— Очень жаль, что вы не взяли ее с собой.
— Я возьму ее в следующий раз,— серьезно ответил Дик.— Она вам понравится. Хотя наши женщины не всегда умеют ее оценить по достоинству.
Я дал Дику тумака в бок, чтобы не вздумал рассказывать о своей рыжеволосой Мэри. Он понял намек и сдержался.
— Где вы научились так хорошо говорить по-французски? — спросила хозяйка.
Дик спустил штанины, сел на стул и не без гордости произнес:
— Я говорю на шести языках. Если вам нужен учитель, позвоните мне.
— А как вам позвонить? — пристально глядя на Дика, спросила хозяйка.
Наш спутник на мгновение растерялся, потом сказал:
— Мадам, я забыл спросить в отеле номер телефона.
— Но ведь вы еще сюда приедете?
— Непременно,— ответил Дик, небрежно бросая деньги на стойку.— До скорого свиданья, мадам!
— До свиданья, мсье.
— Чудесная женщина! — восхищался Дик, когда мы вышли из бара.— Рыжеволосая Мэри, конечно, была красивее, зато эта милее.
— И лет на десять старше тебя,— заметил Борис.
— Не беда,— отозвался Дик.— В большой любви не смотрят на возраст.
В отель мы вернулись поздно. Ключ от комнаты Дик забыл отдать швейцару, когда мы уходили. И тем не менее, открыв дверь, мы, к немалому удивлению, обнаружили, что наши постели заняты. На кроватях спало по двое, а на красном плюшевом диване Дика храпел огромный негр.
— Как они здесь очутились? — удивился Дик.
— Наверное, через окно,— предположил я. Окно действительно было открыто.
— Надо их разбудить,— прошептал Борис.
— Я им сейчас покажу,— сказал Дик, поплевывая на свои огромные ладони, но я его остановил:
— Спокойствие, Дик. Может, нам отвели другую комнату. Пойдем узнаем.
Мы отправились к швейцару, но тот лишь пожал плечами.
— Ступайте к хозяйке,— посоветовал он, кивнув на соседнюю дверь.
Мы стучали довольно долго, прежде чем в дверях показалась заспанная хозяйка в ночной рубашке. Увидев нас, она смутилась и пошла надеть халат.
— Извините, что так получилось,— сказала она, снова появляясь в дверях.— Явилось четверо австрийцев и негр с Кубы. А у нас ни одного свободного места. Мы решили, что вы заночуете где-то в другом месте, было поздно... Как же теперь быть-то?
Хозяйка сняла трубку и позвонила в другой отель. Там оказались свободные места, и она сказала:
— Эту ночь вам придется спать в другом месте, тут недалеко. Моя Роза проводит вас.
Появилась Роза, девочка лет тринадцати. Она встала по стойке «смирно», вскинула правую руку и, сжав кулачок, по-испански приветствовала нас:
— 8а1ш1, сотрапегоз! 1
Соседний отель находился на той же улице, всего через пять домов. Он был большой и внушительный. Роза осталась с нами до тех пор, пока нам не отвели комнату. Эта комната была уютной и лучше обставлена.
— Товарищи, завтра ждем вас обратно,— серьезно, совсем как взрослая, сказала девочка и, снова встав по стойке «смирно», простилась по-испански:
— А$1:а 1а \Ыа, сотрапегоз!2
— А что это за люди, занявшие нашу комнату? — полюбопытствовал Дик.
— Такие же, как и вы,— ответила Роза.— Едут в Испанию сражаться с генералом Франко.
Вскинув кулачок правой руки, девочка повторила фронтовое приветствие. У нее это получалось просто и естественно, как у бывалого солдата. По всему было видно, что постояльцы в гостинице ее родителей не впервые занимают чужие постели и не впервые ей приходится провожать бездомных в соседний отель. Кажется, ей даже нравились эти ночные прогулки.
Окно нашей комнаты выходило в темный колодец
1 Здравствуйте, товарищи! (исп.)
2 До встречи, товарищи! (исп.)
двора. Я распахнул его. Вместе с прохладой снизу залетела к нам песня на немецком языке:
— Наши,— сказал Борис и тоже стал насвистывать какую-то старинную боевую песню.
Глава 18
В ЧУЖОМ ГОРОДЕ
Через несколько дней за мной зашла Маша. Она сказала, что подыскала не слишком дорогой отель на бульваре Сен-Жермен, недалеко от набережной Сены.
Это был старый, но довольно опрятный отель с рестораном и баром внизу. Мы вышли из допотопного, замысловатого лифта на пятом этаже и в конце коридора нашли оставленный для меня номер: две небольшие светлые комнаты с балконом и ванной. Окна и дверь балкона выходили на северо-запад, из них открывался чудесный вид на Лувр и холмы Монмартра с сиявшей в лучах солнца белой базиликой Сакре-Кёр.
Я решил, что Гите здесь должно понравиться, и потому раздумывал недолго. Обстановка, правда, была старомодная и несколько напоминала мою меблированную комнату в Риге. Обитые красным плюшем диван и кресла нещадно скрипели, а большой торшер с зеленоватым абажуром был похож на хромоногого инвалида. Стоило ступить по расшатанным половицам, и шкаф, украшенный обильной резьбой в стиле барокко, послушно кланялся и терся о цветастые обои. Когда Маша заметила хозяйке, что плата за комнаты чересчур высока, та ответила, что после Всемирной выставки ее можно будет немного убавить. Мне не хотелось, чтобы хозяйка с первого же дня взяла на подозрение мою платежеспособность, и потому я не стал торговаться, хотя цену она заломила действительно высокую. «Ничего,— утешал я себя,— приедет Гита, что-нибудь придумаем».
В тот же день я написал ей письмо и отправил его, как советовал Борис на имя подруги Сподры. Письмо вло-
1 Вперед, интербригада! Выше знамя солидарности! (нем.)
жил в двойной конверт с просьбою срочно передать Гите Юдиной.
Бросив письмо в почтовый ящик, сел в метро и поехал на Всемирную выставку. Бесчисленные павильоны скоро утомили меня, и я поднялся на Эйфелеву башню.
Это было незабываемое зрелище. Во все стороны, насколько хватал глаз, раскинулся огромный город, красуясь своими ансамблями, бульварами, парками, набе-реж 4ыми... В лабиринте улиц и домов я пытался отыскать отель, в котором Дик с Борисом теперь ожидали тайной отправки в Испанию. Как жаль, что и я не мог поехать вместе с ними! Я должен ждать Гиту в этом чужом, незнакомом мне городе, должен обосноваться в нем прочно и надолго. При этой мысли у меня защемило сердце. Не обольщаюсь ли я? Через месяц истекает срок моего фальшивого паспорта. Нужно будет его продлить. Но как это сделать? Его законный владелец давным-давно заявил в полицию об утере. Значит, об этом известно и консулу. Если я наберусь нахальства и явлюсь к нему, тот, конечно, паспорт отберет, и я останусь ни с чем. При первой проверке документов меня схватят и вышлют. Куда? В нацистскую Германию, в фашистскую Италию? Нет, только не это! В Швейцарию? Единственная надежда на Швейцарию, но кто же за меня там поручится? А Гита? Что будет с Гитой? Нет, лучше об этом пока не думать...
Спустившись на лифте с Эйфелевой башни, я покинул толчею Всемирной выставки и долго блуждал в метро, пока не выбрался у Северного вокзала. Мне хотелось разузнать, когда прибывают экспрессы из Берлина. Я решил выходить к поезду уже с завтрашнего дня. Кто знает, может, Гита приедет раньше. Во второй половине дня ко мне должны были прийти Борис и Дик — осмотреть мое новое жилье. На всякий случай условились, что они будут ждать меня в вестибюле. Однако, кроме швейцара, там никого не было. В ресторане я их тоже не нашел. Отправился в бар. Ну конечно, они сидели там, потягивая через соломинку апельсиновый сок. Перед Диком стоял неизменный стаканчик виски.
— Явился наш блудный сын! — на весь бар закричал Дик.
Мне тоже принесли апельсиновый сок.
— Устроился? — спросил Борис.
— Устроился, и притом чудесно. А вас не забраковал испанский комитет?
Дик громко рассмеялся, а Борис сказал не без гордости:
— Могли бы выехать сегодня, но по совету Маши решили отдохнуть немного после дороги, осмотреть Париж. Кроме того, из Латвии ожидается еще одна группа. Вместе с ними и поедем.
— Счастливые,— вздохнул я. Дика растрогал мой вздох.
— Не горюй, Малыш! — он почему-то упорно звал меня Малышом.— Скоро к тебе приедет жена, и ты будешь счастливее нас.
— Отнес свой телефон хозяйке бара? — спросил я Дика, желая переменить тему разговора.— Ты ведь ей обещал.
— Мало ли что обещал. Но, может, еще отнесу. Дик на ветер слов не бросает. Она все-таки чудесная женщина, правда?
— Чудесная старая дама,— поправил Борис.— Если у тебя нет лучше, и она сойдет.
— А у тебя что, есть лучше?
— У него настоящая красавица, к тому же поэтесса,— не выдержал я.
— Поэтесса! — воскликнул Дик.— А где же она, твоя поэтесса?
— Не болтай чепухи,— набросился на меня Борис. Потом повернулся к Дику: — Она простая фабричная девочка. Недавно написал ей.
— Покажи фотографию,— сказал я.
Борис достал из бумажника фотографию Сподры. Дик выхватил ее из рук, посмотрел и воскликнул:
— О да, красавица! А что означает имя Сподра?
— Это значит — яркая, сияющая, чистая,— пояснил я.
Борис, довольный, улыбался. Я достал из кармана фотографию Гиты и протянул ее Дику:
— Чья лучше?
Дик недолго колебался.
— Твоя слишком грустная, мне такие не нравятся.
— Так это фотограф виноват,— возразил я. Но Дика трудно было переубедить.
— Нет, Малыш, она сама во всем виновата. Губы у нее грустные, глаза грустные, лоб грустный. Шотландцы любят веселых. Земля у нас мрачная, небо мрачное, жизнь тоже мрачная. И если у тебя еще жена дома мрачная, пиши пропало.
Я отнял у Дика фотографию.
— Ничего ты не смыслишь в женщинах. Пойдем-ка лучше, покажу вам свои апартаменты.
У лифта стояло множество иностранцев, и мы отправились пешком на пятый этаж. Дик поднимался с трудом, его мучила одышка.
— Ты повыше не мог снять? — возмущался он.— Я бы на твоем месте вообще устроился на Эйфелевой башне. По крайней мере, там есть ресторан, и твоей жене не пришлось бы бегать вниз и вверх за продуктами.
В самом деле, как я не подумал об этом! Ведь скоро прибавится маленький Анатол. Тесная кабина лифта в этом старом отеле вечно занята. Я буду работать или учиться, и мне-то придется всего раз или два в день спускаться и подниматься по лестнице. А Гите — множество раз. Но теперь было поздно об этом думать. Деньги уплачены, адрес послан Гите. Оставалось терпеливо ждать ее приезда. Поскорей бы она приезжала! Уедут Борис и Дик, я совсем один в этом огромном и чужом мне городе...
Комнаты понравились моим друзьям.
— Один вид чего стоит! — воскликнул Борис, выходя на балкон.— До Монмартра рукой подать. Набережная Сены, Лувр... Здесь чудесно, Анатол. Ты письмо отправил?
— Сегодня.
— Получит дней через пять. Дня три-четыре займет дорога. Можешь выходить встречать через неделю, не раньше.
— Я уже завтра пойду встречать.
— Что ты бесишься? Только мучаешь себя понапрасну. Смотри на жизнь проще, спокойней.
— Не все одинаковы.
— Учись у Дика.
— Что ты сказал? — встрепенулся Дик. Борис усмехнулся.
— Говорю, что ты забыл свою даму из бара.
— Пошли, ребята! — вскочив с дивана, воскликнул Дик.— Она мне нравится, эта перезрелая француженка.
— А ей нравится твой нос,— сказал я.— Как видишь, Дик, вкусы бывают разные. Рыжеволосая Мэри забраковала тебя, а мадам ты пришелся по вкусу. Ты забраковал мои комнаты, а Гите они понравятся.
Дик схватил меня за уши.
— Вот как она будет благодарить тебя!
Мы вышли на улицу в прекрасном настроении. Солнце уже скрылось за крышами домов и миллионами печных труб. В каменных руслах улиц бурлила жизнь. Бульваром Сен-Жермен мы добрались до моста Согласия и вышли к набережной Сены, где страстно целовалась парочка влюбленных.
— Это меня возбуждает! — воскликнул Дик, уплетая купленный по дороге кренделек.— Всякий раз, когда я вижу вот такую влюбленную парочку, кажется, сам сатана мне шепчет на ухо: «А что же ты теряешься, Дик, что стоишь, как кол среди двора? Распусти листву, позволь и ты какой-нибудь сладкогласной пташке присесть на твою веточку с ужасной бородавкой на конце».
Мы посмеялись.
— Смейтесь, ребята, смейтесь! Я свои недостатки знаю. Еще в детстве зеркало дало мне понять, что ангелочком я не буду. И с тех пор всю жизнь меня мучает зависть к тем, кто своей внешностью способен вскружить голову женщине...
Голос Дика дрогнул, и мне стало жаль парня.
— Не расстраивайся, Дик,— попытался я утешить его.— Нос в любви не самое главное.
— Отлично сказано! Да вот беда, большинство женщин не понимают этого. Ну ладно, я ведь пошутил. С детства обожаю шутки. Пендрик был прав. Пошел бы я в клоуны, имел бы успех. Признаться, я и сам об этом подумывал в свое время.
— Ну и что ж?
— Когда был маленький, мне нравились клоуны. В цирке живот надрывал от смеха. А теперь мне их жалко. Над чем люди смеются? Над размалеванным уродством, над человеком, с которым на арене обращаются хуже, чем с собакой... Разве это смешно? Задумался я над этим, и с той поры в цирк ни ногой. А если кто-нибудь надо мной смеется, я смеюсь вместе с ним. Как клоун. А что мне, друзья, остается? Плакать? Носовых платков не напасешься. Особенно на мой-то нос...
— Правильно, Дик, не обращай внимания,— серьезно сказал Борис.
К Дику вернулось его обычное настроение. Он подбежал к мальчуганам, сидевшим у Сены с удочками в руках.
— Рыба! Рыба! — закричал Дик, показывая куда-то на середину реки.— Кит!
Мальчуганы всполошились. Воспользовавшись заминкой, Дик схватил чью-то удочку, достал из кармана витой кренделек и нацепил его на крючок.
— Где кит? Где? Дядя, где? — наперебой кричали рыболовы. Дик вскинул удочку с крендельком, будто только что вытащил ее из воды, и крикнул:
— Вот он, вот! Я поймал!
Ребятишки со смехом окружили Дика. Самый маленький, вытянув ручонку, пытался схватить необычный улов.
— Это мой. Моя удочка — мой и крендель! — кричал он.
Широким жестом Дик протянул ему кренделек.
— Бери и кушай на здоровье. А я и не знал, что в этой реке и крендели водятся.
— Дядя, а ты видел настоящего кита? — спросил кто-то.
— Даже не раз. Однажды у берегов Англии кит проглотил лодку вместе с рыбаками. Они жили у него в брюхе до тех пор, пока не искромсали кита своими ножами, не изжарили и не съели всего без остатка. Потом благополучно выбрались на берег. Оказалось, что, сидя в китовом брюхе, они совершили кругосветное путешествие.
Ребята слушали затаив дыхание.
— А кит большой был? — спросил кто-то.
— Громадный! — воскликнул Дик.— Хвост как Эй-фелева башня, пасть пошире Сены, а каждый зуб величиной с обелиск на площади Согласия.
— И рыбаки всего съели? — уминая кренделек, спросил самый маленький.— А где же они взяли огонь, чтобы поджарить мясо?
— У них были с собой спички,— не моргнув глазом, ответил Дик.— Рыбаки сложили из спичек большой костер, жарили мясо, ели и плыли себе.
Малыш поверил, а ребята постарше рассмеялись и стали расходиться.
— Дик,— сказал Борис,— почему ты не пишешь сказок?
— Да разве можно описать все, что приходит в голову? Где же я возьму столько чернил и бумаги? Мой отец поскладнее меня рассказывал, а вот взял и утонул со всеми своими сказками. Вот уж было что послушать! Ни в одной книжке такого не прочтешь!
Мы зашли в знакомый нам бар и сели за столик. Но за стойкой стояла другая женщина.
— Тебе, Дик, в самом деле не везет,— сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня.
— Я же говорил... А в конце концов не все ли равно, кто подаст нам кофе? Лишь бы кофе был хорош.
Я пошел провожать Бориса и Дика. В отеле нас ожидала Маша. Она принесла пригласительные билеты на вечер организованный Комитетом защиты республиканской Испании.
— Мы можем опоздать,— сказала она.— Идемте скорее!
Мы поймали такси и понеслись на Зимний велодром. У входа собирали пожертвования. Митинг уже начался, а люди все прибывали, и все вносили деньги в фонд республики. Мы дали несколько больше, чем позволяли нам наши скромные возможности. Дик пожертвовал львиную долю своего капитала. Маша обеспокоилась.
— Ты, наверное, отдал все свои деньги!
— Это мне товарищи собрали на дорогу,— ответил Дик.
Зал был переполнен.
— В зале тридцать тысяч мест,— сказала Маша. Нам пришлось забраться на самый верх, но и там свободных мест не оказалось.
Огромный зал притих. Лишь кое-где шелестели газеты — ими обмахивались, чтобы хоть немного разогнать духоту. На возвышение поднялся мужчина в светлой рубашке с открытым воротом. Говорил он просто, без обычных ораторских жестов и модуляций голоса. Он призывал всех честных людей помочь Испании в ее борьбе против фашизма.
— Морис Торез,— прошептала Маша.
Борис стоял не шелохнувшись, а Дик то и дело поднимался на цыпочки, чтобы лучше видеть, вытягивал шею.
Оратор закончил выступление. Многотысячная аудитория ожила. Раздались бурные аплодисменты, крики: «Долой фашизм!», «Они не пройдут!», «Да здравствует Испания!». Все эти разрозненные выкрики постепенно затихали и тонули в одном-едином, который подхватил и скандировал весь зал: «Единый фронт! Единый фронт! Оружие Испании!»
Над головами вырос целый лес сжатых кулаков. Огромный кулак Бориса почти касался крыши велодрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Я возьму ее в следующий раз,— серьезно ответил Дик.— Она вам понравится. Хотя наши женщины не всегда умеют ее оценить по достоинству.
Я дал Дику тумака в бок, чтобы не вздумал рассказывать о своей рыжеволосой Мэри. Он понял намек и сдержался.
— Где вы научились так хорошо говорить по-французски? — спросила хозяйка.
Дик спустил штанины, сел на стул и не без гордости произнес:
— Я говорю на шести языках. Если вам нужен учитель, позвоните мне.
— А как вам позвонить? — пристально глядя на Дика, спросила хозяйка.
Наш спутник на мгновение растерялся, потом сказал:
— Мадам, я забыл спросить в отеле номер телефона.
— Но ведь вы еще сюда приедете?
— Непременно,— ответил Дик, небрежно бросая деньги на стойку.— До скорого свиданья, мадам!
— До свиданья, мсье.
— Чудесная женщина! — восхищался Дик, когда мы вышли из бара.— Рыжеволосая Мэри, конечно, была красивее, зато эта милее.
— И лет на десять старше тебя,— заметил Борис.
— Не беда,— отозвался Дик.— В большой любви не смотрят на возраст.
В отель мы вернулись поздно. Ключ от комнаты Дик забыл отдать швейцару, когда мы уходили. И тем не менее, открыв дверь, мы, к немалому удивлению, обнаружили, что наши постели заняты. На кроватях спало по двое, а на красном плюшевом диване Дика храпел огромный негр.
— Как они здесь очутились? — удивился Дик.
— Наверное, через окно,— предположил я. Окно действительно было открыто.
— Надо их разбудить,— прошептал Борис.
— Я им сейчас покажу,— сказал Дик, поплевывая на свои огромные ладони, но я его остановил:
— Спокойствие, Дик. Может, нам отвели другую комнату. Пойдем узнаем.
Мы отправились к швейцару, но тот лишь пожал плечами.
— Ступайте к хозяйке,— посоветовал он, кивнув на соседнюю дверь.
Мы стучали довольно долго, прежде чем в дверях показалась заспанная хозяйка в ночной рубашке. Увидев нас, она смутилась и пошла надеть халат.
— Извините, что так получилось,— сказала она, снова появляясь в дверях.— Явилось четверо австрийцев и негр с Кубы. А у нас ни одного свободного места. Мы решили, что вы заночуете где-то в другом месте, было поздно... Как же теперь быть-то?
Хозяйка сняла трубку и позвонила в другой отель. Там оказались свободные места, и она сказала:
— Эту ночь вам придется спать в другом месте, тут недалеко. Моя Роза проводит вас.
Появилась Роза, девочка лет тринадцати. Она встала по стойке «смирно», вскинула правую руку и, сжав кулачок, по-испански приветствовала нас:
— 8а1ш1, сотрапегоз! 1
Соседний отель находился на той же улице, всего через пять домов. Он был большой и внушительный. Роза осталась с нами до тех пор, пока нам не отвели комнату. Эта комната была уютной и лучше обставлена.
— Товарищи, завтра ждем вас обратно,— серьезно, совсем как взрослая, сказала девочка и, снова встав по стойке «смирно», простилась по-испански:
— А$1:а 1а \Ыа, сотрапегоз!2
— А что это за люди, занявшие нашу комнату? — полюбопытствовал Дик.
— Такие же, как и вы,— ответила Роза.— Едут в Испанию сражаться с генералом Франко.
Вскинув кулачок правой руки, девочка повторила фронтовое приветствие. У нее это получалось просто и естественно, как у бывалого солдата. По всему было видно, что постояльцы в гостинице ее родителей не впервые занимают чужие постели и не впервые ей приходится провожать бездомных в соседний отель. Кажется, ей даже нравились эти ночные прогулки.
Окно нашей комнаты выходило в темный колодец
1 Здравствуйте, товарищи! (исп.)
2 До встречи, товарищи! (исп.)
двора. Я распахнул его. Вместе с прохладой снизу залетела к нам песня на немецком языке:
— Наши,— сказал Борис и тоже стал насвистывать какую-то старинную боевую песню.
Глава 18
В ЧУЖОМ ГОРОДЕ
Через несколько дней за мной зашла Маша. Она сказала, что подыскала не слишком дорогой отель на бульваре Сен-Жермен, недалеко от набережной Сены.
Это был старый, но довольно опрятный отель с рестораном и баром внизу. Мы вышли из допотопного, замысловатого лифта на пятом этаже и в конце коридора нашли оставленный для меня номер: две небольшие светлые комнаты с балконом и ванной. Окна и дверь балкона выходили на северо-запад, из них открывался чудесный вид на Лувр и холмы Монмартра с сиявшей в лучах солнца белой базиликой Сакре-Кёр.
Я решил, что Гите здесь должно понравиться, и потому раздумывал недолго. Обстановка, правда, была старомодная и несколько напоминала мою меблированную комнату в Риге. Обитые красным плюшем диван и кресла нещадно скрипели, а большой торшер с зеленоватым абажуром был похож на хромоногого инвалида. Стоило ступить по расшатанным половицам, и шкаф, украшенный обильной резьбой в стиле барокко, послушно кланялся и терся о цветастые обои. Когда Маша заметила хозяйке, что плата за комнаты чересчур высока, та ответила, что после Всемирной выставки ее можно будет немного убавить. Мне не хотелось, чтобы хозяйка с первого же дня взяла на подозрение мою платежеспособность, и потому я не стал торговаться, хотя цену она заломила действительно высокую. «Ничего,— утешал я себя,— приедет Гита, что-нибудь придумаем».
В тот же день я написал ей письмо и отправил его, как советовал Борис на имя подруги Сподры. Письмо вло-
1 Вперед, интербригада! Выше знамя солидарности! (нем.)
жил в двойной конверт с просьбою срочно передать Гите Юдиной.
Бросив письмо в почтовый ящик, сел в метро и поехал на Всемирную выставку. Бесчисленные павильоны скоро утомили меня, и я поднялся на Эйфелеву башню.
Это было незабываемое зрелище. Во все стороны, насколько хватал глаз, раскинулся огромный город, красуясь своими ансамблями, бульварами, парками, набе-реж 4ыми... В лабиринте улиц и домов я пытался отыскать отель, в котором Дик с Борисом теперь ожидали тайной отправки в Испанию. Как жаль, что и я не мог поехать вместе с ними! Я должен ждать Гиту в этом чужом, незнакомом мне городе, должен обосноваться в нем прочно и надолго. При этой мысли у меня защемило сердце. Не обольщаюсь ли я? Через месяц истекает срок моего фальшивого паспорта. Нужно будет его продлить. Но как это сделать? Его законный владелец давным-давно заявил в полицию об утере. Значит, об этом известно и консулу. Если я наберусь нахальства и явлюсь к нему, тот, конечно, паспорт отберет, и я останусь ни с чем. При первой проверке документов меня схватят и вышлют. Куда? В нацистскую Германию, в фашистскую Италию? Нет, только не это! В Швейцарию? Единственная надежда на Швейцарию, но кто же за меня там поручится? А Гита? Что будет с Гитой? Нет, лучше об этом пока не думать...
Спустившись на лифте с Эйфелевой башни, я покинул толчею Всемирной выставки и долго блуждал в метро, пока не выбрался у Северного вокзала. Мне хотелось разузнать, когда прибывают экспрессы из Берлина. Я решил выходить к поезду уже с завтрашнего дня. Кто знает, может, Гита приедет раньше. Во второй половине дня ко мне должны были прийти Борис и Дик — осмотреть мое новое жилье. На всякий случай условились, что они будут ждать меня в вестибюле. Однако, кроме швейцара, там никого не было. В ресторане я их тоже не нашел. Отправился в бар. Ну конечно, они сидели там, потягивая через соломинку апельсиновый сок. Перед Диком стоял неизменный стаканчик виски.
— Явился наш блудный сын! — на весь бар закричал Дик.
Мне тоже принесли апельсиновый сок.
— Устроился? — спросил Борис.
— Устроился, и притом чудесно. А вас не забраковал испанский комитет?
Дик громко рассмеялся, а Борис сказал не без гордости:
— Могли бы выехать сегодня, но по совету Маши решили отдохнуть немного после дороги, осмотреть Париж. Кроме того, из Латвии ожидается еще одна группа. Вместе с ними и поедем.
— Счастливые,— вздохнул я. Дика растрогал мой вздох.
— Не горюй, Малыш! — он почему-то упорно звал меня Малышом.— Скоро к тебе приедет жена, и ты будешь счастливее нас.
— Отнес свой телефон хозяйке бара? — спросил я Дика, желая переменить тему разговора.— Ты ведь ей обещал.
— Мало ли что обещал. Но, может, еще отнесу. Дик на ветер слов не бросает. Она все-таки чудесная женщина, правда?
— Чудесная старая дама,— поправил Борис.— Если у тебя нет лучше, и она сойдет.
— А у тебя что, есть лучше?
— У него настоящая красавица, к тому же поэтесса,— не выдержал я.
— Поэтесса! — воскликнул Дик.— А где же она, твоя поэтесса?
— Не болтай чепухи,— набросился на меня Борис. Потом повернулся к Дику: — Она простая фабричная девочка. Недавно написал ей.
— Покажи фотографию,— сказал я.
Борис достал из бумажника фотографию Сподры. Дик выхватил ее из рук, посмотрел и воскликнул:
— О да, красавица! А что означает имя Сподра?
— Это значит — яркая, сияющая, чистая,— пояснил я.
Борис, довольный, улыбался. Я достал из кармана фотографию Гиты и протянул ее Дику:
— Чья лучше?
Дик недолго колебался.
— Твоя слишком грустная, мне такие не нравятся.
— Так это фотограф виноват,— возразил я. Но Дика трудно было переубедить.
— Нет, Малыш, она сама во всем виновата. Губы у нее грустные, глаза грустные, лоб грустный. Шотландцы любят веселых. Земля у нас мрачная, небо мрачное, жизнь тоже мрачная. И если у тебя еще жена дома мрачная, пиши пропало.
Я отнял у Дика фотографию.
— Ничего ты не смыслишь в женщинах. Пойдем-ка лучше, покажу вам свои апартаменты.
У лифта стояло множество иностранцев, и мы отправились пешком на пятый этаж. Дик поднимался с трудом, его мучила одышка.
— Ты повыше не мог снять? — возмущался он.— Я бы на твоем месте вообще устроился на Эйфелевой башне. По крайней мере, там есть ресторан, и твоей жене не пришлось бы бегать вниз и вверх за продуктами.
В самом деле, как я не подумал об этом! Ведь скоро прибавится маленький Анатол. Тесная кабина лифта в этом старом отеле вечно занята. Я буду работать или учиться, и мне-то придется всего раз или два в день спускаться и подниматься по лестнице. А Гите — множество раз. Но теперь было поздно об этом думать. Деньги уплачены, адрес послан Гите. Оставалось терпеливо ждать ее приезда. Поскорей бы она приезжала! Уедут Борис и Дик, я совсем один в этом огромном и чужом мне городе...
Комнаты понравились моим друзьям.
— Один вид чего стоит! — воскликнул Борис, выходя на балкон.— До Монмартра рукой подать. Набережная Сены, Лувр... Здесь чудесно, Анатол. Ты письмо отправил?
— Сегодня.
— Получит дней через пять. Дня три-четыре займет дорога. Можешь выходить встречать через неделю, не раньше.
— Я уже завтра пойду встречать.
— Что ты бесишься? Только мучаешь себя понапрасну. Смотри на жизнь проще, спокойней.
— Не все одинаковы.
— Учись у Дика.
— Что ты сказал? — встрепенулся Дик. Борис усмехнулся.
— Говорю, что ты забыл свою даму из бара.
— Пошли, ребята! — вскочив с дивана, воскликнул Дик.— Она мне нравится, эта перезрелая француженка.
— А ей нравится твой нос,— сказал я.— Как видишь, Дик, вкусы бывают разные. Рыжеволосая Мэри забраковала тебя, а мадам ты пришелся по вкусу. Ты забраковал мои комнаты, а Гите они понравятся.
Дик схватил меня за уши.
— Вот как она будет благодарить тебя!
Мы вышли на улицу в прекрасном настроении. Солнце уже скрылось за крышами домов и миллионами печных труб. В каменных руслах улиц бурлила жизнь. Бульваром Сен-Жермен мы добрались до моста Согласия и вышли к набережной Сены, где страстно целовалась парочка влюбленных.
— Это меня возбуждает! — воскликнул Дик, уплетая купленный по дороге кренделек.— Всякий раз, когда я вижу вот такую влюбленную парочку, кажется, сам сатана мне шепчет на ухо: «А что же ты теряешься, Дик, что стоишь, как кол среди двора? Распусти листву, позволь и ты какой-нибудь сладкогласной пташке присесть на твою веточку с ужасной бородавкой на конце».
Мы посмеялись.
— Смейтесь, ребята, смейтесь! Я свои недостатки знаю. Еще в детстве зеркало дало мне понять, что ангелочком я не буду. И с тех пор всю жизнь меня мучает зависть к тем, кто своей внешностью способен вскружить голову женщине...
Голос Дика дрогнул, и мне стало жаль парня.
— Не расстраивайся, Дик,— попытался я утешить его.— Нос в любви не самое главное.
— Отлично сказано! Да вот беда, большинство женщин не понимают этого. Ну ладно, я ведь пошутил. С детства обожаю шутки. Пендрик был прав. Пошел бы я в клоуны, имел бы успех. Признаться, я и сам об этом подумывал в свое время.
— Ну и что ж?
— Когда был маленький, мне нравились клоуны. В цирке живот надрывал от смеха. А теперь мне их жалко. Над чем люди смеются? Над размалеванным уродством, над человеком, с которым на арене обращаются хуже, чем с собакой... Разве это смешно? Задумался я над этим, и с той поры в цирк ни ногой. А если кто-нибудь надо мной смеется, я смеюсь вместе с ним. Как клоун. А что мне, друзья, остается? Плакать? Носовых платков не напасешься. Особенно на мой-то нос...
— Правильно, Дик, не обращай внимания,— серьезно сказал Борис.
К Дику вернулось его обычное настроение. Он подбежал к мальчуганам, сидевшим у Сены с удочками в руках.
— Рыба! Рыба! — закричал Дик, показывая куда-то на середину реки.— Кит!
Мальчуганы всполошились. Воспользовавшись заминкой, Дик схватил чью-то удочку, достал из кармана витой кренделек и нацепил его на крючок.
— Где кит? Где? Дядя, где? — наперебой кричали рыболовы. Дик вскинул удочку с крендельком, будто только что вытащил ее из воды, и крикнул:
— Вот он, вот! Я поймал!
Ребятишки со смехом окружили Дика. Самый маленький, вытянув ручонку, пытался схватить необычный улов.
— Это мой. Моя удочка — мой и крендель! — кричал он.
Широким жестом Дик протянул ему кренделек.
— Бери и кушай на здоровье. А я и не знал, что в этой реке и крендели водятся.
— Дядя, а ты видел настоящего кита? — спросил кто-то.
— Даже не раз. Однажды у берегов Англии кит проглотил лодку вместе с рыбаками. Они жили у него в брюхе до тех пор, пока не искромсали кита своими ножами, не изжарили и не съели всего без остатка. Потом благополучно выбрались на берег. Оказалось, что, сидя в китовом брюхе, они совершили кругосветное путешествие.
Ребята слушали затаив дыхание.
— А кит большой был? — спросил кто-то.
— Громадный! — воскликнул Дик.— Хвост как Эй-фелева башня, пасть пошире Сены, а каждый зуб величиной с обелиск на площади Согласия.
— И рыбаки всего съели? — уминая кренделек, спросил самый маленький.— А где же они взяли огонь, чтобы поджарить мясо?
— У них были с собой спички,— не моргнув глазом, ответил Дик.— Рыбаки сложили из спичек большой костер, жарили мясо, ели и плыли себе.
Малыш поверил, а ребята постарше рассмеялись и стали расходиться.
— Дик,— сказал Борис,— почему ты не пишешь сказок?
— Да разве можно описать все, что приходит в голову? Где же я возьму столько чернил и бумаги? Мой отец поскладнее меня рассказывал, а вот взял и утонул со всеми своими сказками. Вот уж было что послушать! Ни в одной книжке такого не прочтешь!
Мы зашли в знакомый нам бар и сели за столик. Но за стойкой стояла другая женщина.
— Тебе, Дик, в самом деле не везет,— сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня.
— Я же говорил... А в конце концов не все ли равно, кто подаст нам кофе? Лишь бы кофе был хорош.
Я пошел провожать Бориса и Дика. В отеле нас ожидала Маша. Она принесла пригласительные билеты на вечер организованный Комитетом защиты республиканской Испании.
— Мы можем опоздать,— сказала она.— Идемте скорее!
Мы поймали такси и понеслись на Зимний велодром. У входа собирали пожертвования. Митинг уже начался, а люди все прибывали, и все вносили деньги в фонд республики. Мы дали несколько больше, чем позволяли нам наши скромные возможности. Дик пожертвовал львиную долю своего капитала. Маша обеспокоилась.
— Ты, наверное, отдал все свои деньги!
— Это мне товарищи собрали на дорогу,— ответил Дик.
Зал был переполнен.
— В зале тридцать тысяч мест,— сказала Маша. Нам пришлось забраться на самый верх, но и там свободных мест не оказалось.
Огромный зал притих. Лишь кое-где шелестели газеты — ими обмахивались, чтобы хоть немного разогнать духоту. На возвышение поднялся мужчина в светлой рубашке с открытым воротом. Говорил он просто, без обычных ораторских жестов и модуляций голоса. Он призывал всех честных людей помочь Испании в ее борьбе против фашизма.
— Морис Торез,— прошептала Маша.
Борис стоял не шелохнувшись, а Дик то и дело поднимался на цыпочки, чтобы лучше видеть, вытягивал шею.
Оратор закончил выступление. Многотысячная аудитория ожила. Раздались бурные аплодисменты, крики: «Долой фашизм!», «Они не пройдут!», «Да здравствует Испания!». Все эти разрозненные выкрики постепенно затихали и тонули в одном-едином, который подхватил и скандировал весь зал: «Единый фронт! Единый фронт! Оружие Испании!»
Над головами вырос целый лес сжатых кулаков. Огромный кулак Бориса почти касался крыши велодрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52