Крупные тыквы родит земля.5Пахать умел он, сеять умел,Очистил землю от сорняков.Желтому кладу приют готов.В земле отборные семена.Взошел посев после стольких трудов.Сначала нива была зелена.Густела, цвела, колосилась она.Пышен строй золотых колосков.Богаты колосья добрым зерном.Отныне в Тае княжеский дом.6Князь даровал народу хлеба.Черное просо было при нем,Черное просо с двойным зерном,Красное просо с густым колоском,Белое просо, чудесный злак.Убрал урожай он погожим днем.Зерно к зерну, изобилие благ!Жертву принес он в доме своем.7Как мы приносим жертву свою?Чистим и веем наше зерно.Приготовляем так мы пшено:Водой пропитывается оно.И вот оно прокипячено.Во всяком деле важен расчет.Обдумать надо все наперед.Свой запах жиру полынь придает.Духам дороги в жертву – баран.Жарим и варим под Новый год.8Сосуды мы наполняем едой.Благоухание – к небесам.Доволен в небе всевышний сам.Небесный радуется властелин.Благоуханье на целый свет.Князь Просо дал нам такой завет.С тех пор поныне тысячи летЖертву приносим все, как один.
«Советники, смотрители...» (II, 1) Советники, смотрители, рачительно служите!Надлежит заботиться о царевом жите!Волю государеву прилежно выполняйте,Чтобы все работали под вашим надзором!
Не мешкайте, смотрители! Кончается весна.Дожидаться нечего. Работать пора.Как у вас посевы? Как у вас хлеба?Хороша пшеница, и ячмень хорош.Если урожаем будешь дорожить,Много-много хлеба тогда соберешь.Ниспослал всевышний нам счастливый год.Приготовьте вовремя мотыги и лопаты!Хватит всем тогда пшена, будут все богаты.Замелькают осенью повсюду серпы,Когда на работу выйдет весь народ.
Переводы выполнены поэтом В. Микушевичем по изданию: В. Каrlgren, Book of odes, Stockholm, 1950. Имеется полный поэтический перевод «Книги песен», принадлежащий китаеведу А. А. Штукину: «Шицзин», Изд-во АН СССР, М. 1957.
Цюй Юань Плачу по столице Ину столица царства Чу, где жил Цюй Юань
Справедливое небо,Ты закон преступило!
Почему весь народ мойТы повергло в смятенье?
Люди с кровом расстались,Растеряли друг друга,
В мирный месяц весеннийНа восток устремились –
Из родимого краяВ чужедальние страны
Вдоль реки потянулись,Чтобы вечно скитаться.
Мы покинули город –Как сжимается сердце!
Этим утром я с нимиВ путь отправился тоже.
Мы ушли за столицу,Миновали селенья;
Даль покрыта туманом, –Где предел наших странствий?
Разом вскинуты весла,И нет сил опустить их:
Мы скорбим – государьНам в живых не увидеть.
О, деревья отчизны!Долгим вздохом прощаюсь.
Льются, падают слезыЧастым градом осенним.
Мы выходим из устьяИ поплыли рекою.
Где Ворота Дракона?Их уже я не вижу.
Только сердцем тянусь к ним,Только думой тревожусь.
Путь далек, и не знаю,Где ступлю я на землю.
Гонит странника ветерЗа бегущей волною.
На безбрежных просторахБесприютный скиталец!
И несет меня лодкаНа разливах Ян-хоу.
Вдруг взлетает, как птица.Где желанная пристань?
Эту боль в моем сердцеМне ничем не утешить,
И клубок моих мыслейМне никак не распутать.
Повернул свою лодкуИ иду по теченью –
Поднялся по ДунтинуИ спустился по Цзяну.
Вот уже и покинулКолыбель моих предков
И сегодня волноюНа восток я заброшен,
Но душа, как и прежде,Рвется к дому обратно,
Ни на миг я не в силахПозабыть о столице.
И Сяну за спиною,А о западе думы,
И я плачу по Ину –Он все дальше и дальше.
Поднимаюсь на остров,Взглядом дали пронзаю:
Я хочу успокоитьНеутешное сердце.
Но я плачу – земля здесьДышит счастьем и миром,
Но скорблю я – здесь в людяхЖивы предков заветы.
Предо мною стихиБез конца и без краю,
Юг подернут туманом –Мне и там нет приюта.
Кто бы знал, что дворец твойЛяжет грудой развалин,
Городские ВоротаВсе рассыплются прахом!
Нет веселья на сердцеТак давно и так долго,
И печаль за печальюВереницей приходят.
Ах, дорога до ИнаДалека и опасна;
Цзян и Ся протянулисьМежду домом и мною.
Нет, не хочется верить,Что ушел я из дома,
Девять лет миновало,Как томлюсь на чужбине.
Я печалюсь и знаю,Что печаль безысходна.
Так, теряя надежду,Я ношу мое горе.
Государевой ЛаскиЖдут умильные лица.
Должен честный в бессильеОтступить перед ними.
Я без лести был предан.Я стремился быть ближе,
Встала черная завистьИ дороги закрыла.
Слава Яо и Шуня,Их высоких деяний,
Из глубин поколенийПоднимается к небу.
Своры жалких людишекБеспокойная зависть
Даже праведных этихКлеветой загрязнила.
Вам противно раздумьеТех, кто искренне служит.
Вам милее поспешностьУгождающих лестью.
К вам бегут эти люди –Что ни день, то их больше.
Только честный не с вами –Он уходит все дальше.
Я свой взор обращаюНа восток и на запад.
Ну когда же смогуСнова в дом мой вернуться!
Прилетают и птицыВ свои гнезда обратно,
И лиса умираетГоловою к кургану.
Без вины осужденный,Я скитаюсь в изгнанье,
И ни днем и ни ночьюНе забыть мне об этом!
С Камнем в объятиях По свидетельству древних биографов, поэма «С камнем в объятиях» – последнее стихотворение Цюй Юаня. Написав его, поэт, как гласит предание, положил за пазуху камень и бросился в реку Мило
Прекрасен тихий день в начале лета,Зазеленели травы и деревья.Лишь я один тоскую и печалюсьИ ухожу все дальше, дальше к югу.
Все беспредельно пусто предо мною,Все тишиной глубокою укрыто.Тоскливые меня терзают мысли,И скорбь изгнанья угнетает душу.
Я чувства сдерживаю и скрываю,Но разве должен я скрывать обиду?Ты можешь обтесать бревно, как хочешь,Но свойства дерева в нем сохранятся.
Кто благороден, тот от злой обидыСвоим не изменяет убежденьям.Нам надо помнить о заветах предковИ следовать их мудрости старинной.
Богатство духа, прямоту и честность –Вот что великие ценили люди.И если б Чуй легендарный мастер (видимо, плотник), живший будто бы во времена мифического государя Яо
искусный не работал,То кто бы знал, как мудр он и способен.
Когда мудрец живет в уединенье,Его глупцом слепые называют.Когда прищуривал глаза Ли Лоу Ли Лоу будто бы жил во времена мифического Желтого государя, Хуан-ди, и обладал таким острым зрением, что мог видеть более чем за сто шагов тончайший волосок
,Незрячие слепым его считали.
И те, кто белое считают чернымИ смешивают низкое с высоким,Кто думает, что феникс заперт в клетке,А куры – высоко летают в небе;
Кто с яшмой спутает простые камни,Не отличает преданность от лести,–Те, знаю я, завистливы и грубы,И помыслы мои им непонятны.
Суровый груз ответственности тяжкойМеня в болотную трясину тянет.Владею драгоценными камнями,Но некому на свете показать их.
Обычно деревенские собакиВстречают злобным лаем незнакомца.Чернить людей, талантом одаренных,–Вот свойство подлое людей ничтожных.
Во мне глубоко скрыто дарованье,Никто не знает о его значенье.Способен я к искусству и наукам,Но никому об этом не известно.
Я утверждать стараюсь справедливостьЯ знаю, честность у меня в почете.Но Чун-хуа Юй и Тан – мифические правители древности, почитавшиеся наряду с другими первыми государями как идеальные правители. Первому приписывается основание легендарной династии Ся (возможно, XXIII в. до н. э.), а второму– следующей династии, Шан (XVIII в. до н. э.)
не встретится со мною,И не оценит он моих поступков.
О, почему на свете так ведется,Что мудрецы рождаются столь редко?Чэн Тан и Юй Юй и Тан – мифические правители древности, почитавшиеся наряду с другими первыми государями как идеальные правители. Первому приписывается основание легендарной династии Ся (возможно, XXIII в. до н. э.), а второму– следующей династии, Шан (XVIII в. до н. э.)
из старины глубокойНе подают ни голоса, ни вести.
Стараюсь избегать воспоминанийИ сдерживать нахлынувшие чувства.Терплю обиды я, но верен долгу,Чтобы служить примером для потомков.
Я ухожу, гостиницу покинув,В последний путь под заходящим солнцем.И скорбь свою и горе изливая,К границе смерти быстро приближаюсь.
Юань и Сян названия двух рек в провинции Хунань
раскинулись широкоИ катят бурные, седые волны.Ночною мглой окутана дорога,И даль закрыта мутной пеленою.
Я неизменно искренен и честен,Но никому об этом не известно.Бо Лэ давно знаменитый знаток коней, живший будто бы в глубокой древности
уже лежит в могиле,И кто коней оценит быстроногих?
Жизнь каждого судьбе своей подвластна,Никто не может избежать ошибок.И, неуклонно укрепляя душу,Я не пугаюсь приближенья смерти.
Все время я страдаю и печалюсьИ поневоле тяжело вздыхаю.Как грязен мир! Никто меня не знает,И некому свою открыть мне душу.
Я знаю, что умру, но перед смертьюНе отступлю назад, себя жалея.Пусть мудрецы из глубины столетийМне образцом величественным служат.
Ода мандариновому дереву Я любуюсь тобой –мандариновым деревом гордым,О, как пышен убор твой –блестящие листья и ветви.Высоко поднимаешься ты,никогда не сгибаясь,На прекрасной земле,где раскинуты южные царства.
Корни в землю вросли,и никто тебя с места не сдвинет,Никому не сломитьвековое твое постоянство.Благовонные листьяцветов белизну оттеняют,Густотою и пышностьюрадуя глаз человека.
Сотни острых шиповпокрывают тяжелые ветви,Сотни крупных плодовсреди зелени свежей повисли,Изумрудный их цветпостепенно становится желтым,Ярким цветом горят онии пламенеют на солнце.
А разрежешь плоды –так чиста и прозрачна их мякоть,Что сравню я еес чистотою души благородной.Но для нежности дивнойтончайшего их аромата,Для нее, признаюсь,не могу отыскать я сравненья,
Я любуюсь тобою,о юноша смелый и стройный,Ты стоишь – одинок –среди тех, кто тебя окружает.Высоко ты возвысилсяи, никогда не сгибаясь,Восхищаешь людей,с мандариновым деревом схожий.
Глубоко твои корниуходят в родимую землю,И стремлений твоихОхватить нам почти невозможно.Среди мира живогостоишь независим и крепокИ, преград не страшась,никогда не плывешь по теченью.
Непреклонна душа твоя,но осторожны поступки,–Ты себя ограждаешьот промахов или ошибок.Добродетель твоюя сравню лишь с твоим бескорыстьем,И, живя на земле,как луна и как солнце, ты светел.
Все года моей жизни,отпущенные судьбою,Я хочу быть твоимнеизменным и преданным другом!Ты пленяешь невольносвоим целомудрием строгим,Но за правду святуюсражаешься стойко и твердо.
Пусть ты молод годамии опытом не умудрен ты,–У тебя поучитьсяне стыдно и старцу седому.С поведеньем Бо Ия сравнил бы твое поведенье,Да послужит онодля других благородным примером.
Цюй Юань (340–278 гг. до н. э.) – первый поэт древнего Китая, имя которого дошло до нас. Переводы взяты из «Антологии китайской поэзии» в четырех томах, ГИХЛ, М. 1957.
Сун Юй Ветер (Поэма) В уделе Чу князь Сян гулял и развлекался в своем дворце, им названном Терраса Орхидей. Сун Юй, Цзин Ча – ему прислуживали оба. Вдруг ветер явился, донесся к нему он в свистящем порыве... И князь распахнул свой халат, и в ветер встал. Сказал: «Ах, как приятен этот ветер! Что ж, им я вместе наслаждаюсь с простым, совсем простым народом?»Сун Юй в ответ сказал: «Нет, этот ветер только ваш, великий государь! Простой же человек, – куда ему совместно с вами наслаждаться!» А князь ему: «Послушай, ты! Ведь ветер – что? Дух между небом и землею. Является порывами сплошными, не различая, кто здесь знатный и кто простой, кто здесь по положению высок, кто низок, ко всем, ко всем он проникает. А ты один здесь говоришь, что этот ветер мой. Ну что теперь найдешь ты сказать мне в объясненье?»Сун Юй ответил: «Ваш раб слыхал от своего наставника былого, что стоит дереву скривиться в крюк, как на него уже летят гнездиться птицы; и стоит лишь образоваться щели, как ветер уж влетел. И если то, что он сказал мне, верно, то дуновенье ветра одно с другим не совпадает также».И князь спросил: «Скажи, откуда, как родится ветер?»Сун Юй в ответ: «Скажу. Родится ветер на земле. Вздымается он от верхушек плавучих зеленых кувшинок. Захватывает своею струей и овраги. Свирепствует во весь размах в отверстиях земных мешков... Взлезает на хребет Тайшаньских гор и пляшет у подножья сосен, туй. Порывом легким налетает плынг-планг...Вот взвился ураганом он, вот пламенем свирепствует. Хунг-хунг – гремит, как гром. Кружит в пещерах и потом со всех сторон рванется вдруг навстречу всем. Скалы свергает и валит деревья, насмерть сражает леса и кусты...Но вот теперь, когда слабеет он, то начинает разлетаться, делиться на какие-то потоки. На яму налетит, ударит в порог двери. И все тогда милее и новее, светлеет и блестит. Он то уходит, разлетаясь повсюду, то вновь возвращается. И тогда этот ветер-мужчина становится чист и прохладен, порывами вздымается вверх или книзу идет, лезет, валит через стены высокие города-крепости или влетает в глубокий дворцовый покой. Коснется цветка иль листка и дыханьем его воздымает. Разгуливает то там, то здесь средь кассий и перцев душистых; летает, порхает по бурной поверхности вод. Вот сейчас прикоснется он к самому сердцу фужуна-мимозы... Облавою идет на купы орхидей, приникает плотно к цинь иль к астре, накроет свежий ряд магнолий, захватит линию душистых тополей. Покружит в пещере и вырвется снова к холмам. И когда сиротеть начинают уныло душистые купы цветов, тогда только он заснует, закружит по строеньям, дворам, во дворце и на север поднимется к яшмовым залам его. Влетит он под полог атласный, проникнет в глубокий альков. Тогда только может назваться тот ветер ветром величества вашего, князь! Поэтому, когда он, этот ветер, на человека попадает, то обдает прохладою свежей, от чистого холода тот даже вздыхает. А ветер чистейший, свежейший, струями холодными действующий, больных исцеляет и хмель разрушает. Он глаз наш и слух проясняет, он телу здоровье дает, благотворно влияя на нас. Вот этот ветер и есть тот самый, который называю я мужчиной, ветром вашим, государь!»Князь сказал: «Отлично, да, именно отлично ты рассудил об этом деле. А вот теперь о ветре тех простых людей могу ли я услышать от тебя?»Сун Юй ответствовал ему в таких словах: «Скажу, что тот ветер простых как-то глухо, незаметно поднимается откуда-то, из бедных тупиков и захолустья, столбом вздымая сор и пыль... Какими-то клубами он валит и удручающе застаивается, суется в ямы и на двери наседает, кучи песка шевелит, мертвою дует золой... В исступление приводит грязью нечистот, вздымает всякое вонючее гнилье... Косой струей вползает он в горшок с пробитым дном для окон То есть горшок с пробитым дном вместо окна,– образ нищего дома
и появляется в жилище человека. Поэтому, когда подобный ветер на человека попадает, сплошная мерзость нечистот, склубившиеся в ней тоска и омерзенье, бьет гнусной теплотой, с собой приносит сырость. Он в сердце вселяет страданье и горе, рождает болезни и жар причиняет... На губы попадет – растрескаются губы, на глаз набросится – ослепнет человек... У человека сводит рот, его тошнит и кашель мучит. Ни смерть, ни жизнь – и нет конца.Вот то, что называю я женским, самочным ветром простого народа!»
Дэнту-сладострастник (Поэма) Вельможа Дэнту, неся службу у князя чуского Сян-вана, старался очернить Сун Юя и говорил: «Юй – вот какой: с виду – наружностью – он тихий, спокойный красавец; много во рту у него ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет... Меж тем он по натуре сладострастник, и я б хотел, чтоб государь с ним вместе не входил, не выходил из апартаментов дворца, лежащих позади парадных».Князь об этих словах Дэнту спросил Сун Юя. Юй сказал; «Что я по наружности, внешности, спокоен, выдержан, красив, то это мне дано от неба. Что у меня во рту много ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет, то этому учился я у своего учителя. Но что касается того, что женолюбив, мол, я и сладострастник, то этого, скажу вам, государь, во мне нет совершенно».Князь сказал: «Ты не любитель женщин, вот как! Есть у тебя на это что сказать? Коль есть, останься у меня, коль нет, в отставку уходи».Юй сказал: «Красавиц нашей Поднебесной нет лучше, чем у нас здесь, в Чу. Но средь очаровательниц из Чу нет равных, государь, живущим у меня в селе; а из красавиц на селе нет равных, государь, дитяти моего соседа. А дочь соседа моего вот какова; прибавить один только дюйм ей, так будет она уже слишком длинна; убавить ей дюймик один лишь, так будет она чересчур коротка. Белил на лицо положить ей, так будет излишне бела; румян ей придать, так будет излишне красива. Брови у ней – что крылья у зимородка; кожа у ней снег белый мне напоминает. Талия – вроде рулона чистейшего шелка; зубы у ней – словно держит во рту она раковинки. И стоит ей ласково так улыбнуться – с ума сведет весь город (как Янчэн), в неистовство введет другой (как, например, Сяцай).И тем не менее вот эта девушка все лезет на забор и на меня все смотрит, государь. Так длится третий год, а до сих пор я все не соглашаюсь. А вот Дэнту, тот не таков. Жена его с лохматой головой, с кривулей вместо уха и боком как-то ходит, сутулая какая-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
«Советники, смотрители...» (II, 1) Советники, смотрители, рачительно служите!Надлежит заботиться о царевом жите!Волю государеву прилежно выполняйте,Чтобы все работали под вашим надзором!
Не мешкайте, смотрители! Кончается весна.Дожидаться нечего. Работать пора.Как у вас посевы? Как у вас хлеба?Хороша пшеница, и ячмень хорош.Если урожаем будешь дорожить,Много-много хлеба тогда соберешь.Ниспослал всевышний нам счастливый год.Приготовьте вовремя мотыги и лопаты!Хватит всем тогда пшена, будут все богаты.Замелькают осенью повсюду серпы,Когда на работу выйдет весь народ.
Переводы выполнены поэтом В. Микушевичем по изданию: В. Каrlgren, Book of odes, Stockholm, 1950. Имеется полный поэтический перевод «Книги песен», принадлежащий китаеведу А. А. Штукину: «Шицзин», Изд-во АН СССР, М. 1957.
Цюй Юань Плачу по столице Ину столица царства Чу, где жил Цюй Юань
Справедливое небо,Ты закон преступило!
Почему весь народ мойТы повергло в смятенье?
Люди с кровом расстались,Растеряли друг друга,
В мирный месяц весеннийНа восток устремились –
Из родимого краяВ чужедальние страны
Вдоль реки потянулись,Чтобы вечно скитаться.
Мы покинули город –Как сжимается сердце!
Этим утром я с нимиВ путь отправился тоже.
Мы ушли за столицу,Миновали селенья;
Даль покрыта туманом, –Где предел наших странствий?
Разом вскинуты весла,И нет сил опустить их:
Мы скорбим – государьНам в живых не увидеть.
О, деревья отчизны!Долгим вздохом прощаюсь.
Льются, падают слезыЧастым градом осенним.
Мы выходим из устьяИ поплыли рекою.
Где Ворота Дракона?Их уже я не вижу.
Только сердцем тянусь к ним,Только думой тревожусь.
Путь далек, и не знаю,Где ступлю я на землю.
Гонит странника ветерЗа бегущей волною.
На безбрежных просторахБесприютный скиталец!
И несет меня лодкаНа разливах Ян-хоу.
Вдруг взлетает, как птица.Где желанная пристань?
Эту боль в моем сердцеМне ничем не утешить,
И клубок моих мыслейМне никак не распутать.
Повернул свою лодкуИ иду по теченью –
Поднялся по ДунтинуИ спустился по Цзяну.
Вот уже и покинулКолыбель моих предков
И сегодня волноюНа восток я заброшен,
Но душа, как и прежде,Рвется к дому обратно,
Ни на миг я не в силахПозабыть о столице.
И Сяну за спиною,А о западе думы,
И я плачу по Ину –Он все дальше и дальше.
Поднимаюсь на остров,Взглядом дали пронзаю:
Я хочу успокоитьНеутешное сердце.
Но я плачу – земля здесьДышит счастьем и миром,
Но скорблю я – здесь в людяхЖивы предков заветы.
Предо мною стихиБез конца и без краю,
Юг подернут туманом –Мне и там нет приюта.
Кто бы знал, что дворец твойЛяжет грудой развалин,
Городские ВоротаВсе рассыплются прахом!
Нет веселья на сердцеТак давно и так долго,
И печаль за печальюВереницей приходят.
Ах, дорога до ИнаДалека и опасна;
Цзян и Ся протянулисьМежду домом и мною.
Нет, не хочется верить,Что ушел я из дома,
Девять лет миновало,Как томлюсь на чужбине.
Я печалюсь и знаю,Что печаль безысходна.
Так, теряя надежду,Я ношу мое горе.
Государевой ЛаскиЖдут умильные лица.
Должен честный в бессильеОтступить перед ними.
Я без лести был предан.Я стремился быть ближе,
Встала черная завистьИ дороги закрыла.
Слава Яо и Шуня,Их высоких деяний,
Из глубин поколенийПоднимается к небу.
Своры жалких людишекБеспокойная зависть
Даже праведных этихКлеветой загрязнила.
Вам противно раздумьеТех, кто искренне служит.
Вам милее поспешностьУгождающих лестью.
К вам бегут эти люди –Что ни день, то их больше.
Только честный не с вами –Он уходит все дальше.
Я свой взор обращаюНа восток и на запад.
Ну когда же смогуСнова в дом мой вернуться!
Прилетают и птицыВ свои гнезда обратно,
И лиса умираетГоловою к кургану.
Без вины осужденный,Я скитаюсь в изгнанье,
И ни днем и ни ночьюНе забыть мне об этом!
С Камнем в объятиях По свидетельству древних биографов, поэма «С камнем в объятиях» – последнее стихотворение Цюй Юаня. Написав его, поэт, как гласит предание, положил за пазуху камень и бросился в реку Мило
Прекрасен тихий день в начале лета,Зазеленели травы и деревья.Лишь я один тоскую и печалюсьИ ухожу все дальше, дальше к югу.
Все беспредельно пусто предо мною,Все тишиной глубокою укрыто.Тоскливые меня терзают мысли,И скорбь изгнанья угнетает душу.
Я чувства сдерживаю и скрываю,Но разве должен я скрывать обиду?Ты можешь обтесать бревно, как хочешь,Но свойства дерева в нем сохранятся.
Кто благороден, тот от злой обидыСвоим не изменяет убежденьям.Нам надо помнить о заветах предковИ следовать их мудрости старинной.
Богатство духа, прямоту и честность –Вот что великие ценили люди.И если б Чуй легендарный мастер (видимо, плотник), живший будто бы во времена мифического государя Яо
искусный не работал,То кто бы знал, как мудр он и способен.
Когда мудрец живет в уединенье,Его глупцом слепые называют.Когда прищуривал глаза Ли Лоу Ли Лоу будто бы жил во времена мифического Желтого государя, Хуан-ди, и обладал таким острым зрением, что мог видеть более чем за сто шагов тончайший волосок
,Незрячие слепым его считали.
И те, кто белое считают чернымИ смешивают низкое с высоким,Кто думает, что феникс заперт в клетке,А куры – высоко летают в небе;
Кто с яшмой спутает простые камни,Не отличает преданность от лести,–Те, знаю я, завистливы и грубы,И помыслы мои им непонятны.
Суровый груз ответственности тяжкойМеня в болотную трясину тянет.Владею драгоценными камнями,Но некому на свете показать их.
Обычно деревенские собакиВстречают злобным лаем незнакомца.Чернить людей, талантом одаренных,–Вот свойство подлое людей ничтожных.
Во мне глубоко скрыто дарованье,Никто не знает о его значенье.Способен я к искусству и наукам,Но никому об этом не известно.
Я утверждать стараюсь справедливостьЯ знаю, честность у меня в почете.Но Чун-хуа Юй и Тан – мифические правители древности, почитавшиеся наряду с другими первыми государями как идеальные правители. Первому приписывается основание легендарной династии Ся (возможно, XXIII в. до н. э.), а второму– следующей династии, Шан (XVIII в. до н. э.)
не встретится со мною,И не оценит он моих поступков.
О, почему на свете так ведется,Что мудрецы рождаются столь редко?Чэн Тан и Юй Юй и Тан – мифические правители древности, почитавшиеся наряду с другими первыми государями как идеальные правители. Первому приписывается основание легендарной династии Ся (возможно, XXIII в. до н. э.), а второму– следующей династии, Шан (XVIII в. до н. э.)
из старины глубокойНе подают ни голоса, ни вести.
Стараюсь избегать воспоминанийИ сдерживать нахлынувшие чувства.Терплю обиды я, но верен долгу,Чтобы служить примером для потомков.
Я ухожу, гостиницу покинув,В последний путь под заходящим солнцем.И скорбь свою и горе изливая,К границе смерти быстро приближаюсь.
Юань и Сян названия двух рек в провинции Хунань
раскинулись широкоИ катят бурные, седые волны.Ночною мглой окутана дорога,И даль закрыта мутной пеленою.
Я неизменно искренен и честен,Но никому об этом не известно.Бо Лэ давно знаменитый знаток коней, живший будто бы в глубокой древности
уже лежит в могиле,И кто коней оценит быстроногих?
Жизнь каждого судьбе своей подвластна,Никто не может избежать ошибок.И, неуклонно укрепляя душу,Я не пугаюсь приближенья смерти.
Все время я страдаю и печалюсьИ поневоле тяжело вздыхаю.Как грязен мир! Никто меня не знает,И некому свою открыть мне душу.
Я знаю, что умру, но перед смертьюНе отступлю назад, себя жалея.Пусть мудрецы из глубины столетийМне образцом величественным служат.
Ода мандариновому дереву Я любуюсь тобой –мандариновым деревом гордым,О, как пышен убор твой –блестящие листья и ветви.Высоко поднимаешься ты,никогда не сгибаясь,На прекрасной земле,где раскинуты южные царства.
Корни в землю вросли,и никто тебя с места не сдвинет,Никому не сломитьвековое твое постоянство.Благовонные листьяцветов белизну оттеняют,Густотою и пышностьюрадуя глаз человека.
Сотни острых шиповпокрывают тяжелые ветви,Сотни крупных плодовсреди зелени свежей повисли,Изумрудный их цветпостепенно становится желтым,Ярким цветом горят онии пламенеют на солнце.
А разрежешь плоды –так чиста и прозрачна их мякоть,Что сравню я еес чистотою души благородной.Но для нежности дивнойтончайшего их аромата,Для нее, признаюсь,не могу отыскать я сравненья,
Я любуюсь тобою,о юноша смелый и стройный,Ты стоишь – одинок –среди тех, кто тебя окружает.Высоко ты возвысилсяи, никогда не сгибаясь,Восхищаешь людей,с мандариновым деревом схожий.
Глубоко твои корниуходят в родимую землю,И стремлений твоихОхватить нам почти невозможно.Среди мира живогостоишь независим и крепокИ, преград не страшась,никогда не плывешь по теченью.
Непреклонна душа твоя,но осторожны поступки,–Ты себя ограждаешьот промахов или ошибок.Добродетель твоюя сравню лишь с твоим бескорыстьем,И, живя на земле,как луна и как солнце, ты светел.
Все года моей жизни,отпущенные судьбою,Я хочу быть твоимнеизменным и преданным другом!Ты пленяешь невольносвоим целомудрием строгим,Но за правду святуюсражаешься стойко и твердо.
Пусть ты молод годамии опытом не умудрен ты,–У тебя поучитьсяне стыдно и старцу седому.С поведеньем Бо Ия сравнил бы твое поведенье,Да послужит онодля других благородным примером.
Цюй Юань (340–278 гг. до н. э.) – первый поэт древнего Китая, имя которого дошло до нас. Переводы взяты из «Антологии китайской поэзии» в четырех томах, ГИХЛ, М. 1957.
Сун Юй Ветер (Поэма) В уделе Чу князь Сян гулял и развлекался в своем дворце, им названном Терраса Орхидей. Сун Юй, Цзин Ча – ему прислуживали оба. Вдруг ветер явился, донесся к нему он в свистящем порыве... И князь распахнул свой халат, и в ветер встал. Сказал: «Ах, как приятен этот ветер! Что ж, им я вместе наслаждаюсь с простым, совсем простым народом?»Сун Юй в ответ сказал: «Нет, этот ветер только ваш, великий государь! Простой же человек, – куда ему совместно с вами наслаждаться!» А князь ему: «Послушай, ты! Ведь ветер – что? Дух между небом и землею. Является порывами сплошными, не различая, кто здесь знатный и кто простой, кто здесь по положению высок, кто низок, ко всем, ко всем он проникает. А ты один здесь говоришь, что этот ветер мой. Ну что теперь найдешь ты сказать мне в объясненье?»Сун Юй ответил: «Ваш раб слыхал от своего наставника былого, что стоит дереву скривиться в крюк, как на него уже летят гнездиться птицы; и стоит лишь образоваться щели, как ветер уж влетел. И если то, что он сказал мне, верно, то дуновенье ветра одно с другим не совпадает также».И князь спросил: «Скажи, откуда, как родится ветер?»Сун Юй в ответ: «Скажу. Родится ветер на земле. Вздымается он от верхушек плавучих зеленых кувшинок. Захватывает своею струей и овраги. Свирепствует во весь размах в отверстиях земных мешков... Взлезает на хребет Тайшаньских гор и пляшет у подножья сосен, туй. Порывом легким налетает плынг-планг...Вот взвился ураганом он, вот пламенем свирепствует. Хунг-хунг – гремит, как гром. Кружит в пещерах и потом со всех сторон рванется вдруг навстречу всем. Скалы свергает и валит деревья, насмерть сражает леса и кусты...Но вот теперь, когда слабеет он, то начинает разлетаться, делиться на какие-то потоки. На яму налетит, ударит в порог двери. И все тогда милее и новее, светлеет и блестит. Он то уходит, разлетаясь повсюду, то вновь возвращается. И тогда этот ветер-мужчина становится чист и прохладен, порывами вздымается вверх или книзу идет, лезет, валит через стены высокие города-крепости или влетает в глубокий дворцовый покой. Коснется цветка иль листка и дыханьем его воздымает. Разгуливает то там, то здесь средь кассий и перцев душистых; летает, порхает по бурной поверхности вод. Вот сейчас прикоснется он к самому сердцу фужуна-мимозы... Облавою идет на купы орхидей, приникает плотно к цинь иль к астре, накроет свежий ряд магнолий, захватит линию душистых тополей. Покружит в пещере и вырвется снова к холмам. И когда сиротеть начинают уныло душистые купы цветов, тогда только он заснует, закружит по строеньям, дворам, во дворце и на север поднимется к яшмовым залам его. Влетит он под полог атласный, проникнет в глубокий альков. Тогда только может назваться тот ветер ветром величества вашего, князь! Поэтому, когда он, этот ветер, на человека попадает, то обдает прохладою свежей, от чистого холода тот даже вздыхает. А ветер чистейший, свежейший, струями холодными действующий, больных исцеляет и хмель разрушает. Он глаз наш и слух проясняет, он телу здоровье дает, благотворно влияя на нас. Вот этот ветер и есть тот самый, который называю я мужчиной, ветром вашим, государь!»Князь сказал: «Отлично, да, именно отлично ты рассудил об этом деле. А вот теперь о ветре тех простых людей могу ли я услышать от тебя?»Сун Юй ответствовал ему в таких словах: «Скажу, что тот ветер простых как-то глухо, незаметно поднимается откуда-то, из бедных тупиков и захолустья, столбом вздымая сор и пыль... Какими-то клубами он валит и удручающе застаивается, суется в ямы и на двери наседает, кучи песка шевелит, мертвою дует золой... В исступление приводит грязью нечистот, вздымает всякое вонючее гнилье... Косой струей вползает он в горшок с пробитым дном для окон То есть горшок с пробитым дном вместо окна,– образ нищего дома
и появляется в жилище человека. Поэтому, когда подобный ветер на человека попадает, сплошная мерзость нечистот, склубившиеся в ней тоска и омерзенье, бьет гнусной теплотой, с собой приносит сырость. Он в сердце вселяет страданье и горе, рождает болезни и жар причиняет... На губы попадет – растрескаются губы, на глаз набросится – ослепнет человек... У человека сводит рот, его тошнит и кашель мучит. Ни смерть, ни жизнь – и нет конца.Вот то, что называю я женским, самочным ветром простого народа!»
Дэнту-сладострастник (Поэма) Вельможа Дэнту, неся службу у князя чуского Сян-вана, старался очернить Сун Юя и говорил: «Юй – вот какой: с виду – наружностью – он тихий, спокойный красавец; много во рту у него ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет... Меж тем он по натуре сладострастник, и я б хотел, чтоб государь с ним вместе не входил, не выходил из апартаментов дворца, лежащих позади парадных».Князь об этих словах Дэнту спросил Сун Юя. Юй сказал; «Что я по наружности, внешности, спокоен, выдержан, красив, то это мне дано от неба. Что у меня во рту много ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет, то этому учился я у своего учителя. Но что касается того, что женолюбив, мол, я и сладострастник, то этого, скажу вам, государь, во мне нет совершенно».Князь сказал: «Ты не любитель женщин, вот как! Есть у тебя на это что сказать? Коль есть, останься у меня, коль нет, в отставку уходи».Юй сказал: «Красавиц нашей Поднебесной нет лучше, чем у нас здесь, в Чу. Но средь очаровательниц из Чу нет равных, государь, живущим у меня в селе; а из красавиц на селе нет равных, государь, дитяти моего соседа. А дочь соседа моего вот какова; прибавить один только дюйм ей, так будет она уже слишком длинна; убавить ей дюймик один лишь, так будет она чересчур коротка. Белил на лицо положить ей, так будет излишне бела; румян ей придать, так будет излишне красива. Брови у ней – что крылья у зимородка; кожа у ней снег белый мне напоминает. Талия – вроде рулона чистейшего шелка; зубы у ней – словно держит во рту она раковинки. И стоит ей ласково так улыбнуться – с ума сведет весь город (как Янчэн), в неистовство введет другой (как, например, Сяцай).И тем не менее вот эта девушка все лезет на забор и на меня все смотрит, государь. Так длится третий год, а до сих пор я все не соглашаюсь. А вот Дэнту, тот не таков. Жена его с лохматой головой, с кривулей вместо уха и боком как-то ходит, сутулая какая-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73