Они распевали песни, шумели, норовя превзойти друг друга остроумием и голосом.
— Не могу больше,— шепнула мне Гита,— ноги подкашиваются.
Я подошел к юнцу заносчивой наружности и попросил его уступить моей даме место. Он долго смотрел на меня, недовольно морща лоб, потом медленно поднялся и проворчал:
— Раз не может постоять, нечего ездить за город.
— Она постояла полпути. Другую половину постойте вы.
— Можете приберечь свои советы для других,— бросил юнец.— Я без них проживу.
Он перебрался в другой конец вагона, а Гита села на его место и в знак благодарности крепко пожала мне руку. В вагоне было душно, разморенные пассажиры толпились у раскрытых окон, в которые вместе с паровозной копотью врывалась прохлада соснового бора.
— Как себя чувствует маленький Анатол? Гита ответила, сияя от счастья:
— Чудесно. Он от души благодарит тебя...
Глава 11
КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Мое недолгое отсутствие вызвало переполох в доме Гана. Оказалось, что с бароном случился тяжелый приступ, фрейлейн Мария бросилась ко мне, но не нашла меня. И тогда, решив, что я снова арестован, обе старые дамы на воскресной заутрене пытались расположить всевышнего к моей печальной судьбе. Когда же я поздно вечером появился в доме, все просто ахнули от счастья и удивления.
— Вы просто невозможны, господин Скулте! — воскликнул старый Ган, встречая меня в коридоре.— Где же вы пропадали?
— Я выезжал за город.
— Но ведь можно было известить нас об этом.
— Мы так переживали,— вторила ему госпожа Ган, в цветастой ночной рубашке выглядывая из спальни.— Видим, вас нет, решили, опять случилось что-то недоброе. Фрейлейн Мария расплакалась. Мы вместе с нею ходили в церковь святого Петра молиться за вас.
— Я вам очень признателен, госпожа Ган,— отвечал я учтиво.— Даже не знаю, как благодарить вас за все заботы.
— Человеку истинной веры не нужна земная благодарность! — воскликнула госпожа Ган.— Мы счастливы, что можем молить бога о спасении вашей души. Спокойной ночи, господин Скулте, да ниспошлет господь вам сладкий сон!
Голова баронессы скрылась за дверью, мы остались в коридоре вдвоем с Ганом. Фрейлейн Мария после всех треволнений, наверное, крепко спала. Я был рад, что она не приняла участия в этой встрече, тогда бы мне не удалось так быстро отделаться. Я уже собрался уходить, но Ган взял меня за локоть.
— Вы читали? — спросил он с радостным оживлением и, перехватив мой недоуменный взгляд, продолжал: — В клозете для вас оставлены свежие берлинские газеты. Неужели вы не читали?
— Еще не успел,— ответил я.
— Красным в Испании нанесен сокрушительный удар. Мадрид почти полностью окружен. Понимаете, что это значит?
— М-да,— промычал я неопределенно.— Признаться, до сих пор я толком не пойму, что там происходит.
— Стыдитесь, господин Скулте! И как вы только можете так жить! В наше время, когда каждый молодой человек мечтает о войне, о полях сражений... Зайдемте ко мне в кабинет, я вам все объясню.
На стене в кабинете висела большая карта Испании, испещренная флажками — черными и красными.
— Вот линия фронта,— пояснил Ган.— Черными указаны наши позиции, красными — коммунистов. Кольцо черных флажков вокруг Мадрида означает окружение. Вы видите? Мы вцепились им в глотку. Еще один удар, и Мадрид будет полностью отрезан.
— А если этот удар нанесут красные? — простодушно сказал я.
Ган ухмыльнулся.
— Они не раз уже пытались, да ничего не вышло. А вот у нас выйдет. Скажите, господин Скулте, вы не испытываете желания помочь генералу Франко?
— А если бы я испытывал такое желание, разве его можно осуществить?
— Несомненно,— заверил Ган.— Разумеется, лучше было бы подобрать целую группу молодежи, и тогда...
Я решил выжать из старика все, что только можно, и потому продолжал:
— Что ж, это вполне осуществимо, господин Ган, только как туда пробраться?
Ган многозначительно улыбнулся, лукаво сощурил свои маленькие глазки.
— Это не вызовет ни малейшего затруднения. Нам окажет содействие германское посольство, господин Скулте. Сначала вы бы отправились в туристическую поездку в Германию, а уж оттуда... Будьте покойны, из Берлина в Испанию ведет много дорог. А как, вы думаете, там оказались наши летчики, танкисты, артиллеристы?
— И их много там? — спросил я, в душе не надеясь, что он поддастся на мой провокационный вопрос.
Ган спокойно ответил:
— Конечно, их много. Десятки тысяч. И флот наш там действует. Мы победим, господин Скулте, можете не сомневаться.
— Да, сомневаться тут не приходится! — сказал я.— На войне всегда один побеждает, другой проигрывает.
— На этот раз победим мы,.— с жаром продолжал Ган.— Пока вы лежали в больнице, я съездил в Кенигсберг. Там было совещание, на котором рассматривался
вопрос об организации экскурсий молодежи Прибалтики в Германию и наоборот. Там я имел беседу с одним влиятельным человеком, чье имя вы, несомненно, слыхали.
— Кто же это? — спросил я, теперь уже всерьез заинтересовавшись.
— Это был конфиденциальный разговор, и я не могу вам назвать имени человека,— сказал Ган.— Но это был один из ближайших соратников Гитлера. Он заверил меня, что победа генерала Франко — вопрос нескольких месяцев. После падения Мадрида красная Испания развалится, как карточный домик. Тогда и Франция окажется в окружении...
— Франция?
— Да, и Франция будет в наших руках. Французы — наши вековые враги. Они-то полагают, что сильны, но это сплошная иллюзия. Франция разжирела, спилась, выродилась. Гитлер может раздавить ее, как яичную скорлупу. Франция выродилась...
— Он так и сказал? — продолжал я выжимать старый лимон, и Ган ответил:
— Да, он так и сказал, так оно и есть на самом деле. Война в Испании для нас лишь тактический маневр. А наша стратегия идет дальше, но пока об этом еще рано говорить. Вы знаете, что представляла собой Германия после первой мировой войны? Истерзанную волчицу. Но когда эта волчица залечит свои раны, тогда... Вы меня понимаете, господин Скулте?
— Я понимаю.
Проводив меня до порога, Ган еще раз напомнил:
— Итак, господин Скулте, если вы пожелаете, дайте мне знать. Я переправлю неограниченное количество людей.— И добавил, плутовато сощурив глазки: — Говорят, там роскошные женщины, самые страстные в мире...
— Слышал, слышал,— в тон ему отвечал я с улыбкой.
Вернувшись в свою комнату, не зажигая света, я подошел к открытому окну* У меня было такое ощущение, словно я только что выбрался из склепа или морга, где воздух пропитан запахом гнили и мертвечины. Мне нужен был свежий воздух, чтобы снова прийти в себя. Я ругался последними словами. Как я мог, прожив здесь годы, не знать, что за тонкой перегородкой свил гнездо гитлеровский агент, отъявленный гестаповец.
И только теперь, решив, что я сочувствую фашистам, он снял с себя маску...
Положив локти на подоконник, я смотрел на объятые темнотою улицы, и мне казалось, что эта липкая серая тьма подкрадывается ко мне, обволакивает меня. И не только меня — она обволакивает весь город, всех его жителей, которые спокойно спят, не подозревая, что во тьме рыщут голодные волки, в своей ненасытной алчности готовые разграбить весь мир. Теперь я по-настоящему понял слова Бориса Эндрупа: «Если мы будем сидеть сложа руки, и от нашего города ничего не останется. Его разрушат точно так же, как фашисты разрушили Аддис-Абебу, как гитлеровские пушки и самолеты разрушают сейчас сердце Испании — Мадрид. И среди развалин будут рыскать стаи крыс, обгладывая кости заживо погребенных...»
Внизу, на бульваре, под сенью лип прохаживалась унылая тень — туда и обратно, туда и обратно... Я заметил ее сразу, когда подошел к окну, но только теперь мне это показалось подозрительным. Что бы это могло означать?
Незнакомец не видел меня, он был в кругу света от уличного фонаря, а мое окно скрывалось в густой тени железного абажура. Кого же он ждал? И почему так нервно вышагивал — туда и обратно, туда и обратно?
Белка, завидев кошку, инстинктивно бросается на дерево. Нечто подобное случилось и со мной. Я отпрянул от окна, сам не понимая, зачем это делаю, потом стал осторожно наблюдать за таинственным незнакомцем. Шаги затихли. Человек остановился и, запрокинув голову, посмотрел на мое окно. Снова принялся расхаживать. Теперь мне стало ясно: он следил за моим окном, ждал, когда в нем загорится свет, желая убедиться, что я дома. Но я решил не зажигать света. Раздевшись в темноте, лег в постель, но долго не мог заснуть — снизу по-прежнему доносился мерный шум шагов таинственного незнакомца. Как хорошо, что Гита в этот вечер не пришла ко мне! Мы бы сразу включили свет, и тогда бы я не заметил шпика. Теперь я знал, что за мной следят. Я должен быть осторожен, чтобы самому не попасть в ловушку и не подвести других.
Глава 12
ДОРОЖНЫЕ НАСТРОЕНИЯ
На другой день я зарегистрировался в полиции, а вечером встретился с Борисом Эндру-пом. Теперь его бригада работала на бульваре возле Оперы. Зеленоватые вспышки сварочного аппарата, словно маяки, указывали мне путь. Бориса я нашел точь-в-точь таким же, как тогда у Даугавы: в темных очках, в огромных кожаных перчатках. Мы отошли в сторону, поближе к колоннам театра, и я пересказал ему свой разговор с Ганом, не забыв упомянуть и про шпика.
— Из дома шел прямо сюда? — спросил Борис. Я успокоил его: сначала петлял по городу, пока не
убедился, что за мной не следят.
— Правильно,— сказал Борис.— Они не должны ничего знать о наших встречах. К тебе больше ходить не буду. Встречаемся у меня на работе или где-то в другом месте.
Я дал Борису адрес дачи родителей Гиты на взморье. Потом спросил:
— А как твои ребята? Не подведут?
— Здесь все свои,— сказал Борис.— Моя подпольная ячейка, бояться нечего. Гита подала прошение о заграничном паспорте?
— Подаст в ближайшие дни,— ответил я.
— Хорошо,— сказал Борис.— Ты тоже собирайся. Поедешь с фальшивым паспортом в Париж.
— С фальшивым? А если раскроют? Борис успокоил меня:
— Паспорт не фальшивый, просто он на чужое имя. Настоящий владелец умышленно потеряет его. И заявит об этом, когда мы будем за границей, в Париже. А там уж нас никто не задержит.
— Но ведь в паспорте будет и чужая фотография...
— Не беспокойся, в паспорте будет твоя фотография.
— А когда?
— В любой день,— сказал Борис.— Так что будь готов. Купи себе дорожный костюм и все прочее. Мы разыграем туристов. Едем в Париж на Всемирную выставку.
— Понятно. Завтра же все приготовлю. А если Гита не сможет так быстро оформить визу, что тогда?
— Встретим ее в Париже. Вряд ли нам удастся выехать вместе. Мы с тобой не должны терять ни минуты. Как только все будет готово, тут же исчезаем.
— Но как она поедет одна? Вдруг по дороге что-нибудь случится?
— Не будь ребенком! — рассердился Борис.— Что с ней может случиться? Только предупреди, чтобы, проезжая Германию, не выходила из вагона. Могут задержать гестаповцы. Такие случаи бывали. И смотри, как бы твой старый осел ни о чем не пронюхал.
— Ган не пронюхает,— сказал я.— Но как быть с моими вещами?
— Из Парижа напишешь отцу, чтобы приехал забрал. За квартиру уплачено?
— За три месяца вперед. Даже обидно.
— Это хорошо,— сказал Борис.— Итак, не теряй времени, собирайся. Все необходимое для путешествия возьму я. Ничего лишнего. Старайся ничем не выделяться.
Мы простились. Борис вернулся к рабочим, а я сквером, вдоль канала, не спеша направился к дому.
Жребий был брошен. Путь к отступлению отрезан...
Всю неделю мы с Гитой трудились не покладая рук. Я помогал ей составить прошение в министерство внутренних дел о выдаче заграничного паспорта, затем вместе обошли магазины. Гита накупила себе платьев, шляпок, туфель, чулок и даже чернобурку, вещь, совершенно излишнюю летом. Мать дала ей довольно крупную сумму, и часть этих денег мы употребили на мои пбкупки. Разумеется, не был забыт и маленький Анатол, его приданое заняло целый чемодан.
— Как я увезу все это! — сокрушалась Гита.
— Мы с Борисом встретим тебя в Париже.
— А если я не успею известить о своем приезде?
— Мы будем встречать все поезда, дорогая. А здесь ты возьмешь такси и носильщиков. Только не утруждай себя, пожалуйста!
Свои покупки мы оставили у Гиты на даче. Дача находилась в стороне от курортной сутолоки, на берегу реки Лиелупе, и там нас никто не тревожил. Мы облачились в наши дорожные костюмы и долго разглядывали себя в зеркало. На мне были бриджи защитного цвета, серые гетры и желтые ботинки. Поверх серой вельветовой куртки я надел широкий плащ с погонами. Увидев меня в таком наряде, Гита воскликнула:
— Какой ты серьезный и важный! Ты похож на немецкого студента, приехавшего подкормиться в Латвию.
— Тогда все в порядке. В таком виде я могу выйти прогуляться даже в Берлине.
— А мне почему ты запретил выходить из вагона в Германии?
— Потому что ты не похожа на немецкую студентку. На тебя сразу обратят внимание.
Мы стояли рядом. Я взял ее руку в свою, мы смотрелись в зеркало и смеялись.
— Чем плоха парочка? — говорила Гита.— Только что ты наденешь на голову?
— Свой старый берет.
— Он сильно помят.
— Не беда. Говорят, англичане нарочно мнут пиджаки, чтобы люди думали, будто у них свой автомобиль.
— О тебе люди будут думать, что ты ходишь на голове.
— Пусть думают, мне-то что. А ты что наденешь на голову?
Гита примерила одну из своих новых шляпок. Она была вся в цветах, с вуалеткой и очень ей шла.
— Обязательно надень ее, когда приедешь в Париж. В толчее будет легче тебя заметить.
Мы принялись укладывать чемоданы. Я ехал налегке. Все самое необходимое поместилось в рюкзаке, остальное взяла с собой Гита. У нее набралось четыре огромных туго набитых чемодана.
— Как я управлюсь со всем этим добром? — опять забеспокоилась она.
— Сдай в багаж,— посоветовал я.— Оставь себе один чемодан, сложи в него все самое нужное.
— Правильно, и в нем же спрячу деньги,— сказала Гита.
— Какие деньги?
— Видишь ли... Отец моей знакомой подвизается на черной бирже. Я купила у него доллары.
— А вдруг найдут? Валюту запрещено вывозить.
— Я спрячу так, что никто не найдет,— сказала Гита.
— А как же залог, который ты внесла за меня?
— Забудь о нем. Мы потеряем деньги, зато обретем свободу. Разве это не чудесно?
— Чудесна ты, дорогая,— сказал я, обнимая ее.— Чем я только смогу отплатить тебе за все?
— Не нужно об этом. В любви не должно быть никаких расчетов. Иначе она перестанет быть любовью. Иначе она станет обманом или, в лучшем случае, трезвым, заранее продуманным поступком. А ведь в наших отношениях нет ничего такого, правда? — говорила Гита, пытливо глядя на меня своими ясными глазами.
— Конечно, нет и никогда не будет,— сказал я и тут же добавил шутливо: — А что на этот счет думает маленький Анатол?
Гита ответила:
— Маленький Анатол того же мнения. Он говорит, что у него очень хороший, очень умный папа.
— Скажи ему, что я всегда таким буду.
— Он благодарит тебя. Спасибо, Анатол...
Всю неделю мы провели вдвоем на даче. Мать Гиты обещала до субботы не тревожить нас. На пляж не ходили, чтобы не привлекать к себе внимания, купались в реке. Стояли солнечные дни, вода была теплая. Однажды мы нашли в траве кем-то забытую удочку. Я наловил кузнечиков, накопал червяков и сел удить рыбу. Сначала мне не везло, и Гита потешалась надо мною:
— Анатол, отгадай загадку! На одном конце червячок, на другом дурачок.
— Посмотришь, что будет вечером,— многообещающе говорил я.
К вечеру у меня был неплохой улов: окунь и две плотвички. Правда, рыбы были небольшие, но красивые, они так и сверкали на солнце.
— Беру обратно свои слова,— заявила Гита. — Но знаешь, Анатол, я ничего не смыслю в хозяйстве!
— Предоставь это мне. Зажарить рыбу и сварить картошку — для меня пара пустяков.
От жаркого солнца и долгих купаний у Гиты разболелась голова. Пока она отдыхала, я приготовил ужин, накрыл на стол, наломал в саду жасмина, потом пошел за Гитой.
— Шеф-повар вашего величества осмеливается доложить, что ужин подан.
— Велите выкатить из погребов бочонки с вином,— сказала она.
— Бочонки уже в столовой, ваше величество. Какое вино изволите пить сегодня?
— «Жемчуг Гауи».
— Вина этой марки у нас десять бочонков. Как полагает ваше величество, будет достаточно?
— Думаю, да. Гости уже собрались?
В этот момент в калитку кто-то постучал. Я пошел открывать. Это был Борис Эндруп в своем выходном костюме, радостный и оживленный.
— Ты пришел вовремя,— сказал я.— У нас начинается пир.
Борис растерялся.
— Вы справляете свадьбу?
— Свадьбу мы давно справили.
— Без меня?
— В зале не было ни одного свободного местечка,— вставила Гита.
Борис посмотрел на нас в недоумении.
— Где же вы справляли свою свадьбу?
— В долине Гауи,— отвечала Гита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Не могу больше,— шепнула мне Гита,— ноги подкашиваются.
Я подошел к юнцу заносчивой наружности и попросил его уступить моей даме место. Он долго смотрел на меня, недовольно морща лоб, потом медленно поднялся и проворчал:
— Раз не может постоять, нечего ездить за город.
— Она постояла полпути. Другую половину постойте вы.
— Можете приберечь свои советы для других,— бросил юнец.— Я без них проживу.
Он перебрался в другой конец вагона, а Гита села на его место и в знак благодарности крепко пожала мне руку. В вагоне было душно, разморенные пассажиры толпились у раскрытых окон, в которые вместе с паровозной копотью врывалась прохлада соснового бора.
— Как себя чувствует маленький Анатол? Гита ответила, сияя от счастья:
— Чудесно. Он от души благодарит тебя...
Глава 11
КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Мое недолгое отсутствие вызвало переполох в доме Гана. Оказалось, что с бароном случился тяжелый приступ, фрейлейн Мария бросилась ко мне, но не нашла меня. И тогда, решив, что я снова арестован, обе старые дамы на воскресной заутрене пытались расположить всевышнего к моей печальной судьбе. Когда же я поздно вечером появился в доме, все просто ахнули от счастья и удивления.
— Вы просто невозможны, господин Скулте! — воскликнул старый Ган, встречая меня в коридоре.— Где же вы пропадали?
— Я выезжал за город.
— Но ведь можно было известить нас об этом.
— Мы так переживали,— вторила ему госпожа Ган, в цветастой ночной рубашке выглядывая из спальни.— Видим, вас нет, решили, опять случилось что-то недоброе. Фрейлейн Мария расплакалась. Мы вместе с нею ходили в церковь святого Петра молиться за вас.
— Я вам очень признателен, госпожа Ган,— отвечал я учтиво.— Даже не знаю, как благодарить вас за все заботы.
— Человеку истинной веры не нужна земная благодарность! — воскликнула госпожа Ган.— Мы счастливы, что можем молить бога о спасении вашей души. Спокойной ночи, господин Скулте, да ниспошлет господь вам сладкий сон!
Голова баронессы скрылась за дверью, мы остались в коридоре вдвоем с Ганом. Фрейлейн Мария после всех треволнений, наверное, крепко спала. Я был рад, что она не приняла участия в этой встрече, тогда бы мне не удалось так быстро отделаться. Я уже собрался уходить, но Ган взял меня за локоть.
— Вы читали? — спросил он с радостным оживлением и, перехватив мой недоуменный взгляд, продолжал: — В клозете для вас оставлены свежие берлинские газеты. Неужели вы не читали?
— Еще не успел,— ответил я.
— Красным в Испании нанесен сокрушительный удар. Мадрид почти полностью окружен. Понимаете, что это значит?
— М-да,— промычал я неопределенно.— Признаться, до сих пор я толком не пойму, что там происходит.
— Стыдитесь, господин Скулте! И как вы только можете так жить! В наше время, когда каждый молодой человек мечтает о войне, о полях сражений... Зайдемте ко мне в кабинет, я вам все объясню.
На стене в кабинете висела большая карта Испании, испещренная флажками — черными и красными.
— Вот линия фронта,— пояснил Ган.— Черными указаны наши позиции, красными — коммунистов. Кольцо черных флажков вокруг Мадрида означает окружение. Вы видите? Мы вцепились им в глотку. Еще один удар, и Мадрид будет полностью отрезан.
— А если этот удар нанесут красные? — простодушно сказал я.
Ган ухмыльнулся.
— Они не раз уже пытались, да ничего не вышло. А вот у нас выйдет. Скажите, господин Скулте, вы не испытываете желания помочь генералу Франко?
— А если бы я испытывал такое желание, разве его можно осуществить?
— Несомненно,— заверил Ган.— Разумеется, лучше было бы подобрать целую группу молодежи, и тогда...
Я решил выжать из старика все, что только можно, и потому продолжал:
— Что ж, это вполне осуществимо, господин Ган, только как туда пробраться?
Ган многозначительно улыбнулся, лукаво сощурил свои маленькие глазки.
— Это не вызовет ни малейшего затруднения. Нам окажет содействие германское посольство, господин Скулте. Сначала вы бы отправились в туристическую поездку в Германию, а уж оттуда... Будьте покойны, из Берлина в Испанию ведет много дорог. А как, вы думаете, там оказались наши летчики, танкисты, артиллеристы?
— И их много там? — спросил я, в душе не надеясь, что он поддастся на мой провокационный вопрос.
Ган спокойно ответил:
— Конечно, их много. Десятки тысяч. И флот наш там действует. Мы победим, господин Скулте, можете не сомневаться.
— Да, сомневаться тут не приходится! — сказал я.— На войне всегда один побеждает, другой проигрывает.
— На этот раз победим мы,.— с жаром продолжал Ган.— Пока вы лежали в больнице, я съездил в Кенигсберг. Там было совещание, на котором рассматривался
вопрос об организации экскурсий молодежи Прибалтики в Германию и наоборот. Там я имел беседу с одним влиятельным человеком, чье имя вы, несомненно, слыхали.
— Кто же это? — спросил я, теперь уже всерьез заинтересовавшись.
— Это был конфиденциальный разговор, и я не могу вам назвать имени человека,— сказал Ган.— Но это был один из ближайших соратников Гитлера. Он заверил меня, что победа генерала Франко — вопрос нескольких месяцев. После падения Мадрида красная Испания развалится, как карточный домик. Тогда и Франция окажется в окружении...
— Франция?
— Да, и Франция будет в наших руках. Французы — наши вековые враги. Они-то полагают, что сильны, но это сплошная иллюзия. Франция разжирела, спилась, выродилась. Гитлер может раздавить ее, как яичную скорлупу. Франция выродилась...
— Он так и сказал? — продолжал я выжимать старый лимон, и Ган ответил:
— Да, он так и сказал, так оно и есть на самом деле. Война в Испании для нас лишь тактический маневр. А наша стратегия идет дальше, но пока об этом еще рано говорить. Вы знаете, что представляла собой Германия после первой мировой войны? Истерзанную волчицу. Но когда эта волчица залечит свои раны, тогда... Вы меня понимаете, господин Скулте?
— Я понимаю.
Проводив меня до порога, Ган еще раз напомнил:
— Итак, господин Скулте, если вы пожелаете, дайте мне знать. Я переправлю неограниченное количество людей.— И добавил, плутовато сощурив глазки: — Говорят, там роскошные женщины, самые страстные в мире...
— Слышал, слышал,— в тон ему отвечал я с улыбкой.
Вернувшись в свою комнату, не зажигая света, я подошел к открытому окну* У меня было такое ощущение, словно я только что выбрался из склепа или морга, где воздух пропитан запахом гнили и мертвечины. Мне нужен был свежий воздух, чтобы снова прийти в себя. Я ругался последними словами. Как я мог, прожив здесь годы, не знать, что за тонкой перегородкой свил гнездо гитлеровский агент, отъявленный гестаповец.
И только теперь, решив, что я сочувствую фашистам, он снял с себя маску...
Положив локти на подоконник, я смотрел на объятые темнотою улицы, и мне казалось, что эта липкая серая тьма подкрадывается ко мне, обволакивает меня. И не только меня — она обволакивает весь город, всех его жителей, которые спокойно спят, не подозревая, что во тьме рыщут голодные волки, в своей ненасытной алчности готовые разграбить весь мир. Теперь я по-настоящему понял слова Бориса Эндрупа: «Если мы будем сидеть сложа руки, и от нашего города ничего не останется. Его разрушат точно так же, как фашисты разрушили Аддис-Абебу, как гитлеровские пушки и самолеты разрушают сейчас сердце Испании — Мадрид. И среди развалин будут рыскать стаи крыс, обгладывая кости заживо погребенных...»
Внизу, на бульваре, под сенью лип прохаживалась унылая тень — туда и обратно, туда и обратно... Я заметил ее сразу, когда подошел к окну, но только теперь мне это показалось подозрительным. Что бы это могло означать?
Незнакомец не видел меня, он был в кругу света от уличного фонаря, а мое окно скрывалось в густой тени железного абажура. Кого же он ждал? И почему так нервно вышагивал — туда и обратно, туда и обратно?
Белка, завидев кошку, инстинктивно бросается на дерево. Нечто подобное случилось и со мной. Я отпрянул от окна, сам не понимая, зачем это делаю, потом стал осторожно наблюдать за таинственным незнакомцем. Шаги затихли. Человек остановился и, запрокинув голову, посмотрел на мое окно. Снова принялся расхаживать. Теперь мне стало ясно: он следил за моим окном, ждал, когда в нем загорится свет, желая убедиться, что я дома. Но я решил не зажигать света. Раздевшись в темноте, лег в постель, но долго не мог заснуть — снизу по-прежнему доносился мерный шум шагов таинственного незнакомца. Как хорошо, что Гита в этот вечер не пришла ко мне! Мы бы сразу включили свет, и тогда бы я не заметил шпика. Теперь я знал, что за мной следят. Я должен быть осторожен, чтобы самому не попасть в ловушку и не подвести других.
Глава 12
ДОРОЖНЫЕ НАСТРОЕНИЯ
На другой день я зарегистрировался в полиции, а вечером встретился с Борисом Эндру-пом. Теперь его бригада работала на бульваре возле Оперы. Зеленоватые вспышки сварочного аппарата, словно маяки, указывали мне путь. Бориса я нашел точь-в-точь таким же, как тогда у Даугавы: в темных очках, в огромных кожаных перчатках. Мы отошли в сторону, поближе к колоннам театра, и я пересказал ему свой разговор с Ганом, не забыв упомянуть и про шпика.
— Из дома шел прямо сюда? — спросил Борис. Я успокоил его: сначала петлял по городу, пока не
убедился, что за мной не следят.
— Правильно,— сказал Борис.— Они не должны ничего знать о наших встречах. К тебе больше ходить не буду. Встречаемся у меня на работе или где-то в другом месте.
Я дал Борису адрес дачи родителей Гиты на взморье. Потом спросил:
— А как твои ребята? Не подведут?
— Здесь все свои,— сказал Борис.— Моя подпольная ячейка, бояться нечего. Гита подала прошение о заграничном паспорте?
— Подаст в ближайшие дни,— ответил я.
— Хорошо,— сказал Борис.— Ты тоже собирайся. Поедешь с фальшивым паспортом в Париж.
— С фальшивым? А если раскроют? Борис успокоил меня:
— Паспорт не фальшивый, просто он на чужое имя. Настоящий владелец умышленно потеряет его. И заявит об этом, когда мы будем за границей, в Париже. А там уж нас никто не задержит.
— Но ведь в паспорте будет и чужая фотография...
— Не беспокойся, в паспорте будет твоя фотография.
— А когда?
— В любой день,— сказал Борис.— Так что будь готов. Купи себе дорожный костюм и все прочее. Мы разыграем туристов. Едем в Париж на Всемирную выставку.
— Понятно. Завтра же все приготовлю. А если Гита не сможет так быстро оформить визу, что тогда?
— Встретим ее в Париже. Вряд ли нам удастся выехать вместе. Мы с тобой не должны терять ни минуты. Как только все будет готово, тут же исчезаем.
— Но как она поедет одна? Вдруг по дороге что-нибудь случится?
— Не будь ребенком! — рассердился Борис.— Что с ней может случиться? Только предупреди, чтобы, проезжая Германию, не выходила из вагона. Могут задержать гестаповцы. Такие случаи бывали. И смотри, как бы твой старый осел ни о чем не пронюхал.
— Ган не пронюхает,— сказал я.— Но как быть с моими вещами?
— Из Парижа напишешь отцу, чтобы приехал забрал. За квартиру уплачено?
— За три месяца вперед. Даже обидно.
— Это хорошо,— сказал Борис.— Итак, не теряй времени, собирайся. Все необходимое для путешествия возьму я. Ничего лишнего. Старайся ничем не выделяться.
Мы простились. Борис вернулся к рабочим, а я сквером, вдоль канала, не спеша направился к дому.
Жребий был брошен. Путь к отступлению отрезан...
Всю неделю мы с Гитой трудились не покладая рук. Я помогал ей составить прошение в министерство внутренних дел о выдаче заграничного паспорта, затем вместе обошли магазины. Гита накупила себе платьев, шляпок, туфель, чулок и даже чернобурку, вещь, совершенно излишнюю летом. Мать дала ей довольно крупную сумму, и часть этих денег мы употребили на мои пбкупки. Разумеется, не был забыт и маленький Анатол, его приданое заняло целый чемодан.
— Как я увезу все это! — сокрушалась Гита.
— Мы с Борисом встретим тебя в Париже.
— А если я не успею известить о своем приезде?
— Мы будем встречать все поезда, дорогая. А здесь ты возьмешь такси и носильщиков. Только не утруждай себя, пожалуйста!
Свои покупки мы оставили у Гиты на даче. Дача находилась в стороне от курортной сутолоки, на берегу реки Лиелупе, и там нас никто не тревожил. Мы облачились в наши дорожные костюмы и долго разглядывали себя в зеркало. На мне были бриджи защитного цвета, серые гетры и желтые ботинки. Поверх серой вельветовой куртки я надел широкий плащ с погонами. Увидев меня в таком наряде, Гита воскликнула:
— Какой ты серьезный и важный! Ты похож на немецкого студента, приехавшего подкормиться в Латвию.
— Тогда все в порядке. В таком виде я могу выйти прогуляться даже в Берлине.
— А мне почему ты запретил выходить из вагона в Германии?
— Потому что ты не похожа на немецкую студентку. На тебя сразу обратят внимание.
Мы стояли рядом. Я взял ее руку в свою, мы смотрелись в зеркало и смеялись.
— Чем плоха парочка? — говорила Гита.— Только что ты наденешь на голову?
— Свой старый берет.
— Он сильно помят.
— Не беда. Говорят, англичане нарочно мнут пиджаки, чтобы люди думали, будто у них свой автомобиль.
— О тебе люди будут думать, что ты ходишь на голове.
— Пусть думают, мне-то что. А ты что наденешь на голову?
Гита примерила одну из своих новых шляпок. Она была вся в цветах, с вуалеткой и очень ей шла.
— Обязательно надень ее, когда приедешь в Париж. В толчее будет легче тебя заметить.
Мы принялись укладывать чемоданы. Я ехал налегке. Все самое необходимое поместилось в рюкзаке, остальное взяла с собой Гита. У нее набралось четыре огромных туго набитых чемодана.
— Как я управлюсь со всем этим добром? — опять забеспокоилась она.
— Сдай в багаж,— посоветовал я.— Оставь себе один чемодан, сложи в него все самое нужное.
— Правильно, и в нем же спрячу деньги,— сказала Гита.
— Какие деньги?
— Видишь ли... Отец моей знакомой подвизается на черной бирже. Я купила у него доллары.
— А вдруг найдут? Валюту запрещено вывозить.
— Я спрячу так, что никто не найдет,— сказала Гита.
— А как же залог, который ты внесла за меня?
— Забудь о нем. Мы потеряем деньги, зато обретем свободу. Разве это не чудесно?
— Чудесна ты, дорогая,— сказал я, обнимая ее.— Чем я только смогу отплатить тебе за все?
— Не нужно об этом. В любви не должно быть никаких расчетов. Иначе она перестанет быть любовью. Иначе она станет обманом или, в лучшем случае, трезвым, заранее продуманным поступком. А ведь в наших отношениях нет ничего такого, правда? — говорила Гита, пытливо глядя на меня своими ясными глазами.
— Конечно, нет и никогда не будет,— сказал я и тут же добавил шутливо: — А что на этот счет думает маленький Анатол?
Гита ответила:
— Маленький Анатол того же мнения. Он говорит, что у него очень хороший, очень умный папа.
— Скажи ему, что я всегда таким буду.
— Он благодарит тебя. Спасибо, Анатол...
Всю неделю мы провели вдвоем на даче. Мать Гиты обещала до субботы не тревожить нас. На пляж не ходили, чтобы не привлекать к себе внимания, купались в реке. Стояли солнечные дни, вода была теплая. Однажды мы нашли в траве кем-то забытую удочку. Я наловил кузнечиков, накопал червяков и сел удить рыбу. Сначала мне не везло, и Гита потешалась надо мною:
— Анатол, отгадай загадку! На одном конце червячок, на другом дурачок.
— Посмотришь, что будет вечером,— многообещающе говорил я.
К вечеру у меня был неплохой улов: окунь и две плотвички. Правда, рыбы были небольшие, но красивые, они так и сверкали на солнце.
— Беру обратно свои слова,— заявила Гита. — Но знаешь, Анатол, я ничего не смыслю в хозяйстве!
— Предоставь это мне. Зажарить рыбу и сварить картошку — для меня пара пустяков.
От жаркого солнца и долгих купаний у Гиты разболелась голова. Пока она отдыхала, я приготовил ужин, накрыл на стол, наломал в саду жасмина, потом пошел за Гитой.
— Шеф-повар вашего величества осмеливается доложить, что ужин подан.
— Велите выкатить из погребов бочонки с вином,— сказала она.
— Бочонки уже в столовой, ваше величество. Какое вино изволите пить сегодня?
— «Жемчуг Гауи».
— Вина этой марки у нас десять бочонков. Как полагает ваше величество, будет достаточно?
— Думаю, да. Гости уже собрались?
В этот момент в калитку кто-то постучал. Я пошел открывать. Это был Борис Эндруп в своем выходном костюме, радостный и оживленный.
— Ты пришел вовремя,— сказал я.— У нас начинается пир.
Борис растерялся.
— Вы справляете свадьбу?
— Свадьбу мы давно справили.
— Без меня?
— В зале не было ни одного свободного местечка,— вставила Гита.
Борис посмотрел на нас в недоумении.
— Где же вы справляли свою свадьбу?
— В долине Гауи,— отвечала Гита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52