А ностальгические нотки! Уорнер-парк – это, конечно, замечательно, но Тиргартен и Булонский лес – гораздо лучше. В студенческих песнях было свое обаяние, но они не пленяли меня так, как берлинская опера. Ночи на берегу озера и в машине тоже были прекрасны, но разве могли они сравниться с ночами, проведенными с Эрикой. Все, что у нас было с Сарой Луизой, казалось мне какой-то детской игрой, вроде жмурок. Я повернул на пальце свой талисман – обручальное кольцо – и благодарил его за помощь. Опасаясь, что кто-нибудь может увидеть это письмо, я порвал его на мелкие клочки, бросил клочки в унитаз и спустил воду. Буль-буль, Сара Луиза, счастливого плавания!
По случаю помолвки мы с Эрикой устроили небольшое торжество в "Немецком доме", пригласив всех наших ребят, немцев с женами и Вильямса с Ирмград. Отец Эрики придти не смог, зато был Юрген, который прекрасно со всеми общался. Кутеж продолжался до часу ночи, пока официанты не сказали, что пора расходиться. Фрау Бекманн заявила, что никогда еще не видела жениха счастливее меня, а Тони Дарлингтон заметил, что если я хочу попасть на седьмое небо, мне придется немного спуститься. На вопрос о том, когда и где мы собираемся пожениться, мы с Эрикой ответили уклончиво: где-нибудь в конце весны, поближе к моему отъезду в Штаты. Я еще не сообщил родителям о помолвке, и Эрика тоже была согласна с тем, что такую новость нельзя обрушивать сразу. Я написал только, что встречаюсь с девушкой, которую зовут Эрика, и что она умница и красавица. Отец Эрики воспринял нашу помолвку с элегантным достоинством и даже произнес за нас тост, когда я однажды был у них в гостях.
В начале февраля, когда я и думать забыл о Саре Луизе, я получил от нее новое письмо.
"Дорогой Хэмилтон, – писала она, – месяц назад ты должен был получить от меня весточку. Может, конечно, это почта барахлит, но я, честно говоря, так не думаю. Боюсь, что ты все еще сердишься и пытаешься таким образом меня наказать. Я надеялась, что если я покаюсь и попрошу извинения, ты найдешь в себе силы меня простить. Я и сейчас надеюсь, что скоро все прошлые обиды будут забыты. Я больше не буду надоедать тебе своими письмами – пока ты сам не отзовешься. Если бы ты знал, как мне хочется получить от тебя длинное-предлинное письмо! Я говорила по телефону с твоей мамой, и она немного рассказала мне, какая у тебя интересная работа.
Хочу сообщить тебе одну новость: папа с мамой скоро едут в Европу. У папы какие-то деловые встречи в Лондоне и Риме (зимой – надо же такое придумать!), а потом они едут в Грецию (хотя в это время там не сезон, зато туристов не будет). В Берлине они никогда не были, и им бы доставило большое удовольствие, если бы ты смог поводить их по городу. Они рассчитывают приехать в Берлин в субботу вечером, а жить будут в отеле «Кемпински». (Это приличное место? А то фамилия не внушает мне доверия.) Мама с папой очень надеются, что ты им позвонишь в воскресенье утром и вы встретитесь. Им, разумеется, известно, что человек ты занятой, но если бы ты все-таки сумел выкроить пару часов, они были бы безмерно рады. Если не позвонишь, они будут считать, что ты не желаешь их видеть. Твоя мама сказала, что отпуск у тебя к тому времени еще не начнется, так что, полагаю, ты будешь в Берлине. Пожалуйста, не переноси свои обиды на маму с папой; ты у них любимчик.
Дела в аспирантуре идут неплохо, хотя, я уверена, тебя это не интересует. Вряд ли заинтересует тебя и то, что мать Лейси Робинсон застукала ее с Хейлом Дунканом в гостиничном номере в Луисвилле и что Мэри Эллен Метлок беременна, и мы недавно высчитали, кто этот несчастный, которому придется платить алименты.
Если ты все-таки сможешь, несмотря ни на что, сделать так, чтобы родители не скучали, буду тебе вечно признательна. Целую (хотя и не знаю, как ты к этому отнесешься) – Сара Луиза".
События начинали принимать крутой оборот. Пока дело касалось одной Сары Луизы, я готов был и дальше не замечать ее – хоть до скончания века, но мне меньше всего хотелось восстановить против себя Симса Колдуэлла. Сомнительно, чтобы это благотворно сказалось и на карьере отца, и на моих перспективах найти работу. Чем больше я обдумывал создавшееся положение, тем яснее понимал, что выбора нет – с Колдуэллами придется увидеться. Надо постараться быть вежливым и написать им, что жду не дождусь нашей встречи. Но если я напишу им и не напишу Саре Луизе, это будет похоже на детскую обиду. Раз десять я принимался за письмо Саре Луизе, пока, наконец, не вымучил текст, который говорил о моей воспитанности, но не более:
"Дорогая Сара Луиза, в своем первом письме ты пишешь, что виновата в том, что произошло. Пусть так, но сейчас виноватым чувствую себя я. Это хамство – не отвечать на письма, и я надеюсь, что ты меня простишь. Новости, которые ты сообщаешь, – очень интересные. Спасибо за то, что не теряешь из виду старых друзей.
Разумеется, я буду рад показать твоим родителям Берлин. С нетерпением жду этой встречи. Я рад, что я у них любимчик, потому что сам искренне их люблю.
"Интересная работа", о которой ты упоминаешь, в то же время и секретная, и я не имею права говорить о ней в течение десяти лет после окончания срока службы. Боюсь, что у мамы чересчур разыгралась фантазия. Скажу только, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Это необычно и увлекательно.
Вернусь я самое раннее через пять месяцев, а к тому времени многое может измениться. Ты права – останемся друзьями – друзей никогда не бывает избыток. Когда я вернусь, мы можем поговорить – если у тебя все еще будет такое желание.
Прошу извинить мои дурные манеры. Если захочешь мне написать, я тебе отвечу. Буду рад услышать всякие новости – скандальные и не очень. Передай, пожалуйста, привет родителям (если они еще не уехали), а также Элеоноре и Клею. Тебе, конечно, я тоже шлю привет. Спасибо за письма. С наилучшими пожеланиями – Хэмилтон".
– Друзья из Нашвилла, – сказала Эрика, – ужасно хочется с ними познакомиться. Что они из себя представляют?
– Он – президент банка. Очень милые люди.
– Это друзья твоих родителей?
– Да. А так как родители не знают, что мы обручились, лучше при них не носить колец.
– Мне прямо не терпится. Ты ведь еще не слышал, как я говорю по-английски.
– Ну, давай, скажи что-нибудь.
– Только не сейчас, я стесняюсь. Но я твердо решила выучить английский – даже стала брать уроки у одной очень приятной дамы.
Если б я знал, что меня ждет, я бы этой приятной даме голову свернул.
В отеле «Кемпински» я оставил для Колдуэллов записку, чтобы они позвонили мне в воскресенье утром, когда отоспятся после дороги. Равно в 8.35 раздался звонок.
– Хэмилтон, дорогой, – зарокотал в трубке мягкий баритон Симса, – как я рад слышать твой голос! Сисси просто в восторге от твоих цветов. Что ты говоришь, Сисси? Хэмилтон, Сисси просит тебе передать, что букет потрясающе подобран.
– Спасибо, сэр.
– Хэмилтон, у тебя не найдется немного времени для парочки нежданных гостей?
– О чем речь – я весь день свободен.
– Мы знаем – ты занят важными делами, и не хотели бы тебя от них отрывать.
– Сегодня у меня только одно дело – повидаться с вами.
– Может, заглянешь к нам, и мы вместе позавтракаем?
– Лечу. Скажите, сэр, а ничего, если я приду не один?
– Приходи с кем хочешь. Будем рады познакомиться с твоим другом.
– Сэр, это не друг, а подруга. Она живет здесь, в Берлине. Я просто подумал, что вам будет интересно пообщаться с кем-нибудь из немцев.
– Что ж, будем рады и подруге. А по-английски она понимает?
– Ну конечно, сэр. Передайте, пожалуйста, поклон миссис Колдуэлл. Буду у вас через сорок пять минут.
Я позвонил Эрике, и мы встретились перед входом в отель «Кемпински». Сара Луиза могла не волноваться – это была лучшая гостиница в Берлине. Эрика взяла меня под руку, и мы гордо прошествовали внутрь.
Колдуэллы уже ждали нас в холле. До чего же у них был элегантный вид! Посмотришь и сразу скажешь: вот это известный банкир Симс Колдуэлл, а это его жена Сисси, знаменитая своим умением принимать гостей. Сисси меня обняла, и Симс долго жал руку, и они не перестали улыбаться, когда здоровались с Эрикой. В их поведении я не заметил ни единой фальшивой ноты. Но когда метрдотель усаживал нас за столик и я уже уверился в том, что все идет как нельзя лучше, в мозгу вдруг промелькнули английские фразы, только что оброненные Эрикой, и я с удивлением осознал, что они набиты всякими диковинными словечками. Например, когда Сисси сказала ей: "Ужасно рада с вами познакомиться", Эрика ответила: "Взаимно, елки-палки", причем повторила это несколько раз, а потом сама задала вопрос: "Ну, как вам Берлин, ничего, нормально?". Все это очень смахивало на пародию, но Эрика говорила совершенно серьезно, явно стараясь, чтобы вышло как можно лучше. Желая показать, что ей знакомы американские традиции, она спросила у Колдуэллов: "Не желаете ли испить водицы?", а на какое-то замечание, вызвавшее ее интерес, отреагировала так: "Фу ты, неужели, вот умора".
Трудно было поверить, что Эрика – немка, когда с ее уст слетали фразы вроде "Надолго ли к нам в Берлин?" или "Так скоро вы нас покидаете! Что за срочность такая?" По-видимому, ее английский озадачил не одного меня, потому что немного погодя Сисси сказала:
– Эрика, я просто поражена, как вы блестяще говорите по-английски.
– Вот так штука, премного благодарна.
– У вас, случайно, никогда не было преподавателя из Нью-Йорка?
– Из Нью-Йорка? Черт побери, точно так. Я уже два года занимаюсь с мисс Мими Фельдерман. – И Эрика начала рассказывать, как десять лет учила английский в школе, но то был британский вариант английского языка, а здесь ей приходится иметь дело с американцами. Поэтому когда некая мисс Мими Фельдерман из спецслужбы предложила обучать немецких сотрудников, она решила не упускать такой возможности. Два раза в неделю они занимались разговорной речью, и Мими как-то сказала, что Эрика – лучшая ее ученица. Все это Эрика держала от меня в тайне, желая преподнести мне сюрприз, и, надо признаться, своего добилась.
В большинстве своем американцы почему-то признают диалектными лишь южные говоры – как белого, так и черного населения, – которые на их слух звучат несколько странно. Им и в голову не приходит, что не только южане, но и сами они тоже говорят с акцентом, что в разных частях Америки есть свои особенности произношения. А южане тоже умеют слушать, и им произношение жителей Среднего Запада кажется таким же унылым, как тамошние равнины, калифорнийское произношение – как бы не имеющим глубоких корней, как и сами калифорнийцы, а произношение жителей Новой Англии – старомодным. Но самый ужасный выговор – нью-йоркский. Конечно, в этом городе есть сколько-то богатых людей, к которым не пристал местный диалект, но большинство говорит с каким-то грубым, рваным акцентом, вызывающим в памяти мрачную подземку, убогие улочки и переполненные мусорные баки. И вот мы, трое южан, сидим и слушаем, как Эрика изъясняется по-английски – изъясняется так, как ее научила мисс Мими Фельдерман. В какой-то момент мне даже показалось, что Сисси слегка передернуло, а Симс в конце концов не выдержал и издал тяжелый вздох. Как мне было им объяснить, что по-немецки Эрика говорит совершенно безукоризненно?
Судя по всему, я во время завтрака не был чересчур словоохотлив, потому что и Эрика, и Сисси поинтересовались, не случилось ли чего. Выйдя из гостиницы, мы взяли такси и поехали осматривать достопримечательности: Курфюрстендамм, олимпийский стадион, Колонну Победы и Рейхстаг. После обеда у Эрики возникла идея: не съездить ли в Восточный Берлин? Для меня, как для сотрудника разведки, это было невозможно, но Эрика стал уверять Колдуэллов, что будет очень жаль, если они не увидят Остров музеев и Александерплатц, и что она с удовольствием им все покажет. На вопрос, не будет ли это для нее слишком обременительным, Эрика ответила: "Чепуха да и только", после чего они втроем укатили, а я остался размышлять, чем бы занять ближайшие три часа. Перво-наперво я позвонил Вильямсу в надежде выпросить у него на завтра отгул, потому что хотел повидаться с Колдуэллами наедине. Вильямс, у которого был приступ хандры по причине предстоящего возвращения в Штаты, сказал только: "По мне – так гуляй хоть неделю". Спасибо, спасибо, хватит и одного дня. Немного пройдясь, чтобы собраться с мыслями, я направился в гостиничный бар, где дернул пару рюмочек. Наконец появилась Эрика, ведя за собой Сисси и Симса.
– Хэмилтон, Эрика – потрясающий гид, – воскликнула Сисси. – Без нее мы были бы как без рук.
– Настоящий талант, – подтвердил Симс. – Зря она его губит.
– Приятно слышать, елки-палки, – сказала Эрика. За ужином Эрика не переставала расспрашивать Колдуэллов про Нашвилл.
– Собираетесь к нам в Нашвилл? – спросила Сисси.
– Черт его знает, – пожала плечами Эрика. – Мир тесен, как вы полагаете?
По дороге домой, когда мы снова перешли на немецкий, и Эрика заговорила нормальным языком, она спросила:
– Ну как? Как тебе мой английский?
– Ты им очень понравилась.
– Нет, ты скажи про английский.
– Мими Фельдерман была права. Ты вполне могла бы сойти за американку.
Эрика просияла. Два года занятий не прошли впустую.
На следующее утро я снова был у Колдуэллов и только собирался объяснить, что Эрика не в пример обаятельнее, когда говорит по-немецки, как они меня опередили.
– Какая очаровательная юная дама! – сказал Симс. – Если тут все девушки такие, то, боюсь, ты никогда не вернешься домой.
– Да-да, очень внимательная и рассудительная, – подхватила Сисси.
– Жаль только, – сказал я, – что Мими Фельдерман испортила ей английский. По-немецки Эрика говорит замечательно.
– Ну что ты, я была так рада, что она нас понимает, – ответила Сисси.
– Да и что такого страшного в Нью-Йорке? – спросил Симс. – Помню, я сам там когда-то жил и с удовольствием побываю еще разок.
Все мои планы были нарушены. Я-то рассчитывал расписать им Эрику со всех сторон, умолчав только о том, что мы обручены, но что я мог сказать теперь, после того как они сами превознесли ее до небес? Делать всякие намеки насчет нашего романа было бессмысленно, это и так ясно – иначе бы я ее не пригласил. Пока я судорожно искал слова, чтобы честно во всем признаться, Симс заговорил о другом.
– Хэмилтон, – спросил он, – что ты собираешься делать, когда вернешься домой?
– Не имею понятия, сэр. Вообще-то меня приняли на юридический, но я не уверен, что это у меня получится. Может, пойду на коммерческий факультет.
– Видишь ли, я тут поговорил с твоими родителями; наверно, я мог бы тебе помочь.
– Помочь, сэр?
– Да. Дело в том, что мы у себя в банке хотим реорганизовать работу международного отдела. В своем теперешнем виде он нас не устраивает. Мир страшно сузился, и нам нужно научиться вести дела не только в Теннесси и даже не только на Юге.
– У Симса есть интереснейшие замыслы, – вставила Сисси.
– Да, Хэмилтон, у меня есть кое-какие интересные замыслы, касающиеся деятельности международного отдела. Но нам нужен человек, который бы мог все это возглавить. Что если я попробую уговорить тебя заняться этим делом?
– Как, в "Камберленд Вэлли бэнк"?
– Ну да.
– В международном отделе?
– Учти, это связано с разъездами. Европа, Япония, Южная Америка.
– Но, сэр, я ведь ничего не смыслю в банковском деле.
– А на первых порах никто ничего не смыслит. Когда к нам приходят новые люди, им всем приходится учиться.
Я не верил своим ушам. Президент одного из крупнейших банков Юга предлагает мне работу, о которой я его даже не просил! Первым моим желанием было начать отнекиваться – мол, куда мне, – но неожиданно для самого себя я вдруг выпалил:
– Сэр, я был бы счастлив работать у вас.
Все оставшееся время прошло в деловых разговорах. Пока Сисси бегала по магазинам на Курфюрстендамм, мы с Симсом предавались мечтам о будущем международном отделе. Планы у Симса действительно были интереснейшие. Мысленно я уже видел себя на разных совещаниях и в аэропортах – сегодня в Каракасе, завтра – в Токио. Обедая в роскошных ресторанах с богатыми клиентами, я буду переманивать их у других банкиров. Подзаймусь французским, а потом выучу японский и испанский. Мы так освоим мировую конъюнктуру, что остальные банкиры только рот разинут. Потом я задумался о своем гардеробе. Как я буду смотреться в своих теперешних костюмах? Наверно, придется приобрести новые – в полоску. А то, что у меня воротнички на пуговицах, – не слишком ли это будет выглядеть легкомысленно?
Прощаясь с Колдуэллами, я испытывал к ним необыкновенную симпатию. Сисси меня обняла, а Симс опять долго тряс руку. Они хором попросили передать Эрике привет и снова отсыпали ей кучу комплиментов. В вагоне метро я чувствовал себя не в своей тарелке: банкиру полагается разъезжать в «мерседесе» или в «кадиллаке». Нет, лучше пусть будет «мерседес».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
По случаю помолвки мы с Эрикой устроили небольшое торжество в "Немецком доме", пригласив всех наших ребят, немцев с женами и Вильямса с Ирмград. Отец Эрики придти не смог, зато был Юрген, который прекрасно со всеми общался. Кутеж продолжался до часу ночи, пока официанты не сказали, что пора расходиться. Фрау Бекманн заявила, что никогда еще не видела жениха счастливее меня, а Тони Дарлингтон заметил, что если я хочу попасть на седьмое небо, мне придется немного спуститься. На вопрос о том, когда и где мы собираемся пожениться, мы с Эрикой ответили уклончиво: где-нибудь в конце весны, поближе к моему отъезду в Штаты. Я еще не сообщил родителям о помолвке, и Эрика тоже была согласна с тем, что такую новость нельзя обрушивать сразу. Я написал только, что встречаюсь с девушкой, которую зовут Эрика, и что она умница и красавица. Отец Эрики воспринял нашу помолвку с элегантным достоинством и даже произнес за нас тост, когда я однажды был у них в гостях.
В начале февраля, когда я и думать забыл о Саре Луизе, я получил от нее новое письмо.
"Дорогой Хэмилтон, – писала она, – месяц назад ты должен был получить от меня весточку. Может, конечно, это почта барахлит, но я, честно говоря, так не думаю. Боюсь, что ты все еще сердишься и пытаешься таким образом меня наказать. Я надеялась, что если я покаюсь и попрошу извинения, ты найдешь в себе силы меня простить. Я и сейчас надеюсь, что скоро все прошлые обиды будут забыты. Я больше не буду надоедать тебе своими письмами – пока ты сам не отзовешься. Если бы ты знал, как мне хочется получить от тебя длинное-предлинное письмо! Я говорила по телефону с твоей мамой, и она немного рассказала мне, какая у тебя интересная работа.
Хочу сообщить тебе одну новость: папа с мамой скоро едут в Европу. У папы какие-то деловые встречи в Лондоне и Риме (зимой – надо же такое придумать!), а потом они едут в Грецию (хотя в это время там не сезон, зато туристов не будет). В Берлине они никогда не были, и им бы доставило большое удовольствие, если бы ты смог поводить их по городу. Они рассчитывают приехать в Берлин в субботу вечером, а жить будут в отеле «Кемпински». (Это приличное место? А то фамилия не внушает мне доверия.) Мама с папой очень надеются, что ты им позвонишь в воскресенье утром и вы встретитесь. Им, разумеется, известно, что человек ты занятой, но если бы ты все-таки сумел выкроить пару часов, они были бы безмерно рады. Если не позвонишь, они будут считать, что ты не желаешь их видеть. Твоя мама сказала, что отпуск у тебя к тому времени еще не начнется, так что, полагаю, ты будешь в Берлине. Пожалуйста, не переноси свои обиды на маму с папой; ты у них любимчик.
Дела в аспирантуре идут неплохо, хотя, я уверена, тебя это не интересует. Вряд ли заинтересует тебя и то, что мать Лейси Робинсон застукала ее с Хейлом Дунканом в гостиничном номере в Луисвилле и что Мэри Эллен Метлок беременна, и мы недавно высчитали, кто этот несчастный, которому придется платить алименты.
Если ты все-таки сможешь, несмотря ни на что, сделать так, чтобы родители не скучали, буду тебе вечно признательна. Целую (хотя и не знаю, как ты к этому отнесешься) – Сара Луиза".
События начинали принимать крутой оборот. Пока дело касалось одной Сары Луизы, я готов был и дальше не замечать ее – хоть до скончания века, но мне меньше всего хотелось восстановить против себя Симса Колдуэлла. Сомнительно, чтобы это благотворно сказалось и на карьере отца, и на моих перспективах найти работу. Чем больше я обдумывал создавшееся положение, тем яснее понимал, что выбора нет – с Колдуэллами придется увидеться. Надо постараться быть вежливым и написать им, что жду не дождусь нашей встречи. Но если я напишу им и не напишу Саре Луизе, это будет похоже на детскую обиду. Раз десять я принимался за письмо Саре Луизе, пока, наконец, не вымучил текст, который говорил о моей воспитанности, но не более:
"Дорогая Сара Луиза, в своем первом письме ты пишешь, что виновата в том, что произошло. Пусть так, но сейчас виноватым чувствую себя я. Это хамство – не отвечать на письма, и я надеюсь, что ты меня простишь. Новости, которые ты сообщаешь, – очень интересные. Спасибо за то, что не теряешь из виду старых друзей.
Разумеется, я буду рад показать твоим родителям Берлин. С нетерпением жду этой встречи. Я рад, что я у них любимчик, потому что сам искренне их люблю.
"Интересная работа", о которой ты упоминаешь, в то же время и секретная, и я не имею права говорить о ней в течение десяти лет после окончания срока службы. Боюсь, что у мамы чересчур разыгралась фантазия. Скажу только, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Это необычно и увлекательно.
Вернусь я самое раннее через пять месяцев, а к тому времени многое может измениться. Ты права – останемся друзьями – друзей никогда не бывает избыток. Когда я вернусь, мы можем поговорить – если у тебя все еще будет такое желание.
Прошу извинить мои дурные манеры. Если захочешь мне написать, я тебе отвечу. Буду рад услышать всякие новости – скандальные и не очень. Передай, пожалуйста, привет родителям (если они еще не уехали), а также Элеоноре и Клею. Тебе, конечно, я тоже шлю привет. Спасибо за письма. С наилучшими пожеланиями – Хэмилтон".
– Друзья из Нашвилла, – сказала Эрика, – ужасно хочется с ними познакомиться. Что они из себя представляют?
– Он – президент банка. Очень милые люди.
– Это друзья твоих родителей?
– Да. А так как родители не знают, что мы обручились, лучше при них не носить колец.
– Мне прямо не терпится. Ты ведь еще не слышал, как я говорю по-английски.
– Ну, давай, скажи что-нибудь.
– Только не сейчас, я стесняюсь. Но я твердо решила выучить английский – даже стала брать уроки у одной очень приятной дамы.
Если б я знал, что меня ждет, я бы этой приятной даме голову свернул.
В отеле «Кемпински» я оставил для Колдуэллов записку, чтобы они позвонили мне в воскресенье утром, когда отоспятся после дороги. Равно в 8.35 раздался звонок.
– Хэмилтон, дорогой, – зарокотал в трубке мягкий баритон Симса, – как я рад слышать твой голос! Сисси просто в восторге от твоих цветов. Что ты говоришь, Сисси? Хэмилтон, Сисси просит тебе передать, что букет потрясающе подобран.
– Спасибо, сэр.
– Хэмилтон, у тебя не найдется немного времени для парочки нежданных гостей?
– О чем речь – я весь день свободен.
– Мы знаем – ты занят важными делами, и не хотели бы тебя от них отрывать.
– Сегодня у меня только одно дело – повидаться с вами.
– Может, заглянешь к нам, и мы вместе позавтракаем?
– Лечу. Скажите, сэр, а ничего, если я приду не один?
– Приходи с кем хочешь. Будем рады познакомиться с твоим другом.
– Сэр, это не друг, а подруга. Она живет здесь, в Берлине. Я просто подумал, что вам будет интересно пообщаться с кем-нибудь из немцев.
– Что ж, будем рады и подруге. А по-английски она понимает?
– Ну конечно, сэр. Передайте, пожалуйста, поклон миссис Колдуэлл. Буду у вас через сорок пять минут.
Я позвонил Эрике, и мы встретились перед входом в отель «Кемпински». Сара Луиза могла не волноваться – это была лучшая гостиница в Берлине. Эрика взяла меня под руку, и мы гордо прошествовали внутрь.
Колдуэллы уже ждали нас в холле. До чего же у них был элегантный вид! Посмотришь и сразу скажешь: вот это известный банкир Симс Колдуэлл, а это его жена Сисси, знаменитая своим умением принимать гостей. Сисси меня обняла, и Симс долго жал руку, и они не перестали улыбаться, когда здоровались с Эрикой. В их поведении я не заметил ни единой фальшивой ноты. Но когда метрдотель усаживал нас за столик и я уже уверился в том, что все идет как нельзя лучше, в мозгу вдруг промелькнули английские фразы, только что оброненные Эрикой, и я с удивлением осознал, что они набиты всякими диковинными словечками. Например, когда Сисси сказала ей: "Ужасно рада с вами познакомиться", Эрика ответила: "Взаимно, елки-палки", причем повторила это несколько раз, а потом сама задала вопрос: "Ну, как вам Берлин, ничего, нормально?". Все это очень смахивало на пародию, но Эрика говорила совершенно серьезно, явно стараясь, чтобы вышло как можно лучше. Желая показать, что ей знакомы американские традиции, она спросила у Колдуэллов: "Не желаете ли испить водицы?", а на какое-то замечание, вызвавшее ее интерес, отреагировала так: "Фу ты, неужели, вот умора".
Трудно было поверить, что Эрика – немка, когда с ее уст слетали фразы вроде "Надолго ли к нам в Берлин?" или "Так скоро вы нас покидаете! Что за срочность такая?" По-видимому, ее английский озадачил не одного меня, потому что немного погодя Сисси сказала:
– Эрика, я просто поражена, как вы блестяще говорите по-английски.
– Вот так штука, премного благодарна.
– У вас, случайно, никогда не было преподавателя из Нью-Йорка?
– Из Нью-Йорка? Черт побери, точно так. Я уже два года занимаюсь с мисс Мими Фельдерман. – И Эрика начала рассказывать, как десять лет учила английский в школе, но то был британский вариант английского языка, а здесь ей приходится иметь дело с американцами. Поэтому когда некая мисс Мими Фельдерман из спецслужбы предложила обучать немецких сотрудников, она решила не упускать такой возможности. Два раза в неделю они занимались разговорной речью, и Мими как-то сказала, что Эрика – лучшая ее ученица. Все это Эрика держала от меня в тайне, желая преподнести мне сюрприз, и, надо признаться, своего добилась.
В большинстве своем американцы почему-то признают диалектными лишь южные говоры – как белого, так и черного населения, – которые на их слух звучат несколько странно. Им и в голову не приходит, что не только южане, но и сами они тоже говорят с акцентом, что в разных частях Америки есть свои особенности произношения. А южане тоже умеют слушать, и им произношение жителей Среднего Запада кажется таким же унылым, как тамошние равнины, калифорнийское произношение – как бы не имеющим глубоких корней, как и сами калифорнийцы, а произношение жителей Новой Англии – старомодным. Но самый ужасный выговор – нью-йоркский. Конечно, в этом городе есть сколько-то богатых людей, к которым не пристал местный диалект, но большинство говорит с каким-то грубым, рваным акцентом, вызывающим в памяти мрачную подземку, убогие улочки и переполненные мусорные баки. И вот мы, трое южан, сидим и слушаем, как Эрика изъясняется по-английски – изъясняется так, как ее научила мисс Мими Фельдерман. В какой-то момент мне даже показалось, что Сисси слегка передернуло, а Симс в конце концов не выдержал и издал тяжелый вздох. Как мне было им объяснить, что по-немецки Эрика говорит совершенно безукоризненно?
Судя по всему, я во время завтрака не был чересчур словоохотлив, потому что и Эрика, и Сисси поинтересовались, не случилось ли чего. Выйдя из гостиницы, мы взяли такси и поехали осматривать достопримечательности: Курфюрстендамм, олимпийский стадион, Колонну Победы и Рейхстаг. После обеда у Эрики возникла идея: не съездить ли в Восточный Берлин? Для меня, как для сотрудника разведки, это было невозможно, но Эрика стал уверять Колдуэллов, что будет очень жаль, если они не увидят Остров музеев и Александерплатц, и что она с удовольствием им все покажет. На вопрос, не будет ли это для нее слишком обременительным, Эрика ответила: "Чепуха да и только", после чего они втроем укатили, а я остался размышлять, чем бы занять ближайшие три часа. Перво-наперво я позвонил Вильямсу в надежде выпросить у него на завтра отгул, потому что хотел повидаться с Колдуэллами наедине. Вильямс, у которого был приступ хандры по причине предстоящего возвращения в Штаты, сказал только: "По мне – так гуляй хоть неделю". Спасибо, спасибо, хватит и одного дня. Немного пройдясь, чтобы собраться с мыслями, я направился в гостиничный бар, где дернул пару рюмочек. Наконец появилась Эрика, ведя за собой Сисси и Симса.
– Хэмилтон, Эрика – потрясающий гид, – воскликнула Сисси. – Без нее мы были бы как без рук.
– Настоящий талант, – подтвердил Симс. – Зря она его губит.
– Приятно слышать, елки-палки, – сказала Эрика. За ужином Эрика не переставала расспрашивать Колдуэллов про Нашвилл.
– Собираетесь к нам в Нашвилл? – спросила Сисси.
– Черт его знает, – пожала плечами Эрика. – Мир тесен, как вы полагаете?
По дороге домой, когда мы снова перешли на немецкий, и Эрика заговорила нормальным языком, она спросила:
– Ну как? Как тебе мой английский?
– Ты им очень понравилась.
– Нет, ты скажи про английский.
– Мими Фельдерман была права. Ты вполне могла бы сойти за американку.
Эрика просияла. Два года занятий не прошли впустую.
На следующее утро я снова был у Колдуэллов и только собирался объяснить, что Эрика не в пример обаятельнее, когда говорит по-немецки, как они меня опередили.
– Какая очаровательная юная дама! – сказал Симс. – Если тут все девушки такие, то, боюсь, ты никогда не вернешься домой.
– Да-да, очень внимательная и рассудительная, – подхватила Сисси.
– Жаль только, – сказал я, – что Мими Фельдерман испортила ей английский. По-немецки Эрика говорит замечательно.
– Ну что ты, я была так рада, что она нас понимает, – ответила Сисси.
– Да и что такого страшного в Нью-Йорке? – спросил Симс. – Помню, я сам там когда-то жил и с удовольствием побываю еще разок.
Все мои планы были нарушены. Я-то рассчитывал расписать им Эрику со всех сторон, умолчав только о том, что мы обручены, но что я мог сказать теперь, после того как они сами превознесли ее до небес? Делать всякие намеки насчет нашего романа было бессмысленно, это и так ясно – иначе бы я ее не пригласил. Пока я судорожно искал слова, чтобы честно во всем признаться, Симс заговорил о другом.
– Хэмилтон, – спросил он, – что ты собираешься делать, когда вернешься домой?
– Не имею понятия, сэр. Вообще-то меня приняли на юридический, но я не уверен, что это у меня получится. Может, пойду на коммерческий факультет.
– Видишь ли, я тут поговорил с твоими родителями; наверно, я мог бы тебе помочь.
– Помочь, сэр?
– Да. Дело в том, что мы у себя в банке хотим реорганизовать работу международного отдела. В своем теперешнем виде он нас не устраивает. Мир страшно сузился, и нам нужно научиться вести дела не только в Теннесси и даже не только на Юге.
– У Симса есть интереснейшие замыслы, – вставила Сисси.
– Да, Хэмилтон, у меня есть кое-какие интересные замыслы, касающиеся деятельности международного отдела. Но нам нужен человек, который бы мог все это возглавить. Что если я попробую уговорить тебя заняться этим делом?
– Как, в "Камберленд Вэлли бэнк"?
– Ну да.
– В международном отделе?
– Учти, это связано с разъездами. Европа, Япония, Южная Америка.
– Но, сэр, я ведь ничего не смыслю в банковском деле.
– А на первых порах никто ничего не смыслит. Когда к нам приходят новые люди, им всем приходится учиться.
Я не верил своим ушам. Президент одного из крупнейших банков Юга предлагает мне работу, о которой я его даже не просил! Первым моим желанием было начать отнекиваться – мол, куда мне, – но неожиданно для самого себя я вдруг выпалил:
– Сэр, я был бы счастлив работать у вас.
Все оставшееся время прошло в деловых разговорах. Пока Сисси бегала по магазинам на Курфюрстендамм, мы с Симсом предавались мечтам о будущем международном отделе. Планы у Симса действительно были интереснейшие. Мысленно я уже видел себя на разных совещаниях и в аэропортах – сегодня в Каракасе, завтра – в Токио. Обедая в роскошных ресторанах с богатыми клиентами, я буду переманивать их у других банкиров. Подзаймусь французским, а потом выучу японский и испанский. Мы так освоим мировую конъюнктуру, что остальные банкиры только рот разинут. Потом я задумался о своем гардеробе. Как я буду смотреться в своих теперешних костюмах? Наверно, придется приобрести новые – в полоску. А то, что у меня воротнички на пуговицах, – не слишком ли это будет выглядеть легкомысленно?
Прощаясь с Колдуэллами, я испытывал к ним необыкновенную симпатию. Сисси меня обняла, а Симс опять долго тряс руку. Они хором попросили передать Эрике привет и снова отсыпали ей кучу комплиментов. В вагоне метро я чувствовал себя не в своей тарелке: банкиру полагается разъезжать в «мерседесе» или в «кадиллаке». Нет, лучше пусть будет «мерседес».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51