Едва сдержав стон, вызванный желанием, она окинула его тело алчным взглядом. Он лежал неподвижно; глаза закрыты, лицо напряженное, но не мрачное, ноги широко раскинуты, под простыней на чреслах виднелся бугорок.
«Потрогай его там», – шепнул ей внутренний голос. От этой смелой идеи внутри у нее все задрожало. Желание нарастало. Она стянула с Хьюго простыню, так что теперь он был доступен ее взгляду во всей своей возбужденной красе. Вдруг его рука метнулась к его чреслам. Он обхватил свой член пальцами и стал дергать его. Люсинда замерла, а он застонал от удовольствия.
Не раздумывая, она обхватила его член пальцами ниже его пальцев. Хьюго замер. Рука его упала.
Люсинда затаила дыхание. Потом сжала пальцы, а он гортанно застонал, накрыл ее пальцы своими, словно призывая ее сжимать сильнее.
Она посмотрела на его лицо. Неужели он спит? Глаза у него по-прежнему закрыты, губы разжаты, грудь вздымается и опадает в ритме ее ласк. Забраться к нему в постель было поступком порочным и безумным. Как будто она какая-нибудь шлюха. Если он проснется и найдет ее играющей его телом, как будто это тело принадлежит ей, ее распутство вызовет у него отвращение. Люсинда отпустила его.
С быстротой молнии он обхватил ее за талию и положил на себя. Он хочет ее.
И она хочет его. Как цветок увядает зимой без солнечного света, ее сердце сжималось при мысли о том, что она никогда больше не увидит его лица и не ощутит магии его прикосновений.
Люсинда села на него верхом, он вошел в нее.
– Люсинда… Любимая…
Слезы брызнули из ее глаз. Любимая. Как долго она ждала этого слова!
– Люсинда!
– Хьюго, – прошептала она.
– А я думал, мне это снится, любимая.
Любимая. На этот раз он произнес это слово, уже проснувшись. Сердце у нее запело. Но тело требовало своего. И они вместе ускорили ритм своего соития, который становился все быстрее, удары – сильнее; казалось, это будет продолжаться вечно. Их тела терлись друг о друга, одной рукой он ласкал по очереди ее груди, ее пальцы теребили его соски, впивались в них ногтями, пока он, в свою очередь, не закричал.
Он принялся ласкать ее грудь, и она застонала от удовольствия.
– О Боже! – воскликнул он, приподнял ее и перевернулся на спину, прорычав: – Моя очередь.
Она обхватила его лицо ладонями, коснулась языком его губ.
– Прими меня всего, – сказал он и вошел в нее. Люсинда, близкая к оргазму, корчилась и извивалась.
Они вместе взлетели на вершину блаженства. После чего Люсинда погрузилась в глубокий сон.
Хьюго не сводил с нее глаз. Он даже зажег свечу, стоявшую у кровати. Хьюго был счастлив, что Люсинда рядом, не хотел думать о том, что это последний раз. Придя к нему этой ночью, она просто отдалила их расставание. «Так тебе и надо, эгоистичный негодяй».
Он ощутил момент, когда она проснулась, хотя она и не открыла глаз. Шея у нее напряглась, дыхание остановилось.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
– Нам нужно поговорить.
– О чем? – спросил Хьюго.
Она отодвинулась. Чем дальше они друг от друга, тем будет легче. Он решил держаться честно и грубо.
– Почему я вам больше не нужна? – Голос ее дрогнул от слез.
– Вы мне лгали. Я терпеть не могу, когда из меня делают дурака.
– Это единственная причина? – с притворным спокойствием спросила Люсинда.
– Да.
– Вы лжете, я слышу это по вашему тону. Позвольте мне высказать предположение. Все было хорошо, когда вырешили сделать предложение вдове, которую могли бы прятать в деревне. – Голос ее дрогнул. – Но теперь, зная, кто я, вы не можете на мне жениться, вам будет стыдно показываться со мной на людях.
Хьюго хотелось заключить ее в объятия, поцелуем стереть слёзы, которые – он знал это и, не глядя – дрожат у нее на ресницах. Но он не шелохнулся.
– Герцог сделал вам прекрасное предложение. С моим не сравнить.
– Герцог ни слова не сказал о том, что любит меня. Я заслуживаю большего.
– Подумайте об этом. Пусть пройдет какое-то время. Она презрительно усмехнулась и погрузилась в молчание. Хьюго почувствовал, что раздавил что-то изящное и ценное, сокрушил железными копытами боевой лошади или растоптал каблуком сапога. Но он не стал просить прощения.
Пропасть между ними становилась все глубже и глубже.
– Вы меня не любите?
– Мужчина и женщина могут желать друг друга до безумия, – сказал он. – Но в любовь я не верю. – Он не смеет верить в нее.
Пропасть становилась все глубже. Он почувствовал это, хотя Люсинда не пошевелилась. Она ускользала от него, но именно этого он и хотел.
– То, что вы описываете, похоть. Любовь непостижима. Желание умереть, чтобы другой жил, – вот что значит любовь.
– Мелодраматический вздор, – пробормотал Хьюго. Он вспомнил, как решительно вел себя несколькими часами раньше, и почувствовал угол совести. Любовь опасное чувство, она заставляет человека страдать, когда он теряет того, кого любит. Он страдал, потеряв мать, страдал, потеряв жену и ребенка, но если что-нибудь случится с Люсиндой, он будет страдать в десять раз сильнее. Трус.
– Где вы находитесь в настоящий момент? – спросил он. – Вы приехали сюда из дома викария? Я отвезу вас обратно.
Она посмотрела на него.
– Я остановилась в Холле. Кэтрин была так любезна, что одолжила мне свою лошадь.
– И вас совершенно не заботит ваша репутация? Вы явились сюда среди ночи.
– Нисколечко.
– Вам пора возвращаться, пока вас не хватились. – Ей пора возвращаться, прежде чем желание взять ее не одержит верх над доводами рассудка. Ее запах, запах их ласк наполнял каждый его вдох, и сознание того, что она находится совсем рядом, воспламеняло в нем кровь, поэтому было очень трудно здраво мыслить. А ему требовались все его умственные способности, чтобы уходить от ответов на ее вопросы.
– Значит, вы не верите в любовь? Вот от таких вопросов.
– Нет, не верю. А если бы и верил, я не тот человек, который вам нужен. Герцог спас сегодня вам жизнь. – Он позволил себе горько улыбнуться, и отвел руку, хотя ему страшно хотелось ощущать тепло ее тела. – Если не ошибаюсь, у него все было под рукой, пока я шел ощупью.
– Должна признаться, – я ошиблась относительно герцога. Отчасти.
– Как ошибаетесь относительно меня. Я вам не пара.
– Вы говорите это потому, что я совершила ошибку в своем суждении о Денби, а стало быть, не способна понять, чего хочу?
– Господи. Вы одна из самых умных женщин из всех, кого я знаю. Среди светских женщин нет такой, которая могла бы пойти своим путем, как это сделали вы.
– Комплименты? Они ничего не значат, Хьюго, если скрывают правду. Вы чего-то недоговариваете.
Ему хотелось послать ее ко всем чертям, закрыть дверь и зализывать раны, которые она наносила ему каждым сказанным словом. Он боялся, что ее удовлетворит только правда. Она уйдет, если узнает, что он на самом деле за человек.
– Вы меня не знаете. Я принадлежу к тому типу людей, которые убегают. Я убежал от отца, бросил свою мать, убежал из Испании. Я трус.
– Все говорят, что вы герой.
– Настоящие герои погибли. А я стою без толку в стороне, в то время как другой человек спасает мою женщину.
– Вашу женщину? – Она села, длинные прямые волосы рассыпались по плечам, обрамляя лицо и смягчая его черты. Бедра прикрывала простыня. Люсинда походила на наяду, встающую из волн.
Недосягаемая богиня.
Совершенно сбивающее с толку видение.
– Вы меня не слушаете. Мне пришла в голову бредовая мысль, что никто не заботится о вашем благосостоянии, что вы могли бы жить здесь со мной в этой старой развалине и быть счастливой. В любой момент бейлиф может оказаться у моих дверей. Вы видели, в каком состоянии находятся счета по хозяйству. Поверьте, это лишь малая часть того плохого, что здесь творится. Как могу я позволить женщине с вашими перспективами жить в такой убогой обстановке? Вам, разумеется, нужно искать что-то получше.
– И вы решили отдать меня герцогу? – спросила Люсинда.
Он стиснул зубы.
– Вы не вещь, и я не могу отдать вас. – Голос у Хьюго дрогнул.
– А ребенок?
Черт бы ее побрал. Она знает все его слабости.
– Она забудет обо мне через полмесяца. Скажите Вейлу, чтобы он купил ей пони.
Она положила руку на свой слегка округлившийся живот.
– Я говорю не о Софии.
– Что?!
– Я жду ребенка от вас.
Он спрыгнул с кровати, дошел до окна, вернулся.
– Нет! – крикнул он. – Это невозможно. Ваш муж поклялся, что у вас не может быть детей.
– Он ошибался. – Люсинда подтянула простыню к подбородку. – Разве это так плохо?
– Плохо! – взревел Хьюго. – Хуже и быть не может! Вы ошиблись. Или… – Он сердито посмотрел на нее. – Это ребенок вашего мужа, а вы пытаетесь выдать его за моего. Скажите мне. Я не буду возражать.
Она покачала головой.
– Проклятие! – Он прошел по комнате, добрался до туалетного столика. – Нет! – закричал он своему отражению в зеркале. Потом ударил кулаком по зеркалу. Оно разлетелось на множество осколков, и в этих осколках отразились кусочки его, Хьюго. – Проклятие! Нет! – Ему хотелось свернуться в комок, зарыдать, молиться каким-то богам. Он не допустит этого во второй раз.
– Что с вами? – шепотом спросила Люсинда.
Она сидела на кровати его отца, лицо у нее было белее простыни, которую она прижимала к груди, и она смотрела на него как на выходца из Бедлама. Каковым он и был.
– Я говорил вам. Я не хочу иметь детей. Терпеть их не могу. Избавьтесь от него.
– Вы говорите несерьезно. Вы привыкнете к этой мысли. – Люсинда едва сдерживала слезы.
Ему хотелось выть и крушить все вокруг. Все, что угодно, только не это. Он провел рукой по туалетному столику, сбросив на пол щетки, одеколон и осколки зеркала.
Люсинда подалась назад, уперлась в изголовье кровати и огляделась диким взглядом.
– Если вы оставите этого ребенка, вы все равно, что умрете, – сказал он, – Я говорил вам, что был женат, да? Рассказывал вам о своей жене-испанке.
– Вы сказали, что были женаты. И больше ничего.
– Я убил ее. Через девять месяцев вы тоже будете мертвы. Кто тогда будет заботиться о Софии?
– Прекратите! – крикнула она. – Вы меня пугаете.
– Гораздо меньше, чем вы меня. Хотите умереть? Она в оцепенении смотрела на него, закусив нижнюю губу, стараясь унять дрожь.
– Расскажите, что произошло. Позвольте мне оценить возможную опасность.
Этого он не ожидал. А вдруг его рассказ подействует? Можно подать свою историю в таких мрачных тонах, что это напугает самую смелую женщину в мире, а Люсинде – видит Бог – смелости не занимать.
Он подошел к кровати и тут понял, что он голый. Присел на краешек рядом с ней. Провел рукой по заросшему щетиной подбородку.
– С чего начать?
– Сначала.
Но он не мог думать об этом теперь.
– Я встретил Хуаниту зимой в офицерском клубе. Все молодые люди увивались вокруг нее. Я захотел ее в тот момент, когда увидел. Большинство испанских женщин – хрупкие и маленькие, а она… она была высокая, крепкая, этакое изобилие зовущей плоти. Одинокая, она нуждалась в защите. Хуанита была не глупа. Она понимала, что другие ребята возьмут то, что она может предложить, без каких бы то ни было условий. Положение у нее было отчаянное, родственники либо умерли, либо исчезли, денег ни гроша. В любой момент она могла не устоять и согласиться на временную связь просто взамен на еду. Чтобы спасти ее от этого и сохранить для себя, я сделал ей предложение. Мой отец начал пилить меня, заставляя жениться, едва я кончил учебу.
Легкое прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть. Он посмотрел на ее нежную белую руку. Немного расслабился.
– Вы правильно поступили. Он фыркнул.
– О да, очень по-джентльменски. Давайте будем честными. Я был охвачен похотью. – Он с трудом продолжал: – Она приняла мое предложение, и мы вытащили священника из постели прямо среди ночи.
– Как романтично.
– Я сделал предложение. Я должен был поступить как порядочный человек. Написал об этом отцу. Он хотел, чтобы я женился на англичанке, но мне было все равно. Это он настоял на том, чтобы я пошел служить. Сказал, что мне нужно закалиться. Если бы я представлял себе, что он имел в виду, никогда бы не женился.
Люсинда на миг перестала поглаживать его, а потом продолжила.
– От отца я получил немногословные поздравления с пожеланием «выполнять свой долг». Мать очень обрадовалась. Она велела мне как можно скорее зачать ребенка и сообщить ей, как только это произойдет. Мне показалось это странным, но я был рад, что с ее стороны не было никаких упреков насчет выбора жены из низших классов, к тому же иностранки. Она написала, что рада. Тогда-то мне и следовало предположить…
– Что именно?
– Что жизнь моей матери висела на волоске.
– Почему?
– Дайте мне закончить. Хуанита забеременела сразу же. Беременность протекала без осложнений, несмотря на то, что мы переезжали с одной отвратительной квартиры на другую и иногда даже спали в палатках. Все, казалось, идет как по маслу. Пока не пришло время младенцу появиться на свет.
Он содрогнулся, вспомнив кровь и крики.
– Врач сказал, что младенец идет боком. У меня были сомнения, воспоминания, подслушанные обрывки ссор моих родителей. Раньше я не обращал на них внимания. Мы стояли на постое в какой-то отвратительной конюшне вместе с лошадьми. Это продолжалось долго. Весь день и всю следующую ночь. Под конец я не мог больше выдержать этого – ее криков, она обзывала меня негодяем, каких свет не видывал, и я знал в глубине души, что она права. Это было бесчеловечно, ненормально, как сказала одна из лагерных женщин. Я ушел и напился. Проклятый трус. Когда я вернулся, она была мертва. И ребенок тоже. Я убил их, посеяв свое семя в ее утробе. Неужели вы не понимаете? С вами я поступил точно так же.
Он отвернулся от нее и свернулся в комок, оживляя в памяти те ужасные часы и пришедшее с ними понимание, что ему следовало знать, почему отец начал настаивать на его женитьбе, едва он достиг совершеннолетия. Его рождение повредило что-то у его матери, а два предшествующих выкидыша еще больше ухудшили положение. Вместо того чтобы возненавидеть себя, его отец обвинял Хьюго, когда его мать отказывалась выполнять свой супружеский долг.
– Как-то раз я услышал, как мать кричит на отца: «Все графини в вашей семье умерли от родов!» Так оно и было. Неужели вы не понимаете? Я знал правду и все-таки сделал ее беременной. – Его голос упал до шепота. – Я не убью больше ни одну женщину.
Он спрятал лицо в подушку точно так, как делал это, когда был мальчишкой.
– Позже я написал отцу и сказал, что покончил с этими делами. Никаких детей. На мне цепочка прервется. А теперь вот это?
Он ударил кулаком по подушке.
– Я не хочу быть виновником еще одной смерти. Вы знаете, что сделал мой отец? Есть у вас хоть какое-то представление об этом? Он сказал, что, если я не желаю дать ему сына, он получит свое от моей матери. Ее письмо погнало меня через всю Испанию. Она молила меня еще раз жениться, подарить отцу надежду. Когда письмо дошло до меня, она была мертва. Он убил ее, пытаясь зачать еще ребенка. Она еще не остыла в земле, а он уже искал себе новую жену. Знаете, что было в его последнем письме? «Я всегда знал, что ты пошел в мать, но не думал, что ты трус. Ты слишком мягок для Уонстеда». Да, возможно, по природе своей я не Уонстед, но мое семя все равно проклято.
– Тише, – сказала она. – Обещаю вам, что не умру. Люсинда упрямо сжала губы, и его охватило отчаяние.
– Я не могу воспользоваться этим шансом. Я слишком сильно люблю вас.
Люсинда тихонько ахнула, и Хьюго замолчал. Он сказал, что любит ее.
Люсинда прижалась щекой к его спине.
Он не даст жизнь еще одному убийце женщин.
– Вы не должны рожать этого ребенка. Молчание. Никакого прямого отказа. Что делать, если она не станет слушать его доводов?
Будучи не в состоянии двигаться, он долго лежал так, а она гладила его плечи, ерошила волосы, наполняла его покоем, а он-то считал всегда, что покой для него – вещь недостижимая. Он пил силу из ее духа, ее храбрости, потому что у него ничего этого не осталось. Крепкий узел ярости, который он завязал вокруг сердца, ярости, которая защищала его, медленно развязывался, оставляя его беззащитным. Там, в глубине, он обнаружил что-то новое. Надежду. Крошечное зернышко надежды, что с Люсиндой его жизнь, возможно, будет иной. Если бы только она послушалась его.
Когда он, наконец, обрел дар речи, перевернулся на спину и посмотрел в ее тревожные глаза.
– Ради меня, ради себя, вы должны… мне очень жаль. Я слишком труслив, чтобы пройти через это еще раз.
Она вздохнула.
– Нет, Хьюго. Простите меня. Моя мать произвела на свет девять здоровых детей. С вами или без вас, я выношу этого ребенка. Больше всего на свете я хочу именно этого.
Из его груди вырвался стон.
– И я никак не могу остановить вас? Она покачала головой.
– И не думайте, что я выйду замуж за герцога Вейла. Он посмотрел в ее полуночные глаза и увидел, что она плакала. Он заставил ее плакать, а ведь единственное, чего он хотел, – это чтобы она была счастлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
«Потрогай его там», – шепнул ей внутренний голос. От этой смелой идеи внутри у нее все задрожало. Желание нарастало. Она стянула с Хьюго простыню, так что теперь он был доступен ее взгляду во всей своей возбужденной красе. Вдруг его рука метнулась к его чреслам. Он обхватил свой член пальцами и стал дергать его. Люсинда замерла, а он застонал от удовольствия.
Не раздумывая, она обхватила его член пальцами ниже его пальцев. Хьюго замер. Рука его упала.
Люсинда затаила дыхание. Потом сжала пальцы, а он гортанно застонал, накрыл ее пальцы своими, словно призывая ее сжимать сильнее.
Она посмотрела на его лицо. Неужели он спит? Глаза у него по-прежнему закрыты, губы разжаты, грудь вздымается и опадает в ритме ее ласк. Забраться к нему в постель было поступком порочным и безумным. Как будто она какая-нибудь шлюха. Если он проснется и найдет ее играющей его телом, как будто это тело принадлежит ей, ее распутство вызовет у него отвращение. Люсинда отпустила его.
С быстротой молнии он обхватил ее за талию и положил на себя. Он хочет ее.
И она хочет его. Как цветок увядает зимой без солнечного света, ее сердце сжималось при мысли о том, что она никогда больше не увидит его лица и не ощутит магии его прикосновений.
Люсинда села на него верхом, он вошел в нее.
– Люсинда… Любимая…
Слезы брызнули из ее глаз. Любимая. Как долго она ждала этого слова!
– Люсинда!
– Хьюго, – прошептала она.
– А я думал, мне это снится, любимая.
Любимая. На этот раз он произнес это слово, уже проснувшись. Сердце у нее запело. Но тело требовало своего. И они вместе ускорили ритм своего соития, который становился все быстрее, удары – сильнее; казалось, это будет продолжаться вечно. Их тела терлись друг о друга, одной рукой он ласкал по очереди ее груди, ее пальцы теребили его соски, впивались в них ногтями, пока он, в свою очередь, не закричал.
Он принялся ласкать ее грудь, и она застонала от удовольствия.
– О Боже! – воскликнул он, приподнял ее и перевернулся на спину, прорычав: – Моя очередь.
Она обхватила его лицо ладонями, коснулась языком его губ.
– Прими меня всего, – сказал он и вошел в нее. Люсинда, близкая к оргазму, корчилась и извивалась.
Они вместе взлетели на вершину блаженства. После чего Люсинда погрузилась в глубокий сон.
Хьюго не сводил с нее глаз. Он даже зажег свечу, стоявшую у кровати. Хьюго был счастлив, что Люсинда рядом, не хотел думать о том, что это последний раз. Придя к нему этой ночью, она просто отдалила их расставание. «Так тебе и надо, эгоистичный негодяй».
Он ощутил момент, когда она проснулась, хотя она и не открыла глаз. Шея у нее напряглась, дыхание остановилось.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
– Нам нужно поговорить.
– О чем? – спросил Хьюго.
Она отодвинулась. Чем дальше они друг от друга, тем будет легче. Он решил держаться честно и грубо.
– Почему я вам больше не нужна? – Голос ее дрогнул от слез.
– Вы мне лгали. Я терпеть не могу, когда из меня делают дурака.
– Это единственная причина? – с притворным спокойствием спросила Люсинда.
– Да.
– Вы лжете, я слышу это по вашему тону. Позвольте мне высказать предположение. Все было хорошо, когда вырешили сделать предложение вдове, которую могли бы прятать в деревне. – Голос ее дрогнул. – Но теперь, зная, кто я, вы не можете на мне жениться, вам будет стыдно показываться со мной на людях.
Хьюго хотелось заключить ее в объятия, поцелуем стереть слёзы, которые – он знал это и, не глядя – дрожат у нее на ресницах. Но он не шелохнулся.
– Герцог сделал вам прекрасное предложение. С моим не сравнить.
– Герцог ни слова не сказал о том, что любит меня. Я заслуживаю большего.
– Подумайте об этом. Пусть пройдет какое-то время. Она презрительно усмехнулась и погрузилась в молчание. Хьюго почувствовал, что раздавил что-то изящное и ценное, сокрушил железными копытами боевой лошади или растоптал каблуком сапога. Но он не стал просить прощения.
Пропасть между ними становилась все глубже и глубже.
– Вы меня не любите?
– Мужчина и женщина могут желать друг друга до безумия, – сказал он. – Но в любовь я не верю. – Он не смеет верить в нее.
Пропасть становилась все глубже. Он почувствовал это, хотя Люсинда не пошевелилась. Она ускользала от него, но именно этого он и хотел.
– То, что вы описываете, похоть. Любовь непостижима. Желание умереть, чтобы другой жил, – вот что значит любовь.
– Мелодраматический вздор, – пробормотал Хьюго. Он вспомнил, как решительно вел себя несколькими часами раньше, и почувствовал угол совести. Любовь опасное чувство, она заставляет человека страдать, когда он теряет того, кого любит. Он страдал, потеряв мать, страдал, потеряв жену и ребенка, но если что-нибудь случится с Люсиндой, он будет страдать в десять раз сильнее. Трус.
– Где вы находитесь в настоящий момент? – спросил он. – Вы приехали сюда из дома викария? Я отвезу вас обратно.
Она посмотрела на него.
– Я остановилась в Холле. Кэтрин была так любезна, что одолжила мне свою лошадь.
– И вас совершенно не заботит ваша репутация? Вы явились сюда среди ночи.
– Нисколечко.
– Вам пора возвращаться, пока вас не хватились. – Ей пора возвращаться, прежде чем желание взять ее не одержит верх над доводами рассудка. Ее запах, запах их ласк наполнял каждый его вдох, и сознание того, что она находится совсем рядом, воспламеняло в нем кровь, поэтому было очень трудно здраво мыслить. А ему требовались все его умственные способности, чтобы уходить от ответов на ее вопросы.
– Значит, вы не верите в любовь? Вот от таких вопросов.
– Нет, не верю. А если бы и верил, я не тот человек, который вам нужен. Герцог спас сегодня вам жизнь. – Он позволил себе горько улыбнуться, и отвел руку, хотя ему страшно хотелось ощущать тепло ее тела. – Если не ошибаюсь, у него все было под рукой, пока я шел ощупью.
– Должна признаться, – я ошиблась относительно герцога. Отчасти.
– Как ошибаетесь относительно меня. Я вам не пара.
– Вы говорите это потому, что я совершила ошибку в своем суждении о Денби, а стало быть, не способна понять, чего хочу?
– Господи. Вы одна из самых умных женщин из всех, кого я знаю. Среди светских женщин нет такой, которая могла бы пойти своим путем, как это сделали вы.
– Комплименты? Они ничего не значат, Хьюго, если скрывают правду. Вы чего-то недоговариваете.
Ему хотелось послать ее ко всем чертям, закрыть дверь и зализывать раны, которые она наносила ему каждым сказанным словом. Он боялся, что ее удовлетворит только правда. Она уйдет, если узнает, что он на самом деле за человек.
– Вы меня не знаете. Я принадлежу к тому типу людей, которые убегают. Я убежал от отца, бросил свою мать, убежал из Испании. Я трус.
– Все говорят, что вы герой.
– Настоящие герои погибли. А я стою без толку в стороне, в то время как другой человек спасает мою женщину.
– Вашу женщину? – Она села, длинные прямые волосы рассыпались по плечам, обрамляя лицо и смягчая его черты. Бедра прикрывала простыня. Люсинда походила на наяду, встающую из волн.
Недосягаемая богиня.
Совершенно сбивающее с толку видение.
– Вы меня не слушаете. Мне пришла в голову бредовая мысль, что никто не заботится о вашем благосостоянии, что вы могли бы жить здесь со мной в этой старой развалине и быть счастливой. В любой момент бейлиф может оказаться у моих дверей. Вы видели, в каком состоянии находятся счета по хозяйству. Поверьте, это лишь малая часть того плохого, что здесь творится. Как могу я позволить женщине с вашими перспективами жить в такой убогой обстановке? Вам, разумеется, нужно искать что-то получше.
– И вы решили отдать меня герцогу? – спросила Люсинда.
Он стиснул зубы.
– Вы не вещь, и я не могу отдать вас. – Голос у Хьюго дрогнул.
– А ребенок?
Черт бы ее побрал. Она знает все его слабости.
– Она забудет обо мне через полмесяца. Скажите Вейлу, чтобы он купил ей пони.
Она положила руку на свой слегка округлившийся живот.
– Я говорю не о Софии.
– Что?!
– Я жду ребенка от вас.
Он спрыгнул с кровати, дошел до окна, вернулся.
– Нет! – крикнул он. – Это невозможно. Ваш муж поклялся, что у вас не может быть детей.
– Он ошибался. – Люсинда подтянула простыню к подбородку. – Разве это так плохо?
– Плохо! – взревел Хьюго. – Хуже и быть не может! Вы ошиблись. Или… – Он сердито посмотрел на нее. – Это ребенок вашего мужа, а вы пытаетесь выдать его за моего. Скажите мне. Я не буду возражать.
Она покачала головой.
– Проклятие! – Он прошел по комнате, добрался до туалетного столика. – Нет! – закричал он своему отражению в зеркале. Потом ударил кулаком по зеркалу. Оно разлетелось на множество осколков, и в этих осколках отразились кусочки его, Хьюго. – Проклятие! Нет! – Ему хотелось свернуться в комок, зарыдать, молиться каким-то богам. Он не допустит этого во второй раз.
– Что с вами? – шепотом спросила Люсинда.
Она сидела на кровати его отца, лицо у нее было белее простыни, которую она прижимала к груди, и она смотрела на него как на выходца из Бедлама. Каковым он и был.
– Я говорил вам. Я не хочу иметь детей. Терпеть их не могу. Избавьтесь от него.
– Вы говорите несерьезно. Вы привыкнете к этой мысли. – Люсинда едва сдерживала слезы.
Ему хотелось выть и крушить все вокруг. Все, что угодно, только не это. Он провел рукой по туалетному столику, сбросив на пол щетки, одеколон и осколки зеркала.
Люсинда подалась назад, уперлась в изголовье кровати и огляделась диким взглядом.
– Если вы оставите этого ребенка, вы все равно, что умрете, – сказал он, – Я говорил вам, что был женат, да? Рассказывал вам о своей жене-испанке.
– Вы сказали, что были женаты. И больше ничего.
– Я убил ее. Через девять месяцев вы тоже будете мертвы. Кто тогда будет заботиться о Софии?
– Прекратите! – крикнула она. – Вы меня пугаете.
– Гораздо меньше, чем вы меня. Хотите умереть? Она в оцепенении смотрела на него, закусив нижнюю губу, стараясь унять дрожь.
– Расскажите, что произошло. Позвольте мне оценить возможную опасность.
Этого он не ожидал. А вдруг его рассказ подействует? Можно подать свою историю в таких мрачных тонах, что это напугает самую смелую женщину в мире, а Люсинде – видит Бог – смелости не занимать.
Он подошел к кровати и тут понял, что он голый. Присел на краешек рядом с ней. Провел рукой по заросшему щетиной подбородку.
– С чего начать?
– Сначала.
Но он не мог думать об этом теперь.
– Я встретил Хуаниту зимой в офицерском клубе. Все молодые люди увивались вокруг нее. Я захотел ее в тот момент, когда увидел. Большинство испанских женщин – хрупкие и маленькие, а она… она была высокая, крепкая, этакое изобилие зовущей плоти. Одинокая, она нуждалась в защите. Хуанита была не глупа. Она понимала, что другие ребята возьмут то, что она может предложить, без каких бы то ни было условий. Положение у нее было отчаянное, родственники либо умерли, либо исчезли, денег ни гроша. В любой момент она могла не устоять и согласиться на временную связь просто взамен на еду. Чтобы спасти ее от этого и сохранить для себя, я сделал ей предложение. Мой отец начал пилить меня, заставляя жениться, едва я кончил учебу.
Легкое прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть. Он посмотрел на ее нежную белую руку. Немного расслабился.
– Вы правильно поступили. Он фыркнул.
– О да, очень по-джентльменски. Давайте будем честными. Я был охвачен похотью. – Он с трудом продолжал: – Она приняла мое предложение, и мы вытащили священника из постели прямо среди ночи.
– Как романтично.
– Я сделал предложение. Я должен был поступить как порядочный человек. Написал об этом отцу. Он хотел, чтобы я женился на англичанке, но мне было все равно. Это он настоял на том, чтобы я пошел служить. Сказал, что мне нужно закалиться. Если бы я представлял себе, что он имел в виду, никогда бы не женился.
Люсинда на миг перестала поглаживать его, а потом продолжила.
– От отца я получил немногословные поздравления с пожеланием «выполнять свой долг». Мать очень обрадовалась. Она велела мне как можно скорее зачать ребенка и сообщить ей, как только это произойдет. Мне показалось это странным, но я был рад, что с ее стороны не было никаких упреков насчет выбора жены из низших классов, к тому же иностранки. Она написала, что рада. Тогда-то мне и следовало предположить…
– Что именно?
– Что жизнь моей матери висела на волоске.
– Почему?
– Дайте мне закончить. Хуанита забеременела сразу же. Беременность протекала без осложнений, несмотря на то, что мы переезжали с одной отвратительной квартиры на другую и иногда даже спали в палатках. Все, казалось, идет как по маслу. Пока не пришло время младенцу появиться на свет.
Он содрогнулся, вспомнив кровь и крики.
– Врач сказал, что младенец идет боком. У меня были сомнения, воспоминания, подслушанные обрывки ссор моих родителей. Раньше я не обращал на них внимания. Мы стояли на постое в какой-то отвратительной конюшне вместе с лошадьми. Это продолжалось долго. Весь день и всю следующую ночь. Под конец я не мог больше выдержать этого – ее криков, она обзывала меня негодяем, каких свет не видывал, и я знал в глубине души, что она права. Это было бесчеловечно, ненормально, как сказала одна из лагерных женщин. Я ушел и напился. Проклятый трус. Когда я вернулся, она была мертва. И ребенок тоже. Я убил их, посеяв свое семя в ее утробе. Неужели вы не понимаете? С вами я поступил точно так же.
Он отвернулся от нее и свернулся в комок, оживляя в памяти те ужасные часы и пришедшее с ними понимание, что ему следовало знать, почему отец начал настаивать на его женитьбе, едва он достиг совершеннолетия. Его рождение повредило что-то у его матери, а два предшествующих выкидыша еще больше ухудшили положение. Вместо того чтобы возненавидеть себя, его отец обвинял Хьюго, когда его мать отказывалась выполнять свой супружеский долг.
– Как-то раз я услышал, как мать кричит на отца: «Все графини в вашей семье умерли от родов!» Так оно и было. Неужели вы не понимаете? Я знал правду и все-таки сделал ее беременной. – Его голос упал до шепота. – Я не убью больше ни одну женщину.
Он спрятал лицо в подушку точно так, как делал это, когда был мальчишкой.
– Позже я написал отцу и сказал, что покончил с этими делами. Никаких детей. На мне цепочка прервется. А теперь вот это?
Он ударил кулаком по подушке.
– Я не хочу быть виновником еще одной смерти. Вы знаете, что сделал мой отец? Есть у вас хоть какое-то представление об этом? Он сказал, что, если я не желаю дать ему сына, он получит свое от моей матери. Ее письмо погнало меня через всю Испанию. Она молила меня еще раз жениться, подарить отцу надежду. Когда письмо дошло до меня, она была мертва. Он убил ее, пытаясь зачать еще ребенка. Она еще не остыла в земле, а он уже искал себе новую жену. Знаете, что было в его последнем письме? «Я всегда знал, что ты пошел в мать, но не думал, что ты трус. Ты слишком мягок для Уонстеда». Да, возможно, по природе своей я не Уонстед, но мое семя все равно проклято.
– Тише, – сказала она. – Обещаю вам, что не умру. Люсинда упрямо сжала губы, и его охватило отчаяние.
– Я не могу воспользоваться этим шансом. Я слишком сильно люблю вас.
Люсинда тихонько ахнула, и Хьюго замолчал. Он сказал, что любит ее.
Люсинда прижалась щекой к его спине.
Он не даст жизнь еще одному убийце женщин.
– Вы не должны рожать этого ребенка. Молчание. Никакого прямого отказа. Что делать, если она не станет слушать его доводов?
Будучи не в состоянии двигаться, он долго лежал так, а она гладила его плечи, ерошила волосы, наполняла его покоем, а он-то считал всегда, что покой для него – вещь недостижимая. Он пил силу из ее духа, ее храбрости, потому что у него ничего этого не осталось. Крепкий узел ярости, который он завязал вокруг сердца, ярости, которая защищала его, медленно развязывался, оставляя его беззащитным. Там, в глубине, он обнаружил что-то новое. Надежду. Крошечное зернышко надежды, что с Люсиндой его жизнь, возможно, будет иной. Если бы только она послушалась его.
Когда он, наконец, обрел дар речи, перевернулся на спину и посмотрел в ее тревожные глаза.
– Ради меня, ради себя, вы должны… мне очень жаль. Я слишком труслив, чтобы пройти через это еще раз.
Она вздохнула.
– Нет, Хьюго. Простите меня. Моя мать произвела на свет девять здоровых детей. С вами или без вас, я выношу этого ребенка. Больше всего на свете я хочу именно этого.
Из его груди вырвался стон.
– И я никак не могу остановить вас? Она покачала головой.
– И не думайте, что я выйду замуж за герцога Вейла. Он посмотрел в ее полуночные глаза и увидел, что она плакала. Он заставил ее плакать, а ведь единственное, чего он хотел, – это чтобы она была счастлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28