— сказал Мирак и погнал осла.
Уже рассвело, но солнце еще не всходило. На востоке разгоралась заря.
— Вот хорошо! — сказал себе Мирак.— Раньше всех приеду на базар...
Осел Мирака, отдохнувший за ночь, бежал бодро, а Мирак быстро шагал за ним и весело пел:
Я бежал, бежал, бежал,
До Чорсу добежал,
Там осла увидал,
Деньги вынул и отдал... И-их!
В воздухе скользили ласточки, лучи восходящего солнца золотили их крылья. Над широкой равниной степи веял приятный ветерок, шелестел ветвями урючин, росших вдоль пашни, на траву пала роса. Степь просыпалась, дышала свежестью. И на земле и на небе было чисто, светло, радостно, как будто за ночь — к встрече с утренним солнцем — все было вымыто, вычищено, доведено до блеска... В кишлаке слышалось блеяние коз и баранов, мычанье коров, ржанье лошадей. Пастухи сгоняли стадо. А в полях звенели птичьи трели. Начинался обыкновенный день, день ранней осени под Бухарой.
Но это был совсем необычный день!
А Мирак не знал, что день этот станет необыкновенным, он быстро шагал за своим ослом по безлюдной и тихой дороге к Кагану, заботясь поскорее довезти и продать свои дыни. Этот четырнадцатилетний мальчик, которому впору было беспечно предаваться играм, рано повзрослел, превратился в юношу с самостоятельными суждениями, серьезного и вдумчивого. Он был не так уж высок, но руки его окрепли в труде, были мускулисты и сильны. Ноги его были обуты в рваные сапоги с узкими носами и без каблуков, поверх голенищ свешивались неопределенного цвета карбосовые штаны. На нем была карбосовая же рубашка с широким воротом, легкий, без подкладки полосатый халат и выцветшая тюбетейка из черного бархата... В такой невзрачной одежде, но зато с улыбкой на лице, с озорным огоньком в черных глазах, полный веселых надежд, шагал он вслед за своим ослом.
За мостом через речку Курак дорога поворачивает на восток и подходит близко к линии железной дороги Каган — Самарканд.
В лицо Мираку брызнули первые лучи восходящего солнца. Словно нарочно для этого дня надев свой сверкающий золотой наряд, солнце открыло лицо миру, и вся окрестность вмиг засветилась и засияла.
Тень осла и длинная тень Мирака то бежали по краю дороги, то попадали в заросший травою арычок, но все двигались и двигались вперед. На дороге появились и другие путники. Дехканин вез на трех ослах солому, другой на двух ослах свежий клевер, третий тащил на спине корзину с инжиром. Скоро со стороны Кагана показался арбакеш с нагруженной чем-то арбой. Дехканин с соломой, поздоровавшись с арбакешем, спросил:
— Что, проезд в город открыт?
— Только один проезд и остался,— ответил арбакеш.
Мирак не обратил внимания ни на вопрос, ни на ответ. Он радовался, что никто, кроме него, не везет на базар дыни. Только он, Мирак, везет целый мешок дынь и первым приедет на базар.
— И-их ты, живая тварь! — подгонял он осла и шагал еще быстрее.
Проехав кишлак Гачкаш, он ясно увидел станции Каган и Амирабад. Длинный ряд красных вагонов протянулся от станции Амирабад до самой станции Каган. Паровоз дал свисток, выпустил в небо клубы белого дыма и тронулся.
Как их много выстроилось в ряд, этих вагонов! Он в жизни своей не видал столько красных вагонов! Как будто они сошлись здесь со всех железнодорожных линий. Мирак так удивился, что даже остановился на минуту.
— Как много вагонов собралось,— сказал он дехканину, везшему солому.— Разве из Кагана поезд не пойдет?
— Войска приехали, говорят,— сказал дехканин.— Все эти красные вагоны полны солдат. Хорошо, хоть наш переезд не закрыли, арба только что проехала.
— А, правда,— сказал Мирак,— вон, посмотрите, солдаты строятся. Ух, как их много!
В самом деле, из красных вагонов, которые заняли все пути, выходили солдаты с пулеметами и ружьями и шли к станции Каган и к кишлаку Убачули, который находился у дороги в Бухару. Дехканин, везший солому, немного постоял, поглядел, потом пошел своей дорогой. Мирак тоже хотел продолжать свой путь, но, увидев, что позади, от кишлака, кто-то скачет на лошади, остановился. Всадник был еще далеко, а Мирак уже узнал его: это был тот самый незнакомец, который вчера вечером приходил к ним на бахчу. Он не обратил внимания на Мирака, проскакал мимо, направляясь в сторону Кагана. Когда улеглась пыль, поднятая копытами скачущей лошади, Мирак снова пустился в путь. Пройдя на переезде между рядами вагонов и железнодорожных путей, он погнал своего осла мимо хлопкового завода и караван-сарая, где торговали чаем, к каганско-му базару. В вагонах, мимо которых он проходил, были все военные, слышалась разноязычная речь — говорили по-русски, по-таджикски, по-иоркски. Мирак вспомнил, что ребята в кишлаке болтали про войну... Можот быть, эти солдаты приехали воевать?.. Война!.. Сарбазы эмира упражняются в стрельбе, афганские войска прибыли на боевых слонах... Минерное, будет большая война... Если бы можно было посмотреть, как шиоюг, Мирак, конечно, пошел бы... Но где будет война? Должно быть, на ипощади у Кули Шаголон или в степи за Самаркандскими воротами... Ч,лн иойпы, конечно, нужен простор...
Мирак шел позади своего осла, как вдруг резкий треск, раздавшийся над головой, заставил его вздрогнуть; даже равнодушный ко всему осел навострил уши. Взглянув вверх, в небо, Мирак увидел самолет с двойными крыльями, летевший в сторону их кишлака. У самолета на крыле была красная звезда, он летел, треща и качаясь, как от ветра. Мирак и раньше несколько раз уже видел самолет и знал, что он пролетит высоко над их кишлаком, сделает круг и повернет назад — в Бухару; он знал также, что эту механическую птицу зовут «айаплан»; всякий раз, когда она появлялась над кишлаком, мальчишки громко выкрикивали такие стихи:
Айаплан — большая птица.
Почему не пьешь водицы? Ты не тронул ни зерна, Звезды все склевал сполна
Сейчас аэроплан летел так низко, что можно было рассмотреть пилота в больших очках; шум был оглушительный, и Мираку стало страшно.
Аэроплан пролетел. Мирак добрался до площади около караван-сарая, где всегда толпился народ и был небольшой базарчик. Мирак обычно не ездил на большой базар и продавал свои овощи и дыни здесь. Сегодня площадь была забита людьми, большей частью солдатами. Когда Мирак, привязав осла к ближайшему дереву, свалил свой мешок на землю и выложил дыни, около него тотчас столпились покупатели.
— Почем дыни? — спросил один солдат по-тюркски.
— Сколько дадите,— отвечал Мирак. Молодые солдаты переглянулись и засмеялись.
— Какой же ты продавец, если не знаешь цену своему товару? — сказал другой солдат по-таджикски.
— Это дыни со своей бахчи,— сказал Мирак, вспомнив слова, когда-то сказанные отцом.— Им цены нет, их цена — земля и вода, данные богом, и пот дехканина!
— Ишь шайтан! — сказал удивленно солдат.— Ты, оказывается, остер на язык!
— Если его дыни так же хороши, как слова...
— Раз дехканин не знает цены своему товару, бери по дешевке...
— Как же можно не знать?!
В разговор молодых солдат вмешался мужчина средних лет, тоже военный.
— Не удивительно, что парень не знает базарной цены,— сказал он по-таджикски, но видно было, что он русский и на таджикском говорит с трудом.— Мальчик приехал из кишлака, базара не знает, а вы набросились на него, вот он и положился на вашу добрую волю. Вот за эти три дыни — рубль. Идет?
— Рубль? — удивился Мирак.
— Ну да, рубль — мало, что ли?
— Нет, нет,— возразил живо Мирак.— На рубль возьмите хоть десяток!
— Э! — сказал покупатель.— Да ты настоящий дехканин. Нет, мне десять дынь не нужно, беру эти три.
Он выбрал три хороших больших дыни, бросил Мираку рубль и ушел.
Другие тоже не отстали от него. Кто-то дал рубль за пять дынь, другой за две дыни бросил две больших теньги — таким образом за несколько минут было продано больше половины мешка. Мирак глазам своим не верил и все смотрел на вырученные деньги. Ведь самая большая дыня стоила пятачок, ни один торговец даже в Бухаре не продавал дыни по десять копеек... Все это, верно, был сон!
Один перс-торговец, увидев, как Мирак торгует дынями, был ошеломлен. Протянув руки, он пытался остановить покупателей.
— Эй, люди! Что же вы делаете? — кричал он.— Самой большой его дыне цена — пятачок, а вы что делаете?
— А мы хозяева своим деньгам,— сказал один солдат.— Мы не из твоего кармана деньги взяли, чего ж ты кричишь?
— Ему жаль, что мальчик расторговался.
— Завидует!
— Если б это его дыни были, он бы звука не подал.
— Жадюга и завистник — вот кто он!
Раздался общий хохот, и торговец мгновенно скрылся.
— Он пошел за своими дынями,— сказал солдат, отрезая большие куски и с удовольствием поедая.— Но его дыни не будут такими сладкими, как у этого паренька.
— Пусть несет, будет торговать их по копейке за штуку! сказал другой, и все опять засмеялись.
В это время запела труба посреди площади, и солдаты бегом побежали на свои места. Из ворот хлопкового завода и из караван-сарая вышли рабочие, грузчики, конторские служащие и заполнили всю площадь.
Мирак, который уже распродал все свои дыни, свернул мешок, засунул поглубже во внутренний карман, который мать специально пришила ему на рубахе, кошелек, набитый деньгами, запахнул халат и подпоясался. Успокоившись, Мирак стал смотреть, что делается на площади. Он увидел, как на высокий помост взошли несколько человек, будто собираясь что-то сказать солдатам, выстроившимся рядами перед ними.
Один из этих людей был высокого роста, крупный, широколицый, с кудрявыми черными волосами, которые выбивались из-под фуражки красной звездой. Одет он был по-военному — в гимнастерку и галифе, но оружия при нем не было. Рядом с ним стоял человек пониже его, сильный и суровый на вид, тоже в фуражке со звездой, с рыжей бородой и усами; через плечо у него на ремне висела сабля, у пояса был револьвер людей окружали еще другие, но Мирак заинтересовался только ими.
Мирак, как жизнь? — раздался возле него чей-то голос.
Мирак обернулся и узнал одного из близких отца, дядю Хайдар-кули, который не раз бывал у них в доме.
Но сегодня вид Хайдаркула портил мальчика. Вместо обычного дешевого халата на нем были куртка и брюки, подпоясанные ремнем, на котором висела кобура с револьвером. Только шапка, персидская шапка, была все та же.
— Это вы, дядя Хайдаркул? — спросил Мирак, не веря глазам своим.
— Да, я! — отвечал Хайдаркул, поглаживая свои длинные с проседью усы.— А ты что делаешь тут в такое время? Где отец? Неужели ты один приехал?
— Да, я утром рано привез дыни,— сказал Мирак, и уже все продал.
— Ты один здесь? — переспросил Хайдаркул.— А отец знает, что ты здесь?
— Ну конечно,— сказал Мирак, удивляясь таким вопросам.— Отец сам меня сюда отправил. А что случилось? Дыни я так хорошо продал... Может, еще привезти?
— Нет, теперь отец тебя больше сюда не пустит,— сказал Хайдаркул и хотел еще что-то добавить, но Мирак, указывая на солдат и на тех людей, что стояли на возвышении, спросил:
— Дядя-джан, а что здесь такое? Кто вон те?
— Это большие начальники, командиры Красной Армии,— сказал Хайдаркул.— Сейчас они будут говорить речи, будут говорить о революции в Бухаре.
— Я понимаю...— сказал с достоинством Мирак, как будто и впрямь понял, о чем говорил Хайдаркул.— Но все-таки удивительно... что здесь делается? У солдат тут будет учение?
Хайдаркул улыбнулся, взял Мирака за руку и подвел его поближе к трибуне.
— Не учение будет, а сражение. Вот сейчас скажут речь, прочтут солдатам «фатиху», чтоб хорошо сражались.
— С кем сражались?
— С эмиром! Идет война с эмиром... революция... Неужели вы в кишлаке ничего не знаете?
—- Нет,— сказал Мирак и добавил быстро: — Правда, ребята говорили, что война будет, но я не знал, что война такая... Значит, они будут сражаться с войсками эмира?
— Да, с войсками эмира, под стенами Бухары уже идет бой. Разве ты не слышал утром голос пушки?
— Слышал, слышал. Но я подумал, что эмирские войска проводят учение. Так, значит, началась война, вы говорите?
А эти что тут делают?
— Да, началась! — сказал с улыбкой Хайдаркул, которому понравилось, что Мирак так жадно расспрашивает обо всем.— И эти солдаты тоже пойдут в бой. А перед боем командиры красных войск дают им советы, разъясняют, что такое революция. Вон того, кудрявого, зовут Куйбышев, умный, энергичный человек. А тот, с саблей,— Фрунзе, главный командир всех туркестанских войск. Сейчас будет говорить Куйбышев — вон, видишь, вышел вперед, снял шапку. Сейчас такое скажет, что все люди изумятся.
— О чем?
— О революции, о войне, о революции в Бухаре... Да ты все равно не поймешь, сынок, ты лучше возвращайся в свой кишлак, пока цел. Если твой отец узнал, что началась война, он теперь здорово за тебя тревожится.
— А солдаты сейчас не будут маршировать? — опять спросил Мирак.
— Нет,— сказал Хайдаркул,— сейчас не до того. Вот кончится война, тогда будет парад — насмотришься. А теперь давай я выведу тебя на дорогу и отправлю домой.
Хайдаркул посадил Мирака на осла, вывел с площади и сказал:
— Передай отцу, что началась революция, не сегодня завтра трон эмира разрушится... Пусть отец не беспокоится. Еще скажи, пусть приготовит для солдат, если может, фруктов, дынь...
— Я привезу,— перебил его Мирак.
— Нет, не нужно,— сказал Хайдаркул.— Пусть твой отец поговорит с аксакалом, пусть приготовит фруктов, дынь, а также сена и ячменя для коней; мы пришлем людей, они купят все и заплатят деньги. Они привезут вам сахару, ситцу, мануфактуры.
— Это хорошо.
— Скажи, чтобы не трусили, не верили дурным слухам. Революция победит, мы сильны, наступит освобождение, все пойдет хорошо.
— Ладно, скажу!
Хайдаркул вернулся на площадь. А Мирак поехал по улице между кирпичными зданиями, и его внимание привлек рисунок, который был изображен на большом листе бумаги и прилеплен к стене.
Мирак толкнул своего осла поближе к стене и стал внимательно разглядывать картинку. На ней были нарисованы дехканин, кузнец и солдат. Взявшись за руки, они поднимали красное знамя, под которым лежали, скорчившись, пузатые люди в чалмах со страшными лицами.
На знамени и внизу под рисунком было что-то написано. Мирак был погружен в созерцание рисунка, когда сзади вдруг послышался резкий голос:
— Эй ты, деревня! Что стал? Гони своего ишака! Что за безобразие — на ишаке приближаться к революционному лозунгу!
Мирак обернулся и увидел вчерашнего незнакомца, который шел с другим человеком в кожаном камзоле и злобно глядел на мальчика. Мирак ничего не сказал, быстро погнал осла прочь, а ночной бродяга с товарищем повернули к дому торговца-перса. Увидев это, Мирак сказал себе:
Ишь, слепой слепого и в темноте найдет! — и, понукая осла палкой, поехал в сторону кишлака.
Сайд Пахлаван, проводив Мирака, взвалил кетмень на плечо и отпра-ишюи н поле, совсем позабыв, что должен прийти Наим Перец, которого он собирался расспросить о незнакомце. Все мысли Пахлавана сейчас были как полить тот кусок земли, где посеян лук. Но не успел еще он выйти из кишлака, как услышал голос Найма, который звал его. Спид Пахлаван поставил кетмень на землю и остановился.
Солнце уже поднялось высоко, заливая кишлак теплом и светом. В прозрачной воде арыка, который тек по улице, будто алмазы вспыхивали. Чистый воздух был полон запаха скошенного сена и пыли, прибитой утренней росой.
— Не уставайте, Пахлаван! — сказал, подойдя, Наим.— Куда вы?
— Ловить очередь на воду,— сказал Пахлаван.— Ах, я и забыл, что обещал вам починить ружье.
А, охотничье ружье? — сказал небрежно Наим.— Не беда, почините в другое время. Сейчас нужно другое ружье — боевое! Зачем? — удивился Пахлаван.
- Началась война. Вы что, пушек не слышите?
Слова Найма словно открыли глаза Сайду Пахлавану, он сразу все понял. В самом деле, пушечные выстрелы продолжались, гул не затихал. Казалось, что на горизонте вспыхивают молнии и гремит гром
— Война началась? Где? Не в Кагане ведь?
— Нет, в Бухаре. Вы что, стоите за эмира? С эмиром идет война сейчас, а в Кагане большевики собрали войска. Как говорит Асад Махсум, на этот раз, кажется, его высочество свалится с трона.
- А кто этот Асад Махсум?
Не вчерашний ли ваш гость?
— Вот-вот,— сказал Наим, а потом удивился и спросил: — А вы откуда знаете?
— Я видел его на бахче, дыню дал ему.
— А, так вы его видели? Очень хорошо! Вот этот человек и зовется Асадом Махсумом. Он главный из бухарских джадидов, очень энергичный человек!
— Да,— сказал Сайд Пахлаван рассеянно, потому что в это время он думал о Мираке.
— Асад Махсум, уезжая, приказал мне, чтобы я собрал группу людей, которым можно доверять. Как только Бухару возьмут и война кончится, он нас позовет и каждому даст должность... Я здесь никому, кроме вас, не доверяю. Потому что вы были борцом и многое испытали в жизни, бедняга!
— Спасибо, брат! — сказал Сайд Пахлаван, а про себя усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Уже рассвело, но солнце еще не всходило. На востоке разгоралась заря.
— Вот хорошо! — сказал себе Мирак.— Раньше всех приеду на базар...
Осел Мирака, отдохнувший за ночь, бежал бодро, а Мирак быстро шагал за ним и весело пел:
Я бежал, бежал, бежал,
До Чорсу добежал,
Там осла увидал,
Деньги вынул и отдал... И-их!
В воздухе скользили ласточки, лучи восходящего солнца золотили их крылья. Над широкой равниной степи веял приятный ветерок, шелестел ветвями урючин, росших вдоль пашни, на траву пала роса. Степь просыпалась, дышала свежестью. И на земле и на небе было чисто, светло, радостно, как будто за ночь — к встрече с утренним солнцем — все было вымыто, вычищено, доведено до блеска... В кишлаке слышалось блеяние коз и баранов, мычанье коров, ржанье лошадей. Пастухи сгоняли стадо. А в полях звенели птичьи трели. Начинался обыкновенный день, день ранней осени под Бухарой.
Но это был совсем необычный день!
А Мирак не знал, что день этот станет необыкновенным, он быстро шагал за своим ослом по безлюдной и тихой дороге к Кагану, заботясь поскорее довезти и продать свои дыни. Этот четырнадцатилетний мальчик, которому впору было беспечно предаваться играм, рано повзрослел, превратился в юношу с самостоятельными суждениями, серьезного и вдумчивого. Он был не так уж высок, но руки его окрепли в труде, были мускулисты и сильны. Ноги его были обуты в рваные сапоги с узкими носами и без каблуков, поверх голенищ свешивались неопределенного цвета карбосовые штаны. На нем была карбосовая же рубашка с широким воротом, легкий, без подкладки полосатый халат и выцветшая тюбетейка из черного бархата... В такой невзрачной одежде, но зато с улыбкой на лице, с озорным огоньком в черных глазах, полный веселых надежд, шагал он вслед за своим ослом.
За мостом через речку Курак дорога поворачивает на восток и подходит близко к линии железной дороги Каган — Самарканд.
В лицо Мираку брызнули первые лучи восходящего солнца. Словно нарочно для этого дня надев свой сверкающий золотой наряд, солнце открыло лицо миру, и вся окрестность вмиг засветилась и засияла.
Тень осла и длинная тень Мирака то бежали по краю дороги, то попадали в заросший травою арычок, но все двигались и двигались вперед. На дороге появились и другие путники. Дехканин вез на трех ослах солому, другой на двух ослах свежий клевер, третий тащил на спине корзину с инжиром. Скоро со стороны Кагана показался арбакеш с нагруженной чем-то арбой. Дехканин с соломой, поздоровавшись с арбакешем, спросил:
— Что, проезд в город открыт?
— Только один проезд и остался,— ответил арбакеш.
Мирак не обратил внимания ни на вопрос, ни на ответ. Он радовался, что никто, кроме него, не везет на базар дыни. Только он, Мирак, везет целый мешок дынь и первым приедет на базар.
— И-их ты, живая тварь! — подгонял он осла и шагал еще быстрее.
Проехав кишлак Гачкаш, он ясно увидел станции Каган и Амирабад. Длинный ряд красных вагонов протянулся от станции Амирабад до самой станции Каган. Паровоз дал свисток, выпустил в небо клубы белого дыма и тронулся.
Как их много выстроилось в ряд, этих вагонов! Он в жизни своей не видал столько красных вагонов! Как будто они сошлись здесь со всех железнодорожных линий. Мирак так удивился, что даже остановился на минуту.
— Как много вагонов собралось,— сказал он дехканину, везшему солому.— Разве из Кагана поезд не пойдет?
— Войска приехали, говорят,— сказал дехканин.— Все эти красные вагоны полны солдат. Хорошо, хоть наш переезд не закрыли, арба только что проехала.
— А, правда,— сказал Мирак,— вон, посмотрите, солдаты строятся. Ух, как их много!
В самом деле, из красных вагонов, которые заняли все пути, выходили солдаты с пулеметами и ружьями и шли к станции Каган и к кишлаку Убачули, который находился у дороги в Бухару. Дехканин, везший солому, немного постоял, поглядел, потом пошел своей дорогой. Мирак тоже хотел продолжать свой путь, но, увидев, что позади, от кишлака, кто-то скачет на лошади, остановился. Всадник был еще далеко, а Мирак уже узнал его: это был тот самый незнакомец, который вчера вечером приходил к ним на бахчу. Он не обратил внимания на Мирака, проскакал мимо, направляясь в сторону Кагана. Когда улеглась пыль, поднятая копытами скачущей лошади, Мирак снова пустился в путь. Пройдя на переезде между рядами вагонов и железнодорожных путей, он погнал своего осла мимо хлопкового завода и караван-сарая, где торговали чаем, к каганско-му базару. В вагонах, мимо которых он проходил, были все военные, слышалась разноязычная речь — говорили по-русски, по-таджикски, по-иоркски. Мирак вспомнил, что ребята в кишлаке болтали про войну... Можот быть, эти солдаты приехали воевать?.. Война!.. Сарбазы эмира упражняются в стрельбе, афганские войска прибыли на боевых слонах... Минерное, будет большая война... Если бы можно было посмотреть, как шиоюг, Мирак, конечно, пошел бы... Но где будет война? Должно быть, на ипощади у Кули Шаголон или в степи за Самаркандскими воротами... Ч,лн иойпы, конечно, нужен простор...
Мирак шел позади своего осла, как вдруг резкий треск, раздавшийся над головой, заставил его вздрогнуть; даже равнодушный ко всему осел навострил уши. Взглянув вверх, в небо, Мирак увидел самолет с двойными крыльями, летевший в сторону их кишлака. У самолета на крыле была красная звезда, он летел, треща и качаясь, как от ветра. Мирак и раньше несколько раз уже видел самолет и знал, что он пролетит высоко над их кишлаком, сделает круг и повернет назад — в Бухару; он знал также, что эту механическую птицу зовут «айаплан»; всякий раз, когда она появлялась над кишлаком, мальчишки громко выкрикивали такие стихи:
Айаплан — большая птица.
Почему не пьешь водицы? Ты не тронул ни зерна, Звезды все склевал сполна
Сейчас аэроплан летел так низко, что можно было рассмотреть пилота в больших очках; шум был оглушительный, и Мираку стало страшно.
Аэроплан пролетел. Мирак добрался до площади около караван-сарая, где всегда толпился народ и был небольшой базарчик. Мирак обычно не ездил на большой базар и продавал свои овощи и дыни здесь. Сегодня площадь была забита людьми, большей частью солдатами. Когда Мирак, привязав осла к ближайшему дереву, свалил свой мешок на землю и выложил дыни, около него тотчас столпились покупатели.
— Почем дыни? — спросил один солдат по-тюркски.
— Сколько дадите,— отвечал Мирак. Молодые солдаты переглянулись и засмеялись.
— Какой же ты продавец, если не знаешь цену своему товару? — сказал другой солдат по-таджикски.
— Это дыни со своей бахчи,— сказал Мирак, вспомнив слова, когда-то сказанные отцом.— Им цены нет, их цена — земля и вода, данные богом, и пот дехканина!
— Ишь шайтан! — сказал удивленно солдат.— Ты, оказывается, остер на язык!
— Если его дыни так же хороши, как слова...
— Раз дехканин не знает цены своему товару, бери по дешевке...
— Как же можно не знать?!
В разговор молодых солдат вмешался мужчина средних лет, тоже военный.
— Не удивительно, что парень не знает базарной цены,— сказал он по-таджикски, но видно было, что он русский и на таджикском говорит с трудом.— Мальчик приехал из кишлака, базара не знает, а вы набросились на него, вот он и положился на вашу добрую волю. Вот за эти три дыни — рубль. Идет?
— Рубль? — удивился Мирак.
— Ну да, рубль — мало, что ли?
— Нет, нет,— возразил живо Мирак.— На рубль возьмите хоть десяток!
— Э! — сказал покупатель.— Да ты настоящий дехканин. Нет, мне десять дынь не нужно, беру эти три.
Он выбрал три хороших больших дыни, бросил Мираку рубль и ушел.
Другие тоже не отстали от него. Кто-то дал рубль за пять дынь, другой за две дыни бросил две больших теньги — таким образом за несколько минут было продано больше половины мешка. Мирак глазам своим не верил и все смотрел на вырученные деньги. Ведь самая большая дыня стоила пятачок, ни один торговец даже в Бухаре не продавал дыни по десять копеек... Все это, верно, был сон!
Один перс-торговец, увидев, как Мирак торгует дынями, был ошеломлен. Протянув руки, он пытался остановить покупателей.
— Эй, люди! Что же вы делаете? — кричал он.— Самой большой его дыне цена — пятачок, а вы что делаете?
— А мы хозяева своим деньгам,— сказал один солдат.— Мы не из твоего кармана деньги взяли, чего ж ты кричишь?
— Ему жаль, что мальчик расторговался.
— Завидует!
— Если б это его дыни были, он бы звука не подал.
— Жадюга и завистник — вот кто он!
Раздался общий хохот, и торговец мгновенно скрылся.
— Он пошел за своими дынями,— сказал солдат, отрезая большие куски и с удовольствием поедая.— Но его дыни не будут такими сладкими, как у этого паренька.
— Пусть несет, будет торговать их по копейке за штуку! сказал другой, и все опять засмеялись.
В это время запела труба посреди площади, и солдаты бегом побежали на свои места. Из ворот хлопкового завода и из караван-сарая вышли рабочие, грузчики, конторские служащие и заполнили всю площадь.
Мирак, который уже распродал все свои дыни, свернул мешок, засунул поглубже во внутренний карман, который мать специально пришила ему на рубахе, кошелек, набитый деньгами, запахнул халат и подпоясался. Успокоившись, Мирак стал смотреть, что делается на площади. Он увидел, как на высокий помост взошли несколько человек, будто собираясь что-то сказать солдатам, выстроившимся рядами перед ними.
Один из этих людей был высокого роста, крупный, широколицый, с кудрявыми черными волосами, которые выбивались из-под фуражки красной звездой. Одет он был по-военному — в гимнастерку и галифе, но оружия при нем не было. Рядом с ним стоял человек пониже его, сильный и суровый на вид, тоже в фуражке со звездой, с рыжей бородой и усами; через плечо у него на ремне висела сабля, у пояса был револьвер людей окружали еще другие, но Мирак заинтересовался только ими.
Мирак, как жизнь? — раздался возле него чей-то голос.
Мирак обернулся и узнал одного из близких отца, дядю Хайдар-кули, который не раз бывал у них в доме.
Но сегодня вид Хайдаркула портил мальчика. Вместо обычного дешевого халата на нем были куртка и брюки, подпоясанные ремнем, на котором висела кобура с револьвером. Только шапка, персидская шапка, была все та же.
— Это вы, дядя Хайдаркул? — спросил Мирак, не веря глазам своим.
— Да, я! — отвечал Хайдаркул, поглаживая свои длинные с проседью усы.— А ты что делаешь тут в такое время? Где отец? Неужели ты один приехал?
— Да, я утром рано привез дыни,— сказал Мирак, и уже все продал.
— Ты один здесь? — переспросил Хайдаркул.— А отец знает, что ты здесь?
— Ну конечно,— сказал Мирак, удивляясь таким вопросам.— Отец сам меня сюда отправил. А что случилось? Дыни я так хорошо продал... Может, еще привезти?
— Нет, теперь отец тебя больше сюда не пустит,— сказал Хайдаркул и хотел еще что-то добавить, но Мирак, указывая на солдат и на тех людей, что стояли на возвышении, спросил:
— Дядя-джан, а что здесь такое? Кто вон те?
— Это большие начальники, командиры Красной Армии,— сказал Хайдаркул.— Сейчас они будут говорить речи, будут говорить о революции в Бухаре.
— Я понимаю...— сказал с достоинством Мирак, как будто и впрямь понял, о чем говорил Хайдаркул.— Но все-таки удивительно... что здесь делается? У солдат тут будет учение?
Хайдаркул улыбнулся, взял Мирака за руку и подвел его поближе к трибуне.
— Не учение будет, а сражение. Вот сейчас скажут речь, прочтут солдатам «фатиху», чтоб хорошо сражались.
— С кем сражались?
— С эмиром! Идет война с эмиром... революция... Неужели вы в кишлаке ничего не знаете?
—- Нет,— сказал Мирак и добавил быстро: — Правда, ребята говорили, что война будет, но я не знал, что война такая... Значит, они будут сражаться с войсками эмира?
— Да, с войсками эмира, под стенами Бухары уже идет бой. Разве ты не слышал утром голос пушки?
— Слышал, слышал. Но я подумал, что эмирские войска проводят учение. Так, значит, началась война, вы говорите?
А эти что тут делают?
— Да, началась! — сказал с улыбкой Хайдаркул, которому понравилось, что Мирак так жадно расспрашивает обо всем.— И эти солдаты тоже пойдут в бой. А перед боем командиры красных войск дают им советы, разъясняют, что такое революция. Вон того, кудрявого, зовут Куйбышев, умный, энергичный человек. А тот, с саблей,— Фрунзе, главный командир всех туркестанских войск. Сейчас будет говорить Куйбышев — вон, видишь, вышел вперед, снял шапку. Сейчас такое скажет, что все люди изумятся.
— О чем?
— О революции, о войне, о революции в Бухаре... Да ты все равно не поймешь, сынок, ты лучше возвращайся в свой кишлак, пока цел. Если твой отец узнал, что началась война, он теперь здорово за тебя тревожится.
— А солдаты сейчас не будут маршировать? — опять спросил Мирак.
— Нет,— сказал Хайдаркул,— сейчас не до того. Вот кончится война, тогда будет парад — насмотришься. А теперь давай я выведу тебя на дорогу и отправлю домой.
Хайдаркул посадил Мирака на осла, вывел с площади и сказал:
— Передай отцу, что началась революция, не сегодня завтра трон эмира разрушится... Пусть отец не беспокоится. Еще скажи, пусть приготовит для солдат, если может, фруктов, дынь...
— Я привезу,— перебил его Мирак.
— Нет, не нужно,— сказал Хайдаркул.— Пусть твой отец поговорит с аксакалом, пусть приготовит фруктов, дынь, а также сена и ячменя для коней; мы пришлем людей, они купят все и заплатят деньги. Они привезут вам сахару, ситцу, мануфактуры.
— Это хорошо.
— Скажи, чтобы не трусили, не верили дурным слухам. Революция победит, мы сильны, наступит освобождение, все пойдет хорошо.
— Ладно, скажу!
Хайдаркул вернулся на площадь. А Мирак поехал по улице между кирпичными зданиями, и его внимание привлек рисунок, который был изображен на большом листе бумаги и прилеплен к стене.
Мирак толкнул своего осла поближе к стене и стал внимательно разглядывать картинку. На ней были нарисованы дехканин, кузнец и солдат. Взявшись за руки, они поднимали красное знамя, под которым лежали, скорчившись, пузатые люди в чалмах со страшными лицами.
На знамени и внизу под рисунком было что-то написано. Мирак был погружен в созерцание рисунка, когда сзади вдруг послышался резкий голос:
— Эй ты, деревня! Что стал? Гони своего ишака! Что за безобразие — на ишаке приближаться к революционному лозунгу!
Мирак обернулся и увидел вчерашнего незнакомца, который шел с другим человеком в кожаном камзоле и злобно глядел на мальчика. Мирак ничего не сказал, быстро погнал осла прочь, а ночной бродяга с товарищем повернули к дому торговца-перса. Увидев это, Мирак сказал себе:
Ишь, слепой слепого и в темноте найдет! — и, понукая осла палкой, поехал в сторону кишлака.
Сайд Пахлаван, проводив Мирака, взвалил кетмень на плечо и отпра-ишюи н поле, совсем позабыв, что должен прийти Наим Перец, которого он собирался расспросить о незнакомце. Все мысли Пахлавана сейчас были как полить тот кусок земли, где посеян лук. Но не успел еще он выйти из кишлака, как услышал голос Найма, который звал его. Спид Пахлаван поставил кетмень на землю и остановился.
Солнце уже поднялось высоко, заливая кишлак теплом и светом. В прозрачной воде арыка, который тек по улице, будто алмазы вспыхивали. Чистый воздух был полон запаха скошенного сена и пыли, прибитой утренней росой.
— Не уставайте, Пахлаван! — сказал, подойдя, Наим.— Куда вы?
— Ловить очередь на воду,— сказал Пахлаван.— Ах, я и забыл, что обещал вам починить ружье.
А, охотничье ружье? — сказал небрежно Наим.— Не беда, почините в другое время. Сейчас нужно другое ружье — боевое! Зачем? — удивился Пахлаван.
- Началась война. Вы что, пушек не слышите?
Слова Найма словно открыли глаза Сайду Пахлавану, он сразу все понял. В самом деле, пушечные выстрелы продолжались, гул не затихал. Казалось, что на горизонте вспыхивают молнии и гремит гром
— Война началась? Где? Не в Кагане ведь?
— Нет, в Бухаре. Вы что, стоите за эмира? С эмиром идет война сейчас, а в Кагане большевики собрали войска. Как говорит Асад Махсум, на этот раз, кажется, его высочество свалится с трона.
- А кто этот Асад Махсум?
Не вчерашний ли ваш гость?
— Вот-вот,— сказал Наим, а потом удивился и спросил: — А вы откуда знаете?
— Я видел его на бахче, дыню дал ему.
— А, так вы его видели? Очень хорошо! Вот этот человек и зовется Асадом Махсумом. Он главный из бухарских джадидов, очень энергичный человек!
— Да,— сказал Сайд Пахлаван рассеянно, потому что в это время он думал о Мираке.
— Асад Махсум, уезжая, приказал мне, чтобы я собрал группу людей, которым можно доверять. Как только Бухару возьмут и война кончится, он нас позовет и каждому даст должность... Я здесь никому, кроме вас, не доверяю. Потому что вы были борцом и многое испытали в жизни, бедняга!
— Спасибо, брат! — сказал Сайд Пахлаван, а про себя усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41