— Значит, два?
— Два,— признался Пендрик. — И один поросенок.
— И поросенок? — воскликнул Август Саука. — Что же ты нам не дал? Давно бы с ними расправились.
— Да ты что, оглох, Август? — рассердился Пендрик. — Я же говорю: берег для новогоднего жаркого. Скоро Новый год, хотел сделать вам сюрприз.
— Хорошенький сюрприз,— съязвил я. Пендрик бросил на меня умоляющий взгляд.
— Анатол, будь другом, не рассказывай комиссару. Я ведь на казенные деньги купил козлят и поросеночка. Кто мог подумать, что они удерут!
— Но как это случилось? — спросил я, стараясь быть серьезным, хотя меня подмывало рассмеяться.
— Как, как... — недовольно проворчал Пендрик. — То ли на войне случается? Когда вокруг засвистели пули, мы с товарищем Зоро поехали подыскать новое место для медпункта и кухни. А тем временем скотина — на то она и скотина — разбрелась невесть куда.
— Не горюй, Пендрик,— сказал я и хлопнул его по плечу. — Тут люди гибнут, а ты расхныкался о каких-то козлятах. Да что у тебя, сердце или камень в груди?
— Потому и расхныкался, что сердце, а не камень,— ответил он. — После всех этих ужасов хотел вас порадовать. И вот вам...
— Брось, старина,— сказал Дик. — Что ты забиваешь себе голову какими-то козлятами! Лучше думай о победе, о том, что творится в мире. Плюнь ты на эту кухню, иди к нам пороху понюхать! Пускай другие возятся с козлятами да каши стряпают. Ты ведь тут задохнешься в кухонном дыму. Ну разве не прав я, скажи?
— Прав, конечно,— не очень уверенно произнес Пендрик. — Надо будет поговорить с комиссаром.
— Правильно,— поддержал его я и, обернувшись к Мануэлю Зоро, спросил: — Как с эвакуацией раненых, товарищ Зоро?
Он усмехнулся.
— Я же говорил: опять контроль!
— Это не контроль. Просто комиссар просил узнать.
— Можете передать, что все в порядке. Тяжелораненые отправлены в госпиталь, погибшие похоронены,— подчеркнуто официально докладывал Мануэль Зоро. — Бойцы с легким ранением на днях возвратятся в часть. — Потом насмешливо добавил: — Отравления грибами не обнаружено. Еще что вам будет угодно узнать?
— Спасибо,— ответил я спокойно. — Медпункт действительно расположен удачно. Дом прикрыт со всех сторон. Не страшны никакие обстрелы.
— А мы с Пендриком получили за это взбучку от комиссара. «Зачем,— говорит,— эвакуировались без разрешения?»
— Это дело другое,— сказал я.
— За это вас еще не так надо было пробрать,— вмешался Дик. — Даже санитар батареи и тот не знал, куда вы смылись.
Послышался шум мотора. Во двор вкатила чья-то машина.
— Наша санитарная,— сказал Зоро.
Но он ошибся. Открылась дверь, и в комнату вошел командир дивизиона капитан Цветков. Его скуластое, добродушное лицо сияло.
— Ребята, слышали новость? — сказал он, едва поздоровавшись. — Наши взяли Теруэль!
— Уррра! — прокатились возгласы.
— Враг разбит и отступает,— продолжал Цветков. — Захвачено много пленных, оружия, боеприпасов.
Дик бросился с радостной вестью к раненым, и скоро в комнатке стало тесно. Цветкова снова и снова заставляли повторять рассказ.
— Товарищи,— сказал Хоакин Пенья,— я немедленно возвращаюсь в свою роту. Товарищ медико, прошу меня выписать.
— Не могу,— строго возразил Мануэль Зоро. — Вам еще нужно лечиться.
— Идите вы к черту, товарищ медико! — крикнул Пенья. — Решение принято, я ухожу. Прав я или нет, товарищ капитан? — повернулся он к Цветкову.
— Тут я плохой советчик,— отозвался Цветков. — Это вы должны решить вместе с врачом.
— Я никуда не отпущу его,— сердито сказал Зоро. — Еще помрет, а виноват опять буду я.
— От вас я гроба не потребую,— отрезал Пенья и поковылял за своими вещами.
Это маленькое происшествие несколько омрачило нашу радость. Мануэль Зоро совсем раскис, видимо, из-за Пеньи. Мы стали собираться на батарею. Цветков предложил подвезти нас. Едва мы расселись по мягким сиденьям, из дома выбежал Хоакин.
— Возьмите и меня с собой! — крикнул он.
Он втиснулся в машину. Цветков сидел впереди, остальные — сзади. Добравшись до батареи, мы вылезли, шофер повез Пенью к высоте, где стояла его рота. Тем временем артиллеристы собрались у своих орудий, и капитан Цветков- рассказал им о нашей победе под Теруэлем. Это вызвало бурную радость. Комиссар Попов попросил разрешения у командира дивизиона дать несколько залпов по врагу. В тишине раздался звучный голос Миколы Савича:
— По фашистам — огонь!
Из орудий вырвалось алое пламя. Земля содрогнулась от страшного грохота, по горам прокатилось эхо дальних взрывов.
— Еще раз! — крикнул Цветков, и Микола Савич снова скомандовал:
— По фашистам — огонь!
Мы дали десять залпов в честь героев Теруэля. Артиллерия противника молчала, но с высот донеслась пулеметная пальба.
— Уж не поднял ли Пенья ребят в атаку! — сказал Ян Церинь.
Я позвонил Христо Добрину и спросил его, что там у них происходит.
— Противник нервничает,— ответил он. — И потому постреливает. А у нас все спокойно.
Но скоро и с нашей стороны ответили: затрещали пулеметы, защелкали винтовки. Радостная весть о взятии Теруэля с ураганной быстротой разнеслась по фронту.
Глава 8 НОВЫЙ ГОД
Новый, год батарея встретила на новых позициях под городом Пособланко. Дежурили Ка-роль Гечун и Христо Добрин, а мы с Борисом отдыхали в своей палатке. Когда стемнело, болгары пригласили нас на елку. Под «елочкой» — оливой, разукрашенной зажженными свечками, сидели артиллеристы, пили красное вино, пели песни. Пришли в гости из чешской и польской батареи с подарками: сигаретами, шерстяными носками, перчатками, носовыми платками — все это от польских эмигрантов в Париже. Пендрик с Мануэлем Зоро немного запоздали, зато сколько было радости, когда они сняли с машины целый котел ароматного кофе и оладьи с мандариновым вареньем. Наклонившись ко мне, Пендрик прошептал на ухо:
— Никому не рассказал?
— О чем?
— О козлятах.
Я чуть не рассмеялся.
— Что ты, никому ни слова.
— Спасибо, Анатол. Ты — человек. Дик, Янка, Август — тоже неплохие ребята. Когда-нибудь и я вам отплачу.
— Ерунда, вот разве двойную порцию оладьев... А это дело прошлое. С Новым годом, Пендрик! Может, он принесет нам победу.
— Может, принесет, а может, и нет,— вздохнул Пендрик.— Зоро считает, что нет.
— Да что ты прилип к нему? — не на шутку рассердился я.— Что ни слово — Зоро, Зоро...
Пендрик снова вздохнул.
— Хоть сегодня, Анатол, не ругай меня. Что ты хочешь: мы с Мануэлем живем в одном доме, часто видимся, много говорим... Ну, посмотри ты на него, чем он плох?
В этот вечер Мануэль Зоро и впрямь был чудесен. Он пел испанские песни, плясал, смеялся и шутил без умолку.
После полуночи приехал командир дивизиона, капитан Цветков. Он успел побывать у поляков и чехов, а теперь приехал поздравить нас с Новым годом.
Когда на ветвях оливы догорели последние свечи, мы перебрались к костру. Ночь была прохладная, сырая. По всему фронту стояла чуткая тишина. В окопах и с той и с другой стороны встречали Новый год. Когда у костра начался праздник разноязычных песен, комиссар Попов отозвал меня и Бориса.
— С вами хочет говорить капитан Цветков. Комиссар привел нас в свою палатку. Там сидели
Цветков и Савич. Цветков наполнил коньяком стаканы -и сказал:
— Товарищ Эндруп, товарищ Скулте, хочу выпить за вас, за то, чтоб вы всегда держались так же стойко, как во время недавнего окружения. Вы спасли нашу часть и воодушевили испанцев. Ваше здоровье!
Мы молча чокнулись. В холодную ночь коньяк был как огонь.
— За этот отважный поступок мы с товарищем Савичем и комиссаром Поповым решили предоставить вам десятидневный отпуск. Куда бы вы хотели съездить?
— Я никуда не поеду,— покачал головой Борис
— Нет, как раз вы-то и должны ехать, товарищ Энд-руп,— возразил Цветков.— Именно вы. Комиссар рассказал мне вашу щекотливую историю. Товарищ Энд-руп, ее нужно распутать, и по возможности скорее. Прошу прощения, что напоминаю об этом в праздничный вечер. Вы воспользуетесь своим отпуском и отправитесь в Альбесете, где находится штаб интербригад. Я даю письмо в отдел кадров. Узнайте, что еще можно сделать для скорейшего решения вашего дела.
— Хорошо,— глухо произнес Борис.— Я поеду.
— И вы, товарищ Скулте, поезжайте с ним за компанию,— продолжал Цветков.— Оттуда махнете в Валенсию на несколько дней, это недалеко. Потом — обратно.
— Спасибо, товарищ командир.
— Ну вот,— сказал Цветков.— На ночь остаюсь на батарее. С утра заедем в штаб дивизиона. Там оформим увольнительные, и мой шофер доставит вас в Альмадену. Так скорее доберетесь. Из Пособланко редко идут поезда.
— Да, да, пока на фронте затишье,— заметил Са-вич.— И не стесняйтесь, вы заслужили.
Борис все молчал. Я чувствовал: в нем с прежней силой поднимается беспокойство. Цветков наполнил стаканы. Мы выпили и вернулись к новогоднему костру. Веселье было в полном разгаре. Пендрик с Августом Саукой лихо отплясывали казачка, остальные хлопали в ладоши. Потом снова пели...
Рано утром на машине Цветкова отправились в штаб. Погода стояла ясная, холодная. Пора дождей, видно, кончилась, наступила зима. Склоны гор от обилия влаги покрылись зеленью. Омытые дождями вечнозеленые деревья, кустарники казались удивительно свежими. Серебристые ветви олив прогибались под тяжестью коричневых плодов. Оливы давно созрели, но не хватало рук, чтобы собрать их.
Капитан Цветков угостил нас папиросами. Дым был крепкий, ароматный.
— Московские,— сказал Цветков.— Новогодний подарок.
— А вы сами из Москвы? — спросил я.
— Да,— ответил Цветков.— Жена и двое детей там. Даже не знали, что еду в Испанию. Сказал: посылают далеко и надолго.
Мне нравился этот человек. Больше всего в нем пленяли простота и безыскусственность. По некоторым признакам я заметил, что у него больное сердце. Жару он переносил с трудом. Зато теперь, как видно, чувствовал себя совсем хорошо.
Штаб дивизиона размещался в большой крестьянской ферме вблизи Кордовского шоссе. Пока нам оформляли увольнительные, Цветков сел писать письмо в отдел кадров интербригад. А тем временем мы пошли навестить нашего старого друга Максимова — бывшего командира наблюдательного пункта, теперь начальника штаба дивизиона. Мы нашли его в просторной светлой комнате у длинного стола, заваленного картами. Оторвавшись от них, он с распростертыми объятиями бросился нам навстречу.
— Братцы, дайте вас поздравить! — воскликнул Максимов, обнимая нас обоих сразу.— Прежде всего с Новым годом, потом с отпуском. Оказывается, вы, что называется, парни не промах. Когда обучал вас стрельбе, и не думал, что из вас выйдут такие артиллеристы. Видно, прав Наполеон, сказавший, что каждый сержант прячет под мышкой маршальский жезл.
— Ну, до маршала нам далеко,— отозвался я.— Сначала надо стать сержантом.
— Ты думаешь? — протянул Максимов, взял со стола какой-то листок, встал по стойке «смирно» и зачитал: — «За отличную стрельбу и успешное выполнение боевых заданий присвоить Борису Эндрупу звание младшего лейтената, Анатолу Скулте — звание сержанта». Поздравляю вас, братцы!
Мы с Борисом стояли, разинув рты от удивления. Максимов пожимал нам руки.
— А ну, доставайте свои маршальские жезлы!
— Но командир дивизиона нам ньчего не сказал...— пролепетал я.
— Командир дивизиона? — пробасил Максимов.— Вот у кого надо учиться делать сюрпризы. И еще вам
преподнесу один сюрприз, но строго между нами.— И, кивнув на оперативную карту, продолжал: — Весной, как только просохнут дороги, в нашем секторе начнутся большие дела. Мы вклинимся в оборону противника и постараемся прорвать вот эту узкую полоску между нами и португальской границей. В этой операции дивизиону отводится почетное задание — он примет участие в нанесении главного удара.
Бориса это сильно заинтересовало. Взяв лупу, он склонился над картой.
— Если удастся — здорово.
— Удача во многом зависит от нас,— сказал Максимов.— Отдохните, братцы, и примемся за дело.
В комнату вошел капитан Цветков.
— Товарищ Максимов, приказ зачитали?
— Так точно,— ответил Максимов.
Цветков поздравил нас, вручил увольнительные, а Борису еще и письмо. Потом он отвел нас на склад, откуда мы вышли в новой форме, с нашивками. Распростившись со всеми, сели в легковой автомобиль Цветко-ва 1? отправились в Альмадену.
Дорога шла через Пособланко. У интендантской базы мы остановили машину. Как и в прошлый раз, получили двухдневный паек. Интендант нам выдал больше продуктов, чем полагалось, и я решил заглянуть к Альбине Пинедо.
— Когда ты успел завести здесь роман? — удивлялся Борис.
Я рассказал, Борис усмехнулся.
— И опять, конечно, влюблен по уши.
— Да вроде нет,— оправдывался я.— Просто у них с продовольствием туго.
— У всех с продовольствием туго, почему же других не одариваешь?
— Это чудесные люди. Сам увидишь. Я постучал. Дверь открыла Альбина.
— Анатолио! — вскрикнула она, бросаясь мне на шею.
Встреча получилась более бурная, чем я предполагал. Борис остался стоять в дверях, взгляд его выражал удивление и легкую иронию.
— Вы, наверное, друг Анатолио, да? — обратилась к нему Альбина и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Входите, входите, прошу вас. Жаль, что мамы нет дома, она была бы рада вас видеть.
— У нас мало времени,— робко заметил Борис.— Мы проездом.
— Нет, нет, так я вас не отпущу,— сказала Альбина, закрывая дверь.
Она принесла стулья, мы присели у горящего очага.
— Анатолио, вы чудесно выглядите! — еще больше смущая меня, говорила Альбина.— Я все время вспоминала вас. Боялась, что не приедете.
— Разве он похож на обманщика? — усмехаясь, спросил Борис.
— Что вы,— ответила Альбина.— Но я слышала, у вас там были страшные бои. На войне всякое случается.
— С нами ничего не случится,— отшутился я.— Пули избегают нас.
— Хорошо, если так. Снимите шинели, я вас чем-нибудь угощу.
Мы поблагодарили, отказались: нет времени, спешим на поезд.
— Как жаль! Но вы ведь вернетесь?
— Через десять дней,— сказал я.
— Хорошо, я буду ждать. Если и тогда проскочите мимо, мама обидится.
Борис с улыбкой посмотрел на меня.
— Хорошо, Альбина,— сказал я, истолковав его взгляд как согласие.— Мы вас навестим. Передавайте привет вашей маме.
Мы уже собирались уходить, но она принесла кувшин с вином, и нам пришлось задержаться. Простились довольно сдержанно, обоих смущало присутствие Бориса. Я с сожалением подумал о том, что хорошо бы посидеть вдвоем с Альбиной в ее чудесном патио. Но надо было спешить.
У двери Альбина задержала нас.
— Друзья, вы забыли свои свертки.
— Мы принесли их вам. Альбина не на шутку обиделась.
— Я не за тем приглашаю вас в гости, чтобы получать подарки. Вы меня неправильно поняли.
— Не сердитесь, Альбина,— успокаивал я ее.— У нас много всего в машине. Мы едем поездом, нам не во что все это уложить.
— Я одолжу вам сумку,— сказала она. Мы были уже на улице.
— До свиданья, Альбина. Жди меня через десять
дней. И передай привет маме! — крикнул я ей из машины.
Мы отъехали, Альбина стояла у дверей и махала нам на прощанье — звучал ее звонкий голос.
— Чудесная девушка,— сказал Борис.— Ты ее любишь?
Я пожал плечами.
— Кажется, нет.
— Тогда зачем морочишь человеку голову? Сам посуди: ты интернационалист, она испанка, и ты ее обманываешь.
— Я и не думал ее обманывать.
— А как это иначе назовешь?
— А ты думаешь, она меня любит?
— Тут и думать нечего. Ты что, не видел ее глаз, ее губ? Они улыбаются только тебе.
— Она и тебе улыбалась. Борис усмехнулся.
— На меня она смотрела, как на чурбан, к которому прислонился ее милый.
Недалеко от Альмадены дорога вильнула в горы. День был на редкость погожий, к полудню стало совсем тепло. Синеватые вершины Сьерра-де-Альмадене тянулись к небу, словно башни. У подножия гор петляла река Гуадальмес. После дождей она бурлила и клокотала в своем тесном каменном русле, не успевая проносить лавину воды. Она была совсем коричневая и пенилась, как только что вылитое пиво. От пригретой солнцем земли поднимался синеватый пар, своей прозрачной дымкой укрывая окрестности. Казалось, и сердце мое обволакивала нежная, шелковистая пелена, и от этого становилось необыкновенно хорошо, будто я птицей парил над весенними долинами и горами, любуясь прекрасным, ликующим миром, скользившим под моими упругими, крепкими крыльями.
На вокзале в Альмадене стоял готовый состав. Вагоны были битком набиты беженцами. Они, видимо, решили поискать место поспокойнее, где не рвутся бомбы и снаряды. Все полки, лавки, даже тамбуры были завалены корзинами, мешками, сундуками. На них примостились полуголые ребятишки. В огромной корзинке кудахтали куры, а петух, высунув голову, с удивлением косился на пеструю толпу.
— Чего ж он не едет! — кричала дородная испанка с ребенком на руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52