Оба были усталыми и голодными. Оба были счастливыми.– Ты приготовила всю эту благодать Божью? – спросил Риккардо, указывая на стол.– Конечно, – гордо ответила Глория, – я превзошла самое себя: фрукты, гренки с сыром и вино.– Кухарка из тебя – высший класс! – польстил ей Риккардо.Они рассмеялись, чокнулись, выпили и поцеловались через стол.– У меня всегда была склонность к домашнему хозяйству, – сказала Глория.Кто-то тихонько постучался в дверь кухни, прервав их беседу. Риккардо открыл, и Глория через приоткрытую дверь заметила одного из телохранителей Риккардо.– Простите меня, но… – начал телохранитель.Риккардо вышел. Глория слышала обрывки разговора, но в чем дело, не поняла. Риккардо вернулся, видимо, раздосадованный.– Что-то не так? – спросила Глория, зная, что точного ответа ей не дождаться.Риккардо покачал головой и улыбнулся.– Я люблю тебя, – прошептал он и поцеловал Глорию. – Я счастлив и никому не позволю испортить нам праздник.Следующая ночь была для них волшебной. Глория уснула ненадолго, но глубоко, без снов. Когда же она открыла глаза, то увидела взгляд Риккардо, исполненный такого обожания, что она была сполна вознаграждена за причиненные им страдания.
Они плавали в бассейне с подогревом, скакали верхом в сосновой роще, потом очутились на пустынном морском берегу и опустились на песок. Лошади лениво паслись неподалеку, время от времени поднимая уши и прислушиваясь к шуму волн.– Только мы и море, – сказал Риккардо.– И твоя охрана, притаившаяся за деревьями, – уточнила Глория.– Они не в счет, – заявил Риккардо и притянул ее к себе.Она ласково, но твердо воспротивилась.– Нет, я дорожу моей личной жизнью. И терпеть не могу зевак, даже тех, кто глазеет по долгу службы.– А знаешь, тут еще появились любители поглазеть, причем в интересах третьих лиц.– Не может быть! – возмутилась Глория. – Ты, конечно, пошутил…Она и думать не могла, что за ними кто-то подглядывает.– Ничего страшного, – попытался успокоить ее Риккардо. – Как говорят политики, ситуация под контролем.– Скажи мне правду! – потребовала встревоженная Глория.– Вчера сюда пробрался фотограф.– Это когда мы слышали шум там, в саду?Риккардо утвердительно кивнул.– Мои парни остановили его. Он как раз пытался поймать нас в объектив. Но ребята убедили репортера отдать им пленки.Одну из лошадей перепугала стая чаек, неожиданно поднявшаяся в воздух. Конь подошел поближе к воде.– На кого работал этот фотограф? – спросила Глория.– На Консалво.– Что было на пленке?– Мой вертолет. Потом мы оба в сосновой роще. Наши поцелуи. Твои слезы.Глория почувствовала себя обнаженной в окружении гнусных типов, роющихся в самом сокровенном.– Думаешь, он хочет нас шантажировать? – спросил он.– Нет, наверное, просто хочет получить доказательства, убедиться, что мы любим друг друга, – помрачнев, ответила Глория.– Он всегда это знал. Ты никогда не скрывала своих чувств. А доказательств до недавнего времени не существовало, – сказал Риккардо.– Что ты собираешься делать?– Не знаю.Теперь Риккардо винил себя за собственные сомнения и заблуждения, за то, что они с Глорией оказались сегодня в сложной ситуации.– Нам не надо скрываться, – решительно произнес он. – Это единственное разумное решение, да и мы сами того хотим. Пусть лучше правду узнают от нас, а не от любопытных, подглядывающих в замочную скважину.Слова Риккардо верно отражали ситуацию, но в них звучала какая-то щемящая нота. Глория почувствовала, что очарование этих дней рассеивается.– Как же нам образумить Консалво? – спросила Глория.У Риккардо глаза светились от счастья, и, как человек счастливый, он готов был простить любого. Тем более что в поведении Консалво была доля и его собственной вины. Сначала он навязал ему женщину, а потом отобрал ее. Он дал Консалво должность в семейной корпорации, а затем выставил его за дверь. Он использовал князя Брандолини по своему усмотрению, но теперь не решался трогать Консалво.– Я попробую как-нибудь его урезонить, – пообещал Риккардо.Глория не стала возражать, но не разделяла оптимизма Риккардо: безумие не признает резонов, сумасшествие несоединимо с логикой, как вода и масло.– Как ты решишь, так и будет, – сказала она.На горизонте показался парусник. Послеполуденное солнце нагревало песок, на котором они лежали, и ветер ласкал им волосы.– Он действительно бывает невменяем, – осторожно заметил Риккардо, намекая на Консалво. – Подумай только, он мне наплел, будто бы Рауль в Лос-Анджелесе попал в тюрьму за наркотики. И якобы ты взялась вытащить его из этой неприятности…Улыбка осветила лицо Глории.– Консалво сказал тебе правду, – призналась она.Риккардо сел на песке и вопросительно взглянул на Глорию.– Что ты имеешь в виду?– У Рауля действительно были неприятности, и я ему помогла. Но его вины тут нет никакой…И Глория, ничего не скрывая, рассказала Риккардо всю историю.– Можешь не волноваться. Все получилось очень удачно. Помогло вмешательство одного важного прелата, а он в прекрасных отношениях с моим братом Итало.Риккардо вскочил, сердито засунул руки в карманы, вперил взгляд в горизонт и вдруг обрушился на Глорию с упреками:– Зачем? Зачем ты это сделала?Умиротворенное выражение на его лице сменилось гневом. Он побледнел. Теперь он вовсе не был настроен прощать.– Тебе покажется странным, но я рассчитывала хоть на крошечку признательности, – повысив голос, произнесла Глория.– Ты вмешиваешься в дела моего сына и даже не думаешь поставить в известность меня, – разбушевался Риккардо. – Поставила на ноги весь Ватикан, а я об этом ничего не знаю. Выволокла на всеобщее обозрение наши семейные проблемы, а я об этом ничего не знаю! И ты еще рассчитываешь на мою благодарность!По волнам промчалась моторная лодка, оставляя пенистый белый след. Глория с сожалением вспомнила о том влюбленном мужчине, что обнимал ее несколько часов назад. Напрасно старалась она увидеть в искаженных чертах Риккардо прежнюю нежность. Она потеряла его в тот самый час, когда думала, что обрела любимого навсегда.– По-моему, ты слишком торопишься с выводами, – сказала Глория.Она еще пыталась склеить то, что он так неосторожно разбил.– В нашей семье существуют определенные правила, – наставительным тоном произнес Риккардо. – А ты их не соблюдаешь.Теперь они стояли друг против друга, как противники.– Великий Риккардо Летициа высказался! – издевательски изрекла Глория. – Просвещенный монарх превратился в диктатора, каким был всегда. Железная рука, и даже без бархатной перчатки.Риккардо настаивал:– Когда речь идет о благополучии семьи, только одно лицо может принимать решения – я!– Но какая разница? – недоумевала Глория, все еще надеясь, что Риккардо ее поймет. – Все получилось наилучшим образом.– А это не имеет значения, – заявил Риккардо.Прекрасное лицо Глории вспыхнуло гневом.– Не имеет значения? – выкрикнула она. – Да я же вытащила из тюрьмы твоего сына!– Согласен, ты действовала умело. Особенно ловко ты заняла мое место.Обвиняя ее, Риккардо наконец-то раскрыл истинную причину своего гнева.– Вот теперь я слышу слова хозяина, – заметила Глория и прикусила губу, чтобы не расплакаться.Риккардо понял, что вышел за рамки дозволенного, и изменил тон:– Ты признала свою ошибку – мне этого достаточно.Но Глория не сдавалась.– Я люблю тебя, – сказала она. – Ты для меня единственный мужчина на земле. Но льстить тебе я не буду. Я такой же член семьи, как и ты. Если кто-то обращается ко мне за помощью и я в состоянии ему помочь, не понимаю, почему я должна сначала спрашивать разрешения у тебя. Ты мне дорог, Риккардо Летициа, но не строй из себя Господа Бога. Я – твоя женщина, но рабыней твоей не стану никогда.Ее глаза сверкнули неукротимой гордостью. Глория резко повернулась и пошла к лошадям. Поставив ногу в стремя, она легко взлетела в седло.Риккардо почувствовал себя уязвленным. Он не хотел уступать, да и не должен был уступать.– В семье есть только один глава, – сказал он, пытаясь образумить Глорию.– Кое-кто готов признать меня главой, – уточнила Глория. – Это значит, что твое верховенство далеко не всем по душе. Но если уж ты так за него держишься, изволь подтверждать слова делами.Риккардо тоже сел в седло. Он молча смотрел на Глорию, словно не узнавая ее.– Что с тобой, девочка моя? – неожиданно ласково спросил он. – Ты же такая нежная, такая добрая, такая покорная. Эти разговоры совсем не для тебя.Риккардо был искренне огорчен; у него было такое ощущение, будто его неожиданно предали.– Ты и вправду считаешь меня покорной? – усмехнулась Глория. – Я выполнила твои требования, но для этого понадобились немалые душевные силы. Однако выбирать не приходилось – иначе я не получила бы тебя. И ты всегда будешь моим. Но больше не выдвигай никаких условий. Напротив, выслушай теперь мои требования.– Ну что же, послушаем, – согласился Риккардо.Он явно нервничал, придерживая коня.– Давай не будем смешивать дела и чувства, – сказала Глория. – Одно дело любовь, другое – главенство в семье. И не смей разговаривать со мной, словно оратор с балкона, уперев руки в боки.И Глория изобразила любимую позу Муссолини, которую неоднократно видела по телевизору. Потом она пришпорила коня, натянула поводья и галопом умчалась. Глава 4 В это ясное прозрачное майское утро Соланж оставалась одна. Накинув красное шелковое кимоно, она листала «Вог», устроившись в бамбуковом кресле на залитой солнцем террасе. Сердце ее переполняла гордость: еще бы, теперь она читала и понимала по-французски! Перед ней расстилалась спокойная, умиротворяющая гладь озера, по которой плыли белые паруса яхт. Соланж прикрыла на мгновение глаза. И тут же исчез богатый, ухоженный швейцарский город Лугано. Словно в перевернутый бинокль, где-то далеко-далеко увидела она нищую деревушку, где прошло ее детство. Звон колоколов показался ей нежным и трогательным.Соланж открыла глаза и снова погрузилась в журнал. Подумать только: за несколько месяцев она научилась читать на иностранном языке. Понадобился фанатизм Санджи и упорство самой Соланж, чтобы сделать из нее ту женщину, какой она была сегодня.Из гостиной донесся телефонный звонок. Соланж лениво встала, уверенная, что звонит Сильвано. Он часто названивал ей из Милана.– Слушаю, – произнесла Соланж, подняв трубку.– Здравствуй, Татуированная Звезда!Нет, это был вовсе не Санджорджо. Соланж ответила не сразу.– Привет, Рауль!Девушка не очень удивилась. Она уже заметила Рауля среди зрителей на показе мод и ждала, что он появится.– Я могу подняться к тебе на борт? – весело спросил молодой человек.– А ты где? – поинтересовалась Соланж.Почему-то она очень обрадовалась, услышав голос Рауля.– Минут через десять буду около твоего дома.– Буду ждать тебя у подъезда.Соланж бросилась в спальню, чтобы выбрать платье. Она не понимала, как удалось Раулю заполучить ее адрес и телефон. Никто, кроме Санджи и Галеаццо, не знал, где скрывается Соланж. Это они нашли для нее квартиру в Лугано, а адрес Соланж не доверили бы родной матери.Соланж распахнула двери шкафов в огромной гардеробной. Нарядов здесь хватило бы для самого престижного показа мод. А ведь в детстве и юности она носила только лохмотья! Соланж до сих пор помнила свое первое приличное платьице: хлопчатобумажное, в цветочек. Ей подарил его американский морской пехотинец за четверть часа торопливой любви в туалете казино в Акапулько. Тогда Соланж было пятнадцать, а сегодня она одна из самых дорогих топ-моделей.Девушка сбросила кимоно, подошла к зеркалу и вгляделась в свое отражение. Она осознавала, какая разница существует между ней и другими манекенщицами. В Соланж изящество и элегантность достигли совершенства. Гибкое, подвижное тело напоминало язык пламени. Наверное, поэтому от нее потерял голову даже Сильвано Санджорджо.Для Марка Кэсседи, самого модного фотографа, лицо Соланж было ликом первой женщины. Так смотрела Ева в Эдемском саду, еще до грехопадения. Каждый раз, глядя в объектив на Соланж, Марк испытывал прилив страсти. Марко, парикмахер, подобрал для ее волос особую прическу, придававшую девушке сходство с древнеегипетской статуей.Никто никогда не слышал голоса Соланж. Она появлялась к началу показов, а потом исчезала. Девушка путешествовала всегда под усиленной охраной. Даже самые отчаянные репортеры ничего не смогли добиться: журналы выдумывали о Соланж Бог знает что, но до правды не докопался никто. Она жила, окруженная ореолом тайны, еще больше подогревавшим любопытство публики.Соланж знала себе цену. Конечно, звездой ее сделал Санджи. Но теперь у нее отбоя не было от выгодных предложений. Согласись она – ее бы озолотили. И Санджи, Пигмалион Соланж, жил в постоянном страхе – он боялся потерять свое творение.А сколько ей еще осталось блистать? Что будет, когда рассеется таинственная завеса? Такие вопросы мучили Соланж даже в ту минуту, когда осветители включали прожекторы и начиналась съемка. На Соланж набрасывались гримеры, парикмахеры, портнихи. Марк Кэсседи то сладко уговаривал ее, то орал на девушку. Льстивые слова чередовались с грязной руганью, перемежаемой щелчками затвора фотоаппарата. В этой адской суматохе рождалось чудо – являлась мечта по имени Соланж.В шумном блестящем мире моды, среди людей, обращавшихся с ней как с королевой, Соланж сразу почувствовала себя своей. Она восхищалась собой и восхищалась окружающими. А на память ей приходил хрипловатый, нежный голос матери:– Соланж, ты слишком хороша для этих мест. Ты станешь богатой синьорой и объездишь весь свет, – твердила женщина, намыливая дочку-подростка в корыте. – Видел бы тебя отец! Я-то тебя назвала Марией, а отец, он приехал позже, сказал, что ты будешь – Соланж. Он был человек важный, образованный, много видел. Он говорил, что в имени Соланж чувствуется страсть и богатство. Говорил, нашей дочке такое имя под стать. Как бы я хотела, чтобы он увидел тебя! Ведь он оказался прав: ты станешь настоящей дамой и будешь богата…Но дочь стала проституткой, как и мать. Однако теперь жизнь ее изменилась. Соланж прекрасно знала, как и когда произошли эти перемены, но что ее ожидает в будущем, сказать не могла. Когда-нибудь и ее звезда упадет с лазурного небосвода: звезды зажигаются лишь на мгновение и неизбежно гаснут.Она научилась подчиняться и держала обет молчания. Ей пришлось смириться с затворничеством и молчать, но люди, суетившиеся вокруг нее, не молчали. Они создали миф Соланж, а были жестоки и безжалостны. Особенно изводил ее Марк, легко переходивший от неумеренной лести к грубым оскорблениям.– Соланж, любовь моя, смотри в объектив! Левую ногу, сокровище мое… Чуть-чуть выше левую ногу… Вот так… Божественно! Великолепно! Сол, смотри мне в глаза! Улыбайся… Нет, не так… Ты что, зубную пасту рекламируешь? Не так, дура! – орал Марк. – Начнем сначала. Марио, поправь прическу. Макс, чуть добавь румян на правую щеку. Сол, что ты дергаешься? Что топчешься на месте? Господи, это еще что такое? Писать хочешь?Да, ей хотелось, к тому же у нее кружилась голова, пот лился градом, спина разламывалась от ненатуральных поз. А Санджи рядом не было, и никто не думал ее утешать.– Перерыв! – заорал Марк громовым голосом, словно приказывал остановиться солнцу, и без сил рухнул в шезлонг.Соланж вонзила зубы в бутерброд, поднесенный ей осветителем.– Боже, она жует! – завопил Марк.Он выглядел потрясенным, словно хирург, обнаруживший, что его пациент после тяжелейшей полостной операции поглощает спагетти.– Да, жую! – ответила с набитым ртом Соланж.Фотограф вскочил, как будто его катапультой выбросило, с проклятьем отшвырнул осветителя, осмелившегося угостить фотомодель, и обрушился на Соланж:– Сумасшедшая дура! Макс, поправь макияж. Она все развезла своим бутербродом!Девушке ужасно хотелось вылить на Марка весь поток известных ей ругательств, а знала она немало, но Санджи велел Соланж набраться терпения. Только так она станет звездой.Макс подгримировал Соланж, и Марк распорядился:– Начинаем, ребята! Свет, музыка! А ты, – обратился он к Соланж, – прислонись к колонне. Нет, не так. Прильни, прилипни! У тебя мужик был когда-нибудь? Ну вот, представь, что ты с ним в постели. Прилипни, прилипни к нему! Нет! Нет! Нет! – завелся Марк. – Зачем мне улыбка Джоконды? Изобрази шлюху… Как будто испытываешь свинское наслаждение в постели… И что это за рот? Зачем ты складываешь губы куриной гузкой? Представь себе, что сосешь… Да не леденец! В рот брать приходилось? Вот теперь молодец, замечательно!Соланж улыбнулась, сошла с помоста и походкой пантеры подошла к Марку.– Сукин ты сын! – прочувствованным тоном заявила она, словно поздравляя фотографа с Рождеством.Девушка спустилась на лифте вниз и ворвалась в кабинет Санджи.– Что случилось? – встревожился Санджорджо.– Все! Больше не могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Они плавали в бассейне с подогревом, скакали верхом в сосновой роще, потом очутились на пустынном морском берегу и опустились на песок. Лошади лениво паслись неподалеку, время от времени поднимая уши и прислушиваясь к шуму волн.– Только мы и море, – сказал Риккардо.– И твоя охрана, притаившаяся за деревьями, – уточнила Глория.– Они не в счет, – заявил Риккардо и притянул ее к себе.Она ласково, но твердо воспротивилась.– Нет, я дорожу моей личной жизнью. И терпеть не могу зевак, даже тех, кто глазеет по долгу службы.– А знаешь, тут еще появились любители поглазеть, причем в интересах третьих лиц.– Не может быть! – возмутилась Глория. – Ты, конечно, пошутил…Она и думать не могла, что за ними кто-то подглядывает.– Ничего страшного, – попытался успокоить ее Риккардо. – Как говорят политики, ситуация под контролем.– Скажи мне правду! – потребовала встревоженная Глория.– Вчера сюда пробрался фотограф.– Это когда мы слышали шум там, в саду?Риккардо утвердительно кивнул.– Мои парни остановили его. Он как раз пытался поймать нас в объектив. Но ребята убедили репортера отдать им пленки.Одну из лошадей перепугала стая чаек, неожиданно поднявшаяся в воздух. Конь подошел поближе к воде.– На кого работал этот фотограф? – спросила Глория.– На Консалво.– Что было на пленке?– Мой вертолет. Потом мы оба в сосновой роще. Наши поцелуи. Твои слезы.Глория почувствовала себя обнаженной в окружении гнусных типов, роющихся в самом сокровенном.– Думаешь, он хочет нас шантажировать? – спросил он.– Нет, наверное, просто хочет получить доказательства, убедиться, что мы любим друг друга, – помрачнев, ответила Глория.– Он всегда это знал. Ты никогда не скрывала своих чувств. А доказательств до недавнего времени не существовало, – сказал Риккардо.– Что ты собираешься делать?– Не знаю.Теперь Риккардо винил себя за собственные сомнения и заблуждения, за то, что они с Глорией оказались сегодня в сложной ситуации.– Нам не надо скрываться, – решительно произнес он. – Это единственное разумное решение, да и мы сами того хотим. Пусть лучше правду узнают от нас, а не от любопытных, подглядывающих в замочную скважину.Слова Риккардо верно отражали ситуацию, но в них звучала какая-то щемящая нота. Глория почувствовала, что очарование этих дней рассеивается.– Как же нам образумить Консалво? – спросила Глория.У Риккардо глаза светились от счастья, и, как человек счастливый, он готов был простить любого. Тем более что в поведении Консалво была доля и его собственной вины. Сначала он навязал ему женщину, а потом отобрал ее. Он дал Консалво должность в семейной корпорации, а затем выставил его за дверь. Он использовал князя Брандолини по своему усмотрению, но теперь не решался трогать Консалво.– Я попробую как-нибудь его урезонить, – пообещал Риккардо.Глория не стала возражать, но не разделяла оптимизма Риккардо: безумие не признает резонов, сумасшествие несоединимо с логикой, как вода и масло.– Как ты решишь, так и будет, – сказала она.На горизонте показался парусник. Послеполуденное солнце нагревало песок, на котором они лежали, и ветер ласкал им волосы.– Он действительно бывает невменяем, – осторожно заметил Риккардо, намекая на Консалво. – Подумай только, он мне наплел, будто бы Рауль в Лос-Анджелесе попал в тюрьму за наркотики. И якобы ты взялась вытащить его из этой неприятности…Улыбка осветила лицо Глории.– Консалво сказал тебе правду, – призналась она.Риккардо сел на песке и вопросительно взглянул на Глорию.– Что ты имеешь в виду?– У Рауля действительно были неприятности, и я ему помогла. Но его вины тут нет никакой…И Глория, ничего не скрывая, рассказала Риккардо всю историю.– Можешь не волноваться. Все получилось очень удачно. Помогло вмешательство одного важного прелата, а он в прекрасных отношениях с моим братом Итало.Риккардо вскочил, сердито засунул руки в карманы, вперил взгляд в горизонт и вдруг обрушился на Глорию с упреками:– Зачем? Зачем ты это сделала?Умиротворенное выражение на его лице сменилось гневом. Он побледнел. Теперь он вовсе не был настроен прощать.– Тебе покажется странным, но я рассчитывала хоть на крошечку признательности, – повысив голос, произнесла Глория.– Ты вмешиваешься в дела моего сына и даже не думаешь поставить в известность меня, – разбушевался Риккардо. – Поставила на ноги весь Ватикан, а я об этом ничего не знаю. Выволокла на всеобщее обозрение наши семейные проблемы, а я об этом ничего не знаю! И ты еще рассчитываешь на мою благодарность!По волнам промчалась моторная лодка, оставляя пенистый белый след. Глория с сожалением вспомнила о том влюбленном мужчине, что обнимал ее несколько часов назад. Напрасно старалась она увидеть в искаженных чертах Риккардо прежнюю нежность. Она потеряла его в тот самый час, когда думала, что обрела любимого навсегда.– По-моему, ты слишком торопишься с выводами, – сказала Глория.Она еще пыталась склеить то, что он так неосторожно разбил.– В нашей семье существуют определенные правила, – наставительным тоном произнес Риккардо. – А ты их не соблюдаешь.Теперь они стояли друг против друга, как противники.– Великий Риккардо Летициа высказался! – издевательски изрекла Глория. – Просвещенный монарх превратился в диктатора, каким был всегда. Железная рука, и даже без бархатной перчатки.Риккардо настаивал:– Когда речь идет о благополучии семьи, только одно лицо может принимать решения – я!– Но какая разница? – недоумевала Глория, все еще надеясь, что Риккардо ее поймет. – Все получилось наилучшим образом.– А это не имеет значения, – заявил Риккардо.Прекрасное лицо Глории вспыхнуло гневом.– Не имеет значения? – выкрикнула она. – Да я же вытащила из тюрьмы твоего сына!– Согласен, ты действовала умело. Особенно ловко ты заняла мое место.Обвиняя ее, Риккардо наконец-то раскрыл истинную причину своего гнева.– Вот теперь я слышу слова хозяина, – заметила Глория и прикусила губу, чтобы не расплакаться.Риккардо понял, что вышел за рамки дозволенного, и изменил тон:– Ты признала свою ошибку – мне этого достаточно.Но Глория не сдавалась.– Я люблю тебя, – сказала она. – Ты для меня единственный мужчина на земле. Но льстить тебе я не буду. Я такой же член семьи, как и ты. Если кто-то обращается ко мне за помощью и я в состоянии ему помочь, не понимаю, почему я должна сначала спрашивать разрешения у тебя. Ты мне дорог, Риккардо Летициа, но не строй из себя Господа Бога. Я – твоя женщина, но рабыней твоей не стану никогда.Ее глаза сверкнули неукротимой гордостью. Глория резко повернулась и пошла к лошадям. Поставив ногу в стремя, она легко взлетела в седло.Риккардо почувствовал себя уязвленным. Он не хотел уступать, да и не должен был уступать.– В семье есть только один глава, – сказал он, пытаясь образумить Глорию.– Кое-кто готов признать меня главой, – уточнила Глория. – Это значит, что твое верховенство далеко не всем по душе. Но если уж ты так за него держишься, изволь подтверждать слова делами.Риккардо тоже сел в седло. Он молча смотрел на Глорию, словно не узнавая ее.– Что с тобой, девочка моя? – неожиданно ласково спросил он. – Ты же такая нежная, такая добрая, такая покорная. Эти разговоры совсем не для тебя.Риккардо был искренне огорчен; у него было такое ощущение, будто его неожиданно предали.– Ты и вправду считаешь меня покорной? – усмехнулась Глория. – Я выполнила твои требования, но для этого понадобились немалые душевные силы. Однако выбирать не приходилось – иначе я не получила бы тебя. И ты всегда будешь моим. Но больше не выдвигай никаких условий. Напротив, выслушай теперь мои требования.– Ну что же, послушаем, – согласился Риккардо.Он явно нервничал, придерживая коня.– Давай не будем смешивать дела и чувства, – сказала Глория. – Одно дело любовь, другое – главенство в семье. И не смей разговаривать со мной, словно оратор с балкона, уперев руки в боки.И Глория изобразила любимую позу Муссолини, которую неоднократно видела по телевизору. Потом она пришпорила коня, натянула поводья и галопом умчалась. Глава 4 В это ясное прозрачное майское утро Соланж оставалась одна. Накинув красное шелковое кимоно, она листала «Вог», устроившись в бамбуковом кресле на залитой солнцем террасе. Сердце ее переполняла гордость: еще бы, теперь она читала и понимала по-французски! Перед ней расстилалась спокойная, умиротворяющая гладь озера, по которой плыли белые паруса яхт. Соланж прикрыла на мгновение глаза. И тут же исчез богатый, ухоженный швейцарский город Лугано. Словно в перевернутый бинокль, где-то далеко-далеко увидела она нищую деревушку, где прошло ее детство. Звон колоколов показался ей нежным и трогательным.Соланж открыла глаза и снова погрузилась в журнал. Подумать только: за несколько месяцев она научилась читать на иностранном языке. Понадобился фанатизм Санджи и упорство самой Соланж, чтобы сделать из нее ту женщину, какой она была сегодня.Из гостиной донесся телефонный звонок. Соланж лениво встала, уверенная, что звонит Сильвано. Он часто названивал ей из Милана.– Слушаю, – произнесла Соланж, подняв трубку.– Здравствуй, Татуированная Звезда!Нет, это был вовсе не Санджорджо. Соланж ответила не сразу.– Привет, Рауль!Девушка не очень удивилась. Она уже заметила Рауля среди зрителей на показе мод и ждала, что он появится.– Я могу подняться к тебе на борт? – весело спросил молодой человек.– А ты где? – поинтересовалась Соланж.Почему-то она очень обрадовалась, услышав голос Рауля.– Минут через десять буду около твоего дома.– Буду ждать тебя у подъезда.Соланж бросилась в спальню, чтобы выбрать платье. Она не понимала, как удалось Раулю заполучить ее адрес и телефон. Никто, кроме Санджи и Галеаццо, не знал, где скрывается Соланж. Это они нашли для нее квартиру в Лугано, а адрес Соланж не доверили бы родной матери.Соланж распахнула двери шкафов в огромной гардеробной. Нарядов здесь хватило бы для самого престижного показа мод. А ведь в детстве и юности она носила только лохмотья! Соланж до сих пор помнила свое первое приличное платьице: хлопчатобумажное, в цветочек. Ей подарил его американский морской пехотинец за четверть часа торопливой любви в туалете казино в Акапулько. Тогда Соланж было пятнадцать, а сегодня она одна из самых дорогих топ-моделей.Девушка сбросила кимоно, подошла к зеркалу и вгляделась в свое отражение. Она осознавала, какая разница существует между ней и другими манекенщицами. В Соланж изящество и элегантность достигли совершенства. Гибкое, подвижное тело напоминало язык пламени. Наверное, поэтому от нее потерял голову даже Сильвано Санджорджо.Для Марка Кэсседи, самого модного фотографа, лицо Соланж было ликом первой женщины. Так смотрела Ева в Эдемском саду, еще до грехопадения. Каждый раз, глядя в объектив на Соланж, Марк испытывал прилив страсти. Марко, парикмахер, подобрал для ее волос особую прическу, придававшую девушке сходство с древнеегипетской статуей.Никто никогда не слышал голоса Соланж. Она появлялась к началу показов, а потом исчезала. Девушка путешествовала всегда под усиленной охраной. Даже самые отчаянные репортеры ничего не смогли добиться: журналы выдумывали о Соланж Бог знает что, но до правды не докопался никто. Она жила, окруженная ореолом тайны, еще больше подогревавшим любопытство публики.Соланж знала себе цену. Конечно, звездой ее сделал Санджи. Но теперь у нее отбоя не было от выгодных предложений. Согласись она – ее бы озолотили. И Санджи, Пигмалион Соланж, жил в постоянном страхе – он боялся потерять свое творение.А сколько ей еще осталось блистать? Что будет, когда рассеется таинственная завеса? Такие вопросы мучили Соланж даже в ту минуту, когда осветители включали прожекторы и начиналась съемка. На Соланж набрасывались гримеры, парикмахеры, портнихи. Марк Кэсседи то сладко уговаривал ее, то орал на девушку. Льстивые слова чередовались с грязной руганью, перемежаемой щелчками затвора фотоаппарата. В этой адской суматохе рождалось чудо – являлась мечта по имени Соланж.В шумном блестящем мире моды, среди людей, обращавшихся с ней как с королевой, Соланж сразу почувствовала себя своей. Она восхищалась собой и восхищалась окружающими. А на память ей приходил хрипловатый, нежный голос матери:– Соланж, ты слишком хороша для этих мест. Ты станешь богатой синьорой и объездишь весь свет, – твердила женщина, намыливая дочку-подростка в корыте. – Видел бы тебя отец! Я-то тебя назвала Марией, а отец, он приехал позже, сказал, что ты будешь – Соланж. Он был человек важный, образованный, много видел. Он говорил, что в имени Соланж чувствуется страсть и богатство. Говорил, нашей дочке такое имя под стать. Как бы я хотела, чтобы он увидел тебя! Ведь он оказался прав: ты станешь настоящей дамой и будешь богата…Но дочь стала проституткой, как и мать. Однако теперь жизнь ее изменилась. Соланж прекрасно знала, как и когда произошли эти перемены, но что ее ожидает в будущем, сказать не могла. Когда-нибудь и ее звезда упадет с лазурного небосвода: звезды зажигаются лишь на мгновение и неизбежно гаснут.Она научилась подчиняться и держала обет молчания. Ей пришлось смириться с затворничеством и молчать, но люди, суетившиеся вокруг нее, не молчали. Они создали миф Соланж, а были жестоки и безжалостны. Особенно изводил ее Марк, легко переходивший от неумеренной лести к грубым оскорблениям.– Соланж, любовь моя, смотри в объектив! Левую ногу, сокровище мое… Чуть-чуть выше левую ногу… Вот так… Божественно! Великолепно! Сол, смотри мне в глаза! Улыбайся… Нет, не так… Ты что, зубную пасту рекламируешь? Не так, дура! – орал Марк. – Начнем сначала. Марио, поправь прическу. Макс, чуть добавь румян на правую щеку. Сол, что ты дергаешься? Что топчешься на месте? Господи, это еще что такое? Писать хочешь?Да, ей хотелось, к тому же у нее кружилась голова, пот лился градом, спина разламывалась от ненатуральных поз. А Санджи рядом не было, и никто не думал ее утешать.– Перерыв! – заорал Марк громовым голосом, словно приказывал остановиться солнцу, и без сил рухнул в шезлонг.Соланж вонзила зубы в бутерброд, поднесенный ей осветителем.– Боже, она жует! – завопил Марк.Он выглядел потрясенным, словно хирург, обнаруживший, что его пациент после тяжелейшей полостной операции поглощает спагетти.– Да, жую! – ответила с набитым ртом Соланж.Фотограф вскочил, как будто его катапультой выбросило, с проклятьем отшвырнул осветителя, осмелившегося угостить фотомодель, и обрушился на Соланж:– Сумасшедшая дура! Макс, поправь макияж. Она все развезла своим бутербродом!Девушке ужасно хотелось вылить на Марка весь поток известных ей ругательств, а знала она немало, но Санджи велел Соланж набраться терпения. Только так она станет звездой.Макс подгримировал Соланж, и Марк распорядился:– Начинаем, ребята! Свет, музыка! А ты, – обратился он к Соланж, – прислонись к колонне. Нет, не так. Прильни, прилипни! У тебя мужик был когда-нибудь? Ну вот, представь, что ты с ним в постели. Прилипни, прилипни к нему! Нет! Нет! Нет! – завелся Марк. – Зачем мне улыбка Джоконды? Изобрази шлюху… Как будто испытываешь свинское наслаждение в постели… И что это за рот? Зачем ты складываешь губы куриной гузкой? Представь себе, что сосешь… Да не леденец! В рот брать приходилось? Вот теперь молодец, замечательно!Соланж улыбнулась, сошла с помоста и походкой пантеры подошла к Марку.– Сукин ты сын! – прочувствованным тоном заявила она, словно поздравляя фотографа с Рождеством.Девушка спустилась на лифте вниз и ворвалась в кабинет Санджи.– Что случилось? – встревожился Санджорджо.– Все! Больше не могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43