но проводиться они должны не по­лицией, так как против последней существует «облако предубеждений». Проводить эти «идеи» должна «обще­ственная самодеятельность», но «под контролем поли­цейской власти»; в качестве исполнительного «контроле­ра» над «самодеятельностью» питерских рабочих Га­пон, с благословения митрополита, и предложил себя.
Нам нечего еще раз повторять здесь, к каким роко­вым для «глубоко широких и полезных» полицейских идей последствиям привела эта гнуснейшая затея церкви и полицейских. Церковный дурман среди пролетариев ока­зался совершенно негодным орудием, и провокационная попытка Гапона вместо удушения революционного дви­жения привела к окончательному крушению в рабочей среде последних религиозных и монархических иллюзий. Первый сокрушительный удар богу и царю 9 января 1905 г. был нанесен, по иронии судьбы, при ближайшем участии и руководстве агента религии и самодержавия. Посеянный 9 января ветер превратился в октябре - декабре 1905 г. в первую революционную бурю, знаме­новавшую начало открытой вооруженной борьбы проле­тариата и трудового крестьянства против самодержав­ного режима и тех общественных сил, на которые он опирался. Кровно связанная с гибнувшим строем цер­ковь на этот раз не ограничилась своим профессиональ­ным уже притупившимся орудием и приняла непосред­ственное участие в вооруженной борьбе. В декабре 1905 г. она предоставила московские колокольни для пулеметов, но еще раньше она включилась для этого в специальную боевую «общественную» организацию, так называемый «Союз русского народа», включилась на­столько тесно, что в 1906-1908 гг. названия «поп» и «со­юзник» стали синонимами, ибо лишь редкие единицы из клириков рисковали поднимать голос против участия клира в союзе, и огромное большинство клириков либо формально, либо фактически вступило в союз.
«Союз русского народа» был учрежден в начале но­ября 1905 г., тотчас же после октябрьской волны, выр­вавшей у царского режима манифест 17 октября. Его инициаторами были виднейшие деятели самодержавия из среды дворянских верхов - два великих князя, Вла­димир Александрович и Николай Николаевич, граф Доррер, Марков 2-й, П. Н. Дурново, тогдашний министр внутренних дел, граф Коновницын, сенатор Стишинский, доктор Дубровин и просто дворянин Соколов. Вероятно, идея была одобрена и самим Николаем Кровавым, так как он тотчас после учреждения союза принял от его депутации членские значки союза для себя и для наслед­ника (тогда еще грудного младенца) и таким образом вступил сам с сыном в эту погромную организацию. Сейчас же по учреждении новая организация была пу­щена в ход при помощи двух аппаратов - охранного отделения и синодской церкви, представителями кото­рых среди учредителей были сам начальник охранного отделения в Петербурге генерал Герасимов и знамени­тый тогда охранник Рачковский, с одной стороны, и архимандрит Александро-Невской лавры Евсевий и мо­сковский протоиерей Восторгов - с другой. Высокие учредители дали денежные средства, охранка организо­вывала боевые дружины, убийства видных представите­лей революционных и либеральных партий и еврейские погромы, а церковь приняла на себя функции агитации, пропаганды и освящения всей этой «работы» религиоз­ными средствами. Подвиги «героев» и «мучеников», как называются в реляциях союза погромщики и пострадав­шие шпики в рясах, достаточно хорошо известны, и мы не будем здесь еще раз перелистывать эти кровавые страницы истории 1905-1908 гг. Остановимся лишь на участии церкви в деятельности союза, поскольку об этом участии можно судить на основании изданных материа­лов Чрезвычайной следственной комиссии 1917 г., далеко не полных и недостаточных.
Прежде всего надо указать, что организация и дея­тельность «Союза русского народа» были облечены, так сказать, в «ризы» церкви и религии. В уставе союза первыми пунктами стояли пункты о незыблемости право­славия как одной из трех главнейших основ империи и о сохранении за ним положения господствующей религии. Соответственно знамя, под которым выступали для сво­их «операций» банды погромщиков, и нагрудный значок для членов союза совпадали целиком с символами церк­ви: знамя союза представляло из себя церковную хо­ругвь с изображением Георгия Победоносца, а нагруд­ный значок имел форму креста с прикрепленной к его поперечине императорской короной, а к его концу - круглого изображения того же Георгия. Кроме этого, каждый местный отдел союза имел свои хоругви и свои иконы, хранившиеся в промежутках между «операция­ми» в местных соборах или монастырях. Открытие от­делов союза сопровождалось всегда торжественными молебнами, которые служились местными архиереями, - в лице последних церковь давала свое официальное благо­словение союзу и рекомендовала последний своим кли­рикам.
Освятив союз, церковь приняла деятельное участие в его функционировании. Правда, если подсчитать руко­водителей и участников союза из среды клириков, то на первый взгляд покажется, будто правящая верхушка церкви не приняла в союзе близкого участия. Так, в чис­ле учредителей союза значится только один провинци­альный епископ (Митрофан Литовский), а в числе актив­ных членов - всего два-три тоже провинциальных ар­хиерея. Но это лишь обман зрения, своего рода тактиче­ский прием, при помощи которого руководители союза пытались придать ему вид организации, идущей снизу, от «масс». Фактически епископат принимал участие в союзе не только в форме служения торжественных мо­лебнов, но и путем проявления своей власти над подчи­ненным ему клиром. Когда при организации местного отдела союза находились среди местного духовенст­ва противники его учреждения, осмеливавшиеся возра­жать против участия клира в союзе или отказывавшиеся служить перед погромами молебны, местная жандарм­ская власть сейчас же доносила епархиальному епископу о таких «вредных» элементах, и последние обычно сме­щались и посылались в захудалые приходы. Таким об­разом, фактически в орбиту «Союза русского народа» был втянут весь епископат. Приходский клир знал, что мерою участия каждого клирика в союзе будет изме­ряться и его служба в целом.
И представители приходского клира, а также мона­шества шли «работать» в союз совершенно открыто, считая это одною из своих главнейших задач. Своей репутацией «святого», своей проповедью и своим влия­нием на царя верно служил союзу Иоанн Кронштадтский, избранный почетным членом союза, - живой «бог» при­нял участие в погромной борьбе против революции. В составе главного совета союза кроме упомянутых уже архимандрита Евсевия и протоиерея Восторгова был тот же Иоанн и священник Богданович. Во главе мно­гих местных отделов председателями или заместителями председателей стояли архимандриты, священники и диаконы (в Москве председателем был Восторгов, заме­стителем - архимандрит Макарий Гневушев). Базы местных отделов устраивались сплошь и рядом в офици­альных церковных учреждениях. В Москве базой был так называемый епархиальный дом, т. е. дом для съез­дов духовенства московской епархии с библиотекой и общежитием, в провинции - также либо епархиальные дома, либо церковноприходские школы.
Кроме руководства деятельностью союза клирики приняли участие в его «операциях». Наиболее энергич­ными и наглыми погромными агитаторами из членов сою­за были именно клирики. Всероссийскую известность получил на этом поприще иеромонах Илиодор, за ним следовали протоиерей Восторгов, петербургский архи­мандрит Арсений и ряд сибирских, украинских и бело­русских священников. Агитация, конечно, массу русско­го народа в ряды союза привлечь не могла. Рабочие и трудовые крестьяне пошли с 1905 г. окончательно за красным знаменем, а под хоругвь Георгия собрались только наемные бандиты, деклассированные и разоряв­шиеся элементы мелкой городской буржуазии да дере­венские кулаки. И вполне естественно, что, когда кам­панию погромов, скандализировавшую царскую Россию в глазах всего мира, приказано было прекратить, «пуб­личная» деятельность «Союза русского народа» сейчас же заглохла, а закрытая сосредоточилась на выпрашива­нии казенных подачек и на ссорах при их дележе. На почве драки из-за дележа казенных субсидий едва не рас­пался окончательно в 1913 г. московский отдел союза, из которого вынуждены были уйти его главные руководите­ли - Восторгов и Макарий.
Так и в области открытой политической борьбы, во­оруженной и погромной, церковно-религиозные средства оказывались недействительными. Церковный дурман уже не действовал в тех слоях русского общества, ко­торые были наиболее опасными для царского режима; и совершенно безнадежны в этом отношении были ра­бочие. После Гапона выступать и агитировать в рабо­чей среде священники уже не решались, и единственный новый случай этого рода потерпел полное фиаско. Это было в 1912 г., в глухой Сибири, на далекой Лене, на приисках Ленского золотопромышленного товарищества (сокращенно - Эльзото), концентрировавшего в своих руках всю добычу золота в Ленском районе. Формально компания, была русская, но финансировалась английской фирмой «Лена - Гольдфильдс». Там, на Лене, священ­ники выступали в роли защитников прибылей уже не только российского, но и международного капитала.
Пользуясь своей монополией и отдаленностью при­исков от населенных мест Сибири, Эльзото довело на приисках эксплуатацию рабочих до самых чудовищных и неслыханных даже в царской России размеров. При нищенской заработной плате нарушались все более чем скромные правила об охране труда, завоеванные тяж­кой борьбой рабочих в 90-х и 900-х годах. Вместо 11 часов рабочий день продолжался 13 часов, а с ходьбой на ра­боту и с работы - до 17 часов; семьи рабочих допуска­лись на прииски при условии, что их члены не будут отказываться от работы, и администрация заставляла детей-подростков работать за 50 коп. в день, а женщинам работа давалась только в том случае, если они уступа­ли грязной похоти мастеров. Никаких мер по охране здоровья рабочих ни на приисках, ни в поселках не со­блюдалось. На приисках не производился водоотлив, и рабочим приходилось работать сплошь и рядом часами по колено в воде, а казармы рабочих, по свидетельству фабричного инспектора, находились в таком состоянии, что угрожали «не только здоровью, но и жизни рабочих» и «подлежали уничтожению». В довершение всего Эльзото еще имело наглость возвращать обратно в свою кассу часть зарплаты путем жульнического способа снабже­ния рабочих. Оно открыло на приисках заводские лавки и не допускало других; монополизировав таким образом торговлю, оно отпускало рабочим продукты по ценам на 10-15% выше обычных тамошних цен, и при этом гнилые и тухлые. По официальному свидетельству, на приисках около поселков образовались целые свалки таких продуктов, выбрасывавшихся рабочими. В результате, по свидетельству иркутского губернатора Бантыша, Эльзото «в продолжении долгих лет заведомо вычерки­вает из жизни целые поколения людей...».
Но зато на приисках была выстроена церковь, и к ней были приставлены два священника, конечно, не столько ради «спасения душ» рабочих, сколько ради удержания их в должном послушании богу и начальству, ибо, будучи свидетелями этого «вычеркивания целых поколений из жизни», ни один из приисковых священ­ников ни разу не поднял голоса в защиту своей паствы. Но зато, когда в феврале 1912 г. терпение рабочих лоп­нуло и с одного прииска на другой стала распространять­ся забастовка, приисковые священники сейчас же открыли у себя дар красноречия и совместно с полицией и администрацией употребили все усилия для срыва забастовки, другими словами, для сохранения сверхпри­былей петербургских и лондонских акционеров компа­нии. Им удалось обработать выборных от рабочих, спе­кулируя, между прочим, на заповеди пасхального при­мирения - «ненавидящим нам простим вся воскресени­ем». Решительное совещание было перед пасхальной заутреней; одержанную победу хотели закрепить коло­кольным звоном и приглашением выборных к заутрене. Но «кто шел в церковь, а кто не шел»; а рабочая масса не признала соглашения и продолжала бастовать. Тогда, через полторы недели, 4 апреля был произведен крова­вый расстрел бастовавших рабочих.
Священники были, по-видимому, заранее осведомле­ны о предстоящей экзекуции, ибо заняли заранее с утра удобные наблюдательные посты на горке, чтобы следить за «лихими» действиями ротмистра Трещенкова. Но один из них, Черных, не рассчитал своих сил - трагедия и для него оказалась настолько потрясающей, что он, едва до­ехав до дому, умер от удара. Зато другой, Винокуров, выполнил свой «пастырский долг» до конца - исповедо­вал и причащал умиравших от ран, отпевал их и убитых и... взывал к живым о примирении с расстрельщиками. Но и на этот раз церковная проповедь была бессильна потушить революционное настроение. Ленский расстрел привел лишь к новой могучей волне рабочего революци­онного протеста по всей России. Религиозные орудия властвования окончательно притупились, церковь вслед за самодержавием превратилась в заживо разлагающий­ся труп.
РАЗЛОЖЕНИЕ СИНОДСКОЙ ЦЕРКВИ
Кризис церкви сказывался не только в описанном притуплении и бессилии всех тех средств и орудий, ка­кими она располагала, но также и в разложении рядов ее верующей массы. В городе, как мы только что виде­ли, рабочие уходили быстро и безвозвратно из церковных рядов. Интеллигенция 90-х и 900-х годов славилась и рисовалась своим вольнодумством и атеизмом. Даже в темной и забитой деревне, которая, сторонясь от благо­намеренных поучений, все же не могла еще жить без культа и его магических манипуляций, политика союза гниющего государства с гниющей церковью приводила к совершенно неожиданным и зловещим для церкви про­валам. В 80-х годах в разных местах, особенно там, где по соседству существовали старообрядческие приходы, крестьяне по образцу последних стали пробовать, нель­зя ли подчинить сельский клир надзору со стороны сель­ских и волостных сходов. Эти последние стали выносить приговоры об удалении не нравившихся им священников и о поставлении священниками мирских избранников, сопровождая свои приговоры мотивированными жало­бами. В жалобах чаще всего фигурировали пьянство, драка и вымогательство клириков, из которых некото­рые сластолюбивые священники доходили иногда до таких требований, о каких не решались вслух потом и говорить. Синод, к которому обратились за директивами местные архиереи, всполошился и через обер-прокурора выхлопотал в министерстве внутренних дел циркуляр губернаторам, в котором предлагалось считать все подоб­ные приговоры ничтожными, а сельских должностных лиц, допускающих такие приговоры, привлекать к ответ­ственности. Приговоры прекратились, но стали сокра­щаться и даже совсем прекращаться в таких приходах отчисления из мирских средств на содержание клира. Взбешенные клирики прибегли тогда к содействию по­лиции, воспользовавшись статьей 190 положения о кре­стьянах, согласно которой полиция могла понуждать сельские общества к исполнению приговоров. Это пере­полнило чашу терпения, и во всех крестьянских общест­вах, «обузданных» совместными усилиями священника и станового, начался массовый переход в раскол. Синод опять забеспокоился и в 1882 г. предписал священникам к полиции в таких случаях не обращаться, но действовать «мерами увещания и нравственного воздействия», а при
их неуспешности закрывать те приходы, где прихожане оказались неаккуратными плательщиками. Но и эти меры имели те же следствия - тяга в раскол не прекра­щалась, но все более усиливалась. Ей благоприятство­вали также некоторые другие моменты, с крестьянской точки зрения выгодно отличавшие старообрядческие порядки от православных, а именно существовавшие в старообрядчестве право прихожан избирать и сменять попов, а также порядок и благочиние, с каким соверша­лись церковные службы. В этом отношении синодская церковь, особенно сельская, безнадежно отстала от старообрядческой; нечленораздельное бормотание пса­ломщиков, «гудение», «рыкание» и просто «рев» диако­нов и гнусавый фальцет священников, а в придачу непо­нятный церковнославянский язык производили на при­хожан отталкивающее впечатление, усугублявшееся еще драками, которые пьяные попы нередко заводили с причетниками даже в алтаре. Поэтому службы в си­нодской церкви крестьянину казались мало действитель­ными, и он склонен был думать, что более истовое и внят­ное «богомолие» старообрядцев скорее дойдет до бога и лучше поможет ему в его горькой доле.
Но еще опаснее старообрядчества оказалось для синодской церкви сектантство, которое, как мы видели, в 90-х и 900-х годах одерживало в некоторых местностях России огромные успехи и отрывало от церкви миллионы ее последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59