Твой визит явно пошел ей на пользу.
Она встала с кресла. Ей был противен этот лицемерный разговор. Муж навестил больную любовницу и делится впечатлениями с женой. Великолепно! Просто замечательно!
И он еще вел себя так, словно говорил о старом приятеле. Но самое смешное заключается в том, что она не может, не имеет права запретить ему делать это.
– Я пробовал поговорить, но она молчит, и все, – продолжал он. – Я обещал Лиону зайти к ней еще раз, но едва ли из этого выйдет толк.
– Я полагаю, – с ядовитой иронией сказала Ольвия, – что тебе обязательно нужно сходить к ней еще раз. Особенно, если Лион считает, что это может помочь ей.
Она ушла к себе в мастерскую, чтобы скрыть раздражение и гнев. Быстро закрыла за собой дверь, чтобы Питер не заметил, как по лицу ее бегут слезы. От обиды, от ревности, от собственного бессилия…
Окна в кабинете доктора были плотно закрыты. Мягкий свет освещал лепестки цветов и бумаги на столе. Доктор сидел в своем вертящемся кресле, повернувшись спиной к Джастине и подперев рукой подбородок.
Он смотрел в окно. С улицы доносились голоса больных и санитаров. Желтые листья на деревьях напоминали об ушедшем лете.
Джастина сидела напротив и видела лишь спину и затылок доктора. Его своеобразная манера работы с пациентами удивляла ее.
Их беседа продолжалась уже более часа.
– Она страстно любила этого человека…
Джастина рассказывала историю своей матери. Ей было интересно узнать мнение врача о поступке этой решительной женщины.
– …и когда она узнала, что он уехал в Ватикан, она решила про себя – я буду его ждать. Именно в этот момент я и решила, что убью свою мать…
– Что, что? – доктор резко повернулся к Джастине.
– Я просто проверила, слушаете ли вы меня, – усмехнулась Джастина.
Она ошиблась. Разговаривать с пациентом, повернувшись к нему спиной, было частью специальной методики доктора. Беседа лицом к лицу смущала бы пациента. Что ни говори, доктор имел дело с душевнобольными людьми. Любой неосторожный взгляд мог бы привести к растерянности и смущению.
Делая вид, что думает о чем-то постороннем, доктор был абсолютно сосредоточен и полон внимания. Убедившись в этом, Джастина продолжала свой рассказ.
– Когда он вернулся, Ральф был уже кардиналом, но за эти долгие годы он тоже не смог забыть Мэгги и поэтому, когда они встретились, любовь с новой силой воспылала в их сердцах. И тогда они решились на то, чтобы уехать вдвоем на остров и провести там целый месяц… А после этого у материи родился сын – мой брат. Когда он вырос, он тоже стал священником, но очень скоро трагически погиб. Отец умер на его могиле. А мать моя живет до сих пор. Ну, что вы на это скажете?
Доктор покачал головой.
– Я думаю, что вашей матери здорово повезло.
Джастина вскинула подбородок:
– Вы называете это везением? – вызывающе спросила она.
– Конечно, она осталась жить. Могла встретить другого человека и забыть о прошлом. Ведь вы согласитесь со мной, что жизнь полна неожиданных поворотов? Можно любить и быть любимой не один раз. И дав ей такой шанс, Бог простил ее.
Джастина усмехнулась. Да, он был всего лишь медик, холодный и практичный. Для него главное – жить. А как – неважно. И раз он так говорил о любви, значит просто никогда не любил и понятия не имел, что это такое на самом деле. Он трактовал все чисто теоретически.
Они с Джастиной говорили на разных языках.
– Мне не удалось быть любимой, – произнесла она с грустью. – Во мне есть что-то такое, что отталкивает людей.
– Но вас любит муж, – возразил доктор.
– Муж меня любит, – уныло подтвердила она. – Он, как и вы, говорит мне: переверни страницу. А мне, к сожалению или к счастью, это не под силу.
Муж действительно абсолютно ничего не понимал и был бесконечно далек от ее чувств и переживаний. С годами Лион Хартгейм становился холодным и сухим. Он все больше и больше напоминал удачно сконструированную машину, у которой все заранее запрограммировано, а вся жизнь разбита по пунктам. В ней все предельно просто: завтрак, дела, обед, прогулка, ужин и сон. Близость с женой – не проявление чувств, а обычное удовлетворение желаний, заложенных природой, которые тоже запрограммированы и которые должны в определенное время выполняться. А если вдруг жена умирает, об этом никто не беспокоится. Ее можно заменить другой. Ведь у той такие же органы, как и у прежней. Какая разница…
– Никто не интересуется мной! – с раздражением воскликнула Джастина.
Лицо ее вспыхнуло. Впалые бледные щеки заалели краской.
– И вы, доктор, занимаетесь мной потому, что вам за это платят. Оставим все пустые разговоры. – Джастина резко встала со стула.
Внутри ее все переворачивалось. Теперь она была уверена в абсолютной бесполезности лечения. Этот человек, хоть он и доктор, оказался беспомощным и недалеким. Возможно, она в чем-то ошибалась. Ведь вылечил же он десятки людей, но не ее… И никакие порошки и таблетки, никакие уколы ей не помогут, потому что бессильны сделать ее счастливой, вернуть любовь, а без этого она никогда не придет в себя, никогда не станет жить нормальной жизнью.
Она вновь почувствовала себя брошенной и одинокой.
– Вы думаете, что можете управлять мною? – резко выпалила она.
Джастина стояла уже у двери.
– Попробуйте заставить меня влюбиться в вас, – в голосе ее звучала ирония. – Пока, во всяком случае, вы не произвели на меня впечатления!
Она хотела говорить еще, высказать этому твердолобому медику все, что она думает, но судорожный комок сдавил ее горло. Чтобы не разрыдаться здесь, она выскочила в коридор.
Проклятье! Проклятье! Никто не понимал ее. Она была одна со своими чувствами и переживаниями.
Джастина бежала по свежевымытым коридорам больницы, слезы градом сыпались из ее глаз. Теперь она ужасно сожалела, что согласилась на эту беседу. Разговор ни к чему не привел, а только еще больше разбередил ее душу.
Медсестры и санитарки только сочувственно провожали ее взглядами и качали головами: совсем безнадежна!
Джастина открыла дверь своей палаты. На стуле у подоконника сидел Питер. Он уже давно ждал ее.
В руках он держал большой букет ярко-красных роз.
Увидев ее, Питер хотел что-то сказать, дернулся с места, но Джастина сделала знак, приложив ладонь к губам.
– Молчи, ничего не говори.
Почему-то ее совсем не удивил его приход.
Она легла на кровать, накинув на ноги клетчатый плед. Лицо и даже волосы на ее висках были мокрыми от слез.
Питер положил цветы на тумбочку, подошел к ней, наклонился.
Она осторожно отвела его руку. Он достал носовой платок, который на этот раз был у него в кармане, и протянул ей.
Она взяла, вытерла лицо и сказала:
– Если хочешь что-нибудь сделать, – она указала рукой на приемник, стоявший на подоконнике, – вставь батарейки, они вон там, за твоей спиной.
Питер обернулся, взял батарейки с полки, снял приемник. Вошла молоденькая медсестра.
– Миссис Хартгейм, вот ваше лекарство.
Она протянула Джастине белый пластмассовый поднос, на котором в таких же белых пластмассовых тарелочках, лежали таблетки и стоял стакан воды.
– Спасибо.
Джастина высыпала их в руку и взяла стакан.
Медсестра бесшумно удалилась. Питер смотрел на Джастину.
Она казалась донельзя худой, даже дистрофичной. Ее шея еще больше удлинилась, ключицы выпирали так, что по ним можно было изучать строение груди. Она повернулась, чтобы достать что-то из тумбочки, и Питер ужаснулся, увидев ее спину. Лопатки торчали, будто крылья. Все подчеркивало ее болезненный облик. К тому же она вела себя так, что нагоняла тоску. Раньше это было совершенно не свойственно Джастине. С ней определенно что-то случилось. В этом Питер уже не сомневался.
– Таблетки – первый сорт! – сказала Джастина неестественно радостным тоном и улыбнулась. – Просто чудо.
От худобы ее рот казался неимоверно большим. Некогда ослепительная улыбка вдруг превратилась в оскал, от которого Питеру стало не по себе.
– Вот от этой – спишь двое суток напролет, – сказала она все с той же неестественной улыбкой.
В голосе ее была ирония. Она пыталась подражать доктору.
– Очень рекомендую. А вот эта – повышает аппетит. – Джастина показала два шарика в твердой оболочке.
Затем она взяла с тарелки третью таблетку:
– А эта – для веселья. Проглотишь и хохочешь в одиночестве. Тебе не нужны такие?
Питер старался не обращать внимания на ее издевательские фразы, терпеливо вертел в руках приемник.
– О, мне и так неплохо, спасибо, – пробормотал он.
– Ты уверен? Наступила короткая пауза.
Питеру не хотелось с ней спорить. Он видел ее состояние и понимал, что задевать ее сейчас небезопасно. Она взяла стакан и положила в рот одну таблетку, отпила глоток.
– Как поживает Ольвия?
Питер вертел в руках приемник, не поднимая головы. Он боялся ее взгляда. В нем была видна какая-то сумасшествинка.
– Как обычно, – уныло ответил он. – Без перемен.
Джастина продолжала глотать таблетки, запивая их водой.
Оба молчали. Питер не знал, о чем говорить с бывшей любовницей. Совсем растерявшись, он не находил нужных слов. Он видел, что Джастина не в себе. Одним неосторожным словом, жестом, взглядом он мог вывести ее из такого хрупкого равновесия. Да и вообще – все разговоры были пусты и напрасны. Прошлого не вернуть, настоящее – не поправить. Питер тяжело вздохнул.
– Ты исполняешь свой долг, изнывая от скуки? – Джастина бросила на него такой взгляд, от которого у Питера по спине пробежали мурашки.
– Ну что ты, Джастина, вовсе нет!
Он встал и поставил приемник на тумбочку.
– Все, готово. Можешь слушать новости, интересные передачи…
– Нет, я слушаю только песни, – вызывающе сказала она. – В них – правда. Чем глупее, тем правдивее. В этом есть свой смысл.
Она привстала, взбила подушку и села, опершись на подушку спиной. После этого она включила приемник. Играла музыка.
Как назло, это оказалось «Влюбленная женщина».
– Знаешь эту песню? – Джастина лукаво посмотрела на Питера и стала тихо подпевать, все время глядя на него.
Ей было интересно наблюдать за его реакцией.
Но Питер сидел, потупив взгляд. Он смотрел в пол. Ему действительно не следовало приходить, его визиты раздражали ее еще больше. Джастина злилась, и у нее был повод для этого, но, к сожалению, исправить ничего нельзя. Надо воспринимать действительность такой, какая она есть.
– Ну, что же Джастина, – тихо сказал он. Питер поднялся со своего стула, подошел к ней и наклонился, чтобы поцеловать. Но она резко отвернула голову. Тогда он погладил ее волосы. Они были блестящими, мягкими и пахли по-прежнему. Джастина всегда предпочитала травяные шампуни. Наверное, это была единственная из привычек, которой она еще не изменила.
– Я приду еще, – тихо сказал он.
Питер коснулся ее руки и, опустив голову, поспешил к двери. Она проводила его долгим пристальным взглядом.
– Не утруждай себя, Питер, – бросила она ему в спину. – Больше не приходи. Можешь сказать всем, что твоя миссия выполнена. Сумасшедшая становится нормальной!
Последние слова она произнесла подчеркнуто презрительно и резко. Она ненавидела его и была права. Питер сам ненавидел и презирал себя. За то, что пришел сюда, за то, что совершил непоправимую ошибку, которую нельзя простить никогда. В душе он ругал себя, обзывая себя твердолобым болваном, ненасытным кобелем и негодяем.
Он не нашел слов, чтобы ответить Джастине и, едва заметно кивнув, вышел из палаты.
Глаза Джастины снова наполнились слезами. Уткнувшись в подушку, она пролежала так очень долго, пока медсестра не принесла ужин. Девушка была совершенно уверена в том, что унесет все назад нетронутым. Однако запах бифштекса и жареного картофеля заставил Джастину подняться. Обычно вид пищи вызывал у нее тошноту и головокружение. Но сейчас она ощущала, как внутри у нее урчал пустой желудок, давно уже не пробовавший настоящей еды.
Нет уж, хватит! Она будет есть. Все развлекаются, пьют, гуляют, веселятся. Даже Питер. Холенный, жирный мешок, даже он живет припеваючи, делая вид, что ничего не произошло.
Она взяла вилку и стала есть салат. Проглотив несколько мелко нарезанных долек помидора, Джастина почувствовала острую боль в желудке. Ссохшиеся за голодания стенки отвыкли от приема пищи. Джастина скорчилась, зажмурив глаза.
– Что с вами, миссис Хартгейм? – озабоченно спросила медсестра.
– Больно. Желудок.
– Все потому, что вы долго не ели. Ведь так нельзя, – назидательно произнесла девушка.
Она села поближе к пациентке.
– Выпейте молока.
Джастина послушно взяла стакан с молоком и сделала несколько глотков.
Молоко было свежее и приятное. Ей стало легче, и она выпила целый стакан.
– Вот и хорошо! – радостно сказала девушка. – А теперь попробуйте поесть.
Внезапно проснувшийся аппетит удивил Джастину. Она жадно ела бифштекс, закусывая его картофелем и салатом.
– Как вкусно!
Она не подозревала, что пища может приносить такое удовольствие.
– Не торопитесь, миссис Хартгейм. Может быть, на сегодня достаточно? – осторожно прервала ее пиршество медсестра. – Желудок может не выдержать такого обилия пищи. Он должен привыкнуть.
– Он может лопнуть? – с насмешкой спросила Джастина.
– Нет, – девушка улыбнулась.
Эта взрослая женщина показалась ей трогательным, наивным ребенком.
– Просто может произойти несварение.
– Ясно, – Джастина отставила поднос. Медсестра удалилась.
И вот она осталась одна в четырех стенах. Начинало темнеть. Джастина включила настольную лампу. Она не знала, чем заняться. Одиночество и тишина навевали грустные мысли. Она хотела освободиться от них.
Лион увидел Ольвию и поспешил ей навстречу.
– Добрый день! – она протянула руку.
– Здравствуйте, Ольвия. Уезжаете?
– Да.
Ольвия замялась. Они с Лионом находились в одинаковом положении и без слов понимали друг друга.
Оба испытывали неловкость: он из-за жены, она из-за мужа.
– Вы купили новый дом или возвращаетесь назад в Лондон? – спросил Лион, пытаясь рассеять возникшее у обоих замешательство.
Ольвия оживилась.
– Нет, мы остаемся в Оксфорде. Купили другой дом. Очень просторный и светлый. Мне это сейчас важно, потому что я снова занялась живописью. Этот, – она махнула рукой в сторону бывшего дома, – весь в тени…
– Да, да, конечно, – отозвался Лион.
– А как Джастина, ей лучше? – поинтересовалась Ольвия.
Лион кивнул.
– Да, намного лучше, она уже поправляется. Вскоре я заберу ее из больницы.
Рабочие уже заканчивали работу. Они выносили последнюю часть интерьера семьи Бэкстеров – громадный дубовый комод, в нем Питер хранил свои вещи – разные бумаги и фотографии.
Дверь контейнера захлопнулась.
– Мы уезжаем, миссис Бэкстер, – сказал один из грузчиков. – В доме больше ничего не осталось.
– Да, да, конечно, – поспешно ответила она. – Спасибо.
Грузчики сели в машину. Ольвия повернулась к Лиону:
– Ну что ж, пора ехать и мне.
Немного постояв, словно собираясь что-то сказать, она наконец-то протянула ему руку:
– Прощайте, Лион. Думаю, что расстаемся друзьями.
– Конечно, Ольвия, Пусть у вас все будет хорошо. До свидания!
На несколько секунд она задержала его ладонь:
– И вам я желаю счастья, прощайте!
Она поспешила к машине. Лион долго смотрел ей вслед, пока автомобиль не скрылся из вида.
На душе было горько, как будто в чем-то он чувствовал свою вину.
Потом он не торопясь направился в сторону своего дома.
Лион быстро шагал по больничным коридорам с чемоданом в руке. Наконец Джастину выписали, она чувствовала себя лучше.
Он открыл дверь палаты:
– Здравствуй, Джастина.
– Здравствуй.
– Сегодня у нас большой день! – радостно сказал он.
Она сидела на кровати, настраивая приемник. Лион подошел к ней, чмокнул в щеку. Она обвила руками его шею.
– Я очень рад тебя видеть, Джастина!
Он положил чемодан на кровать и открыл его.
– Сколько ты всего принес! – воскликнула она. – Умница.
Увидев собственные вещи, она оживилась, глаза ее заблестели. За два месяца заточения она соскучилась даже по собственной одежде.
Джастина бережно взяла в руки рубашку.
– Моя любимая рубашка.
– Посмотри поглубже, – сказал Лион. – Я привез еще и голубую.
Джастина покрутила в руках одежду и увидела, что рубашка надорвана. Ее порвал в порыве страсти во время их встречи в мотеле Питер. Она нежно прижала рубашку к себе.
– Она мне очень нравится.
Затем Джастина стала перебирать вещи дальше – чулки, юбки, белье.
– Ты привез даже мою шубу, – радостно воскликнула она.
– Уже зима, – развел руками Лион. Джастина встала с кровати и прошла в ванную комнату.
Пока она переодевалась, Лион прохаживался по палате, думая о том, как они будут снова жить вместе и смогут ли начать новую жизнь.
Он, конечно, готов все забыть, но удастся ли это Джастине? Вряд ли. Тем не менее, самое главное, что она поправилась. Как она оживилась, когда увидела одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35