— Сегодня же и поедем! — воскликнула Ойша.
— Коли так, пойдем собирать свои пожитки,— сказала Раджаб-биби.
Обе они хотели через проход войти со двора, но в эту минуту с улицы вошел Асад Махсум с двумя своими людьми и краешком глаза увидел Ойшу, которая на радостях не успела накинуть паранджу. Асаду Махсуму показалось, что за всю свою жизнь он не видел девушки такой совершенной красоты. Эти глаза и брови, этот нежный рот, эта прелестная фигурка поразили его; он забыл, зачем пришел, и кто тут есть, и что здесь делают... Он обернулся к Хайдаркулу и не здороваясь спросил:
Кто эта пери?
Неужели из гарема эмира?
Здравствуйте, Махсум!—резко сказал Хайдаркул.— В чем дело? Чем могу вам служить?
Серьезный тон и слова Хайдаркула заставили Асада опомниться.
Здравствуйте, здравствуйте!-- сказал он торопливо.— Извините, комиссар, красивые девушки вынуждают меня все забывать... Горячее сердце несчастье, говорят. Это верно. Я увидел эту девушку и забыл поздороваться...
У этой девушки есть хозяин, Махсум...
— Девушки теперь свободные стали, «бесхозные»,— засмеялся Махсум.
— Это моя племянница,— строго сказал Хайдаркул.— А Карим-джан - ее жених.
- О, поздравляю, поздравляю!— Махсум повернулся к Кариму:— Я не знал, прошу прощения! Когда свадьба?
— Как удастся,—сказал Карим.
— Смогри, без меня не устраивай той, я обижусь, Карим-джан! Так и знай!
— Мы заняты... Некогда... Женщины нас давно ожидают...— сказал Хайдаркул.— Если у вас ко мне дело, пожалуйста!
Асад Махсум подошел к нему совсем близко и тихо сказал: Позвольте мне поговорить с матерью эмира.
- О чем?
Мы придумали военную хитрость: для того чтобы заставить врагов Советской власти сдаться без переговоров, без войны и кровопролития, мы написали от имени матери эмира обращение, и нужно получить ее печать.
- Не лучше ли нам работать без таких хитростей?— сказал Хайдаркул.
— Можно, конечно,— сказал задумчиво Асад.— Но тогда много крови прольется. Сейчас вокруг Бухары появилось множество шаек басмачей. Каждую ночь нападают на кишлаки и грабят. Убивают солдат, забирают их оружие, винтовки... Я ни днем ни ночью не имею от них покоя, не ем, не сплю... С какой из этих маленьких шаек сражаться? Если бы они еще не убегали! Вот потому я и говорю, что это обращение во всяком случае нам не повредит... Может быть, они и сдадутся...
Хайдаркул подумал и дал разрешение.
Асад Махсум вошел в дверь большого дома. Хайдаркул и Фируза продолжали записывать женщин. Карим постоял немного, потом, простившись с Хайдаркулом, ушел, чтобы испросить разрешение отвезти в Гиж-дуван Ойшу и ее мать. Надо было еще найти какую-нибудь арбу для этого.
А Асад Махсум, войдя в переднюю перед большой мехманханой, остановился у двери и попросил, чтобы мать эмира подошла поближе, потом сказал:
— Здравствуйте, ваше высочество, государыня-матушка! Я Асад Махсум, сын байсунского казия... Вам кланяется господин Мирзо Муиддин Маннуров.
— Пусть не кланяется, а подохнет, неблагодарный!— отвечала мать эмира. - Пусть вспомнит, кто сделал его баем и богачом! Благодаря чьему могуществу он стал Мирзо Муиддином? Не Алимхан ли помогал ему и покровительствовал? Как же может человек изменить своему покровителю и государю?!
Асад немного смешался и не знал что сказать. Если эта оставленная всеми старуха, не понимая ничего в революции, приписывает все эти события, сражения, разгром Мирзо Муиддину, о чем тогда с ней говорить?! Мирзо Муиддин тоже странный человек... Зачем было передавать старухе поклоны и приветствия? Он, Асад, взялся за это, чтобы сказать об обращении и получить печать. А что болтает эта старуха?
— Господин Мирзо Муиддин сказал,— перебил он старуху, не обращая внимания на ее слова,— чтобы вы не беспокоились, спокойно жили в этом доме со своими близкими. Если в чем-то у вас будет недостаток, тотчас напишите ему письмецо, и все уладится.
-- Хорошо,— сказала из-за двери мать эмира.— А какие известия о его высочестве? Где он?
— Его высочество, говорят, находится в Душанбе, а может быть, в Гиссаре... Кончится война, и его высочество где-нибудь остановится... и потом вас отправят к нему... Но сейчас прежде всего нужны мир и спокойствие. В окрестностях Бухары множество сарбазов, львят его высочества, понапрасну проливают кровь, беспокоят людей. Мирзо Муиддин говорит, что от этого нет ничего, кроме вреда и убытков. Мы хорошо знаем, что ее высочество, государыня-матушка, женщина мудрая. Поэтому мы написали от вашего имени обращение, чтобы все эти маленькие группы сдавались мне, и мы создадим сильную и могучую армию и сможем делать что захотим. А если мы будем вот так поодиночке проливать братскую кровь, то придут русские и уничтожат всех. Если такое обращение вы одобряете, то было бы хорошо, чтоб вы поставили под ним вашу благословенную печать.
— А собрав армию, что ты хочешь делать?— спросила мать эмира.
Асад Махсум опять удивился. Он-сказал себе: «Те, кто считает эту
старуху наивной и глупой, такие же дураки, как и я... Вот полюбуйтесь, чего хочет строптивая старуха! Открой ей все свои цели и намерения! Нет, мамаша, эту тайну еще никто не знает и не может знать!»
— Стране нельзя быть без войска,— сказал Асад неопределенно.— Если мы будем сильнее, на нас не нападут.
— Ты посадишь опять эмира Алимхана на его трон?
Асад все больше изумлялся. Если он скажет: «Ты говоришь ерунду, эмир больше не увидит Бухару и во сне»,— то старуха не поставит печать под обращением, а если он скажет: «Да, я посажу эмира на его трон»,— то это будет ложь; это может дойти до ушей больших людей, и получится нехорошо. Поэтому он сказал:
— Там видно будет, как пойдут дела. Но вы подпишите наше воззвание. Ваш авторитет в народе поднимется, народ, которому надоело кровопролитие, услышав ваше имя, будет молиться за вас. Очень хорошо будет.
— Ладно, где твоя бумага?
Асад протянул за дверь воззвание. Мать эмира позвала Оймулло:
— Прочитайте вот это. Ну-ка, что он тут написал!
Оймулло развернула бумагу и прочла воззвание. В нем от имени государыни-матери говорилось, что мятежные, с оружием в руках сражающиеся против Советской власти подданные эмира должны быстро сдаться бухарскому правительству, что бухарское правительство — справедливое и пекущееся о подданных и сама государыня-мать спокойно живет под покровительством этой власти. Бухарское правительство является правоверным.
А еще там что? — спросила недовольно мать эмира.— Что еще написано
Вот только это... потом место для вашей подписи и печати, госпожа! оказала Оймулло и протянула воззвание матери эмира.
Старуха взяла его дрожащими руками, с минуту смотрела на него и сказала:
— Ты, потерявший дорогу сын байсунского казия, ты ведь ел хлеб-соль в нашем доме! Не стыдно ли тебе и не грех ли просить, чтобы я поставила свою печать под этой лживой бумагой?
Сын байсунского казия увидел, что хитростью и обманом не подойдешь к этой старухе; он никак не предполагал в ней такого ума и проницательности.
Поэтому он сказал серьезно:
- Это не лживая бумага.
Справедливость твоей власти и заботу о подданных еще надо проверить. Оттого, что ты говоришь «халва», во рту сладко не будет.
- В воззвании надо это сказать
— А раз надо, значит, и можно!— пренебрежительно засмеялась мать эмира.
Асад уже готов был признать себя побежденным и уйти ни с чем. Но мать эмира заговорила по-другому и сама вывела его из затруднения.
— Ты мне сказал — и это правда,— что воины газавата разошлись по всему Бухарскому эмирату, каждый со своим маленьким отрядом воюет отдельно и их легко победить. Это нехорошо. Если ты хочешь их соединить, если ты не пожалеешь жизни для восстановления власти эмира, я могу дать тебе в руки такую грамоту, которая имеет силу перстня Сулеймана! Хочешь?
Это смелое и неожиданное предложение озадачило Асада — он не ждал его от невежественной старухи, доживающей свой век. Он подумал минуту и сказал:
— Под нашим воззванием нужно поставить вашу печать... ведь мне для этого и разрешили войти к вам и говорить с вами, иначе не позволили бы. А вот перстень Сулеймана, конечно, другое дело. Скажу вам, государыня-матушка, что вы с вашей проницательностью угадали сокровенную тайну моего сердца, но я верю, что она останется между нами. Сейчас моя единственная цель — собрать борцов за веру, объединить их. Если бог даст мне силы и вы, госпожа, благословите меня, я возьмусь за это дело.
— Ну ладно, я поставлю печать под твоим воззванием,— сказала мать эмира.— Но не показывай его курбаши Джаббару или кому-нибудь из крупных военачальников — они не поверят. Приходи завтра в это же время, я дам тебе совсем другую грамоту, ты будешь доволен. Но ты должен быть верен тому, что обещал, а то бог тебя накажет — погибнешь!
— Очень хорошо! — сказал Асад, думая про себя: «Ты только приложи печать и дай мне обещанную грамоту, остальное я уж сам знаю». Вслух он сказал:—Конечно, я буду верен обещанию Но завтра прийти я не смогу, не пустят... ведь меня могут заподозрить.
— Я напишу письмо Мирзо Муиддину, а завтра ты принесешь ответ от него.
— Хорошо,— сказал Асад и стал ждать письма. Мать эмира обратилась к Оймулло Танбур:
— Пиши! «Мирзо Муиддинбай! Мы довольны вашим гостеприимством, под сенью вашего покровительства мы живы и здоровы. Частокол ружей, поставленный вокруг Коплона, укрепляйте, а то как бы мы не убежали... Ну ладно, ваша воля! Если хотите быть милостивым, пришлите мне с подателем сего письма весточку о здоровье эмира Алимхана. Будет неплохо, если добавишь к этому корзинку гранатов.
Завтра буду ждать ответа. Государыня-мать».
Оймулло написала письмо и отдала его матери эмира. Та поставила печать и передала Асаду.
— А воззвание?— спросил Асад.
— Ах да, воззвание...— насмешливо сказала старуха и тоже поставила под ним печать.
Асад взял воззвание, поблагодарил и удалился. Тогда Оймулло Танбур обратилась к старухе.
— Государыня,— сказала она,— разрешите теперь и мне пойти домой. Мой муж, Тахир-ювелир, совсем истомился от тревоги за меня.
— И ты убегаешь?
— Я буду приходить навещать вас.
— Если не придешь, я напишу Мирзо Муиддину, он пошлет солдат, приведут под конвоем.
— Бог даст, в этом не будет нужды.
— Ладно, иди, разрешаю! Но сначала напишем нашу грамоту, приготовь перо и бумагу.
Оймулло поклонилась, вышла и вздохнула с облегчением.
Осенние ночи в окрестностях Бухары бывают иногда холодными. Особенно холодно на открытой равнине у моста Мехтар Косыма. От реки Зеравшан дул резкий ветер, заставляя дрожать легко одетых людей. На четыре-пять верст кругом не было ни деревца, ни кишлака, ни какого-нибудь жилья. Лишь около моста стояло несколько караван-сараев, лавки и два или три глинобитных двора, в которых тоже не было деревьев.
За мостом, слева у дороги, ведущей в Гиждуван, в низине у берега лежали люди, вооруженные винтовками и револьверами, все они дрожали от холода.
— Наим, а Наим!— сказал один из них.— Эта стужа от реки или воздух холодный?
Наим ничего не ответил и взглянул на дорогу. По ту сторону моста едва можно было различить темные тени домов и лавок, но ни на мосту, ни в степи не видно было никого. Ни звука не было слышно, только плеск воды внизу, в реке.
- Наим, а Наим Перец!— опять сказал тот же человек.— Что ты ничем о не говоришь?
— А что говорить?
— Ты тоже дрожишь, как я?
— Нет!
— Почему же я дрожу страха! Другие захихикали.
Что вы смеетесь?—сказал первый.— А разве вам не страшно? Слил Акрам, заткнись!—сказал угрожающе Наим.— А не то... что сделаешь?
— Пойду к Махсуму, он тебя накажет.
— Твой Махсум лежит себе и нежится в теплом караван-сарае, а мы вот должны караулить дорогу! И меня же хотят наказать!
Даже нельзя между собой поговорить!
— Если хочешь болтать, так давай потише, проклятый,— сказал Наим. - Какой же ты разбойник, если не боишься, что добыча ускользнет?
— Я не разбойник, я охочусь за разбойником!
— Да неужели?— сказал кто-то насмешливо, и все засмеялись.
— Чего смеетесь? Разве не так? Говори, Наим Кого мы караулим на дороге? Разве Махсум не сказал, что какой-то басмач увез девушку с матерью и должен здесь проехать, а мы должны выручить пленниц?
— Правильно,— сказал Наим и улыбнулся, но в темноте никто не увидел этой улыбки.
— Постой, но ведь басмач, конечно, не один же будет? Если их будет много и начнут стрелять, что нам делать?
— Не мужчина тот, кто не сумеет убежать,— сказал кто-то.
— Мы тоже начнем палить?— спросил другой.
— Не беспокойся,— сказал Наим.— Едут только трое.
Долго сидели они и ждали, но никто не появлялся на дороге. Наконец на востоке уже посветлело. Тогда Наим встал, потянулся, расправляя затекшие руки и ноги, и сказал:
— Сидите и разговаривайте, чтоб не заснуть. Я схожу узнаю у Мах-сума.
Наим внимательно осмотрелся, вышел на дорогу и пошел через мост. Стало еще холоднее, ветер свистел на мосту. На темном фоне неба низенькие строения за рекой казались Найму обломками горы; черные, как сурьма, они преграждали путь.
За мостом, по обе его стороны, были две чайханы с навесами, с суфой и деревянными кроватями, за чайханами слева и справа — лавки галантерейщиков и бакалейщиков, а за ними — крытые въезды и караван-сарай. Посредине, таким образом, получалась широкая улица, по которой должен был проехать всякий, кто направлялся из Бухары в Гиждуван. Наим Перец дошел до конца моста, когда во дворе чайханы закричал петух, и сейчас же чей-то грубый голос спросил:
— Кто там! Ака Наим, это вы?
-- Да, Шербай. Не спишь?—сказал, немного пройдя вперед, Наим. Из-за стены показался мужчина с винтовкой в руке.
— Не сплю... В такой холод не уснешь!
Это был плечистый, длинный, нескладный человек в барашковой бухарской шапке, в черной куртке и шароварах, в сапогах. Большая черная борода закрывала все лицо, и оно казалось тоже черным. Из этой черноты сверкали кошачьи глаза.
— Хозяева спят?— спросил Наим.
— Не знаю, час назад приехали из Бухары.
Наим удивился, но не спросил больше ничего, направился к воротам караван-сарая, сказав на ходу:
— Ладно, стой карауль. Если со стороны Бухары покажется арба, дай знак моим людям и скажи мне!
— Хорошо,— сказал Шербай.
Наим отворил незапертые ворота караван-сарая и вошел. Караульщик сидел на мешках, сложенных у стены, обняв ружье, и спал.
Наим тихонько вытащил у него ружье. Караульщик как будто только этого и ждал, свернулся клубком и уснул мертвым сном. Наим с ружьем в руках, не заворачивая за угол дома, тихонько покашлял. Он знал, что под навесом у входа в дом дремлет плешивый Окилов и может со сна выстрелить, не спрашивая, кто идет. Но на кашель Найма никто не отозвался, и, приблизившись с опаской к айвану, Наим никого не увидел: видно, Окилов спал у себя в постели.
— Ака Окил, а ака Окил! — вполголоса позвал Наим.
— Я хотел получше выспаться. А в чем дело? — отозвался Окилов.
— Ни в чем... Я хотел у вас узнать... А кто же спит на вашем месте?
— Подушка!— сказал Окилов.— Если хочешь узнать, в чем дело, то слушай. Те, кого мы ждем, ночью не выехали. Должны утром выехать. Мы ходили звонить по телефону и узнали. Сейчас пойди возьми у бакалейщика хлеба и винограда, отнеси ребятам, пусть поедят. Пока можно не беспокоиться. Теперь они только после восхода солнца появятся. Не беда. План остается тот же, как было сказано.
— Но день наступит, откроются караван-сараи, люди придут.
— Не откроются ни караван-сараи, ни чайханы,— сказал решительно Окилов.— Махсум всех чайханщиков и сарайбонов заставил поклясться. Никто не появится, будь спокоен...
— Ну, если так, то ладно,— сказал Наим.— Тогда я возьму хлеба и винограда и пойду. Хозяин спит?
— Спит. Очень устал. Я тоже лягу, отдохну часок. А ты караульных подбодри!
— Подбодришь их,— сказал Наим насмешливо.— Один сладко спит на мешках с ячменем, я у него винтовку взял.
— Да что ты? Это тот караульный в воротах, да? Вот тебе и на! — Плешивый рассвирепел.— Ну-ка, пойдем проверим.
Они направились к воротам, но за домом на мешках уже никого не было. Наим заметил что-то на земле, поднял и увидел, что это был патронташ с патронами.
— Сбежал!— сказал Наим.— Проснулся, увидел, что ружья нет, испугался, бросил патроны и ушел.
— Это твой человек, тобой найденный и приведенный к нам! — сказал с упреком Окилов. Оба они вышли из ворот караван-сарая. По улице ходил Шербай. Он сказал, что караульный несколько минут назад спустился к реке напиться и совершить утреннее омовение.
- Не будем сейчас подымать шума,— сказал плешивый Окилов,— не надо мешать отдыху Махсума. Потом найдем, далеко он не уйдет, попадется нам в руки. Хорошо, что хоть патроны оставил. Ну ладно, пошли сюда Хамдамчу из этого караван-сарая, хватит ему спать, пусть придет караулим...
Хороню,— сказал Наим. По, идя в лавку за хлебом, он подумал, что многие люди из отряда Махсума только и ждут, чтобы сбежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41