Однажды он набрел на чеченца, который не воевал, а жил войною.
Его серая «нива» торчала на опушке леса, на которую вышел Иван, давно покинувший дорогу, ставшую намного более людной, и пробиравшийся более укромными путями.
Чеченца он заметил уже потом, когда тот появился из-за кустов, и, не видя Ивана, пошел к своей машине, обвешаный автоматами, связанными попарно сапогами, подсумками, какими-то вещмешками и планшетами.
Иван понял, что жизнь этого человека ему нужна. Ведь он не воюет с живыми, он обирает мертвых, обманывая смерть, пытаясь заставить ее служить себе.
Это было скучное убийство.
Это даже не было убийством.
Это было мгновенным прекращением существования того, что не было достойно ни жизни, ни смерти. Иван не мог наградить его знанием близости смерти.
Это был не воин, а могильный червь, сосущий мертвую плоть.
Иван с одного выстрела пробил ему голову, попав в левый глаз. Мгновенная вспышка, которую человек не успевает даже увидеть, так быстро покидает его мозг сознание, так быстро переходит он грань между живой и неживой материей.
В «ниве» Иван нашел трофеи убитого им мародера.
Целую гору, штук пятнадцать «калашниковых», пару офицерских «макаровых», гранатомет, правда, без зарядов, бумажные мешки с грязной, окровавленной формой. Иван вытряхивал их на землю, сам не зная, зачем.
В третьем по счету мешке оказалась гражданская одежда, причем как мужская, так и женская. Ивана это заинтересовало больше, чем оружие.
Он пока еще не успел обдумать – как, каким образом преодолеет он тысячи километров до Москвы без документов, без денег, в армейской форме. Ведь это до первого патруля...
Он порылся в куче тряпья, снятого с мертвых людей.
Выбрал себе джинсы, которые оказались не рваными, а только сильно вытертыми и даже сравнительно чистыми, по крайней мере, без пятен крови. Нашел кожаную жилетку, вполне подошедшую ему по размеру. Рубашки, правда, не было. Да, черт с ней, с рубашкой.
Иван снял форму убитого им лейтенанта, и переоделся. На его взгляд он выглядел теперь как типичный житель прифронтовой полосы, достаточно запачканный войной, чтобы не вызывать подозрений в зоне военных действий, и одетый достаточно цивилизованно, чтобы не походить на беглого раба в глазах чеченцев или на дезертира в глазах русских.
«Сойдет», – решил Иван.
Машина у него была.
Это было хорошо, даже очень хорошо, поскольку очень сильно приближало его цель, ускоряло путь на север.
Не было документов.
Это было плохо, так как сводило на нет все преимущества обладания машиной.
«Деньги, – подумал Иван. – Должны быть деньги.»
Он обшарил карманы застреленного им мародера.
Денег было мало. Тридцать долларов и российской мелочью тысяч пятьдесят.
Кроме того Иван выгреб из его карманов больше десятка зажигалок, пяток авторучек и три колоды потертых игральных карт.
Сунув деньги в карман, он опять полез в машину.
Еще один мешок, вытащенный им из машины, был набит всяким барахлом, извлеченным, вероятно, из солдатских вещмешков. Там были часы, фляжки, записные книжки, компасы, медальоны, может быть, и золотые, охотничьи ножи и чеченские кинжалы в ножнах с выбитой на них чеканкой, несколько книг, офицерская фуражка, танкистский шлем с ларингофоном, солдатские кружки, помятые пачки чая, какие-то фотографии, тюбики с зубной пастой, бритвы...
Иван не стал копаться в этих атрибутах жизни, свидетельствующих сейчас о смерти своих бывших владельцев, а еще раз осмотрел салон машины.
Больше, вроде бы, ничего не было.
Иван вспомнил про бардачок, открыл его и даже рассмеялся от удовлетворения находкой.
Деньги лежали аккуратными пачками, перетянутыми разноцветными резинками. Иван взял одну, прикинул на глаз.
Примерно – миллион российскими. Купюры были в основном старые, часто мятые и рваные, понятно было, что собирали их в одну пачку по разным местам и карманам. Пачек было два десятка.
Долларов была всего одна пачка, но судя по ее толщине и по тому, что с одной стороны лежали десятки, а с другой – пятерки, сумма была вполне приличной.
Захлопнув бардачок и сунув в карман еще один «макаров» с двумя запасными обоймами, он вывалил остальное оружие на траву и запылил на «ниве» по каменистой дороге, со все увеличивающейся скоростью покидая район окончания своих боевых действий в русско-чеченской войне.
...Неделю он блуждал по Чечне, избегая проезжих дорог, и терзая «ниву» сначала предгорным, а потом степным бездорожьем. Иван стремился на север и был озабочен только одним – не впороться ни в Урус-Мартан, ни в Грозный, ни в Гудермес.
Несколько раз его обстреливали, но он уходил от контакта, изображая паническое бегство, и ему всякий раз верили. Что может быть естественнее страха в стране, объятой войной?
Сложнее всего оказалось перебраться через Терек.
Все мосты через него охранялись слишком хорошо, чтобы рассчитывать прорваться через них на лишенной брони «ниве». Ему не удалось бы даже сбить легонькой «нивой» массивные шлагбаумы, а если бы он как-то и проскочил, то был бы неминуемо расстрелян из тяжелых пулеметов, стоящих на выездах с мостов на каждом берегу.
Соваться же через посты без документов было бы вообще просто самоликвидацией – даже и с документами проезд через мост все равно оставался проблемой.
Он двинулся сначала вниз по течению Терека, рассчитывая прорваться в Дагестан, но вскоре чуть не лишился машины, попав на прибрежный участок совершенного бездорожья. Пришлось вернуться, поскольку проезжая дорога в Дагестан была слишком хорошо прикрыта чеченскими стволами.
Ему ничего не оставалось, как продвигаться в сторону Гудермеса, то проселками в одиночестве, то прячась в группах машин на дороге, при первых признаках приближения к посту сворачивая с нее и ища объезд.
Иван чувствовал, что нельзя затягивать свое пребывание в этой стране, не знавшей о том, что она Ивана больше не интересует как противник, и что единственное его желание – раскрошить как можно меньше чеченских голов на своем пути в Россию.
Его могут втянуть в боевой контакт, и тогда ему придется убивать, хочет он этого или нет. А заставить его забрать чью-то жизнь, когда она ему не была нужна, было бы насилием над его волей. Насилия же над собой Иван теперь просто не понимал, само это слово лишилось для него своего прежнего содержания и приобрело какое-то новое значение.
Что-то вроде – «прелюдия смерти».
Ему нужно было покинуть Чечню, и как можно скорее. Только тогда он сможет идти своим путем, дорогой, которую видит он, а не той, на которую его толкает чужая воля, будь то воля его командира или его Президента, его Родины или его народа.
Он сам стал суверенной личностью, способной начинать войны, выигрывать их или объявлять о выходе из них. Объявлять самому себе, поскольку только на него распространялся его суверенитет.
Иван решил гнать «ниву» через Терек там, где его ждать не будут. Там, где на автомашинах через Терек не переправляются, поскольку это считается невозможным. Невозможным, поскольку никто и никогда еще этого не делал.
Ну что ж, придется продемонстрировать еще одну возможность автомобильной переправы через Терек.
Он объехал Гудермес с севера и, спрятав машину в достаточно густом для обеспечения минимальной маскировки кустарнике, несколько часов наблюдал за интенсивностью движения на железнодорожной линии Махачкала – Минводы, вернее на ее ветке Гудермес – Моздок. Результаты наблюдения его удовлетворили.
Поезда шли нерегулярно, но, в среднем, за час проходил один грузовой состав.
Иван знал, что его путь лежит там, где его не ждут, и поэтому подогнал «ниву» к более-менее пологому въезду на железнодорожное полотно и готов был пристрелить каждого, кто попытался бы помешать ему дождаться прохода очередного товарняка.
Мост, как уже выяснил Иван во время своего наблюдения, охранялся только от пешеходов. Составы проверялись где-то раньше и теперь просто следовали через Терек под охраной немногочисленных стрелков.
Мостовой пост состоял всего из двух охранников, правда, с каждой стороны. Судя по их истомленным, расслабленным фигурам, давно уже, как минимум, несколько дней, на мост никто не совался. Охранники явно скучали на своем посту метрах в пятидесяти от самого моста, рядом с автоматической стрелкой. Они резались в карты, курили, вяло переругивались друг с другом, а то и вовсе один из них растягивался на склоне насыпи и явно дремал. Правда второй в это время, хоть и клевал носом, но продолжал сидеть. На проходящие составы они не обращали никакого внимания, разве что иногда кричали что-то выглядывавшим из вагонных дверей стрелкам.
Что именно, Иван не разобрал.
Иван ждал состав за небольшим поворотом, скрывавшим его машину из поля зрения мостовой охраны.
От того места, где он стоял, до охранного поста было метров двести, столько же, примерно, до противоположной стороны. А что там, Иван с этой стороны даже и разглядеть не мог.
Очередной состав заставил Ивана ждать себя больше часа.
Поезд шел не особенно быстро, как и положено техникой безопасности движения на железнодорожном транспорте при мостовой переправе.
Ивану это было на руку, поскольку он не слишком доверял ходовым качествам «нивы» при движении по столь пересеченной местности как шпальная подушка рельсов. Он пропускал вагоны один за другим, примериваясь к скорости движения последнего. Стрелки охраны не обращали на «ниву» никакого внимания, не предвидя с ее стороны никакой угрозы для железнодорожного состава.
Мало ли, что за чудак запоролся на своей колымаге в эти кусты? Им-то что за дело?
Замыкающего охранника, устроившегося на крыше последнего вагона, единственного, который мог ему помешать, Иван снял одним выстрелом еще снизу, из-под насыпи, когда последний вагон только поравнялся с его машиной. Тот выронил свой автомат и уткнулся носом в крышу вагона.
Иван резко газанул и «нива» выскочила на полотно, с трудом, но все же благополучно преодолев ближний высокий рельс.
Машину немилосердно затрясло, на каждой шпале Ивана подбрасывало и ударяло головой о крышу, пока он не сообразил вывернуть руль так, чтобы передние колеса скользили по внутренней боковой стороне левого рельса, а задние – правого. Колеса перестали попадать в выемки между шпалами одновременно и машина пошла значительно ровнее. Иван уже не сомневался, что она сможет таким образом доползти до противоположного конца моста. Он держался метрах в трех-пяти от последнего вагона и должен был появиться в поле зрения мостовой охраны достаточно неожиданно.
Конечно, их внимание мог привлечь рев нивского мотора, натужно преодолевающего непривычное для него железнодорожное препятствие, но, поставив себя на место охранников, Иван понял, что и сам не сумел бы сообразить в такой ситуации, в чем дело.
Они заметили машину как только она поравнялась с их стрелкой.
Иван успел увидеть, как один из них так и застыл с вытаращенными глазами и раскрытым ртом, зато другой мобилизовался быстро, сдернул с плеча автомат и первой же очередью разнес заднее стекло в «ниве».
Ивану было не до того, чтобы отвечать на их выстрелы. В это время он как раз резко газовал, переезжая рельсы примыкающей к основной линии ветки, и здорово отстал от поезда. А это грозило сорвать все его планы.
Он, наконец, преодолел рельсы и затрясся по шпалам, догоняя последний вагон состава.
Автомат лупил по «ниве», практически безрезультатно, толи от поразившего охранника удивления, толи от того, что машину мотало из стороны в сторону, пули ложились по касательной к ее корпусу, сдирая краску, но даже переднее стекло было еще цело.
«Кретин, – подумал Иван об открывшем огонь охраннике, – по колесам надо было...»
И в этом была истина, поскольку на ободах ехать по шпалам стало бы невозможно, и Иван застрял бы посреди моста как кусок баранины на шампуре. А с обеих концов моста его как следует прожарили бы автоматными очередями. Но ему повезло.
Смерть не хотела забирать его к себе, надеясь, очевидно, на неоднократные и еще более близкие свидания с ним в будущем.
Переднее стекло мешало Ивану. Покрытое сетью мелких трещин от удара срикашетившей пули, оно сильно ограничивало видимость и Иван, улучив момент, когда трясло чуть меньше, высадил его ударом кулака.
Единственной его заботой теперь стала встреча со вторым охранным постом на той стороне моста.
Там его уже ждали.
Постовые охранники залегли за насыпью и следили за последним вагоном, поджидая, когда он приблизится и откроет для их наблюдения источник переполоха, поднявшегося на той стороне.
В расчеты Ивана не входило приближаться к охранникам вплотную и тем самым увеличивать кучность стрельбы их автоматов.
Он остановил машину метров за пятьдесят от противника и спокойно наблюдал, как удаляется от него последний вагон, постепенно увеличивая сектор прицельной стрельбы. Он опасался, как бы не заглох мотор «нивы», сведя на нет все его усилия перетащить на эту сторону средство быстрого передвижения.
Конечно, он мог бы без проблем форсировать Терек без машины, бросив «ниву» и продолжая путь пешком, но не надеялся раздобыть документы на территории Чечни и добыть новую машину с помощью денег, а не стрельбы. Чечня снова начала бы затягивать его как трясина, не пуская туда, куда он стремился.
Постовые, как оказалось, залегли, с обеих сторон насыпи, и первым машину Ивана увидел тот, что справа. Он немедленно открыл по ней огонь, чего, собственно, Иван и дожидался, чтобы заткнуть его пулей, уточнив его позицию по вспышкам из ствола его автомата.
Второй вступил с интервалом секунд в пять, за которые Иван успел не только сориентироваться, но и взять его на мушку. Иван оборвал его очередь, прострелив ему плечо, а когда он пытался переменить позицию и взять автомат в другую руку, пробил пулей голову.
«Нива», к счастью, не заглохла и благополучно преодолела оставшиеся шпалы до более-менее пологого съезда с железнодорожной насыпи.
Ивану нужно было поторапливаться, и, пока охранники на том берегу, не подняли тревогу и не сообщили о его дерзкой переправе через Терек в ближайшее подразделение, удалиться от моста как можно скорее.
Его интересовали дороги только на север.
Буквально нащупав колесами какую-то еле заметную колею, сворачивающую в сторону от железки, Иван выжимал из машины все, что можно, стремительно удаляясь от Терека в сторону Ногайской степи.
У него хватило бензина, чтобы перебраться через какую-то полупересохшую речушку и добраться до окраины неизвестно как называющейся станицы. Почти на сухом баке он выехал на какую-то дорогу, и тогда «нива» окончательно заглохла.
Иван знал, что случай будет на его стороне. Его вела на север сама судьба.
Иван был уверен, – что бы он не предпринял, удача его не оставит.
Поэтому он предпринял самое простое, что мог предпринять в этой ситуации – откинулся на сидении и мгновенно заснул, не выпуская, правда, «макаров» из лежащей на руле правой руки.
Его разбудил шум мотора приближающейся машины.
Иван сидел, не шевелясь и даже не открывая глаз.
Он слышал, как метрах в десяти от него остановилась машина, как хлопнула дверка и раздались осторожные шаги, направляющиеся в его сторону.
Иван ждал, расслабя тело, но сконцентрировав волю. Он внутренне был готов проявить мгновенную активность, хотя внешне производил впечатление человека, отключившегося полностью – не то убитого, не то спящего беспробудным сном пахаря войны.
Человек, дезориентированный мертвенной неподвижностью Ивана, приближался крадучись, постоянно держа его на прицеле своего оружия. Иван не видел, чем он вооружен, но чувствовал нацеленную на свою грудь пулю в его стволе, ощущал на себе ее внимательный взгляд.
Он как будто видел сквозь веки, как приблизившись вплотную, неизвестный склонился к открытому боковому окну, вглядываясь в Ивана, и осторожно, медленно потянул руку за «макаровым», ствол которого смотрел вперед, в сумеречное пасмурное небо, заглядывающее в машину сквозь лишенное стекла переднее окно.
Иван открыл глаза.
Человек, уже просунувший голову в боковое окно, вздрогнул, но это было единственное, что он успел сделать.
Одним движением Иван поднял левую руку и коснулся его подбородка. Резко выпрямил руку.
В шею человека сильно врезалась верхняя кромка бокового окна.
Хрустнули позвонки.
Одновременно взвыл мотор стоявшей прямо перед Иваном машины, оказавшейся УАЗиком, но правая рука Ивана среагировала раньше, чем сидящий за его рулем человек. В лобовом стекле УАЗа появилась дырка, и Иван разглядел, как сидящий на месте водителя человек обвис на руле и ткнулся головой в стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20