туда были отпущены и ссыльные, в том числе сын Силуана Колесникова Кирилл. Всего воспользова­лось манифестом свыше 800 человек; во главе переселившихся стоял Капустин. Духоборцам дали по 15 десятин на душу, освободили от податей на пять лет и выдали подъемных по 100 рублей на семью с рассрочкой их уп­латы на 30 лет.
Переселившись на Молочные Воды, духоборцы реши­ли осуществить здесь «божию правду» так, как они ее понимали. Очевидец передает, что по прибытии на новое место жительства «они сложили там все пожитки свои в одно место, так что теперь там у них одна общая денеж­ная касса, одно общее стадо и в двух селениях два общих хлебных магазина; каждый брат берет из общего имения все, что ни понадобится». Душой новой организации был Капустин; провозгласив поля и все имущество общим, он, однако, право распоряжения ими присвоил себе, как «со­суду Христа» и полномочному владыке «Духобории» - так стали духоборцы звать свою общину. Капустин по­селился в слободе Терпение, в «Сионе», т. е. в волостном доме, и там жил, принимая божественное поклонение; оттуда он давал распоряжения наставникам, заведовавшим отдельными колониями, и разбирал судебные дела вме­сте с особым трибуналом тридцати. Таким образом по­явилось миниатюрное мессианическое царство на теокра­тически-коммунистических началах. Оно стремилось не иметь ничего общего с царством «сынов Каина», не обра­щалось к правительственным властям и судам, не дава­ло рекрутов и только платило «дань», т. е. подать за пользование государственной землей. Число его «граж­дан» неуклонно возрастало вследствие притока новых поселенцев: в 1827 г., по официальным данным, на Мо­лочных Водах было 9 слобод и около 4000 жителей, имевших в своем распоряжении 49 235 десятин земли.
В течение первых 10 лет своего существования Молоч­ные Воды достигли огромных хозяйственных успехов. В земледелии они переняли у соседних немецких колони­стов (меннонитов) ряд усовершенствований; не имея возможности обработать все свои земли, они развели большие конские табуны, и их коневодство считалось об­разцовым; разводили также овец. В слободах были уст­роены сукновальни и ткацкие полотняные мастерские. Естественным следствием этих успехов была ликвидация первоначального равенства и коммунизма потребления. Как только появились товарные излишки и продукция пошла на рынок, положение резко изменилось. Сохранил­ся лишь уравнительный пай хлебного продовольствия; денежные доходы стали делиться соответственно поло­жению того или иного члена общества, а затем Капустин по тому же принципу поделил скот; впоследствии каким-то неясным для нас способом в руках некоторых бога­теев появились и «собственные» их земли. При дележе первую привилегированную группу составили Капустин с семьей и 30 старшин с их семьями; к ним примыкала вторая группа, так или иначе с ними связанная, а затем остатки делились между остальной духоборческой мас­сой. Пошли «утехи и удовольствия», но только для вер­хушки; «в той богатой жизни», говорит с грустью духо­борческий летописец, «люди скоро отступили от закона божьего, стали ездить по городам, по ярмаркам, по всем роскошным жизненным местам». Богатеи превратили Капустина, а затем также его сына и внука, к которым последовательно переходила по наследству власть, в свои покорные орудия, захватили в свои руки совет три­дцати; организация общины была превращена в орудие самой беззастенчивой эксплуатации. Чтобы держать массу в повиновении, ей стала проповедоваться чисто молчалинская мораль. «Будь благоразумен; не все, что видишь, желай, не все, что можешь, делай, но только то, что должно. Будь воздержен, без алкания пищи не упот­ребляй, без жажды не пей, более пьянства, яко ада, убе­гай. Будь кроток, не продерзлив, больше молчалив, не­жели говорлив. Когда тебе кто говорит, молчи, когда кто что тебе сказывает, слушай, когда кто что тебе прика­зывает, повинуйся. Ничего чужого не желай, кольми паче не крадь, а в чем имеешь нужду, сыскивай трудом. Что взаймы взял, отдай, что обещал, исполни, будь к трудам охотлив, оставляй праздность ленивым. Также будь к вышнему послушен, с равными обходителен; ни­кому не завидуй, доброжелательствуй всем... Сие храни, то и будешь благополучен». Неизбежно должно было из­мениться и отношение к «сынам Каина», с ними стали стараться жить в ладу. Когда в 1818 г. мимо Молочных Вод ехал в Крым Александр I, духоборческие главари зазвали его к себе на ночлег, устроили ему великолеп­ный прием и пели ему, что он «образует бытие бога в России»; на молитвенных собраниях вели регулярное по­миновение императора. Когда против этих искажений прежних принципов начались протесты духоборческой массы, то суд тридцати стал расправляться с недоволь­ными при помощи пыток и казней.
Слухи об этих неурядицах в 30-х годах дошли до све­дения правительства. Оно воспользовалось этими трения­ми, чтобы разгромить общину. Духоборчество было объ­явлено «особо вредной» сектой, и духоборцам было пред­ложено либо перейти в православие и остаться на Мо­лочных Водах, либо переселиться в Закавказье. Часть богатеев сейчас же перешла в православие и завладела лучшими землями. «Сион» дал им все, что мог, и даль­нейшее преуспеяние возможно было для них только в качестве «воистинных людей», но уже «Вавилона»; с ними осталось еще несколько сот рядовых духоборцев, всего около 1000 человек. Но большая часть рядовой массы не пошла на отречение от своих идеалов и стрем­лений и предпочла переселиться; в 1841 г. около 4000 духоборцев снялись с насиженных мест и двинулись в Ахалцыхский округ, где им были отведены земли. На месте «Сиона» была выстроена православная церковь; на землях «Духобории» хозяйничали ренегаты, новояв­ленные сыны Каина. Духоборческий летописец, которого мы цитировали выше, находил, что эта катастрофа яв­ляется заслуженной карой за «отступление от закона божьего». На самом деле это был естественный конец духоборческой эпопеи на почве крепостного права. Ибо при самом своем начале духоборчество, подобно хлыстов­щине 70-х годов, было организацией тех «пиявок», по ленинскому выражению, которые в лице мелких торгов­цев и скупщиков были хозяевами мелких местных рын­ков; и вполне естественно, что на якобы коммунистиче­ских молочноводских дрожжах развелись жирным обра­зом тоже пиявки, хотя несколько иного рода, отпавшие от общины, когда она была ими высосана.
На Кавказе духоборческая организация опять прошла через тот же процесс дифференциации и разложения, который она пережила на Молочных Водах. Первона­чальная кавказская организация, правда, не могла быть простым повторением молочноводской коммуны вследст­вие совершенно иных местных условий. Недаром свое первое селение на Кавказе духоборцы назвали Горькое; горная каменистая почва и соседство с воинственными и враждебно настроенными горцами делали невозможным производительный земледельческий труд и настраивали колонистов на мирный лад по отношению к правитель­ству, единственному защитнику от набегов горцев. При­шлось жить мелкими промыслами и ограничиться артель­ным устройством с известными отчислениями в общую кассу; по отношению к власти духоборцы пошли на еще большие уступки: платили налоги и даже отбывали во­инскую повинность, а во время войны 1854-1855 гг. об­служивали обоз русской армии и принимали на себя дру­гие подряды и поставки. Война эта и помогла начаться новому процессу дифференциации; он был ускорен и обо­стрен новыми условиями народнохозяйственной жизни после 1861 г., и потому рассмотрение заключительного периода истории духоборчества на русской почве удобнее всего сделать в связи с историей сектантства после эман­сипации.
Параллельно с духоборческим шло молоканское дви­жение, которое было во многом сходно с первым, отли­чаясь от него лишь в деталях. Основатель молоканства Семен Уклеин был бродячим деревенским ремесленни­ком, по специальности портным; разъезжая по тамбовским деревням и селам, он встретился с Побирохиным, сблизился с ним и примкнул сначала к духоборчеству. Но с Побирохиным он не поладил из-за деспотического характера последнего и некоторого расхождения во взглядах и решил действовать самостоятельно. Уклеин имел дело с несколько иной социальной средою, чем Ко­лесников и Капустин. Первые его шаги в Тамбове, где он объявил себя мессией, были неудачны; он попал в тюрь­му, а его 70 апостолов разбежались. После освобожде­ния он пошел по Волге и проповедовал среди той массы беглых и бывших людей, которыми всегда кишели берега средней Волги, начиная от Самары. В этой среде уже действовали разнообразные влияния, начиная с иргизской пропаганды и кончая иудействующим направлени­ем, которое не считало Иисуса мессией и потому призна­вало Моисеев закон неотмененным. Вследствие неудачи прямого мессианизма Уклеин преобразовал здесь свою прежнюю, близкую к духоборчеству идеологию, учтя также все те течения, с которыми он столкнулся па Вол­ге. Тут не годились ни аллегория, ни гностико-дуалистические построения: надо было все строить по писанию. Уклеин и провозгласил идеалом первоначальное христи­анство, не искаженное соборами. Он не отрицал, безус­ловно, ни таинств, ни постов, ни обрядов, отвергнув толь­ко монашество и внешний храмовый культ с его креста­ми, иконами, мощами и драматическим богослужением, признал даже догмат троичности и некоторые постанов­ления Моисеева закона (запрещение есть свинину и рыбу без чешуи). Но зато по отношению к современному ему государству и обществу Уклеин провозгласил почти та­кое же непримиримое отношение, как и духоборчество. Все люди равны, не может быть ни богатых, ни бедных, ни неблагородных, ни благородных, ни рабов, ни господ; война, военная служба и присяга - богопротивные дейст­вия, и правильно поступает тот, кто убегает из войска. По нужде молокане, правда, могут повиноваться монар­хической власти, но только таким ее повелениям, кото­рые не противны божественному закону. Эта проповедь собрала вокруг Уклеина массу последователей; с ними он спустился до Ахтубы и там организовал первую об­щину; вторая была организована на Иргизе много поз­же, в 30-х годах XIX в., на развалинах тамошних старо­обрядческих монастырей.
Организация молоканских общин исходила из поло­жения, что истинная церковь и гражданское общество являются тождественными - истинная церковь есть гражданское общежитие «евангельских христиан». По­этому общежитие должно строиться на «евангельских» началах любви и равенства их членов. Тут нет прямого требования коммунизма, и на практике первые молокан­ские общины не были полными коммунами. В них было организовано на коммунистических началах лишь про­изводство, но не потребление, да и производство было поставлено на общинные начала не столько ради соблю­дения принципа первоначального христианства, в кото­ром существовал как раз коммунизм потребления, сколь­ко в силу характера хозяйственной деятельности - иргизские и волжские рыбные ловы сами по себе требова­ли артельной организации. Подлинным основателем мо­локанского коммунизма надо считать другого крупного деятеля 30-х годов - самарского крестьянина Михаила Акинфиевича Попова. Попов всецело проникся мыслью о том, что молоканская организация должна восстано­вить организацию первоначальных христианских общин. Поэтому он начал с того же, с чего начинали, по словам Деяний, все новообращенные христиане: роздал все свое имение соседям и сразу приобрел последователей в лице всего населения двух селений - Яблонского Гая и Тяг­лого Озера. За такое действие Попов сейчас же был со­слан на Кавказ, а за ним ушли и все его сторонники. Они образовали колонию в Шемахинском округе; Попов дал ей коммунистическую организацию, устройство которой определено «Уставом упования общего учения», напи­санным самим Поповым. Это был настоящий фаланстер, который привел бы в восхищение самого Фурье. Все движимое и недвижимое имущество и все доходы с них принадлежат, по этому уставу, общему братскому сою­зу, состоящему из отдельных слобод или партий. Пар­тия есть единое целое, она сообща выстраивает слобод­ку, в которой поселяются ее члены. Дома, скот, земле­дельческие орудия, телеги, весь домашний инвентарь, земли, сады, огороды, мельницы, пчельники, кожевни и всякие другие мастерские, какие только могут быть, - все это есть достояние партии, и доходы со всего этого имущества принадлежат общей кассе партии. Выборные распорядители или распорядительницы регулируют про­изводство и потребление: распределяют домашние и по­левые работы и отпускают из общего имущества и обшей кассы все предметы потребления по числу душ. В каж­дой слободе кроме распорядителя были еще выборные судьи, учителя, обучающие детей в училищах, устроен­ных в каждой слободе, молитвенники, совершающие об­щественную молитву, и другие. Определенного культа, как и у духоборцев, не было. Брак был поставлен также, как и на Молочных Водах. Во главе всего фаланстера стоял высший совет из 12 выборных апостолов. Слава об этой общине разнеслась далеко по Волге, и за Закавказь­ем установилась репутация обетованной земли для моло­канства, привлекавшая туда паломников и новых коло­нистов.
Но судьба общины Попова не могла быть иной, чем судьба духоборческих общин. В начале 40-х годов Попов был сослан за распространение особо вредной секты. После него в общине очень быстро забрали верх богатеи и уничтожили принцип общности имущества, сохранив только общую кассу, в которую каждый должен был платить десятипроцентный сбор. Эта общая касса сейчас же сделалась средством расхищения капиталов общины: из нее можно было брать ссуды, причем за невозвраще­ние ссуды была назначена только ради соблюдения при­личия эпитимия в виде поста за каждый взятый рубль. Разложение общины Попова пошло вперед гигантскими шагами, и к концу 40-х годов она уже распалась, не оста­вив по себе никаких воспоминаний. Молоканские общи­ны на Волге, однако, продолжали существовать; но со­стояние их в это время стало чрезвычайно тяжелым. С 20-х годов положение крестьянства становится опять почти невыносимым. Иргиз и Ахтуба наполняются все новыми беглецами, и одновременно с «Разглагольствия­ми тюменского странника» эсхатологические ожидания вдруг вновь оживают в молоканской приволжской среде. Беглый солдат Сидор Андреев, долго живший в Пер­сии, пророчествовал среди саратовских молокан о близ­ком конце мира: скоро явится мессия, который поведет молокан на Араратские горы, и будет там рай, земля, ки­пящая молоком и медом. Эта проповедь дала толчок к внимательному изучению Апокалипсиса и выкладкам с целью разгадать число 666. Высчитали, что конец света придет в 1836 г., когда начнется в прародительской зем­ле Араратских гор тысячелетнее царство, в Новом Иеру­салиме. И одновременно с тягой бегунов на Ахтубу на­чалась тяга молокан в Закавказье, на персидскую гра­ницу к горе Арарат. Всеобщее увлечение эсхатологиче­скими упованиями породило множество предтеч Енохов и Илий, а также несколько самозваных мессий, из которых один, беглый крепостной Лукьян Петров, явился как раз в 1836 г. и созывал молокан идти с ним на Кавказ осно­вывать тысячелетнее царство.
Это необычайное брожение перед эмансипацией, по­рожденное ужасами николаевской эпохи и жаждой осво­бождения, закончилось необычайным эпилогом. Торже­ствующий мессия, которого ждали крестьянские секты как избавителя от крепостного ига и подателя всяческих благ, не пришел. Те мессии, которые были, оказались либо обманщиками, либо неудачниками. Вместо него явился страдающий мессия, добровольно принявший страдания за грехи мира, т. е. измученного крепостными невзгодами крестьянства. Это был доведенный нуждою до помешательства крестьянин Владимирской губернии Никитин. Он решил, что все горе ниспослано ему богом за грехи и что искупить их можно только посредством принесения в жертву собственного сына, как то сделал Авраам. Он сжег свой дом и, взяв двух малюток детей, пошел в сопровождении жены на соседнюю гору; там его жена читала молитвы, а он собственноручно зарезал обоих детей. Это дикое преступление, продиктованное от­части пережитками анимистического мировоззрения и подогретое соответствующими элементами библейской традиции, привело Никитина на скамью подсудимых, а оттуда на Аргунь, в Сибирь. В ссылке он дошел до того, что решил пожертвовать собой за грехи мира; жертва двух детей казалась ему недостаточной. В лесу он устро­ил крест, надел на себя терновый венец, разделся, не­смотря на сильный мороз, догола и распял себя на этом кресте. Его успели снять еще живым, и на допросе он поведал свою грустную историю. Так и русское кресть­янство отдало дань тому мессианизму, представителем которого считают почему-то только один Древний Из­раиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59