— Это пропуска для тех, кто хочет сдаться. С этими листками вас никто не тронет. Сеньоры, отпустите меня!
Церинь вырвал листки из рук пленного и швырнул их на землю.
— Ты, сволочь, нас не сагитируешь!
— Я не агитирую. Вас окружают, поверьте. Если хотите спастись, вы должны немедленно отступать. Операцией руководит сам главнокомандующий итальянских войск Гамбара. Испанские генералы — плохие вояки. Современная техника, моторизованные части требуют новой тактики. Наш Гамбара знает в ней толк. Он возьмет вас в кольцо. Клянусь мадонной, вас ожидает смерть. Отступайте, пока не поздно.
Церинь пинком погнал его по окопу, приговаривая:
— Пошел, пошел, Гамбара какой нашелся!
Они скрылись за поворотом. Танкетка все еще горела. Дым ел глаза. Август и Пендрик беспрерывно стреляли.
Пленный оказался прав: под вечер стало известно, что все дороги к отступлению отрезаны. Свободной оставалась только горная тропа, впрочем, и ее противник мог занять с минуты на минуту. В сумерки Дик доставил Савичу письменный приказ Эндрупа и Попова, согласно которому нам надлежало незаметно оторваться от врага,- уйти в горы в заданном направлении и там дождаться остальных рот. Как только Савич зачитал приказ, я послал Пендрика к испанцам сообщить, что отступаем.
Бои вокруг городка затихли. Тяжелая артиллерия теперь громыхала у нас в тылу. В одной из воронок среди цветущего миндаля мы похоронили павших товарищей и тихо покинули позиции. У штаба батальона встретили Эндрупа и Попова. Они подробно объяснили порядок отступления, и наша рота двинулась в горы. Мы шли в авангарде батальона и потому продвигались с особыми предосторожностями. Савич не раз напоминал, что на марше запрещается курить и разговаривать вслух.
— Если хотите выбраться отсюда,— говорил он,— будьте как тени, прозрачны и бесшумны. А сами должны все видеть, все слышать...
Добрин и Гечун со своими взводами шли впереди, мы с Савичем шагали во главе моего взвода. Пересекли долину и в указанном месте начали подъем. Издали казалось, что Гранольерс вымер. Ни в одном окне света, ни одной машины на улицах. И лишь в тылах противника царило оживление. Мятежники подтягивали свежие силы, чтобы утром опять обрушиться на город, давно покинутый республиканцами.
На перевале нужно было подождать, пока подойдут остальные роты. Мимо прошли испанские части. Уставшие от долгих боев солдаты еле двигались, ссутулившись, зябко кутаясь в плащи. Для здешних мест конец января был непривычно суровым.
— Интересно, как наши девочки из Пособланко поживают,— произнес вполголоса Микола Савич.
-*• Да, теперь там фашисты.
— Хорошо, мы тогда не поженились. Вот бы мучились! Семья и война — вещи трудносовместимые,— философствовал Савич.— В этом отношении Мануэль Зоро был прав.
— Мануэль Зоро,— сказал я, поеживаясь от холода,— наверное, лежит сейчас под теплым боком жены в Саламанке. Он и на фронте умел устраиваться.
— Кто его знает, где он теперь,— заметил Савич.— Может, поблизости, в штабе Гамбары, врачует итальянских офицеров.
Я вспомнил пленного итальянца.
— Что с нашим пленным? Расстреляли? Савич усмехнулся.
— Зачем расстреливать? Переправили дальше. Он много знает, к тому же говорлив. Но до чего самоуверенный тип! В первый раз такого вижу. Однако он прав. Каталонию нам не удержать.
— Думаешь?
— Не будем обольщаться. Барселона сдана, оружия нет, да, откровенно говоря, армии больше нет. Теперь одна надежда — Центр. Но смогут ли они устоять?
— А ты как полагаешь?
— Зачем гадать? Время покажет. Сколько раз Мадрид уже был в безвыходном положении. И все-таки выстоял.
С горной тропы с шумом покатились в пропасть камешки. Подходили остальные роты батальона. Из темноты появились Эндруп и Максимов.
— Все в порядке? — спросил Борис, и Микола Савич ответил:
— Так точно, товарищ командир.
— Хорошо,— сказал Борис.— Я пойду с вами. А ты,— он повернулся к начальнику штаба,— поведешь поляков и чехов. Если нам придется разделиться... тоже.
Савич подал сигнал, рота двинулась дальше. Вел нас Христо Добрин, он и ночью отлично владел компасом и картой. Мы шагали без остановки много часов подряд, то карабкаясь вверх, то спускаясь вниз, и все на север, на север... Испанская часть, обогнавшая нас, затерялась где-то в темноте. Нам казалось, что мы одни, совершенно одни в безмолвных и студеных горах. На самом деле это было не так. По всей Каталонии к северу от Барселоны двигались остатки разбитой армии республиканцев, спеша под прикрытием темноты вырваться из вражеских тисков, чтобы на рассвете на новых позициях продолжать неравную борьбу за каждую высоту, за каждую пядь земли.
Битва была уже проиграна, но она еще продолжалась. Мы находились пока на своей земле и в то же время в глубоком тылу врага. Горы и голые скалы еще оставались за нами, а плодородные долины, селенья и дороги уже перешли к врагу. И он продолжал неудержимо рваться вперед, нисколько не опасаясь измотанных, разрозненных частей республиканцев, плутавших по его тылам. Казалось, враг умышленно не обращает на нас внимания, стараясь еще больше подорвать наш моральный дух, боеспособность. Что может быть обиднее — противник перестает обращать на тебя внимание?
Ночью батальон форсировал несколько речек. Насквозь промокнув в ледяной воде, дрожа от холода, мы снова поднимались в горы, чтобы снова спуститься в долину. До рассвета на дороге встретили республиканскую автоколонну. Она везла продовольствие, боеприпасы, а куда — шоферы сами толком не знали. Мы запаслись патронами, питанием.
— Как же нам быть? — ломал голову начальник колонны.— Местные жители говорят, тут ночью прошли фашистские танки. Значит, они обошли нас, и назад мы не сможем вернуться.
— Мы потеряли свою бригаду,— рассказывал шофер.— Вчера она вела бои южнее Гранольерса. А наша база была в самом городке. Потом приказали отступить. Что теперь делать? Мы долго шарили по карте, стараясь найти безопасную дорогу. И нашли, правда, окольную, дальнюю, но лучшей не было, и мы советовали ехать по ней.
— Может, наши закрепятся на реке Тордера? — гадал начальник автоколонны.
— Возможно,— согласился Борис.— В приказе сказано, что следующая линия обороны — по Тордера. Наверное, так и есть.
Машины развернулись и покатили разыскивать окольную дорогу, а мы снова углубились в горы. До реки Тордера было еще целых пятнадцать километров, а мы должны были выйти к ней, пока не стало совсем светло. Почти все время справа от нас тянулась железная дорога Гранольерс — Жерона. Всего сутки назад мы мчались по ней на фронт, а теперь... Теперь на шпалах мелькали какие-то безмолвные тени. Семафоры были погашены, на станциях ни души. Возможно, через час-другой по этим рельсам прогремит фашистский бронепоезд, расчищая путь на север.
Глава 18
ТРАУРНЫЙ МАРШ В ГОРАХ
Реки, горы, долины... Реки, горы, долины...
Днем стреляли, считая последние патроны, а ночью... Ночью по горам отходили к французской границе. Десять раз вставал рассвет и снова опускалась ночь. Десять раз мы занимали позиции, чтобы к вечеру снова оставить их. Моторизованные части противника ежедневно продвигались по меньшей мере на десять километров, и мы, голодные, смертельно усталые, пытались хоть ненадолго приостановить неудержимую лавину. В один из таких неравных боев танки противника отрезали от нас чехов и поляков, которыми командовал Максимов.
Линия обороны по реке Тордера осталась давно позади. На одиннадцатые сутки под вечер мы оказались среди отвесных горных склонов где-то между реками Тер и Флувия. Нас было тридцать человек, почти безоружных и очень голодных. Последний пулемет Август Саука потопил в крестьянском колодце — кончились патроны. Мы питались кедровыми орехами, диким чесноком и речной водой. Длинные ночные переходы по горам становились все труднее. Связь с другими частями давно была прервана, мы действовали в одиночку, словно партизаны: нападали на автоколонны, тыловые объекты, устраивали засады у мостов, на поворотах дорог. Высоты выше километра белели в снегу, мороз пробирал до костей. Бориса опять донимал ишиас, он едва волочил ноги. Дик с Яном Церинем вели его под руки, опасаясь, что он свалится на какой-нибудь крутизне.
Когда мы вышли к берегам Флувии, противник уже форсировал реку. Что было делать? Решили искать переправу у городка Эспоньеля. Там, судя по карте, был мост. Даже если он охраняется, можно будет попробовать силой пробить дорогу. Ни одного брода нам не удалось разыскать, а сама река вся клокотала: в горах таяли снега.
Пока рота отдыхала, мы с Савичем и Добриным спустились в долину, чтобы поближе познакомиться с местностью. В зарослях на берегу Флувии мы встретили крестьянина-каталонца, приехавшего верхом на осле за хворостом.
— Как дела, сеньор? — осторожно начал Савич, но крестьянин усмехнулся.
— Какой я сеньор! Сеньоры наши вот-вот вернутся, и тогда опять все пойдет по-старому.
— Ты откуда, компаньеро? — спросил я.
— Из Эспоньеля.
— Там фашисты? — спросил Добрин.
— А как же! — воскликнул крестьянин.— Саранчой нагрянули, но теперь-то дальше понеслись. А вы чего ждете? Вот окружат и живьем шкуру спустят.
— Мост через реку не взорван? — спросил я.
— Нет, сынок, не взорван.
— Охраняют?
— А ты думал! — воскликнул старик.— В горах республиканцев видимо-невидимо. Таких же, как вы. Они на мост идут, как рыбка на живца.
— А поблизости есть какой-нибудь брод? — спросил Савич.
— Как не быть, имеется,— ответил крестьянин.— Вам надо спуститься к Большим порогам. Только там опасно, течение больно быстрое.
Поблагодарив старика, мы отправились разыскивать Большие пороги, решив, что с боем прорваться через мост нам будет не по силам. Мы шли по горам, на расстоянии от берега. С каждым километром он становился круче, а шум реки сильнее. Видимо, пороги были близко.
С пологого холма, поросшего густым кустарником, деревьями, мы осторожно спускались к реке. По далекой дороге, вздымая пыль, на огромной скорости мчались машины. Но чьи они — республиканцев, мятежников? И тот и другой берег казались вымершими. Редкие крестьянские домишки, словно белые камешки, разбросанные вдоль реки, тоже не подавали признаков жизни. Видимо, хозяева бросили их на произвол судьбы, а сами подались к французской границе, к Пиренеям, зловещим, заснеженным великанам, маячившим вдали. Наконец мы стояли у брода. Течение, правда, было быстрое, зато глубина небольшая. Вода клокотала, ревела, разбрасывая клочья белой пены.
— Неужели здесь? — растерянно произнес Микола Савич.
Я ответил:
— Едва ли найдем что-нибудь лучше.
— Добрин,— сказал Савич,— мы остаемся наблюдать за берегом, а вы отправляйтесь обратно и приведите сюда людей. Будьте осторожны. Встретимся на холме.
Не сказав ни слова, Добрин повернул обратно. Мы с Миколой Савичем засели в укрытии, прикидывая, как лучше перебраться через реку. Мы старались запомнить каждую мель, каждый камень, чтобы не оступиться в темноте.
— Жаль, нет веревки,— сказал Савич.— Очень была бы кстати.
— В зарослях много лиан,— ответил я, вспомнив лес, который мы недавно проходили.— Они длинные, гибкие... Нож у тебя есть?
Савич достал из кармана нож с большим, слегка кривым лезвием, будто бы специально приспособленным резать лианы.
— Да у тебя в карманах, наверное, целая мастерская! — пошутил я.
— Кое-что припас на всякий случай,— похвалился Савич.
Я взял нож и отправился в заросли. Влажный лес был полон лиан. Словно серые змеи, они обвивали стволы, подчас глубоко впиваясь в толстую кожу пробковых дубов. Не один могучий дуб был удушен их цепкими объятиями и теперь стоял, словно призрак, топорща свои высохшие ветви.
В самый разгар работы я вдруг уловил какой-то странный шум. Я замер. Где-то рядом, в гуще вечнозеленого кустарника, хрустнула ветка, и снова — тишина» Человек или зверь? В тот момент я бы охотнее встретился со зверем, нежели с человеком. Я подождал немного, потом спросил:
— Кто там?
Из кустов показалось загорелое, обветренное лицо. На голове — республиканская пилотка с красной звездочкой.
— Выходи! — крикнул я.— Чего прячешься!
Из-за кустов появилась вторая голова. У обоих незнакомцев в руках винтовки, у одного к тому же какой-то музыкальный инструмент в зеленом чехле, похожий на валторну. Их щеки густо покрывала черная колючая щетина, но сквозь нее пробивались улыбки, ведь и у меня был берет с такой же красной звездочкой.
— Вы один? — спросил человек с музыкальным инструментом.
— А что? — ответил я настороженно.
— Мы ищем брод,— сказал второй.— Если не возражаете, можем путешествовать вместе...
— Как вы здесь очутились?
— Мы с ним из одной части,— объяснил человек с музыкальным инструментом.— Я играл в бригадном оркестре. Бригаду разбили, рассеяли, и вот мы вдвоем пробираемся к французской границе. Республика еще, наверное, держится.
— Конечно,— сказал я.— Помогите мне срезать лианы! Без них нам реку не перейти.
Они положили винтовки, валторну и стали мне помогать. Теперь лианы ложились на землю одна за другой. Когда я стал обрезать сучья, музыкант спросил меня:
— Зачем так много?
— Нужно,— загадочно ответил я.— Вы каталонцы?
— Да, из Барселоны,— сказал музыкант.— Меня недавно призвали. Я раньше играл в симфоническом оркестре на валторне.
— С валторной войну не выиграешь,— почему-то резко ответил я ему.— На войне надо стрелять.
— Стрелять я тоже умею. В Барселоне во время фашистского путча я помогал штурмовать баррикады. Только тогда я стрелял из двустволки. Другого оружия не было. Но мы их все же одолели.
— Как ваше имя? — спросил я.
— Рубэн. А моего товарища звать Габриэлем.
— Отлично,— сказал я.— Меня — Анатолио. Я из интербригады. Значит, вы согласны к нам присоединиться?
— С большим удовольствием! — воскликнул Ру-бэн.— Вдвоем жутковато. И трудно. Мы уже второй день торчим здесь и никак не решимся перебраться. Течение такое быстрое. И вода холодная. Вплавь невозможно, судороги сведут.
— А фашисты тем временем идут вперед,— грустно заметил Габриэль.
Я усмехнулся.
— А что ж им остается? Раз мы отступаем, они должны идти вперед.
— Тут что-то неладно,— проворчал Рубэн.— Предательство... Народ хочет мира, а предатели играют на этом. Но что ж это будет за мир, если Франко победит? Пулю в лоб, и мир праху твоему.
— Куда ни глянешь, повсюду капитулянты,— продолжал Габриэль.— Даже в армии, в правительстве. Республиканские вожди опустили руки, социалисты — тоже, а многим анархистам всегда было начхать на республику. Вот коммунисты, те еще держатся. Если б не они, давно бы протянули ноги.
— Не отпевай раньше времени! — прикрикнул я, хотя говорил он сущую правду.— Центр пока за нами. Их нелегко будет сломить.
— Посмотрим,— произнес Габриэль,— Побьют здесь, поедем туда воевать.
— А как попадешь туда? — спросил Рубэн.
— Придет время, что-нибудь придумаем,— ответил Габриэль, прутьями связывая длинные стебли лиан.
Я даже порадовался, что судьба свела меня с этими ребятами. Они мне казались вполне порядочными. Без них я бы не справился. Взвалив на плечи связку лиан, мы притащили ее на пригорок и спрятали там в кустах.
— Ждите меня здесь! — сказал я.— Пойду позову командира.
Они остались в зарослях, а я спустился к Савичу. Уже смеркалось. Савич сидел на прежнем месте. Я рассказал ему про двух каталонцев.
— Делать нечего, придется взять,— сказал Савич.-— Здесь как будто все в порядке. Возможно, фашисты сюда и не заглядывали.
— Тем лучше.
— Возвращайся на пригорок. Они скоро должны подойти. Я буду здесь.
Я поднялся обратно на пригорок, где меня ждали Рубэн и Габриэль.
— Ваших пока не видно,— сообщил Габриэль.
— Скоро подойдут,— ответил я, усаживаясь рядом. Габриэль курил сигарету, ее дым соблазнительно щекотал ноздри.
— Хочешь? — сказал он, протягивая свою сигарету. Я сделал несколько затяжек и передал ее Рубэну, но тот отказался:
— Нет у козы молока, и не надо!
Мы с Габриэлем курили по очереди, и чувство голода понемногу проходило. Голова слегка кружилась, на душе стало спокойней.
— Где же они? — забеспокоился Рубэн.— Может, заблудились?
— Едва ли,— ответил я.— Наш командир нездоров, ему трудно идти, в этом все дело...
Вскоре послышались шаги. Они! С винтовками наперевес впереди шли Ян Церинь и Август Саука.
— Черт побери, а мы целых полчаса наблюдали за вами! — сердито сказал Август.— Не хотели подходить. Хорошо, твой голос услышали. Что это за люди?
— Это наши друзья.
— Мы их чуть было на тот свет не отправили,— угрюмо заметил Церинь.
— Только не хватало, чтобы вы начали тут стрельбу,— сказал я.
Подошли Борис, Попов, Добрин, Гечун, Дик и другие.
— Это пулемет? — спросил Дик, кивнув на футляр.
— Нет, валторна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Церинь вырвал листки из рук пленного и швырнул их на землю.
— Ты, сволочь, нас не сагитируешь!
— Я не агитирую. Вас окружают, поверьте. Если хотите спастись, вы должны немедленно отступать. Операцией руководит сам главнокомандующий итальянских войск Гамбара. Испанские генералы — плохие вояки. Современная техника, моторизованные части требуют новой тактики. Наш Гамбара знает в ней толк. Он возьмет вас в кольцо. Клянусь мадонной, вас ожидает смерть. Отступайте, пока не поздно.
Церинь пинком погнал его по окопу, приговаривая:
— Пошел, пошел, Гамбара какой нашелся!
Они скрылись за поворотом. Танкетка все еще горела. Дым ел глаза. Август и Пендрик беспрерывно стреляли.
Пленный оказался прав: под вечер стало известно, что все дороги к отступлению отрезаны. Свободной оставалась только горная тропа, впрочем, и ее противник мог занять с минуты на минуту. В сумерки Дик доставил Савичу письменный приказ Эндрупа и Попова, согласно которому нам надлежало незаметно оторваться от врага,- уйти в горы в заданном направлении и там дождаться остальных рот. Как только Савич зачитал приказ, я послал Пендрика к испанцам сообщить, что отступаем.
Бои вокруг городка затихли. Тяжелая артиллерия теперь громыхала у нас в тылу. В одной из воронок среди цветущего миндаля мы похоронили павших товарищей и тихо покинули позиции. У штаба батальона встретили Эндрупа и Попова. Они подробно объяснили порядок отступления, и наша рота двинулась в горы. Мы шли в авангарде батальона и потому продвигались с особыми предосторожностями. Савич не раз напоминал, что на марше запрещается курить и разговаривать вслух.
— Если хотите выбраться отсюда,— говорил он,— будьте как тени, прозрачны и бесшумны. А сами должны все видеть, все слышать...
Добрин и Гечун со своими взводами шли впереди, мы с Савичем шагали во главе моего взвода. Пересекли долину и в указанном месте начали подъем. Издали казалось, что Гранольерс вымер. Ни в одном окне света, ни одной машины на улицах. И лишь в тылах противника царило оживление. Мятежники подтягивали свежие силы, чтобы утром опять обрушиться на город, давно покинутый республиканцами.
На перевале нужно было подождать, пока подойдут остальные роты. Мимо прошли испанские части. Уставшие от долгих боев солдаты еле двигались, ссутулившись, зябко кутаясь в плащи. Для здешних мест конец января был непривычно суровым.
— Интересно, как наши девочки из Пособланко поживают,— произнес вполголоса Микола Савич.
-*• Да, теперь там фашисты.
— Хорошо, мы тогда не поженились. Вот бы мучились! Семья и война — вещи трудносовместимые,— философствовал Савич.— В этом отношении Мануэль Зоро был прав.
— Мануэль Зоро,— сказал я, поеживаясь от холода,— наверное, лежит сейчас под теплым боком жены в Саламанке. Он и на фронте умел устраиваться.
— Кто его знает, где он теперь,— заметил Савич.— Может, поблизости, в штабе Гамбары, врачует итальянских офицеров.
Я вспомнил пленного итальянца.
— Что с нашим пленным? Расстреляли? Савич усмехнулся.
— Зачем расстреливать? Переправили дальше. Он много знает, к тому же говорлив. Но до чего самоуверенный тип! В первый раз такого вижу. Однако он прав. Каталонию нам не удержать.
— Думаешь?
— Не будем обольщаться. Барселона сдана, оружия нет, да, откровенно говоря, армии больше нет. Теперь одна надежда — Центр. Но смогут ли они устоять?
— А ты как полагаешь?
— Зачем гадать? Время покажет. Сколько раз Мадрид уже был в безвыходном положении. И все-таки выстоял.
С горной тропы с шумом покатились в пропасть камешки. Подходили остальные роты батальона. Из темноты появились Эндруп и Максимов.
— Все в порядке? — спросил Борис, и Микола Савич ответил:
— Так точно, товарищ командир.
— Хорошо,— сказал Борис.— Я пойду с вами. А ты,— он повернулся к начальнику штаба,— поведешь поляков и чехов. Если нам придется разделиться... тоже.
Савич подал сигнал, рота двинулась дальше. Вел нас Христо Добрин, он и ночью отлично владел компасом и картой. Мы шагали без остановки много часов подряд, то карабкаясь вверх, то спускаясь вниз, и все на север, на север... Испанская часть, обогнавшая нас, затерялась где-то в темноте. Нам казалось, что мы одни, совершенно одни в безмолвных и студеных горах. На самом деле это было не так. По всей Каталонии к северу от Барселоны двигались остатки разбитой армии республиканцев, спеша под прикрытием темноты вырваться из вражеских тисков, чтобы на рассвете на новых позициях продолжать неравную борьбу за каждую высоту, за каждую пядь земли.
Битва была уже проиграна, но она еще продолжалась. Мы находились пока на своей земле и в то же время в глубоком тылу врага. Горы и голые скалы еще оставались за нами, а плодородные долины, селенья и дороги уже перешли к врагу. И он продолжал неудержимо рваться вперед, нисколько не опасаясь измотанных, разрозненных частей республиканцев, плутавших по его тылам. Казалось, враг умышленно не обращает на нас внимания, стараясь еще больше подорвать наш моральный дух, боеспособность. Что может быть обиднее — противник перестает обращать на тебя внимание?
Ночью батальон форсировал несколько речек. Насквозь промокнув в ледяной воде, дрожа от холода, мы снова поднимались в горы, чтобы снова спуститься в долину. До рассвета на дороге встретили республиканскую автоколонну. Она везла продовольствие, боеприпасы, а куда — шоферы сами толком не знали. Мы запаслись патронами, питанием.
— Как же нам быть? — ломал голову начальник колонны.— Местные жители говорят, тут ночью прошли фашистские танки. Значит, они обошли нас, и назад мы не сможем вернуться.
— Мы потеряли свою бригаду,— рассказывал шофер.— Вчера она вела бои южнее Гранольерса. А наша база была в самом городке. Потом приказали отступить. Что теперь делать? Мы долго шарили по карте, стараясь найти безопасную дорогу. И нашли, правда, окольную, дальнюю, но лучшей не было, и мы советовали ехать по ней.
— Может, наши закрепятся на реке Тордера? — гадал начальник автоколонны.
— Возможно,— согласился Борис.— В приказе сказано, что следующая линия обороны — по Тордера. Наверное, так и есть.
Машины развернулись и покатили разыскивать окольную дорогу, а мы снова углубились в горы. До реки Тордера было еще целых пятнадцать километров, а мы должны были выйти к ней, пока не стало совсем светло. Почти все время справа от нас тянулась железная дорога Гранольерс — Жерона. Всего сутки назад мы мчались по ней на фронт, а теперь... Теперь на шпалах мелькали какие-то безмолвные тени. Семафоры были погашены, на станциях ни души. Возможно, через час-другой по этим рельсам прогремит фашистский бронепоезд, расчищая путь на север.
Глава 18
ТРАУРНЫЙ МАРШ В ГОРАХ
Реки, горы, долины... Реки, горы, долины...
Днем стреляли, считая последние патроны, а ночью... Ночью по горам отходили к французской границе. Десять раз вставал рассвет и снова опускалась ночь. Десять раз мы занимали позиции, чтобы к вечеру снова оставить их. Моторизованные части противника ежедневно продвигались по меньшей мере на десять километров, и мы, голодные, смертельно усталые, пытались хоть ненадолго приостановить неудержимую лавину. В один из таких неравных боев танки противника отрезали от нас чехов и поляков, которыми командовал Максимов.
Линия обороны по реке Тордера осталась давно позади. На одиннадцатые сутки под вечер мы оказались среди отвесных горных склонов где-то между реками Тер и Флувия. Нас было тридцать человек, почти безоружных и очень голодных. Последний пулемет Август Саука потопил в крестьянском колодце — кончились патроны. Мы питались кедровыми орехами, диким чесноком и речной водой. Длинные ночные переходы по горам становились все труднее. Связь с другими частями давно была прервана, мы действовали в одиночку, словно партизаны: нападали на автоколонны, тыловые объекты, устраивали засады у мостов, на поворотах дорог. Высоты выше километра белели в снегу, мороз пробирал до костей. Бориса опять донимал ишиас, он едва волочил ноги. Дик с Яном Церинем вели его под руки, опасаясь, что он свалится на какой-нибудь крутизне.
Когда мы вышли к берегам Флувии, противник уже форсировал реку. Что было делать? Решили искать переправу у городка Эспоньеля. Там, судя по карте, был мост. Даже если он охраняется, можно будет попробовать силой пробить дорогу. Ни одного брода нам не удалось разыскать, а сама река вся клокотала: в горах таяли снега.
Пока рота отдыхала, мы с Савичем и Добриным спустились в долину, чтобы поближе познакомиться с местностью. В зарослях на берегу Флувии мы встретили крестьянина-каталонца, приехавшего верхом на осле за хворостом.
— Как дела, сеньор? — осторожно начал Савич, но крестьянин усмехнулся.
— Какой я сеньор! Сеньоры наши вот-вот вернутся, и тогда опять все пойдет по-старому.
— Ты откуда, компаньеро? — спросил я.
— Из Эспоньеля.
— Там фашисты? — спросил Добрин.
— А как же! — воскликнул крестьянин.— Саранчой нагрянули, но теперь-то дальше понеслись. А вы чего ждете? Вот окружат и живьем шкуру спустят.
— Мост через реку не взорван? — спросил я.
— Нет, сынок, не взорван.
— Охраняют?
— А ты думал! — воскликнул старик.— В горах республиканцев видимо-невидимо. Таких же, как вы. Они на мост идут, как рыбка на живца.
— А поблизости есть какой-нибудь брод? — спросил Савич.
— Как не быть, имеется,— ответил крестьянин.— Вам надо спуститься к Большим порогам. Только там опасно, течение больно быстрое.
Поблагодарив старика, мы отправились разыскивать Большие пороги, решив, что с боем прорваться через мост нам будет не по силам. Мы шли по горам, на расстоянии от берега. С каждым километром он становился круче, а шум реки сильнее. Видимо, пороги были близко.
С пологого холма, поросшего густым кустарником, деревьями, мы осторожно спускались к реке. По далекой дороге, вздымая пыль, на огромной скорости мчались машины. Но чьи они — республиканцев, мятежников? И тот и другой берег казались вымершими. Редкие крестьянские домишки, словно белые камешки, разбросанные вдоль реки, тоже не подавали признаков жизни. Видимо, хозяева бросили их на произвол судьбы, а сами подались к французской границе, к Пиренеям, зловещим, заснеженным великанам, маячившим вдали. Наконец мы стояли у брода. Течение, правда, было быстрое, зато глубина небольшая. Вода клокотала, ревела, разбрасывая клочья белой пены.
— Неужели здесь? — растерянно произнес Микола Савич.
Я ответил:
— Едва ли найдем что-нибудь лучше.
— Добрин,— сказал Савич,— мы остаемся наблюдать за берегом, а вы отправляйтесь обратно и приведите сюда людей. Будьте осторожны. Встретимся на холме.
Не сказав ни слова, Добрин повернул обратно. Мы с Миколой Савичем засели в укрытии, прикидывая, как лучше перебраться через реку. Мы старались запомнить каждую мель, каждый камень, чтобы не оступиться в темноте.
— Жаль, нет веревки,— сказал Савич.— Очень была бы кстати.
— В зарослях много лиан,— ответил я, вспомнив лес, который мы недавно проходили.— Они длинные, гибкие... Нож у тебя есть?
Савич достал из кармана нож с большим, слегка кривым лезвием, будто бы специально приспособленным резать лианы.
— Да у тебя в карманах, наверное, целая мастерская! — пошутил я.
— Кое-что припас на всякий случай,— похвалился Савич.
Я взял нож и отправился в заросли. Влажный лес был полон лиан. Словно серые змеи, они обвивали стволы, подчас глубоко впиваясь в толстую кожу пробковых дубов. Не один могучий дуб был удушен их цепкими объятиями и теперь стоял, словно призрак, топорща свои высохшие ветви.
В самый разгар работы я вдруг уловил какой-то странный шум. Я замер. Где-то рядом, в гуще вечнозеленого кустарника, хрустнула ветка, и снова — тишина» Человек или зверь? В тот момент я бы охотнее встретился со зверем, нежели с человеком. Я подождал немного, потом спросил:
— Кто там?
Из кустов показалось загорелое, обветренное лицо. На голове — республиканская пилотка с красной звездочкой.
— Выходи! — крикнул я.— Чего прячешься!
Из-за кустов появилась вторая голова. У обоих незнакомцев в руках винтовки, у одного к тому же какой-то музыкальный инструмент в зеленом чехле, похожий на валторну. Их щеки густо покрывала черная колючая щетина, но сквозь нее пробивались улыбки, ведь и у меня был берет с такой же красной звездочкой.
— Вы один? — спросил человек с музыкальным инструментом.
— А что? — ответил я настороженно.
— Мы ищем брод,— сказал второй.— Если не возражаете, можем путешествовать вместе...
— Как вы здесь очутились?
— Мы с ним из одной части,— объяснил человек с музыкальным инструментом.— Я играл в бригадном оркестре. Бригаду разбили, рассеяли, и вот мы вдвоем пробираемся к французской границе. Республика еще, наверное, держится.
— Конечно,— сказал я.— Помогите мне срезать лианы! Без них нам реку не перейти.
Они положили винтовки, валторну и стали мне помогать. Теперь лианы ложились на землю одна за другой. Когда я стал обрезать сучья, музыкант спросил меня:
— Зачем так много?
— Нужно,— загадочно ответил я.— Вы каталонцы?
— Да, из Барселоны,— сказал музыкант.— Меня недавно призвали. Я раньше играл в симфоническом оркестре на валторне.
— С валторной войну не выиграешь,— почему-то резко ответил я ему.— На войне надо стрелять.
— Стрелять я тоже умею. В Барселоне во время фашистского путча я помогал штурмовать баррикады. Только тогда я стрелял из двустволки. Другого оружия не было. Но мы их все же одолели.
— Как ваше имя? — спросил я.
— Рубэн. А моего товарища звать Габриэлем.
— Отлично,— сказал я.— Меня — Анатолио. Я из интербригады. Значит, вы согласны к нам присоединиться?
— С большим удовольствием! — воскликнул Ру-бэн.— Вдвоем жутковато. И трудно. Мы уже второй день торчим здесь и никак не решимся перебраться. Течение такое быстрое. И вода холодная. Вплавь невозможно, судороги сведут.
— А фашисты тем временем идут вперед,— грустно заметил Габриэль.
Я усмехнулся.
— А что ж им остается? Раз мы отступаем, они должны идти вперед.
— Тут что-то неладно,— проворчал Рубэн.— Предательство... Народ хочет мира, а предатели играют на этом. Но что ж это будет за мир, если Франко победит? Пулю в лоб, и мир праху твоему.
— Куда ни глянешь, повсюду капитулянты,— продолжал Габриэль.— Даже в армии, в правительстве. Республиканские вожди опустили руки, социалисты — тоже, а многим анархистам всегда было начхать на республику. Вот коммунисты, те еще держатся. Если б не они, давно бы протянули ноги.
— Не отпевай раньше времени! — прикрикнул я, хотя говорил он сущую правду.— Центр пока за нами. Их нелегко будет сломить.
— Посмотрим,— произнес Габриэль,— Побьют здесь, поедем туда воевать.
— А как попадешь туда? — спросил Рубэн.
— Придет время, что-нибудь придумаем,— ответил Габриэль, прутьями связывая длинные стебли лиан.
Я даже порадовался, что судьба свела меня с этими ребятами. Они мне казались вполне порядочными. Без них я бы не справился. Взвалив на плечи связку лиан, мы притащили ее на пригорок и спрятали там в кустах.
— Ждите меня здесь! — сказал я.— Пойду позову командира.
Они остались в зарослях, а я спустился к Савичу. Уже смеркалось. Савич сидел на прежнем месте. Я рассказал ему про двух каталонцев.
— Делать нечего, придется взять,— сказал Савич.-— Здесь как будто все в порядке. Возможно, фашисты сюда и не заглядывали.
— Тем лучше.
— Возвращайся на пригорок. Они скоро должны подойти. Я буду здесь.
Я поднялся обратно на пригорок, где меня ждали Рубэн и Габриэль.
— Ваших пока не видно,— сообщил Габриэль.
— Скоро подойдут,— ответил я, усаживаясь рядом. Габриэль курил сигарету, ее дым соблазнительно щекотал ноздри.
— Хочешь? — сказал он, протягивая свою сигарету. Я сделал несколько затяжек и передал ее Рубэну, но тот отказался:
— Нет у козы молока, и не надо!
Мы с Габриэлем курили по очереди, и чувство голода понемногу проходило. Голова слегка кружилась, на душе стало спокойней.
— Где же они? — забеспокоился Рубэн.— Может, заблудились?
— Едва ли,— ответил я.— Наш командир нездоров, ему трудно идти, в этом все дело...
Вскоре послышались шаги. Они! С винтовками наперевес впереди шли Ян Церинь и Август Саука.
— Черт побери, а мы целых полчаса наблюдали за вами! — сердито сказал Август.— Не хотели подходить. Хорошо, твой голос услышали. Что это за люди?
— Это наши друзья.
— Мы их чуть было на тот свет не отправили,— угрюмо заметил Церинь.
— Только не хватало, чтобы вы начали тут стрельбу,— сказал я.
Подошли Борис, Попов, Добрин, Гечун, Дик и другие.
— Это пулемет? — спросил Дик, кивнув на футляр.
— Нет, валторна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52