Выбрав свободную минутку, бежала к ней и, забившись куда-нибудь в уголок, шептала взволнованно:
— Не возвернется он, Ксюш, не возвернется, сестрица. Что я ему, седая старуха? К дочкам поедет, к законной своей. Видать, уже поехал.
— Не наговаривай па себя,— отвечала Ксюша.— Какая ты старуха? На год моложе его. А седина тебе идет, ей-богу, идет. Да ты красивая, Наталка! Обещал, значит, вернется, не такой он человек, чтобы обманывать.
— Правда, Ксюш, не такой,— оживала Наталья и прикрывала платком седые волосы.— Это ж такой человек... это ж... прямо сказать не могу!
— Ну вот. А ты сомневаешься.
— Две недели письма не было... Боюсь, поехал к своей.
— А откуда последнее прислал?
— Да оттуда, из-за границы.
Ксюша улыбалась своей скупой, грустной улыбкой и успокаивала:
— Чего ж ты боишься? Служит, значит, вернется, На-тальюшка. Любит он тебя, ей-богу, любит.
От этих слов Наталья стыдливо прятала глаза и чувствовала, как от счастливого волнения кровь приливает к щекам.
В семье Лапицких также ждали возвращения Левен-кова.
Еще в сорок четвертом он писал, что служит в одной части с Савелием, видел его гибель и сам похоронил после боя. Антип Никанорович и Ксюша верили в возвращение Левенкова в Метелицу и вселяли эту веру в Наталью.
Пришел Левенков в первых числах августа.
Наталья в это утро была на дальнем от станционного шляха поле и не знала о возвращении Левенкова. Сообщил ей об этом Артемка.
— Тетка Наталья! Тетка Наталья!—закричал он еще издали,— Дядька Сергей возвернулся! У нас он!
В первую минуту она невесть чего перепугалась и растерянно стояла среди поля, не в состоянии сдвинуться с места. Как возвернулся? Ну да, вернулся, как все. Но почему у Лапицких? Да потому что где же ему еще быть? Ведь хата ее сгорела, и живет она теперь в небольшой времянке, почти курятнике. Вот дура баба... В следующую минуту Наталья уже торопилась в деревню, а Артемка, еле поспевая за ней, пояснял:
— Командир он, тетка Наталья. Девять звездочек: тут четыре, тут четыре и тут одна,— указывал он на плечи и на свой загорелый лоб.— Как у папки на фотокарточке, только у папки пять было.
— Ага, Артемка, ага... Офицер он, капитан. Как он?
— Что — как? — Ну, на вид?
— Обыкновенно,— ответил Артемка разочарованно, будто хотел сказать: при чем тут вид, когда разговор идет о звездочках?
— Он с дедом?
— Не, один. Дед с дядькой Тимофеем пошел.
— Ага, ну да, консшно... — И она прибавила шагу.
Левенков поджидал во дворе. И опять Наталья растерялась, не зная, что делать: то ли кинуться на шею, то ли руку протянуть. Так и стояла у калитки, пока Левенков сам не обнял ее.
Сколько раз она представляла эту встречу, давала себе слово не расплакаться, потому как неловко, по деревенским понятиям, пускать слезу незаконной жене, а получилось совсем наоборот.
— Ну, что ты, Наталья, перестань,— смущенно бормотал Левенков у нее под ухом.
Наталья вытерла слезы и застыдилась глядевшего на них Артемки.
— Передай мамке и деду, мы вечером наведаемся. Пойдемте, Сергей Николаевич. С дороги, видать, голодные...
— Что же ты меня на «вы»?—удивился Левенков.
— Прости,— смутилась она.— Это я так... сама не знаю, чего вдруг...
Приведя Левенкова к себе домой, Наталья наконец поверила, что он вернулся к ней и с ней останется.
Как дорогого гостя встретили Левенкова Лапицкие. Впятером они сидели за столом в саду, под окном трех-.
стена. Прося, видно, уходилась за день в поле и вместе с детьми отправилась спать. На подоконнике стояла лампа, бледно освещая стол и ближайшую яблоню. Дневной ветер угомонился, стояла тишина, только чуть слышно шепелявила листва, да что-то шуршало в пересохшем огуречнике на грядках. Вверху перемигивались яркие звезды, но с освещенного лампой пятачка ночь в саду казалась черным занавесом, будто они сидели не за столом возле хаты, а на дне глубокого колодца. Наталья с Ксюшей примостились у стенки, Тимофей и Левенков — напротив, на свету, дед Антип— в голове стола.
Зная, что ее лица не видно в тени, Наталья не сводила глаз со своего Сергея Николаевича и, счастливая, прижималась к покатому Ксюшиному плечу. Рядом с Ксюшей было неловко за свою улыбку, за взволнованный шепот, за нечаянный смех, как будто выставлялась перед ее горем, по с собой она ничего не могла поделать — радость так и прорывалась наружу: радость за себя, за найденное наконец счастье, радость за Левенкова, за то, как он складно и умно говорит, за то, что в семье Лапицкнх стал близким человеком, завоевал дружбу Тимофея и деда Антипа. Ей было хорошо известно, как нелегко добиться дружбы такого человека, как Тимофей, не говоря уже об Антипе: не те мужики, что с каждым полезут целоваться. И хотя Наталье было неловко перед Ксюшей и она сдерживала свою радость, но делала это неохотно. Теперь ей надо было, чтобы и другие радовались вместе с нею.
Левенков держал себя перед Ксюшей как виноватый. Весь вечер взгляд его сторонился Ксюши, и речь постоянно сбивалась, когда рассказывал о Савелии. И Наталья переживала за него.
Левенков рассказал, как в июле сорок четвертого к ним в часть перевели Савелия, как они познакомились и быстро сдружились, а потом, ровно через четыре месяца, он его похоронил. Что перевели из штрафного, умолчал.
— Обидно погиб Савелий. Шальная пуля... — Левенков хрустнул пальцами и уперся взглядом в свои руки.— Под Варшавой было, польскую деревню брали... Орудия выкатили на самую околицу, чтобы в упор бить. Сначала его ранило в ногу. Рана легкая — месяц госпиталя, не больше. А когда санитары стали относить в безопасное место, шальной пулей... прямо на носилках. Санитары и не заметили — когда, потом уже спохватились.
- Смерть—дура,—протяжно сказал дед Антип,—Ей все одно, кого и как. Нет бы выбирала. Тут у нас один возвернулся, Захар Довбня. Ты его, видать, не знаешь...— Он пробормотал еще что-то себе под нос и умолк.
— Могилка осталась? — спросил Тимофей.
— Осталась. Да. В братской могиле его... на станции Домбровизна. Вам сообщили адрес захоронения?
— Он как, сразу?.. — спросил Тимофей и осекся, видать поняв, что об этом в присутствии Ксюши спрашивать не следовало.
— Да-да, сразу,— ответил Левенков поспешно.— Прямо на носилках, тихо, санитары даже не заметили...
При вопросе Тимофея Наталья испуганно и жалостливо прижалась к Ксюше, но Левенков- утаил правду о смерти Савелия, и она, благодарная ему за эту ложь, успокоилась. Ей он говорил, что вторично Савелия ранило в живот, и умер он только на другой день в страшных мучениях.
Говорил дед Антип, Тимофей, и только Ксюша ни о чем не спрашивала,— как поняла Наталья, боялась расплакаться.
Постепенно разговор перешел па житейские темы, и голос у Лсвенкова выровнялся, лицо оживилось. Видно было, как нелегко ему говорить о Савелии при Ксюше.
— Оставайся у нас, мужики во как потребны! — говорил дед Антип.— Хату отстроишь, мы тебе подсобим.
— Спасибо, Никанорович. Только что я буду делать в Метелице?
— Делов тут под завязку. Вон — механизацию довести до рук. Денис все лето копается, да штой-то проку мало.
— Я, Антип Никанорович, инженер, мое место на заводе.
— Домой собираешься али как? — спросил дед Антип напрямик.
Наступило неловкое молчание. Все понимали, что означало это «домой».
— Нет, в Белоруссии останусь. Вот поеду в Гомель, работа по моей специальности найдется. Там и жить будем,— сказал Левенков, как о деле, давно решенном, и улыбнулся, взглянув на Наталью.— А... в Москву я съездить, конечно, должен. Надо объясниться. Думаю, что меня поймут.
Он не сказал: «должен съездить домой», «объясниться с женой», и Наталья благодарно и счастливо заулыбалась. Ей и самой было невдомек, когда же она, деревенская полуграмотная баба, научилась замечать такие мелочи? Мо-
жет, этому и не учатся, а дано от роду каждой женщине?
— Ну, коли так, то конешно,— согласился дед Антип.
— Устраивайтесь, в гости будем ездить,— добавил Тимофей.
Засиделись допоздна. Наталье не терпелось увести своего Сергея Николаевича, но было неловко и стыдно показывать это, и она сама заводила все новые и новые разговоры, как бы демонстрируя свое спокойствие и отдаляя счастливые минуты.
Уже дважды дед Антип подкручивал фитиль в лампе; Наталья помогла Ксюше убрать со стола, а мужики все толковали. И только когда догорел керосин и слабый огонек грозил вот-вот потухнуть, стали расходиться.
Три дня спустя Левенков уехал в Москву, и опять Наталье стало не по себе. Она знала, что Левенков вернется, повидает своих детей, поговорит с женой и вернется. Но тревога не покидала. Он хороший, честный, такие не обманывают, но увидит дочек, свою законную и поймет, что его место в семье. Не обманет Наталью, не забудет, а просто ему станет ясно, что ошибался в своих чувствах. А Наталья даже упрекнуть не сможет, не имеет права, она поймет его и не осудит, она и сейчас его понимает. И ту, законную, понимает. Каково ей с двумя детьми? Ждала, ждала и «дождалась» муженька.
Левенков вернулся через неделю, все такой же ласковый и внимательный. Но Наталья сразу же заметила перемену: глаза его, обычно живые, с хитрецой, стали малоподвижными и задумчивыми, улыбка—грустная, с приспущенными книзу уголками губ. Она боялась спросить, что с ним, только наблюдала украдкой и сдерживала громкие, неожиданные вздохи. Наконец Левенков рассказал о своей поездке и признался, что тоскует о дочках.
— Что ж ты, Николаевич...— оживилась Наталья.— Взял бы одну с собой. Я бы уже холила ее, как родную. Без дитенка и хата пустая...
— Как же я возьму? — грустно улыбнулся он.— От живой матери?
— А ты ж батька, никак.
— Батька... Вот ты бы, Наталья, отдала своего ребенка?
Наталья только вздохнула и опустила голову.
На другой день пришел председатель Яков Илии и долго уговаривал Левенкова остаться в Метелице. Яков понимал, что держать инженера в механиках колхозных —
слишком большая роскошь, но просил остаться хотя бы на полгодика, привести в порядок небогатую колхозную технику. Левенков ничего не обещал.
Съездив в город, он вернулся с направлением на работу. Определили инженером на Сосновский кирпичный завод, где обычно сельчане разживались кирпичом для печек, для погребов. Завод находился в двенадцати верстах от города и в полутора часах ходу от Метелицы, почти рядом. Иметь близкого человека на кирпичном заводе сельчанам было на руку, а Яков даже был доволен, что Левенков так определился: теперь-то колхоз без кирпича не останется.
Обошла Наталья метелицкие дворы, простилась со всеми близкими и, собрав свои небогатые пожитки, подалась с Левенковым на станцию. Что-то ждет ее на новом месте, какая доля уготовлена? Метелицкие бабы завидовали: «Ишь, инженера отхватила!» — а Наталье и радостно осознавать, что у нее есть муж, да не простой мужик — инженер, и боязно покидать родную деревню, где всю -свою жизнь провела безвыездно.
Большой письменный стол в учительской был завален стопками тетрадей, учебников, карандашами, ручками, чернильницами. Вчера Тимофей получил все это по разнарядке, еле дотянул до поезда, натер свою культю, но был доволен: сверх разнарядки удалось раздобыть две сотни школьных тетрадок, полдесятка букварей и три учебника по арифметике.
Елена Павловна, новая учительница, вертелась у стола и радовалась, совсем по-детски хлопая в ладоши. Худенькая, быстрая, с узкими плечами и тонкими длинными пальцами рук, она и походила на подростка.
— Ну, теперь мы живем, Тимофей Аитипович! Ну, живем!— Она наклонялась к тетрадям и книгам, нюхала типографскую краску и блаженно закрывала глаза.— Ай, как пахнет! Да понюхайте ж вы, Тимофей Антипович!
— Будет вам, Елена Павловна,— весело улыбался Тимофей.— Совсем как школьница. Давайте с учебниками разберемся — как делить?
Учебников не хватало: на троих-четверых учеников приходилось по одному, но если учесть прошлогодние и уцелевшие старые, еще. довоенные, то выходило на двоих по учебнику.
До начала занятий оставалось пять дней. Школа была готова к приему учеников. Тимофею надо было только написать учебный план да разобраться с книгами, чем они с Еленой Павловной и занимались.
День стоял по-летнему теплый, и единственное окно в учительской распахнули настежь. На улице безлюдно, тихо, все сельчане были на уборочной, только вдалеке, на строительстве Захаровой хаты, одиноко постукивал топор.
Сельскую тишину неожиданно потревожил надсадный рев мотора машины, буксующей в метелицких песках на шляху, и через минуту крытый выгоревшим на солнце брезентом «козлик» остановился под школьным окном. Появление машины в Метелице было редкостью, и Тимофей, вопросительно переглянувшись с Еленой Павловной, вышел на крыльцо.
Из машины вылезли двое мужчин. Один лет тридцати, подтянутый крепыш, другой постарше, худой, почти костлявый, с вытянутым лицом.
— Это школа? — спросил старший.
— Школа,— ответил Тимофей, разглядывая приезжих.— Вам кого?
— Заведующего Лапицкого.
— Я и есть Лапицкий. Будем знакомы.
— НКВД. Капитан Малинин.
— Пойдемте в школу, там и поговорим,— пригласил Тимофей.
— Поговорим после. А сейчас поедемте с нами,— сказал Малинин, махнув рукой в сторону машины.
— Куда ехать? — не понял Тимофей.
— В город.
— В город? Но... простите, сейчас я не могу, скоро занятия.— Он повернулся к школе, как бы указывая, что там у него дела, сами должны понять: на носу учебный год.— Что вас интересует? Я и здесь могу ответить.
— Вы меня неправильно поняли,— сказал Малинин.— Вы арестованы, гражданин Лапицкий.
Значение последних слов до Тимофея сразу не дошло, и он стоял неподвижно, силясь сообразить, что все это значит. На шутку не походило, да и какие тут могут быть шутки!
На крыльцо выбежала Елена Павловна. Она слышала весь разговор из окна и теперь глядела широко открытыми глазами то на Тимофея, то на приезжих, видно тоже ничего не понимая.
— Собирайтесь, нам некогда,— поторопил Малинин. И только тогда Тимофей пришел в себя.
— Но это какое-то недоразумение!—заговорил он поспешно и растерянно.— Кому вздумалось? На каком основании? Ничего не понимаю!
— Вам все объяснят. Собирайтесь.
— Да что — собираться?
— Ну, хоть оденьтесь потеплее,— сказал Малинин, указывая глазами на Тимофееву летнюю рубашку с короткими рукавами.
— Ну да, конечно. Только домой забегу... Елена Павловна, вы с учебниками разберитесь сами и объявите детям, чтобы тридцатого собрались. Я скоро вернусь, это какое-то недоразумение.—Он хотел было идти пешком, но. Малинин пригласил в машину.
Подъезжая к дому, он увидел Захара. Тот стоял у своего сруба в нательной рубашке с закатанными по локоть рукавами и играл топором, который в его могучих руках казался игрушечным. На мгновение их взгляды встретились, и Захар улыбнулся одним краем губ. Эта улыбка и то, что Захар видел его в положении арестованного, разозлили Тимофея. Он торопливо выбрался из машины и зашагал к дому. Следом двинулись Малинин с помощником.
— Что за глупости! — рассердился Тимофей.— Вы мне не доверяете?
— Вы — арестованный,— сказал Малинин бесстрастно, не считая нужным входить в подробные объяснения.
В хате никого не было. Тимофей переоделся, обвел глазами горницу и вышел во двор.
— Ну, пошли,— сказал Малинин деловито и направился к калитке. Видно было, что этот человек привык выполнять дело четко и спокойно, вполне осознавая всю ответственность своей работы, своих поступков и, как показалось Тимофею, преувеличивая их значимость.
Малинин сел впереди, рядом с водителем, за ними — его помощник с Тимофеем, и машина тронулась.
Захар стоял у сруба и провожал их хмурым взглядом.
Полуденное солнце светило прямо в лицо. Под разогретым брезентом было жарко. Тимофей старался втиснуться в угол, спрятаться в тени, но тогда протез его поднимался, упираясь в спинку переднего сиденья черной от
пыли и размочаленной по краям «ступнёй». И он, стыдясь такого положения, вынужден был сидеть на краешке и щуриться от яркого солнца.
Машину болтало по песчаному шляху, бросало по сторонам. Каждый толчок отдавался в ноге болью, натертая вчера культя горела, как исхлестанная крапивой.
Проезжая по Метелице, Тимофей вдруг увидел, какой она стала нарядной и веселой от белых срубов, пахнущих сосной, от разбросанной вокруг свежей щепы. Раньше это как-то не замечалось, а теперь то ли от быстрого передвижения в машине, то ли от яркого солнца широкое строительство в деревне пестрило в глазах, останавливало внимание. Многие обгорелые снаружи вербы дали новые ростки, рядом со старыми поднимались молодые деревца. Когда и кто их успел посадить?
Метелица как будто радовалась своей нарядности, своей новой жизни.
Тимофей удивился своим мыслям —об этом ли ему, арестованному, сейчас думать!
Въехали в лес, солнце перестало слепить глаза, натертая культя немного приутихла — боль притупилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60