Иван понятия не имел, что это крупный харьковский бизнесмен, а два дюжих «хлопца», сопровождавшие его, – телохранители, прошедшие подготовку в лучшем центре украинского спецназа. Но тут же отметил слегка оттопыренные полы их пиджаков, за которыми угадал кобуры пистолетов.
Зачем этому толстяку умирать, Иван не знал, да это его и не интересовало, но понял, что через несколько мгновений усатый запорожец умрет.
Ствол автомата уже торчал из «БМВ», готовый выплюнуть вспышку огня, когда появившаяся из дверей троица сделала первый шаг по лестнице.
И тут Иван понял, – если он не хочет оказаться под перекрестным огнем притаившихся в засаде иномарок, он должен действовать нестандартно, не ждать, когда ситуация обрушится на него свалившимся с фасада кирпичом, а поймать этот кирпич и бросить его в другого. Которому сегодня в любом случае суждено умереть.
Иван неожиданно для стрелка в «БМВ» упал на асфальт и покатился вправо, к газетному киоску, открыв тем самым сектор стрельбы. Но прежде, чем прозвучала очередь из окна машины, он успел из выхваченного во время падения из кармана «макарова» послать две пули в живот застрявшему на ступеньках «запорожцу». Тот согнулся, выронил свой дипломат и застыл на ступеньках.
Очередью из машины разнесло голову одному из телохранителей.
Второй успел сделать несколько выстрелов по Ивану, прижавшемуся к кирпичному фундаменту газетного киоска. На него посыпались стекла. Раздался визг киоскерши.
Неизвестно, удалось бы Ивану уйти из-под огня второго охранника, спрятавшегося от автоматчика за мраморным лестничным ограждением, но еще один автоматчик, из «джипа», о котором украинский спецназовец не подозревал, прошил очередью его спину, разнеся заодно и стеклянную дверь гостиницы.
Взвыла милицейская сирена. На крыльцо выскочили трое охранников из гостиницы, в оммоновской форме, бронежилетах, шлемах, с автоматами наизготовку, и заозирались по сторонам, пытаясь разобраться в ситуации.
Иван все еще валялся на засыпанном стеклами асфальте у киоска и был, фактически, единственным объектом, который мог привлечь внимание милиционеров. У него не было абсолютно никакого плана отхода, а брать на себя ответственность за только что совершенный неизвестно кем террористический акт, он совсем не собирался, хотя ему и пришлось принять к нем непосредственное участие.
Несколько секунд промедления грозили оказаться для него последними.
Иван принял единственно возможное, хотя и неожиданное для всех, кроме него самого, решение. Он вскочил и бросился к стоявшей немного поодаль второй бээмвэшке, из которой огня не открывали, но Иван был уверен, что и она задействована в ситуации.
Он не ошибся. Обе машины, обозначившие себя стрельбой, «БМВ» и «джип», взревели моторами и уже набирали ход, устремляясь в сторону Калининского моста.
Третья машинка словно ждала его, Ивана. Когда он был метрах в десяти от нее, стекло в задней дверке опустилось, и Иван, сделав еще три прыжка, рыбкой влетел через окно на заднее сидение.
Мотор взревел и машина рванула с места сразу под восемьдесят.
– Ну же! – заорал высокий парень, сидевший рядом с водителем. – Давай!
Иван сел на заднем сидении.
Водитель, неестественно выпрямив спину, выкручивал руль, обходя редкие машины. Тот, кто сидел рядом с ним, на голову выше, с зачесанными назад ровными темными волосами, обернулся к Ивану, оскалил в улыбке ровные крепкие зубы:
– Ты чего там застрял? Помирать собрался? Не торопись, брат...
– Куда едем? – спросил Иван.
– Тебе-то какая разница, – искренне удивился темноволосый. – Раз уж ты сам нам на голову свалился...
Водитель помалкивал, сосредоточенно вертя руль.
«В самом деле, – подумал Иван. – какая мне разница?»
– А здорово ты толстопузого завалил, – вновь оскалился на него высокий. – Крестному твой стиль понравится.
– Кому? – спросил у него Иван. Тогда он впервые услышал это имя.
– Узнаешь – кому, – туманно ответил тот.
Через минуту они уже летели по Кутузовскому проспекту в сторону от центра, неразличимые в потоке машин, среди которых черных «БМВ» было, пожалуй больше, чем каких-либо других марок и окрасок.
Они довольно долго мотались по Москве, тщательно высматривая, нет ли за ними хвоста и внимательно следя за реакцией постовых милиционеров, пока не убедились, что ничьего внимания машина не привлекает.
Иван уже не понимал, где именно они находятся, лишь иногда мелькали какие-то знакомые московские ориентиры. Он не смог бы объяснить, каким образом они попали на другую сторону Москвы, но четко уловил, что к ресторану «Берлин» они подъехали со стороны Старой площади и «Детского мира».
Пока они колесили по Москве, Иван успел обдумать свое положение.
Никаких планов у него, собственно, не было, когда он вышел из Киевского вокзала. А то, что не прошло и часа, как он ввязался в чужую драку, было даже и хорошо. Он понимал, что ему нужно найти в Москве какое-то занятие, вписаться в какую-нибудь структуру, чтобы не стать одиноким волком, вечно уходящим от облав и обреченным рано или поздно попасть в кольцо красных флажков.
Профессионально он умел только одно – убивать и знал, что на это его умение всегда найдется спрос. А на кого работать?
«Какая мне разница?» – повторил он вопрос сидящего впереди черноволосого высокого парня.
Ивану понравилось спокойствие, с которым его спутники относились к тому, что за спиной у них сидит вооруженный человек, которого они совершенно не знают. Что мешало Ивану убить одного из них, а другого заставить везти его, куда вздумается? Однако они сразу поняли, что у него и в мыслях подобного нет.
Правда, и он не ждал с их стороны никакого подвоха.
«Ну что ж, Крестный, так Крестный. Какая разница?» – повторил он еще раз.
И все же в тот раз он передумал.
Выйдя из машины у ресторана, он сказал:
– Все, ребята. До следующей встречи.
Водитель сделал было какое-то движение в сторону Ивана, но высокий схватил его за рукав и, усмехнувшись, ответил:
– Иди. Куда ты денешься? Вернешься.
Иван повернулся к ним спиной и пошел совершенно спокойно, не чувствую никакой опасности. Ему с этими ребятами делить было нечего.
– Надумаешь —спросишь у портье. Меня зовут Илья, – крикнул ему в спину высокий.
...Иван и сам не мог себе объяснить, почему он не пошел тогда на встречу с Крестным. Просто в последний момент он почувствовал, что поддается обстоятельствам, что ситуация ведет его за собой, лишая возможности воздействовать на нее и изменять так, как ему хотелось бы. Он не знал, кто такой Крестный, хотя чувствовал неизбежность встречи с ним. Рано или поздно.
Тогда он решил, что еще рано.
...Крестного чрезвычайно заинтересовал отказ Ивана встретиться с ним. За этим чувствовалась самостоятельность, которую Крестный больше всего ценил в своих исполнителях, хотя никогда и не говорил им об этом.
Ему не нужны были роботы с компьютерным мышлением, выполняющие свою работу по заданному алгоритму. Их действия можно было просчитать, предвидеть и предотвратить то, что они должны были выполнить. А Крестного всегда интересовал только стопроцентный результат.
Еще не видя Ивана, он почувствовал, что это тот человек, который ему нужен.

Глава IX.

Лещинский метался по Москве, не находя себе места. Он очень боялся, что его уже вычислили, что по его следам идет киллер, что пуля вот-вот вопьется в его спину, в голову, в живот, в грудь... Он ждал выстрела с любой стороны – от любого прохожего, от шоферов такси, от продавцов магазинов и лоточников, от милиционеров, от любого сотрудника любого министерства.
Страх сжимал тисками его грудную клетку, не давая свободно вздохнуть и почувствовать прежнюю уверенность, которой он еще совсем недавно наслаждался.
Лещинский давно уже бросил свою служебную машину, предполагая, что она в первую очередь привлечет внимание тех, кто будет его искать.
Он спускался в метро, проезжал одну станцию и выскакивал наверх, старательно всматриваясь в поток идущих рядом с ним людей – нет ли рядом лиц, виденных им на предыдущей станции, не преследуют ли его уже.
По улице он не мог идти спокойно, не оглядываясь, не привлекая своей суетой внимания прохожих, в котором ему тут же начинали чудиться его преследователи, и спина вновь и вновь казалась Лещинскому самым уязвимым его местом. Он останавливался у стены какого-нибудь дома и напряженно всматривался в прохожих, с облегчением переводя дух, когда молодые мужчины проходили мимо, не обращая на него никакого внимания.
Впрочем, и женщины не казались ему безопасными. На его невольно напряженные взгляды, устремленные на них, женщины отвечали по разному, но будь то улыбка или недоумение, у Лещинского они вызывали лишь одно чувство – страх.
Лещинский понял, что он, оказывается, очень хочет жить. До того хочет, что даже жалел, что вообще решился сунуться в это криминальное гнездо – Российское Правительство не представлялось ему сейчас ничем иным.
Ему уже казалась очень привлекательной жизнь какого-нибудь маленького и назаметного – о, сладкое слово! – клерка небольшой и небогатой фирмы. Пусть он будет жить впроголодь, как и все основное население России, пусть у него никогда не будет ни его превосходной квартиры, ни машины, даже самой захудалой, зато его дела и его жизнь никогда не привлекут ничьего внимания.
Очень опасного внимания. От которого холод продирает спину и опускается куда-то в низ позвоночника.
Конечно, Лещинский видел себя со стороны, понимал, насколько глупо он себя ведет, испытывал от этого даже жгучий стыд, но все равно не мог усидеть на месте.
Идти домой он не мог себя заставить. Ему мерещились, засевшие с винтовками на крышах снайперы, машины с автоматчиками, поджидавшие его на улице, пистолетные выстрелы в подъезде. Он слишком хорошо знал способы убрать человека, жизнь которого кому-то мешает.
Стоило ему представить себя в своей огромной квартире, одного в ее необъятных пустых комнатах, как он готов был часами кружить по улицам, лишь бы не прислушиваться замирая от страха к безмолвной пустоте пустого жилища, с ужасом ожидая, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится человек в черной маске на лице.
К вечеру Лещинский уже просто изнемог от постоянного напряжения, но стоило ему на секунду расслабиться, как страх подбрасывал его с садовой скамейки на бульваре и гнал куда-нибудь на другой конец Москвы только потому, что взгляд сидящего напротив пенсионера казался ему слишком внимательным.
Он уже дважды звонил Крестному, но не получил в ответ обычного разрешения на встречу. Лещинский знал, что Крестный – единственный человек, который может ему сейчас помочь.
«Спрятать в Москве человека для Крестного пара пустяков, – успокаивал себя Лещинский. – Сколько раз он проделывал такие штуки – хотя бы с тем же красноярским губернатором, которого искали по всей Москве неделю, но так и не нашли. И меня Крестный может спрятать. Так, что никто не найдет.»
Он немного, было, успокоился, но до него тут же дошла двусмысленность его последней фразы. И снова крупная дрожь сотрясла его тело.
Лещинский чуть не плакал от страха. Пальцы его дрожали, когда он в очередной раз набирал номер, по которому через диспетчера связывался с Крестным, в телефоне-автомате. Свою «Мотороллу» он давно уже выбросил в Москву-реку, боясь, как бы его не запеленговали предполагаемые, ног от этого не менее для него реальные преследователи.
– Лещ, – услышал он вдруг в трубке голос самого Крестного, – поедешь домой. Там тебя будет ждать мой человек. Пойдешь с ним и сделаешь все, что он скажет. Все. Мне больше не звони.
Заныли гудки отбоя.
Вместе с ними чуть не заныл и Лещинский от накатившего на него чувства безвыходности.
Он не поверил ни одному слову, сказанному Крестным. За каждым словом, произнесенным сейчас Крестным, Лещинский слышал свою смерть.
Крестный решил его убрать. Для Лещинского это было ясно, как божий день. Домой ехать нельзя было ни в коем случае. Это же просто самоубийство.
Но и не ехать домой тоже было самоубийством. Самое позднее через час человек Крестного, не дождавшись Лещинского, сообщит о том, что он не приехал домой, в свою квартиру, и Лещинского начнет искать сам Крестный. А его возможности Лещинский знал. И был уверен, что Крестный его найдет очень быстро. Для того, чтобы убить или убедиться, что он уже мертв.
«Что же делать?, – стучало у него в висках. – Я не хочу умирать. Что же делать?»
Лещинский не знал, что Крестный вовсе и не собирался его убирать. Единственное, что его раздражало – глупая суета обезумевшего от страха Лещинского, способного и в самом деле попасть в какую-нибудь историю с плачевным концом, если он так и будет продолжать метаться по городу и шарахаться от первого встречного.
Крестный, конечно, понимал, что рано или поздно ликвидировать Лещинского придется. Но пока еще было рано. Крестный собирался его еще использовать. Для сбора информации, например, по каналам, которые самому Крестному были недоступны.
Поэтому он и в самом деле хотел спрятать Лещинского. Километрах в восьмидесяти к северу от Москвы на одной из подмосковных баз отдыха у него располагался «запасной аэродром», или «отстойник», как он иногда называл это место. Время от времени Крестный увозил туда из Москвы людей, вокруг которых поднималось слишком много ненужного шума, способного привлечь к ним слишком много ненужного внимания. И держал их там, кого неделю, кого месяц, пока интерес, проявляемый к ним правоохранительными структурами, не «отстоится» и не «выпадет в осадок».
Туда-то и хотел он увести Лещинского, заставив того предварительно придумать какую-нибудь отмазку для своего начальства.
Но Лещинский ничего этого не знал. Он знал только, что человек, которого Крестный решил убрать, все равно, что уже мертв. Лещинского такая перспектива не только не устраивала, она приводила его в ужас.
И Лещинский решил во что бы то ни стало, остаться в живых.
Выход ему подсказала постоянная привычка к анализу ситуации, не покидавшая его никогда, даже во сне, когда бессознательно он продолжал прокручивать в мозгу поступавшую за день информацию. Решения проблем иногда выскакивали из головы Лещинского как бы сами собой, без какого-либо усилия с его стороны.
Так и сейчас, на вопрос «Что делать?» в его мозгу сама собой всплыла фамилия Белоглазов.
Лещинский ухватился за нее, почувствовав, что с ней связана единственная на его взгляд возможность остаться в живых.
Так ему казалось. Соответствует ли это действительности, его издерганный страхом за свою жизнь логический аппарат уже не мог дать ответа.
Белоглазов еще недавно был премьер-министром России.
«Раз его люди заинтересовались Крестным настолько, что решили убрать его человека, – лихорадочно соображал Лещинской, – значит, их заинтересует любая информация о Крестном. Крестный меня уже похоронил. И тем самым записал во враги. Но поторопился. Я очень многое знаю о его делах. И за это знание, за эту информацию смогу купить свою жизнь. Белоглазов – вот кто мне нужен.»
Лещинский понимал, что до Белоглазова сейчас, поздним вечером, ему не добраться.
До него и днем добраться было очень трудно. Даже Лещинский, знавший все ходы и выходы не только в аппарате правительства и министерствах, но и в аппаратах оппозиционных структур, не мог рассчитывать на немедленную встречу с лидером политической оппозиции, уже заявившим, что обязательно выдвинет свою кандидатуру на пост Президента России на ближайших выборах.
Белглазова охраняли и нешуточно.
Причем охраняли именно те структуры, которые должны были бы подчиняться Президенту, и, формально, ему и подчинялись, но слишком много среди силовиков было недовольных его политикой, в основном, кадровой. Слишком много было обиженных – и чинами, и вниманием, и даже доверием. Они берегли Белоглазова, всегда принимавшего их под защиту в разборках на ковре президентского кабинета, как свою надежду на лучшую жизнь.
Их представления о лучшей жизни Лещинский хорошо знал – неограниченная власть в стране, неограниченное влияние на Президента и Правительство. По образцу тридцать третьего – тридцать седьмого годов. Их целям Лещинский сочувствовал очень мало, у него всегда были свои цели, индивидуальные, но сейчас у него не было выбора: либо в ФСБ, либо под пулю Крестного.
Лещинский набрал номер телефона офицера, к которому ему часто приходилось обращаться по делам своих аппаратных обязанностей. Когда он начал говорить в трубку, голос его срывался.
– Меня хотят убить, – заявил он, едва представившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20