Немного подумав, Уистен ответил:
– Нас, ирландцев…
– То есть – тебя и меня?
– Ну, думаю, что мы не представляем большой опасности для целостности Соединенного Королевства… Хотя… – многозначительно произнес Уистен и устремил на собеседника пристальный, немигающий взгляд.
– Что – хотя?
– Для Англии каждый ирландец в большей или в меньшей степени представляет опасность.
– Это почему?
– Ирландец, будь он из Ольстера или же из Дублина, в любом случае, в глубине души ненавидит англичан. Да, он может быть любезным с некоторым из них, может даже кому-нибудь симпатизировать… Но на самом деле Англия и все, что с ней связано, вызывает у ирландца – если он, конечно же, настоящий ирландец и патриот, – Уистен сделал многозначительное ударение на этом слове, – ничего кроме стойкой неприязни, и для этого есть веские причины.
Кристофер деланно удивился.
– Вот как?
– А разве не англичане пришли на наш зеленый остров с огнем и мечом, разве это не они расчленили нашу многострадальную родину на две части, разве не они искусственно создали проблему противостояния католиков и протестантов?
Аргументы Уистена были настолько убедительными (во всяком случае, для Криса), что не согласиться с ними было просто невозможно.
– Ну да, – произнес Кристофер после непродолжительной паузы, – действительно. Все верно. Ты, наверное, прав…
– Не наверное, а наверняка, – поправил его Уистен, строго посмотрев на своего молодого товарища. – А разве у тебя могут быть на этот счет какие-нибудь возражения?
Конечно же, возражений не нашлось. Крис только спросил:
– И это – все?
– Нет, не все… Дело в том, что англичане, поработив нас, не учли главного.
Крис коротко осведомился:
– Чего же именно?
– Нашего национального характера… – ответил Уистен, поднимаясь со своего места. Характерные национальные черты определяются как правило с трудом, а попытки дать им определения оборачиваются набором банальностей и штампов. Говорят, что испанцы жестоки с животными, итальянцы очень шумны, китайцы привержены к азартным играм. Очевидно, что подобные вещи сами по себе ничего не значат. Значит другое…
– А ирландцы? – поинтересовался Кристофер, внимательно глядя на собеседника.
Уистен улыбнулся.
– Ну, ирландцы славятся своим упорством… Вернее сказать – упрямством.
– И все?
– Буду откровенен, – продолжал О'Рурк, – и выскажу несколько своих личных наблюдений. Постараюсь остаться беспристрастным, хотя, будучи ирландцем, мне это дастся не легко. Ирландцы, в отличие, скажем, от немцев или итальянцев, немузыкальны, хотя на древнем нашем гербе и изображена Эолова арфа, и, надо сказать, что в отличие от других народов – например, от тех же англичан, ирландцы не?? такие?? Интеллектуалы. Мы, как правило, питаем отвращение к абстрактному мышлению, сторонимся любой философии, и не испытываем потребности ни в каком «мировоззрении». И вовсе не потому, что, как утверждают многие, у нас «практический, трезвый склад ума». Достаточно посмотреть на нас, на нашу повседневную жизнь, чтобы убедиться, как мало мы заботимся о чистой эффективности, – сказал О'Рурк, вновь усаживаясь напротив собеседника. – Но зато мы, как я уже сказал, очень упрямы, и обладаем редкой способностью действовать не раздумывая – особенно, если ставим себе цель, главную цель в жизни. И наше извечное лицемерие, в котором нас столь часто обвиняют англичане – здесь, в Итоне, я неоднократно сталкивался с подобными обвинениями, так вот, это есть ни что иное, как проявление этой способности.
– Ты говоришь о знаменитом ирландском упрямстве? – уточнил Крис.
Уистен кивнул.
– Да, именно…
Кристофер, передернув плечами с несколько недоуменным видом, изрек:
– Честно говоря, не вижу связи. В чем связь между упрямством и лицемерием, в котором нас обвиняют и с которым ты не согласен?
– Мне тоже так казалось, – перебил его Уистен, – пока я не столкнулся с этим качеством в самом себе. Да, мы упрямы, и упрямство – ни что иное, как черта нашего национального характера. Очень часто мы видим, что цель, поставленная нами, недостижима, или что цель эта, которая в свое время казалась нам возвышенной и благородной, на самом деле – ошибочна. Но при нашем упрямстве мы продолжаем идти к ней, в глубине души сознавая, что ошибаемся. Это, наверное, и есть то качество, которое британцы называют лицемерием. Да! – с неожиданной горячностью воскликнул О'Рурк, – именно, именно так! Но это ни в коем случае не лицемерие – по крайней мере, в общепринятом понимании слова «лицемерие».
Кристофер, который во время этого монолога не проронил ни слова, спросил, когда Уистен закончил свою тираду:
– Я одного не могу понять – это хорошо или плохо? То, что ты только что сказал?
Его собеседник лишь пожал плечами.
– Смотря для чего… Хотя, – он тут же спохватился, – твои слова служат прямой иллюстрацией сказанному.
Крис насторожился.
– То есть?
– Тому, что мы, ирландцы, не любим абстрактных суждений… Вот ты, выслушав меня, задал только один вопрос, и притом – сугубо практичный: как, с каким знаком, «плюс» или «минус» отнестись к моему заявлению.
– Но ведь это естественно, – произнес в ответ Крис, – каждое явление может быть оценено или положительно, или отрицательно.
– Смотря для чего, смотря для чего, – перебил его О'Рурк.
– То есть?
– Вот мы только что говорили об ирландском национальном характере, и я вскользь коснулся того, что такое настоящий ирландский характер… Ну, когда говорил об Англии и англичанах, – напомнил Уистен.
Крис согласно кивнул.
– Ну да.
– Настоящий ирландец – по крайней мере, белфастец, – продолжал тот, – это человек, который не может не желать свободы для своей родины… Кстати, я прекрасно знаю одного такого человека – ты, между прочим, тоже знаешь его, и даже слишком хорошо…
– Кто это?
Уистен замялся.
– Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
– А почему не теперь?
– Ну, как ты понимаешь, разговаривать о человеке, пусть даже благожелательно, когда его нет – не в моих правилах, – ответил О'Рурк и отвернулся.
Внимательно посмотрев на собеседника, О'Коннер принялся перебирать в уме всех общих знакомых, наиболее подходящих для определения «настоящий ирландец», но так и не нашел ни одного, которому бы Уистен мог дать подобное определение.
Может быть, кто-нибудь из немногочисленных ирландских студентов, обучавшихся в Итоне?
Вряд ли.
Большинство студентов было скандальными пивопойцами, драчунами, недалекими людьми, живущими исключительно сегодняшним днем, футбольными матчами да боксерскими поединками, которые они посещали в местном спортклубе куда регулярней, чем лекции в колледже; во всяком случае, сам Уистен всегда отзывался о них с подчеркнутым пренебрежением.
Кто же это тогда?
Крис еще раз перебрал в памяти всех знакомых ему ирландцев, обучавшихся в Итоне, но так и не нашел ни одной подходящей кандидатуры.
Может быть, какой-нибудь общий знакомый по Белфасту, тем более, что их столица – город не слишком большой, и люди, подобные ему, Кристоферу, и Уистену, должны иметь хотя бы несколько общих знакомых – ну, как минимум, трех или четырех.
Нет, вряд ли – тогда бы имена этих общих знакомых наверняка бы всплыли в предыдущих беседах.
Кто же этот человек? Джон?
Нет, не Джон; ирландцы, знавшие преподобного отца Джона, при знакомстве с Кристофером рано или поздно интересовались, не родственники ли они (при всей распространенности фамилии О'Коннер в Ирландии).
Тогда – кто же?
Размышления Криса прервала фраза Уистена – он просто механически повторил свои последние слова:
– Да, настоящий ирландец, настоящий белфастец не может не желать свободы для Ольстера…
Крис прищурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что я сказал.
После этих слов Кристофер, вытянув ноги к камину, внимательно посмотрел на своего собеседника и как бы между делом сказал:
– А я думал, что ты говоришь о тех самых парнях из ИРА…
– А хоть бы и о них.
– По твоему, это – настоящие патриоты?
– Конечно! – воскликнул Уистен. – А разве их можно упрекнуть в обратном?
– Но ведь их, – осторожно возразил О'Коннер, – их многие обвиняют… – тут он замялся, словно пытаясь подобрать нужные слова, не слишком резкие, чтобы не обидеть Уистена, которые, судя по всему, всей душой был за ИРА (так во всяком случае решил для себя Кристофер), – ну, скажем, в излишнем экстремизме.
– Экстремизм никогда не бывает излишним, – сказал О'Рурк.
Внимательно посмотрев на собеседника, Кристофер насторожился:
– Кака это?
– Экстремизм ИРА есть ни что иное, как реакция ирландского организма на притеснения со стороны англичан, – веско промолвил Уистен. – Или ты придерживаешься другого мнения?
Кристофер и сам часто задумывался над тем, что он думает об ИРА и вообще – о проблемах ирландского терроризма. И в последнее время, надо сказать, все чаще и чаще склонялся к мысли, что у ирландцев, у коренного католического населения того же Белфаста, наверное, нет другого выхода, кроме террора.
– Так что ты скажешь?
– Думаю, что ты прав, – согласился Крис. – Только…
О'Рурк в упор посмотрел на собеседника.
– Что – только?
– Мне нравится их цель, – после некоторого замешательства принялся объяснять Кристофер, – но я не всегда согласен со средствами, которыми они пытаются ее достигнуть.
– Имеешь в виду взрывы, захваты заложников, террористические акты и тому подобное? – уточнил Уистен О'Рурк.
Крис кивнул.
– Именно.
Тяжело вздохнув, Уистен произнес:
– Знаешь, у нас нет другого выхода… Наверное, это и есть как раз тот случай, когда цель целиком и полностью оправдывает средства.
Слова «у нас нет другого выхода», сказанные как бы между прочим но, тем не менее, очень внятно и отчетливо, весьма насторожили Кристофера.
Теперь он почти не сомневался, что Уистен скорее всего имеет если и не прямое то, во всяком случае, косвенное отношение к ИРА.
Прищурившись, он уточнил:
– У вас?
– У нас, Кристофер, у нас, – подчеркнул О'Рурк, – ведь и ты, если я не ошибаюсь, ирландец?
– Ты задаешь слишком уж очевидные вопросы, – поморщился Кристофер, – на которые прекрасно знаешь ответ.
– И тем не менее… Нет, я хочу выяснить только одно, я хочу уяснить для себя раз и навсегда: ИРА для тебя – это что: банда преступников, какой нас пытается представить официальная британская пропаганда, или…
И вновь «нас»…
Нет, вне всякого сомнения, этот Уистен имеет к ИРА какое-то отношение…
И, скорее, чтобы положить конец этому затянувшемуся разговору, чем по каким-либо другим причинам, Кристофер ответил:
– Да, Уистен, во всяком случае, я могу сказать только одно: при всей моей слабой ориентации в ИРА, мне кажется, что они по большому счету правы… Видимо, у этих парней действительно нет никакого другого выхода…
Вскоре Кристофер забыл о том разговоре, да и об Уистене – полный курс колледжа был закончен, О'Рурк отправился к себе в Белфаст, а сам О'Коннер решил получить еще одно образование – и в тот же год поступил в Королевский политехнический Университет в Лондоне.
Желание продолжить обучение возникло не потому, что Крис был честолюбив, и учеба в Лондоне давала бы ему какой-то жизненный статус, не потому, что он действительно хотел стать инженером, и даже не потому, что подобным образом решил обрести хорошую, высокооплачиваемую профессию.
Просто в то время Кристофера как никогда обуревала жажда знаний, и притом – любых знаний; ему было все равно, где учиться и чему, лишь бы учиться.
И вновь – лекции, занятия, конспекты, снова занятия, опять конспекты, работа репетитором, таксистом, дворником (когда Крису удавалось найти даже такую подработку), каждодневная беготня по шумным улицам в поисках пусть временной, но работы…
Вскоре Кристофер пришел к выводу, что при подобном раскладе, при таком бешеном перенапряжении его надолго не хватит: Лондон засасывал, не позволяя сосредоточиться на двух вещах одновременно.
Надо было выбирать – или учиться, или…
К тому же, даже тех денег, которые Крису удавалось заработать, не хватало; Лондон – огромный столичный город, требующий куда больших расходов, чем Белфаст или даже Итон.
И в конце концов, обессилевший, Кристофер все чаще и чаще подумывал о том, чтобы бросить учебу и возвращаться домой, в Белфаст.
К этому времени умер его отец, родной брат аббата Джона, и оставил единственному сыну небольшое наследство в виде коттеджа на юго-западной окраине города, как раз на берегу залива, нескольких подержанных автомобилей и большого земельного участка.
Известие о смерти отца (он был намного старше Джона и давно уже, еще с пятидесятых годов перебрался из Гленарма в столицу графства) решило все: на следующий день Крис забрал документы и первым же самолетом отправился домой…
Первые недели после похорон Кристофер занимался тем, что приводил в порядок дела покойного: в том числе и обширный архив, который хранился на стеллажах в кабинете. Тут были и деловые записи, и старые, просроченные векселя, и письма, которые отец Криса, будучи еще молодым, писал матери, и дневники.
Последнее весьма заинтересовало сына: он был несказанно поражен, когда увидел там фамилию О'Рурка.
Как – неужели Уистен?
Нет, вряд ли.
Всех друзей и просто знакомых отца Крис неплохо знал – они хотя бы единожды бывали в этом доме. Правда, среди них Кристофер никогда не встречал человека с такой фамилией, и это показалось ему странным.
Кристофер долго мучился над этой загадкой отцовского дневника, – все время, пока занимался архивом отца.
И вот однажды, прогуливаясь вдоль набережной, он неожиданно услыхал за своей спиной:
– Крис?
О'Коннер обернулся – перед ним стоял его товарищ по колледжу в Итоне. И стоял, надо сказать, не один – рядом с ним была миловидная девушка лет двадцати-двадцати трех, чем-то неуловимо похожая на спутника; достаточно было одного беглого взгляда на Уистена и его спутницу, чтобы определить, что это – брат и сестра.
Крис, широко улыбаясь, подошел к своему приятелю. Они обнялись, после чего пошли уже втроем.
– Ну, как дела, – спросил Уистен, придерживая шляпу от порывистого ветра, – давно тут?
– Нет, всего лишь несколько недель.
– Как, ты уже не в Лондоне? – удивился О'Рурк.
Лицо Кристофера погрустнело.
– Увы, обстоятельства оказались выше меня… К тому же, у меня умер отец, – он вздохнул, – несколько недель назад…
Уистен вздохнул.
– Да… Извини, но мне не хочется говорить тебе банальности вроде «ему там наверняка лучше, чем тут»… Да, Дуглас О'Коннер был хорошим человеком… Извини, но я действительно любил его, и смерть твоего отца…
Махнув рукой, Уистен поднял воротник.
При всем драматизме ситуации Кристофер не мог не спросить:
– Дугласа? Как, ты знал моего отца?
Уистен коротко кивнул.
– Да.
Теперь Крису многое становилось понятным; многое, но не все.
Так вот откуда, оказывается, в дневниках отца фамилия О'Рурк!
Стало быть, они действительно были знакомы; более того, этот самый Уистен играл в жизни отца достаточно значительную роль – настолько серьезно, чтобы последний заносил его имя в дневник.
Но откуда, как они были познакомились?
И что могло связывать двух таких непохожих (во всяком случае, на первый взгляд) людей?
Почему отец никогда не рассказывал ему о своем знакомстве с О'Рурком? Да и сам Уистен…
Став спиной к ветру, Крис прикурил – Уистен предупредительно протянул ему зажигалку.
Возвращая ее обратно, О'Коннер спросил:
– Ты знал моего отца?
– Да, – ответил Уистен. – Помнишь тот наш разговор в Итоне – ну, когда ты переселился ко мне жить?
Кристофер прищурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Тогда я мельком сказал, что у нас есть один общий знакомый, который для меня является образцом настоящего ирландца… Тогда мои слова, помню, повергли тебя в некоторое смущение – судя по всему, ты долго ломал голову, кто же это может быть. Да, это был Дуглас, Дуглас О'Коннер, это был твой отец…
Хотя Крис и был внутренне готов к такому повороту событий, но разволновался настолько, что выпустил сигарету из рук.
– Ты… Значит, вы были знакомы?
– Мы были друзья… И не только друзья, нас связывало много большее, чем простая дружба, – ответил Уистен притихшим голосом.
Они немного постояли у гранитного парапета набережной, помолчали – Крис был настолько ошарашен этой новостью, что не сразу мог прийти в себя.
Наконец, тронув Кристофера за рукав, Уистен сказал негромко:
– Ну что, пошли куда-нибудь, и я тебе все расскажу…
– Пошли, – согласился Крис, облизав пересохшие от волнения губы.
В небольшом ресторане, куда они зашли, было немноголюдно – несколько человек сидело за столиками, судя по всему, это были приезжие фермеры откуда-то из глубинки.
Крис, Уистен и его спутница уселись за столик.
– Извини, – произнес Уистен, я забыл тебе представить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35