои!
Отодвинула портрет подальше от глаз, чтобы работу свою лучше видеть, лицом вся засветилась, смотрит, мужу улыбается...
— Вот здесь-то я и поняла, что эта женщина тебя не любит! — заканчивает свой рассказ Гульпача. Поднялась, отряхивается от песка... Я молчу, смотрю, как волны лижут песок, отходят назад тихо, а набегают на берег шумно.
Гульпача надела свою шапочку и, не спеша, пошла купаться. Осторожно зашла по пояс в воду, зажала нос пальцами, глаза закрыла и ушла, спряталась на дно от набежавшей волны...
ГЛАВА XXX
Ты удручен враждой судьбы? Как поворот ни крут — Уйди! На жалкий разум свой не полагайся тут! И успокойся, не мечись, пойми: что ни случись, А каждый шаг — еще звено твоих кандальных пут!..
Салим Тех рани Мухаммад Кули
«Кабул... Анису... Вчера имел встречу с доктором Адиной Муртазой, который прибыл в Брюссель по поручению Бури. Имею приказ помочь Муртазе установить торговые контакты с рядом фирм, специализирующихся на производстве химических и медицинских товаров, организовать отправку закупленного груза в адрес Бури. Хирург».
Именно эту мою шифровку и вспомнил генерал. Ахмад тогда не обратил на нее особого внимания. Скорее всего организуется медицинская часть в лагере Бури и доктор Адина Муртаза приехал за покупками необходимых товаров. От меня он каждый раз требовал данные о закупках оружия и боеприпасов, причем точных, до каждого патрона. А вот о закупке странного груза доктором Адиной Муртазой на большую сумму денег подробного отчета Кабул не потребовал. Перечитывая заново мою шифровку, Ахмад ругал себя самыми последними словами. Он даже не удосужился тогда подробно изучить досье на доктора Адину Муртазу. Конечно, упущено время. Надо срочно заняться разработкой этой довольно странной личности, которая оказалась в стане Абдулы Бури. Ахмад тяжело вздохнул, поднял трубку телефона внутренней связи, соединился с лейтенантом Хизри.
— Попрошу собрать и принести мне все имеющиеся у нас материалы, связанные с доктором Адиной Муртазой.
* * *
...Был он человеком уже не молодым, известным в Афганистане как ученый-биолог и как крупный землевладелец. Поливные, плодородные земли Кабульской долины приносили Муртазе немалый доход... Но хозяйством он не занимался, для этого были управляющие. Его основное занятие — наука... В живописном ущелье, недалеко от пыльной столицы, находилась лаборатория ученого. Обнесенная высокой каменной оградой, со злыми сторожевыми собаками, она отделяла его от мира другого, от событий бурных, которые принесла с собой Апрельская революция... Адина был уверен, что его она не коснется, пройдет стороной... Чтобы не иметь хлопот с новой властью, не дожидаясь земельной реформы, отказался от своих полей в пользу государства. В Ревсовете даже усомнились в таком решении богатого человека. Нет ли здесь какой ошибки, принуждения, послали к доктору своего товарища.
— Вы что, вполне серьезно и добровольно отказываетесь от своих земель? — спрашивает представитель власти.
— Вполне серьезна и добровольно... Вам это надо, а мне нет... Только оставьте лабораторию, не трогайте. Я на пути к большому открытию...
Посланец Революционного совета республики оказался любопытным и образованным человеком. По его просьбе Адина стал показывать лабораторию, своих подопытных пациентов. Кого же только не было в клетках у доктора! Крысы и мыши, змеи и кролики, орлы и дикие утки. Постепенно увлекся, стал рассказывать о каком-то препарате, с помощью которого он думает победить многих сельскохозяйственных вредителей.
— Последние опыты обнадежили меня... Думаю, мой препарат произведет мировую сенсацию... Хорошую рекламу Афганистану, вашему новому правительству. Не такие уж мы темные и забитые люди,— довольно самоуверенно говорил Адина.— Мы, афганцы, еще скажем свое слово в науке!
— Это все очень интересно! — сказал на прощание гость.— Я обо всем доложу рафику Хафизулле Амину... Думаю, что вы найдете у нас полное понимание и практическую помощь в вашей научной деятельности... В случае какой необходимости, прошу звонить по телефону,— он назвал номер. Доктор тут же записал его в маленькую книжицу.
— С номером все в порядке... Записал... Остается узнать, кому звонить, доброе имя хозяина телефона,— улыбается Адина.
— Извините, забыл представиться... Личный политический советник рафика Амина Абдула Бури. Звоните, я к вашим услугам!
После первого визита Абдула стал довольно часто приезжать к ученому. Без всякого приглашения, просто так, поинтересоваться здоровьем и настроением уважаемого Адины Муртазы. Хозяин поначалу был сух и негостеприимен с незваным гостем, всячески подчеркивал, что у него нет времени для праздных разговоров.
— Понимаю, понимаю вас, доктор,— говорил без всякой обиды на холодный прием Бури.— Мы, новая власть, очень ценим ваш труд, дорожим вашим драгоценным временем, которое принадлежит только науке. Но долг обязывает меня спросить: может, нужда есть какая, помощь от правительства...
Адина решил по-своему дать от ворот поворот назойливому представителю новой власти.
— Если вы действительно желаете помочь в моей работе, вот вам мои просьбы,— и тут же вручил заранее приготовленный подробный список необходимых животных, препаратов для лаборатории. Просил даже то, без чего вполне можно было обойтись в работе, пусть поломает себе голову Бури, побегает, попотеет во имя науки. Он был заранее уверен, что Абдула не справится с его поручениями. Каково же было удивление доктора, когда через неделю к воротам его лаборатории прибыл военный грузовик с солдатами, а с ними вместе Бури.
— Вот... Прибыл... Достал все, согласно вашему списку, уважаемый Адина Муртаза,— улыбается довольный собой.— Где прикажете моим людям разгружаться?..
Адине ничего не оставалось делать, как поблагодарить его за большую помощь в научной работе, и пригласить на кофе с коньяком. А через день Бури снова пожаловал с визитом к доктору... Объявил торжественно и важно:
— Имею честь по поручению рафика Амина пригласить доктора Адину Муртазу стать его личным советником по науке.
Доктор был приятно удивлен сделанным ему предложением. Тут же стал благодарить за оказанную высокую честь, обещал подумать и дать ответ через неделю. Но случилось так, что через неделю и отвечать было уже некому. Амин был на том свете. Бури больше не появлялся в лаборатории доктора, не стеснял его своим присутствием. Адина уже и забыл о его существовании, но вдруг судьба снова свела их вместе. И не где-нибудь, а вдали от Кабула, в чужой стране, куда побежал от новой власти и доктор Муртаза.
* * *
...Первым афганцем, которого встретил Адина в Пешаваре, был Абдула Бури. Столкнулись, как говорится, лоб в лоб в вестибюле отеля, в котором только что поселился ученый. Бури бросился к нему, как к родному, расцеловал троекратно, смахнул с глаз воображаемую слезу, сказал прочувствованно, как умел, когда это было нужно:
— Слава Аллаху! Он спас твою драгоценную жизнь для всемирной науки и блага отечества... Слава Аллаху, ты вырвался из ада революции! Теперь будем вместе, плечом к плечу, бороться с красной чумой на нашей родине.
Услышав такие слова, Адина, кажется, проглотил собственный язык, смотрел на Бури с явным недоверием.
— Не удивляйся, дружище,— продолжал Абдула.—
Я давно борюсь с так называемой народной властью. Но об этом потом, успеем еще поговорить, а сейчас в мою машину! Нас ждут!
— Да кто нас ждет? — наконец-то обрел дар речи доктор Муртаза.
— Надежные люди... Наши американские друзья.
— Наши американские друзья? — переспросил Адина.
— Вот именно — друзья! — подтверждает бывший политический советник Хафизуллы Амина.— Я знаком с ними много лет, надежные господа, в беде не оставляют, да ты. в этом сможешь убедиться.
— Да нужен ли я твоим американским друзьям? — все еще сомневался доктор.
— Нужен, ты и твой новый препарат!
...Но случилось все не так, как предсказывал своему подопечному агент ЦРУ Абдула Бури.
...Адина в испуге прижал руку к сердцу. Ему казалось, что оно сейчас не выдержит, разорвется на части. Он хорошо слышал, что говорил профессор Люкс, но мозг не желал понимать смысл обидных, как удар хлыстом по лицу Адины, слов старого ученого.
— Мне жаль вас, коллега,— говорил мистер Люкс тихим, басовитым голосом, идущим из-под земли.— Вы напрасно потратили свое драгоценное время, отпущенное всевышним на этой грешной земле. Ваш препарат не интересует нас. Это пройденный этап для моего института. Давно имеется патент на подобное открытие. Прошу меня простить за откровенность, коллега, но вы изобрели велосипед,— сказал и тут же словно забыл о существовании Адины. Повернулся к нему спиной в кожаном кресле, чуть прикоснулся высохшими длинными пальцами к клавишам видеотелефона.
— Я слушаю вас, мистер Люкс,— незамедлительно ответила миловидная девушка с большого экрана.
Адина вздрогнул от ее голоса, растерянно посмотрел на худую старческую спину в белом халате и медленно, не прощаясь, попятился к выходу.
Никто так еще не обижал Адину Муртазу, как это сделал американский профессор. У Адины даже сил не нашлось, чтобы разозлиться на мистера Люкса, уйти с достоинством, высоко подняв голову, как и подобает гордому афганцу. Он был раздавлен и опустошен душою. А мистеру Люксу, что остался там, за плотной, тяжелой дверью своего кабинета, было плевать на настроение Адины
Муртазы. У профессора свои заботы, свои переживания...
— Есть ли сообщения с Кубы?
— Пока не поступали, мистер Люкс,— отвечала девушка, даря профессору мягкую улыбку.
— Немедленно докладывайте мне, как только наши люди выйдут на связь! Вы меня поняли?
— Да, сэр! Будет исполнено, сэр!
Погас экран видеотелефона, профессор повернулся к столу, протянул руку к деревянной резной шкатулке, взял из нее толстенную сигару и, не спеша, закурил.
По просторному кабинету поплыли легкие синие кольца дыма. Крепкий, со сладким привкусом табак гаванской сигары приятно стал дурманить голову, разгоняя тревожные мысли.
— Господи! — молил про себя профессор, не выпуская из рук сигару.— Ты всегда был благосклонен ко мне. Помоги осуществить задуманное и без всякого скандала в международной прессе.
Профессору Люксу очень хотелось, чтобы новая массированная операция ЦРУ против Народной Республики Куба считалась обычной эпидемией, которая бывает нередко в различных странах мира. Вслед за грибковым заболеванием сахарного тростника на острове должна появиться «голубая плесень», которая погубит сотни гектаров плантаций кубинского табака. А за этой операцией готовится и другая — заражение животных африканской чумой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Помнится, когда мальчиком был, решили мы с приятелем на доске покататься... О камни чуть не разбились, еле спасли... А дядя еще уши надрал, чтобы помнил, как с рекой шутить. Одна тетя Анахита и пожалела, достала из сундука длинную конфету в золотой упаковке.
Милые, мои добрые старички...
Красиво здесь, в чужих краях... Люди не знают, что такое комендантский час, крови и страха не ведают. Песок на пляже чистый, стыдно окурок обронить. Тенистые деревья аккуратно подстрижены, как головы лицеистов перед началом учебного года. А мне чертовски хочется в Кабул, в прокопченную развалюху-мастерскую к своим людям, к своему солнцу. Хочу домой... Как живется вам там без меня, есть ли еще у тебя силы, дядя, чтобы стучать деревянным молотком по жести,
править, придавать прежний вид битым машинам лихих шоферов... Ахмад обещал помогать вам. Заходит ли он в дом, приносит ли гостинцы тебе, тетя, как бывало? А если даже и порог переступит, то вряд ли доброе слово обо мне сказать может... Я же враг, изменник родины, ушел в стан душманов за кордон своей страны... А ты, дядя, прав, глаз у тебя оказался верный...
— Для нее твоя... эта самая... революция, что кукла в новом платье... Поиграет, поиграет, надоест, бросит ее в угол.— Это ты так о Джамиле говорил и не ошибся... Опять она, пора бы забыть, а вот из памяти никак не выходит.
— О чем задумался, Салех?
Я даже не заметил, как Гульпача вышла из моря. Легла грудью на теплый песок, капли воды на плечах серебром отливаются на солнце. Сняла с головы резиновую шапочку, рассыпались волосы, спутались, на глаза полезли. Отмахнулась, как от надоедливой паутины, и снова смотрит на меня внимательно.
— Да так... Ни о чем...— отвечаю неопределенно. Под руку попался гладкий камешек, швырнул его с силой, тот подпрыгнул на воде раз, другой и — на дно, одни круги остались.
— А ты знаешь, я встречалась с твоей Джамилей! — неожиданно, как гром среди ясного дня, сообщает мне Гульпача.— Да... я... сама пошла к ней. Приняла, не отказала. Мы долго разговаривали с Джамилей... И ты знаешь, может, это грешно, подло с моей стороны, но мне стало легче на душе... Она тебя не любит!.. Я знаю, хотя она мне этого и не говорила!
— А если так, тебе-то откуда ведомо: любит она меня или нет? — спрашиваю я Гульпачу. Стараюсь показаться равнодушным к ее сообщению, а у самого кошки на сердце скребут... Внутри все сжалось пружиной, жду, что скажет дальше.
— Я по глазам прочла, сердцем своим почувствовала... Она тебя не любит! — сказала четко Гульпача, как приговор на суде зачитала.
...Не раз бралась она за телефон. Наберет нужный номер, услышит после гудка знакомый голос и трубку бросает на аппарат.
— Да говорите, наконец, черт бы вас побрал! — услышала она раздраженный ответ Джамили, когда вновь позвонила к ней в отель. Собралась с духом, назвала себя...
К удивлению Гульпачи, она охотно согласилась встретиться со своей землячкой, пригласила к себе на чай... И вот они вдвоем в большом трехкомнатном номере...
— Ни мужа, ни прислуги! Всех прогнала, нечего им женские секреты знать! — Джамиля говорила с ней, как с давней знакомой. Чай решили пить не за столом, а на ковре, так удобнее, по-свойски. Полетели на пол шелковые подушки из спальни, стало мягко локтям, блаженствуют ноги, тянет ароматом из горячих фарфоровых пиал.
Побаловались они чайком, и пошла болтовня без умолку и остановки. Как все афганские женщины при встрече, говорили громко, руками жестикулировали, друг друга перебивали. Впрочем, это все, что осталось от афганских женщин у Джамили и Гульпачи. На ковре вольно полулежали молодые, модные красавицы, так не похожие на тех, кто кочует с караваном, трясется на верблюжьем горбу вместе с голопузыми детишками, задыхается от духоты под паранджой, обжигает руки о каменные сковородки, тащит на своем горбу вязанки с хворостом. Им посчастливилось в жизни, хорошие люди с детства ввели в мир иной, где женщина считается человеком... Отсюда их сила, привлекательность, смотрят с достоинством, смело, живут без предрассудков, не как прикажут, а как хотят сами, в делах хваткие, мужчинам мало в чем уступают. Попробуй на таких снова накинь паранджу, спрячь за дувал, закрой от людей на замок — весь дом разнесут, от калитки одни щепки останутся... Джамиля не утерпела, потащила в соседнюю комнату, стала показывать свои этюды.
— Это — в горах Швейцарии, ночь в Венеции, рыбак с Аланских островов,— перечисляет свои работы.— А это, надеюсь, знакомый тебе портрет... Человек с розами и автоматом... Похож?
Гульпача утверждает, что я там выгляжу молодцом. Только лицо у меня на картине почему-то красное, как у индейца. Глаза хищные, и еще букет роз неестественно большой, автомат по сравнению с ним кажется детской игрушкой.
— Закат кровавый отсвечивает на его лице,— пояснила Джамиля.— Глаза орлиные с презрением смотрят на противника... Таким я его хотела видеть, таким я выдумала для себя Салеха. А он оказался не воином, а простым коммерсантом, мелкой торговой букашкой на чужой земле.
Оказалось, разочаровал я свою Джамилю, герой из меня не вышел. Зря краски потратила на мой портрет. Всего лишь мелкая букашка. Это, конечно, хорошо, что приняла меня за коммерсанта, но и обидно... Неужели Джамиля никогда не узнает обо мне настоящую правду...
— А тебе он очень нравится? — спрашивает она Гульпачу и продолжает: — Вообще-то Салех хороший... Страдал из-за меня. В тюрьме сидел... Но уж очень обыкновенный... Без размаха... Земной... Не по моему характеру...— говорит Джамиля и портрет мой — в сторону, в раскрытую папку из крокодиловой кожи с зелеными шнурками. В руках другой появился...
— Прошу знакомиться — муж! Гордость моя! Крылья мои!
Отодвинула портрет подальше от глаз, чтобы работу свою лучше видеть, лицом вся засветилась, смотрит, мужу улыбается...
— Вот здесь-то я и поняла, что эта женщина тебя не любит! — заканчивает свой рассказ Гульпача. Поднялась, отряхивается от песка... Я молчу, смотрю, как волны лижут песок, отходят назад тихо, а набегают на берег шумно.
Гульпача надела свою шапочку и, не спеша, пошла купаться. Осторожно зашла по пояс в воду, зажала нос пальцами, глаза закрыла и ушла, спряталась на дно от набежавшей волны...
ГЛАВА XXX
Ты удручен враждой судьбы? Как поворот ни крут — Уйди! На жалкий разум свой не полагайся тут! И успокойся, не мечись, пойми: что ни случись, А каждый шаг — еще звено твоих кандальных пут!..
Салим Тех рани Мухаммад Кули
«Кабул... Анису... Вчера имел встречу с доктором Адиной Муртазой, который прибыл в Брюссель по поручению Бури. Имею приказ помочь Муртазе установить торговые контакты с рядом фирм, специализирующихся на производстве химических и медицинских товаров, организовать отправку закупленного груза в адрес Бури. Хирург».
Именно эту мою шифровку и вспомнил генерал. Ахмад тогда не обратил на нее особого внимания. Скорее всего организуется медицинская часть в лагере Бури и доктор Адина Муртаза приехал за покупками необходимых товаров. От меня он каждый раз требовал данные о закупках оружия и боеприпасов, причем точных, до каждого патрона. А вот о закупке странного груза доктором Адиной Муртазой на большую сумму денег подробного отчета Кабул не потребовал. Перечитывая заново мою шифровку, Ахмад ругал себя самыми последними словами. Он даже не удосужился тогда подробно изучить досье на доктора Адину Муртазу. Конечно, упущено время. Надо срочно заняться разработкой этой довольно странной личности, которая оказалась в стане Абдулы Бури. Ахмад тяжело вздохнул, поднял трубку телефона внутренней связи, соединился с лейтенантом Хизри.
— Попрошу собрать и принести мне все имеющиеся у нас материалы, связанные с доктором Адиной Муртазой.
* * *
...Был он человеком уже не молодым, известным в Афганистане как ученый-биолог и как крупный землевладелец. Поливные, плодородные земли Кабульской долины приносили Муртазе немалый доход... Но хозяйством он не занимался, для этого были управляющие. Его основное занятие — наука... В живописном ущелье, недалеко от пыльной столицы, находилась лаборатория ученого. Обнесенная высокой каменной оградой, со злыми сторожевыми собаками, она отделяла его от мира другого, от событий бурных, которые принесла с собой Апрельская революция... Адина был уверен, что его она не коснется, пройдет стороной... Чтобы не иметь хлопот с новой властью, не дожидаясь земельной реформы, отказался от своих полей в пользу государства. В Ревсовете даже усомнились в таком решении богатого человека. Нет ли здесь какой ошибки, принуждения, послали к доктору своего товарища.
— Вы что, вполне серьезно и добровольно отказываетесь от своих земель? — спрашивает представитель власти.
— Вполне серьезна и добровольно... Вам это надо, а мне нет... Только оставьте лабораторию, не трогайте. Я на пути к большому открытию...
Посланец Революционного совета республики оказался любопытным и образованным человеком. По его просьбе Адина стал показывать лабораторию, своих подопытных пациентов. Кого же только не было в клетках у доктора! Крысы и мыши, змеи и кролики, орлы и дикие утки. Постепенно увлекся, стал рассказывать о каком-то препарате, с помощью которого он думает победить многих сельскохозяйственных вредителей.
— Последние опыты обнадежили меня... Думаю, мой препарат произведет мировую сенсацию... Хорошую рекламу Афганистану, вашему новому правительству. Не такие уж мы темные и забитые люди,— довольно самоуверенно говорил Адина.— Мы, афганцы, еще скажем свое слово в науке!
— Это все очень интересно! — сказал на прощание гость.— Я обо всем доложу рафику Хафизулле Амину... Думаю, что вы найдете у нас полное понимание и практическую помощь в вашей научной деятельности... В случае какой необходимости, прошу звонить по телефону,— он назвал номер. Доктор тут же записал его в маленькую книжицу.
— С номером все в порядке... Записал... Остается узнать, кому звонить, доброе имя хозяина телефона,— улыбается Адина.
— Извините, забыл представиться... Личный политический советник рафика Амина Абдула Бури. Звоните, я к вашим услугам!
После первого визита Абдула стал довольно часто приезжать к ученому. Без всякого приглашения, просто так, поинтересоваться здоровьем и настроением уважаемого Адины Муртазы. Хозяин поначалу был сух и негостеприимен с незваным гостем, всячески подчеркивал, что у него нет времени для праздных разговоров.
— Понимаю, понимаю вас, доктор,— говорил без всякой обиды на холодный прием Бури.— Мы, новая власть, очень ценим ваш труд, дорожим вашим драгоценным временем, которое принадлежит только науке. Но долг обязывает меня спросить: может, нужда есть какая, помощь от правительства...
Адина решил по-своему дать от ворот поворот назойливому представителю новой власти.
— Если вы действительно желаете помочь в моей работе, вот вам мои просьбы,— и тут же вручил заранее приготовленный подробный список необходимых животных, препаратов для лаборатории. Просил даже то, без чего вполне можно было обойтись в работе, пусть поломает себе голову Бури, побегает, попотеет во имя науки. Он был заранее уверен, что Абдула не справится с его поручениями. Каково же было удивление доктора, когда через неделю к воротам его лаборатории прибыл военный грузовик с солдатами, а с ними вместе Бури.
— Вот... Прибыл... Достал все, согласно вашему списку, уважаемый Адина Муртаза,— улыбается довольный собой.— Где прикажете моим людям разгружаться?..
Адине ничего не оставалось делать, как поблагодарить его за большую помощь в научной работе, и пригласить на кофе с коньяком. А через день Бури снова пожаловал с визитом к доктору... Объявил торжественно и важно:
— Имею честь по поручению рафика Амина пригласить доктора Адину Муртазу стать его личным советником по науке.
Доктор был приятно удивлен сделанным ему предложением. Тут же стал благодарить за оказанную высокую честь, обещал подумать и дать ответ через неделю. Но случилось так, что через неделю и отвечать было уже некому. Амин был на том свете. Бури больше не появлялся в лаборатории доктора, не стеснял его своим присутствием. Адина уже и забыл о его существовании, но вдруг судьба снова свела их вместе. И не где-нибудь, а вдали от Кабула, в чужой стране, куда побежал от новой власти и доктор Муртаза.
* * *
...Первым афганцем, которого встретил Адина в Пешаваре, был Абдула Бури. Столкнулись, как говорится, лоб в лоб в вестибюле отеля, в котором только что поселился ученый. Бури бросился к нему, как к родному, расцеловал троекратно, смахнул с глаз воображаемую слезу, сказал прочувствованно, как умел, когда это было нужно:
— Слава Аллаху! Он спас твою драгоценную жизнь для всемирной науки и блага отечества... Слава Аллаху, ты вырвался из ада революции! Теперь будем вместе, плечом к плечу, бороться с красной чумой на нашей родине.
Услышав такие слова, Адина, кажется, проглотил собственный язык, смотрел на Бури с явным недоверием.
— Не удивляйся, дружище,— продолжал Абдула.—
Я давно борюсь с так называемой народной властью. Но об этом потом, успеем еще поговорить, а сейчас в мою машину! Нас ждут!
— Да кто нас ждет? — наконец-то обрел дар речи доктор Муртаза.
— Надежные люди... Наши американские друзья.
— Наши американские друзья? — переспросил Адина.
— Вот именно — друзья! — подтверждает бывший политический советник Хафизуллы Амина.— Я знаком с ними много лет, надежные господа, в беде не оставляют, да ты. в этом сможешь убедиться.
— Да нужен ли я твоим американским друзьям? — все еще сомневался доктор.
— Нужен, ты и твой новый препарат!
...Но случилось все не так, как предсказывал своему подопечному агент ЦРУ Абдула Бури.
...Адина в испуге прижал руку к сердцу. Ему казалось, что оно сейчас не выдержит, разорвется на части. Он хорошо слышал, что говорил профессор Люкс, но мозг не желал понимать смысл обидных, как удар хлыстом по лицу Адины, слов старого ученого.
— Мне жаль вас, коллега,— говорил мистер Люкс тихим, басовитым голосом, идущим из-под земли.— Вы напрасно потратили свое драгоценное время, отпущенное всевышним на этой грешной земле. Ваш препарат не интересует нас. Это пройденный этап для моего института. Давно имеется патент на подобное открытие. Прошу меня простить за откровенность, коллега, но вы изобрели велосипед,— сказал и тут же словно забыл о существовании Адины. Повернулся к нему спиной в кожаном кресле, чуть прикоснулся высохшими длинными пальцами к клавишам видеотелефона.
— Я слушаю вас, мистер Люкс,— незамедлительно ответила миловидная девушка с большого экрана.
Адина вздрогнул от ее голоса, растерянно посмотрел на худую старческую спину в белом халате и медленно, не прощаясь, попятился к выходу.
Никто так еще не обижал Адину Муртазу, как это сделал американский профессор. У Адины даже сил не нашлось, чтобы разозлиться на мистера Люкса, уйти с достоинством, высоко подняв голову, как и подобает гордому афганцу. Он был раздавлен и опустошен душою. А мистеру Люксу, что остался там, за плотной, тяжелой дверью своего кабинета, было плевать на настроение Адины
Муртазы. У профессора свои заботы, свои переживания...
— Есть ли сообщения с Кубы?
— Пока не поступали, мистер Люкс,— отвечала девушка, даря профессору мягкую улыбку.
— Немедленно докладывайте мне, как только наши люди выйдут на связь! Вы меня поняли?
— Да, сэр! Будет исполнено, сэр!
Погас экран видеотелефона, профессор повернулся к столу, протянул руку к деревянной резной шкатулке, взял из нее толстенную сигару и, не спеша, закурил.
По просторному кабинету поплыли легкие синие кольца дыма. Крепкий, со сладким привкусом табак гаванской сигары приятно стал дурманить голову, разгоняя тревожные мысли.
— Господи! — молил про себя профессор, не выпуская из рук сигару.— Ты всегда был благосклонен ко мне. Помоги осуществить задуманное и без всякого скандала в международной прессе.
Профессору Люксу очень хотелось, чтобы новая массированная операция ЦРУ против Народной Республики Куба считалась обычной эпидемией, которая бывает нередко в различных странах мира. Вслед за грибковым заболеванием сахарного тростника на острове должна появиться «голубая плесень», которая погубит сотни гектаров плантаций кубинского табака. А за этой операцией готовится и другая — заражение животных африканской чумой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29