Я приподнял позеленевший бронзовый круг на двери и постучал. Послышались шаги. Я узнал их — это были ее шаги. Раскрылась дверь, перед нами стояла Альбина, радостная, смущенная. Она извинилась за беспорядок в доме — только что вернулась с работы, а мать осталась в госпитале, сегодня у них стирка. Я давно не видел Альбину, и сейчас мне бросилось в глаза, что она удивительно хороша собой. Зоро молча стоял рядом со мной, видимо тоже пораженный красотой девушки. Почему-то смутившись, я протянул ей свои подарки.
— Какие чудные кастаньеты! — воскликнула Альбина.— Никогда не видела таких!
— Они из красного дерева,— расхваливал я свой подарок, хотя не очень-то был уверен в этом. Но Мануэль Зоро презрительно махнул рукой и сказал:
— Как бы не так...— И затем, повернувшись к Альбине: — Иностранцы ничего не смыслят в испанских кастаньетах. Это вовсе не кастаньеты, а сувениры для заезжих туристов. Вот я вам подарю кастаньеты — глаз не оторвете. Весь город заслушается, когда возьмете их в руки.
Альбина испробовала кастаньеты. На мой вгляд, они звучали превосходно, но Зоро воскликнул:
— Ну, что я вам говорил! Разве это кастаньеты?
— Отличные кастаньеты — сказала Альбина и, раскрыв мой веер, принялась обмахивать зардевшиеся щеки.— И веер просто чудо.
— И веер никуда не годится,— уверял Зоро.— Вот я вам подарю...
Альбина прервала его:
— Его, сеньор, вы можете подарить другой. Для меня этот хорош. Спасибо вам, сеньор Анатолио, спасибо за чудесные подарки. Ваш друг, мне кажется, совсем не разбирается в таких вещах.
Я вздохнул с облегчением и откровенно признался:
— Он не то чтобы мой друг... Это наш врач.
— Мануэль Зоро,— представился он.— Шеф медпункта артиллерийской батареи.
Альбина всплеснула руками.
— Врач? — И, молитвенно сложив ладони, она продолжала: — Сеньор медико, пожалуйста, возьмите меня к себе. Я работаю в швейной мастерской, но мне это ужасно надоело. Ведь вам нужны санитарки, правда?
— Мы только что об этом говорили,— кивнув в мою сторону, сказал Зоро.— Пускай ваш друг решает.
— Анатолио, уговорите сеньора медико взять нас с Карменситой санитарками, хорошо? Ну, пожалуйста, будьте добры. Нам так надоело с утра до вечера перешивать да ставить заплатки на гимнастерки и брюки павших солдат... Возьмите хотя бы на время, пока вы здесь.
Я попытался отговорить Альбину и, конечно, отговорил бы, если б рядом не стоял Зоро. Его глаза вожделенно поблескивали, как у кота, увидевшего лакомую мышку. К счастью, матери Альбины не было дома, Кар-менсита жила на другом конце города, а без них окончательно решить было нельзя. Я нарочно взглянул на часы и напомнил Альбине, что в машине нас ожидает
товарищ. Прощаясь, Зоро сказал, что на днях заедет за окончательным ответом.
Как только мы вышли, я попросил Зоро оставить Альбину в покое. Он удивленно посмотрел на меня:
— Вы хотите на ней жениться?
— Почему непременно жениться?
— Ну, а если так, не все ли вам равно, где она будет работать?
— У нее здесь мать, она должна быть с нею. Зоро усмехнулся.
— Мать! У меня, думаете, нет ее? Более того, я оставил жену и ушел на фронт. Мать!..
— Если вы не отстанете от девушки, я буду говорить с комиссаром.
Зоро злобно посмотрел на меня.
— Вы забыли, что в этих вопросах я никому не подчиняюсь и не нуждаюсь ни в чьих советах. И к тому же, если Альбина будет работать в медпункте, это отнюдь не помешает вашим ухаживаниям, скорей наоборот,— примирительно закончил Зоро.
Я едва сдержался, чтобы не съездить ему по морде.
— Зачем вы хотите сделать нас посмешищем?
— Кого это вас?
— Меня и командира батареи.
— При чем тут командир батареи?
— Микола Савич знаком с Карменситой.
— Ну и что? Он будет рад, и только.
— Он вас прогонит ко всем чертям.
— Опять угрозы! Мы на испанской земле.
— Из этого не следует, что вам позволено нас компрометировать. Как только в медпункте появятся Альбина с Карменситой, вы распустите слух, что это наши фронтовые жены, не так ли?
— Да что вы! — воскликнул Зоро.— Даю вам честное слово, что этого не будет.
— Дайте честное слово, что вы оставите их в покое. Зоро презрительно усмехнулся.
— Вы не мужчина — тряпка. Но если хотите, извольте. И, смею вас заверить, у меня не было никакой задней мысли. Просто считаю, что с хорошенькими девушками работать куда приятней, чем со старухами, вот и все. Нас каждое мгновение подстерегает смерть, И потому стараюсь брать пример с пчелы: пить мед из всякого цветка, который встречается на пути.
— Альбину с Карменситой вам придется облететь стороной,— заметил я.
— Не велика потеря. Мало ли на свете хорошеньких цветиков, на мой век хватит.
Когда мы прибыли на батарею, все спали, только Дик стоял с винтовкой на посту. От радости он чуть не выстрелил, желая известить остальных о нашем возвращении.
— Здорово, Малыш! — кричал он, бросаясь нам навстречу с винтовкой в руках.— Гостинцы привезли?
Борис протянул ему увесистую сумку.
— На, забирай, только не ори! Дик приподнял ее раз-другой.
— Тяжелая,— радостно констатировал он.— Надо бить тревогу.
Дик разбудил Августа Сауку и Яна Цериня. Они явились к нам в палатку заспанные и продрогшие, но, увидев привезенные яства, оживились. Дик к тому времени сменился с поста, и мы все вместе сидели до поздней ночи, уплетая сладости, потягивая вино. Больше всего ребят волновал вопрос: получит ли республика новое оружие. Я сказал, что видел в Альмансе отличные гаубицы.
— А наши ни к черту не годятся,— заметил Дик и рассказал о недавнем обстреле.
— Что слышно о новых операциях? — спросил Саука.
— О новых операциях вслух не говорят, военная тайна,— ответил Борис.
— Но что творится под Теруэлем? — спросил Це-ринь.— Там-то что, топчемся на месте?
— Тоже военная тайна,— сказал я, не желая пересказывать мрачные вести. Чтобы переменить разговор, я осведомился, что случилось нового в наше отсутствие.
— Мы тоже топчемся на месте,— сказал Ян Це-ринь.— Правда, поговаривают о большом наступлении, а когда, одному господу богу известно. Фашисты все прощупывают, но сами начинать боятся.
— Вот погоди, придет весна, тогда тут снова заварится каша,— рассуждал Дик.— А то что это за война: лежат в окопах да патроны впустую тратят. Разве так победишь!
Борис наполнил наши кружки, мы выпили за новые битвы и новые победы. У меня было тяжело на сердце.
О трудностях республики я знал" куда больше, чем они. Но я смеялся и шутил вместе со всеми.
— Вот это, я понимаю, вино! — расхваливал Дик.— А то, что Пендрик подает нам к обеду, от этой кислятины меня воротит. Я слышал, ее делают из порошка. Неужели и с вином в Испании стало туго?
— А ты переходи на молоко, как Церинь,— весело сказал Саука.
— С каких это пор Церинь стал пить молоко? — спросил Борис.
Церинь нахмурился и махнул рукой.
— Чего треплются! Раз-другой купил молока, и уже разговоры.
— Он таскает хлеб в деревню и там обменивает его на молоко,— пояснил Дик.
Церинь рассердился:
— Я не твой — свой хлеб обменивал! Что ты ко мне привязался? Тут дети неделями хлеба не видят, их отцы на фронте...
— А табак? — вмешался Август.— Нам самим курева не хватает, а ты меняешь на козье молоко.
— Я не могу без молока,— отрезал Церинь.— Я родился и вырос в деревне.
— Бедненький мальчик! — ласково проговорил Саука.— Надо будет сказать Пендрику, чтоб раздобыл козу. А то шляешься по деревням...
— Ничего, тебе тоже не мешает пройтись, посмотреть, в какой нужде живут люди,— возразил Церинь.-*-Пожалуй, стал бы задаром отдавать свой паек. Ума не приложу, как они тут существуют. Рудники, на которых раньше работали, закрыты, поля сорняками поросли. Недавно одной женщине — у нее только-только родился ребенок — дал буханочку белого хлеба и спрашиваю, нельзя ли тут где-нибудь молочком разжиться. «Подожди,— говорит,— сейчас козу подою». А я смотрю, нет у нее никакой козы, хотела своим собственным молоком отблагодарить меня.
— Иди ты! — воскликнул Дик.
— Заглянул в окошко, она из своей груди цедит в кружку. Ну я, конечно, отказался.
Сауке рассказ показался невероятным, это рассердило Цериня.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, твое дело! Я говорю, как было. Я и комиссару рассказывал.
— И что же он? — смеясь, спросил Саука,
— Чего ощеряешься! — сердито крикнул Церинь.— Батарея возьмет над деревней шефство, и часть твоего пайка пойдет детям.
— Разве мне жалко? — воскликнул Август.— Перебьемся.
— Правильно, пускай берут,— сказал Дик.— В Шотландии тоже местами ужасная нищета, особенно в рыбацких поселках. Но такую историю впервые слышу. Если у нас человек окажется на мели, он вешается или травит себя газом, кому что удобней. Как-то раз один субъект решил прыгнуть с пятого этажа, но нечаянно угодил на балкон соседа этажом ниже. Тот не разобрался, с кем имеет дело, и надавал ему хороших затрещин.
Мы смеялись, а Дик пожимал плечами.
— Что тут смешного? В наше время самоубийство в моде. Вот если бы фашисты окружили нас и мы бы расстреляли последние патроны, я бы тоже совершил самоубийство.
— А как? — спросил Саука.— Перекусил бы себе глотку?
— Не все ли равно! Можно со скалы броситься, можно кинжалом вскрыть вены. Но живым бы им в руки не дался, будьте спокойны. Они из нас сандвичи сделают.
— Ладно, довольно об этом. Давайте лучше споем.
— Анатолио, начинай! — сказал Саука. И я тихо запел:
Грозные тучи над нами сомкнулись, Мрак обступает со всех сторон...
Все, казалось, только этого и ждали. Размахивая в такт руками, Ян Церинь пел громче всех.
На битву, друзья, на последнюю битву! Слышите, пули свистят...
— Тише,— сказал я.— Ребят разбудишь.
— Пускай встают! — воскликнул Церинь.— Пускай готовятся к новым битвам.
И мы запели еще громче.
В феврале наступили необычные для Южной Испании холода. Правда, дни стояли ясные и сравнительно теплые, зато ночью температура опускалась ниже нуля, и оставшиеся после дождей лужи покрывались тонким слоем льда. В эту холодную, промозглую пору от зари
до зари сотни окрестных жителей — седые старики и желторотые мальчишки — рыли окопы на склонах ближайших высот. Из больших гранитных глыб складывали крытые огневые точки. Окопы были глубокие, в рост человека. Вечером из них, как муравьи, выползали согнувшиеся от усталости землекопы. Гуськом они спускались по склону горы в долину, чтобы там в покинутых крестьянских лачугах провести ночь, а утром снова чуть свет браться за кирку или лопату.
Сначала разрез в жирной глинистой почве напоминал пурпурный поясок, которым чья-то рука-невидимка не спеша перепоясывала чресла высот. Но постепенно окопы укрывались дерном, кустарником, и все труднее становилось их различать. Как только покончили с первой линией, принялись за вторую, на следующей цепи холмов. И так день за днем, неделя за неделей. Эти трудоемкие работы говорили о том, что республика готовится к упорной обороне в глубоком тылу. И только один вопрос оставался неясным: где взять оружие .для этих почти несокрушимых гранитных крепостей с крытыми переходами, узкими амбразурами. Даже на передовых не хватало оружия, к тому же немало пушек, пулеметов, простоявших в период дождей под открытым небом, отсырели, поржавели и были теперь ненадежны*
В один из теплых февральских дней к нам поднялся комиссар Попов. Было непривычно видеть его хмурым, усталым. Весь его вид говорил: случилось что-то недоброе. Присев на камень, он нервно катал между пальцами липкий листок и рассеянно глядел вдаль. Там, за синими горами, еще с утра грохотала артиллерийская канонада, и Борис спросил Попова, что это значит.
— Наши перешли в наступление,— безрадостно ответил Попов.
— Почему же мы молчим? — спросил я.
Попов посмотрел на меня спокойно, но унылым взглядом.
— Командир артиллерийского корпуса сегодня утром арестован.
— Как? Почему?
— Предательство,— сказал Попов.— Там стреляют не наши пушки. Фашистов. Мы наступаем без артиллерии. Она разбросана по всему фронту, а где нужна больше всего, там ее нет.
— Но ведь наступление можно было отложить, пока не сконцентрируют артиллерию! — сказал Борис.
— Артиллерию можно было сконцентрировать и раньше,— ответил Попов.— А наступление нельзя откладывать. Плохи наши дела, друзья. Теруэль сдан...
Это было уж слишком! Мы с Борисом молчали. Вдалеке громыхали пушки мятежников. Снова заговорил Попов:
— Это было задумано как ответная операция на захват Теруэля. Противник стянул туда большие силы. Вероятно, он попробует прорваться к морю. Чтобы отвлечь, распылить его силы, мы перешли в наступление здесь. Здесь одно из слабых мест в его обороне, отсюда рукой подать до португальской границы. И вот вам... Не хватает артиллерии. Но самое страшное — предательство. Противник заранее знал обо всем и потому приготовился. Подозрение пало на командира артиллерии и Мануэля Зоро.
— Мануэля Зоро? — воскликнул я.
— Да,— ответил Попов.— Они были друзьями с командиром артиллерии. Позавчера ночью Зоро исчез. Сначала решили, что он поехал за медикаментами, машины на месте не было. Потом оказалось, что он отправил ее в Альмадену, а сам перебрался ночью к фашистам. И уж, конечно, не с пустыми руками.
— Да, он повсюду совал свой нос',— сказал я, вспомнив события последних месяцев.
— Но у нас не было явных улик против него,— заметил Попов.— Да если бы и были... Командир артиллерии так благоволил к нему...
Меня мучила совесть. Я ведь знал Мануэля Зоро гораздо больше, чем кто бы то ни было, знал и молчал, боясь незаслуженно обидеть человека. Пораженческие настроения в эти трудные дни были нередки, и, конечно, не все, кто разделял их, были врагами республики. Но Мануэль Зоро оказался предателем. Видимо, он стал им не сразу. Падение Теруэля, возможно, было для него последней каплей, и он решил, что настало время спасать свою шкуру. Вполне возможно, Мануэль Зоро стоит сейчас на одном из наблюдательных пунктов мятежников и указывает врагу наши объекты. Какая мерзость!
Я пошел к комиссару и рассказал ему обо всем, что знал о Зоро.
— Товарищ Скулте, об этом нужно было рассказать раньше,— упрекнул меня Попов.
— Но у меня не было доказательств... К тому же
Зоро на каждом шагу козырял тем, что он испанец, а мы здесь иностранцы. Я боялся задеть чувства испанца.
— Чувства предателя! — воскликнул присутствовавший при разговоре Борис.
— Ты не прав, Борис! Нам всем было известно, что он человек неприятный, однако никто не считал его предателем.
— Ну что же, Анатолио,— сказал комиссар.— Теперь уже дела не поправить. История с Мануэлем Зоро — печальный урок для всех нас, и прежде всего для меня. Я сам должен был действовать решительней. Вы мне своевременно дали сигнал, а я все заботы взвалил на вас и Пендрика. По крайней мере, надо было сплавить Зоро с батареи. На большее мы не могли рассчиты-тывать, ведь он испанец. И вы правы, Анатолио, с испанцами мы должны быть очень осторожны. Мы приехали за тем, чтобы помочь им, а не за тем, чтобы судить их. Конечно, если перед нами явный враг, его следует обезвредить и передать испанским властям. Пускай сами разбираются. Словом, мы совершили непоправимую ошибку. А вам, товарищ Анатолио, придется взять на себя медпункт.
Я был ошеломлен.
— Мне? Но у меня ведь совсем не было практики! Товарищ комиссар...
— Никаких отговорок,— прервал меня Попов.— Вы сегодня же приступите к работе. Батарея уже готова к переезду на новые позиции. Как только стемнеет, мы выступаем туда,— продолжал он, кивнув на синеватые горы, где не смолкая гремела канонада.— Попробуем наверстать упущенное. Собирайте свои приборы, и спускаемся вниз. Там вас ожидает санитарная машина.
Я все еще пытался возражать, но Попов не слушал. Помогая укладывать оптику, он только добавил:
— И партийные дела приведите в порядок. При первой возможности примем вас в партию.
Взвалив на плечи стереотрубу, винтовку, топор и лопату, я с нелегким сердцем стал спускаться в долину. За долгие месяцы я полюбил эти крутые скаты гор, эти скалистые высоты, откуда открывались незабываемые виды на истерзанную в битвах Испанию. Внизу я чувствовал себя беспомощным червем, а там, на вершинах,— могучим горным орлом, под крыльями которого раскинулись ближние и дальние деревеньки, городки, реки, рощицы, одинокие лачуги. И теперь всю эту ширь и красоту я должен променять на затхлые комнаты с воплями и стонами раненых, на скальпель, застиранные бинты, насквозь пропахшие лекарствами, кровью и гноем. Но делать было нечего, и я спускался в долину, где под сенью каменного дуба меня ожидала санитарная машина...
Глава 11
У ЧЕРТОВЫХ ВОРОТ
Если на карте Испании соединить одной линией два городка Кордовской провинции — Саламеа-да-ла-Серену и Фуэнте Овехуну, то примерно посередине этой линии окажется небольшое, малоизвестное селенье Пераледа-де-Саусехо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52