Пока он шел к столу, принимая приветствия придворных, Гомейза неуловимым движением поправила оборки на платье Эйли, а Эйли склонилась к мальчику:— Вы не уступите свое место князю?Заниах поспешно вскочил, поклонился; он побледнел и, казалось, чего-то сильно.Не замечая этого, Князь-Сенешаль привычным движением потрепал своего воспитанника по плечу и отпустил. Мальчик, пятясь, с каким-то испугом оглядываясь на княжну, подался к дверям, едва не упал и, наткнувшись на кого-то из гостей, почти выбежал из зала. Среди гостей пронесся едва заметный ропот, а Эйли с тревогой посмотрела вслед мальчику.Князь-Сенешаль всего этого не замечал. Он сел на освободившееся место рядом с Эйли, поцеловал княжне руку, кивнул, когда ему предложили чаю, и долго молчал, глядя в стол.Большие часы, стоявшие на полу у стены, начали отбивать замысловатую мелодию; во дворе откликнулись башенные часы — время утреннего приема закончилось. Мелкие дворяне, еще мешкавшие в конце зала, поспешно сдавали чашки и давились недоеденными пирожными; аристократы вставали из-за стола и раскланивались.Князь-Сенешаль угрюмо смотрел в свою чашку, и Эйли, прощаясь с гостями, оставалась за столом, так как не смела встать раньше Князя-Сенешаля.Большая столовая опустела. Гомейза плотно прикрыла двери и подошла ближе, ожидая дальнейших распоряжений.— Не пройти ли нам в гостиную, ваше высочество? — спросила Эйли, догадавшись, что Князь-Сенешаль уходить не собирается.Князь встал и подал ей руку.Гомейза поспешно отворила дверь и присела в глубоком реверансе; она с тревогой смотрела вслед князю.В гостиной он сразу сел, выбрав кресло у окна, спиной к свету, предложил Эйли сесть в кресло рядом. Какое-то время князь молчал, потом сцепил руки в замок и сказал ровным, размеренным голосом:— Я пришел просить вас стать моей женой.Эйли вскочила, забыв о приличиях. Она никак не ожидала подобного поворота событий.— Это невозможно! — выпалила она, прежде чем успела обдумать слова князя.Князь кивнул. Он смотрел на Эйли спокойными глазами; было похоже, он ожидал подобной реакции.— Моя матушка почему-то полагает, что лучше вас для меня жены быть не может, — начал говорить он, словно по писаному. — Может быть, она права. Однако для меня сейчас важно не столько ее мнение, сколько другие соображения. Конечно, я понимаю, что вы воспринимаете ваше теперешнее положение как весьма унизительное. К сожалению, я не всегда могу поступать так, как следует по законам чести, и вынужден уступать обстоятельствам политического характера. Поверьте, в моем отношении к вам нет ни капли вражды или неуважения, что, имел возможность вам доказать. — Он посмотрел на Эйли спокойными глазами, и та кивнула в ответ. — И еще, я прошу вас поверить, что для меня самого нет ничего унизительнее, чем необходимость обеспечивать безопасность Столицы взятием в заложники человека, который лишь формально является подданным Империи. Поверьте, я предпочел бы другой выход. На мой взгляд, единственным достойным выходом из этого тупикового положения может быть лишь наше бракосочетание. Я понимаю, что для вас это предложение весьма неожиданно; понимаю также, что вы, по крайней мере сейчас, не испытываете ко мне нежных чувств. — Он горько усмехнулся. — Наивно было бы ожидать, чтобы узник питал любовь к своему тюремщику… Поэтому я не просто согласен, я настаиваю на длительном сроке помолвки, во время которой я надеюсь завоевать вашу приязнь.Она слушала князя с отстраненным вниманием, но не говорила ни слова.— После оглашения помолвки, — продолжал князь, — вы избавитесь от оскорбляющего вас положения заложницы и станете моей гостьей, а я получу надежду когда-нибудь назвать моей женой не только прелестную и знатную даму, но и наследную княжну страны, с которой у Империи исторически сложились натянутые политические отношения и от которой я, по известным вам причинам, надеюсь получить определенную помощь…— Вы ошибаетесь, князь, — вдруг перебила его Эйли. Князь-Сенешаль осекся.— Вы ошибаетесь, — повторила Эйли твердо. — Я — не наследная княжна.Князь медленно спросил:— Разве вы не дочь княгини Сагитты?— То, что я дочь княгини, — сказала Эйли, — еще не означает, что именно я буду править Таласом. Уже то, что я Дочь Императора, мешает мне стать правительницей — и Совет Гильдеров, и нотабли наверняка будут против меня… У нас иные традиции, чем в Имцерии. — Она посмотрела на князя. — Я полагаю, мой ответ должен повлиять на ваши… намерения?Князь какое-то время молчал.Молчала и Эйли, разглядывая свои сцепленные на коленях руки и не решаясь поднять на него глаза,, а когда молчание стало затягиваться, и Эйли подняла голову, она была поражена: князь улыбался. Можно даже сказать, что он беззвучно смеялся: его рот искривился в болезненной гримасе сардонической усмешки, а ожившие глаза с какой-то бешеной иронией смотрели внутрь себя.Заметив, что Эйли смотрит на него, князь встряхнул головой: — Простите, княжна. — Он весь встрепенулся и заговорил. В голосе его слышалась какая-то отчаянная откровенность: — Просто можно сойти с ума! Вы не поверите, Сухейль, но мне просто фатально не везет на этом свете! То, что я вам тут плел про законы чести и прочую чушь, — это ерунда! Нет, не то чтобы ерунда. Это, как и многое другое на этом свете, условности, за которыми мы скрываем главное, то, о чем следует говорить. Я против своей воли оказался в положении заложника. Причем в гораздо худшем положении, чем вы. Если вас хранят те же условности, вроде неприкосновенности и прочего, если за вами стоит Талас, то я одинок. Я фактически никто и ничто. Титул. Вокруг меня происходит то, чего я не желаю, и чтобы хоть как-то сохранить себя в этом мире и как-то сделать его чуть более соответствующим своим понятиям о чести и справедливости, я вынужден идти на один компромисс за другим. И постоянно натыкаться на стены недоверия как тех, кто называет меня своим другом, и тех, кого я бы хотел видеть своим другом и союзником, так и тех кто в силу тех же обстоятельств считает меня своим врагом. Я соглашаюсь занять пост Князя-Сенешаля с единственной целью, чтобы не допустить развала Империи и сохранить власть для Наследника, — и враги, называющие себя моими друзьями, начинают моим именем за моей спиной творить свои мелкие делишки. А бывшие друзья называют меня узурпатором и властолюбцем. Я объявляю амнистию — и враги-друзья обвиняют меня в мягкотелости, а друзья-враги в предательстве и обмане. Моя мать дает мне советы, которым я не хочу следовать, но следую, чтобы хотя бы не обижать ее, а в результате первая моя жена, с которой я жил в любви, умерла, а матушка до сих пор настаивает на женитьбе на вас… — Князь осекся и, отвлекшись на некоторое время от своих мыслей, посмотрел на Эйли. — Не поймите меня превратно, моя княжна. Вы далеко не неприятны мне, наоборот! Поверьте, я предлагал вам руку и сердце искренне. И даже без тех условий, о которых я упоминал… Мой отец, — продолжал он, — наоборот, не одобряет поползновений матери. Я даже знаю, что ему не нравится все, что происходит, и не удивлюсь, если он связан с потенциальными заговорщиками, с тем же князем Сабиком… За шесть лет у власти, я сумел понять только одно — это не для меня. Это хуже галер! Бессмысленность всего, что я делаю, убивает во мне надежду. Как мне казалось, что, придя к власти, я смогу сделать что-то полезное для Империи. Как бы не так! Легче в одиночку вычерпать Великий Океан. И никто не собирается мне помогать.Вот я говорил с одним из офицеров Королевской Охоты. Блестящие рекомендации! Чуть ли не единственный, кто вернулся по амнистии… А вы знаете, моя княжна, что их осталось едва ли две дюжины! Это из трех сотен!.. Я пытался отписать практически каждому, с просьбой вернуться в Столицу и продолжить службу Трону. И вот… Передо мной сидел тупой солдафон, который, казалось, не понимал ни слова из того, что я ему говорю!.. А ведь я готов был дать Охоте такие права, которых они не имели при покойном Императоре! Я не заставлял их приносить мне присягу. Я хотел, чтобы они находились на страже, пока не восстановится Династия! Я знал, что этого мои родственники не допустят, но я надеялся пробить этот проект через сенат!.. Но, проклятие, этот офицер тупо пожирал меня глазами, бодал воздух и при каждом моем слове щелкал каблуками. Он не собирался меня понимать!— Вы заслужили этого! — резко сказала Эйли. Она вскочила с кресла, отошла к стене подальше от света; так легче было произнести то, что она наконец решилась сказать. Голос ее стал тверд и-звонок: — Даже если бы я была той важной фигурой, которой вы меня считали, наш брак был бы все равно невозможен. Вы не можете не быть одиноки, потому что не вас предали все, а вы сами предали всех. Даже если бы я захотела, брак между нами был бы невозможен. Потому что ради вас убит Император, мой отец. И вы убили моего брата…— Послушайте, княжна! Вы ничего не поняли… — Князь встал, выпрямившись.— Не приближайтесь! — Эйли отступила от стены и задела юбками столик. В голове молнией мелькнула неожиданная мысль — Эйли попробовала отогнать ее, но рука, опережая и боясь, что разум помешает чувству, уже медленно открывала ящик и самостоятельно шарила внутри.— Моя княжна, поверьте, я, как и вы, во всей этой трагической суматохе с переворотом виноват менее всего…— Перестаньте! — с мукой в голосе воскликнула Эйли. Рука наконец нашла то, что искала. Эйли судорожно выдохнула — пусть будет как будет! — и выдернула из ящика аркебузет.Курок оружия был взведен, и Эйли выстрелила не целясь.Князь отшатнулся, едва увидел аркебузет, и пуля не задела его.Эйли, оглушенная грохотом выстрела и собственным поступком, все еще стояла, высоко держа оружие.В комнате клубился едкий пороховой дым, и Эйли оглушительно чихнула.С каменным лицом князь шагнул к Эйли и забрал аркебузет из ее руки.В гостиную ворвалась перепуганная Гомейза, из-за ее спины выглядывали боязливые и жадные от любопытства лица служанок.Князь обернулся и рявкнул:— Вон!Гомейза вытолкала девушек и, быстро кланяясь, исчезла сама; дверь плотно затворилась.Князь сильной рукой взял Эйли за запястье, подвел к креслу и усадил. Она была покорна и тиха. Первым делом князь нараспашку открыл окно. Потом подошел к столу, налил из графина в высокий стакан лимонада и подал девушке. Эйли не сразу поняла, чуть отстранилась, но князь настоял и заставил ее выпить несколько глотков.За его спиной опять открылась дверь.— Я же сказал… — грозно начал он, оборачиваясь. И замолчал. В комнату рвался юный граф Заниах; верная Гомейза сдерживала его, но тщетно.— Оставьте его! — приказал князь. — Пусть войдет.Гомейза тут же отпустила мальчика, и он вбежал в комнату. Дверь тихо закрылась.— Здесь стреляли, — дрожащим от волнения голосом произнес он, указывая на лежащий на столе аркебузет. Князь чуть покачал головой.— Тебе не следовало приходить сюда, мой мальчик.— Мне нужно было поговорить с княжной Сухейль Делено! — сказал Заниах.— Ты выбрал неудачное время, — продолжал настаивать князь.— Она стреляла в вас, — сказал Заниах. — Вы отправите княжну в крепость?— Никто ни в кого не стрелял, — спокойно ответил князь.— Княжна ваш враг? — не мог успокоиться мальчик. Князь обреченно вздохнул:— Она думает, что я ей враг.Мальчик подошел к Эйли и внимательно посмотрел на нее, потом смело обернулся к князю:— Тогда я, видимо, тоже должен думать, что вы мой враг.— Та-ак… — протянул князь и сел в свое кресло. — А почему вы-то, мой мальчик?Заниах взял в свои руки безвольную ладонь княжны.— Ведь это же тетя Зукки! — воскликнул он.— Что?! — Князь привстал и снова опустился в кресло. Эйли смотрела на мальчика непонимающим взглядом.— Я тебя узнал вот по этому. — Мальчик протянул руку и тронул украшение, которое Эйли носила как медальон — единственную оставшуюся у нее киммериевую серьгу с хрустальной линзой. — У меня есть такая же. — Он сунул руку в карман и вынул оттуда родную сестру этой серьги.Эйли смотрела на пару и ничего не понимала.Князь, кажется, начал понимать, но еще не мог себе поверить.— Тетя Зукки! — проговорил он со странным выражением лица. — О Боги! Тетя Зукки!..Мальчик, которому Князь-Сенешаль дал титул графа Заниаха, был найден потерявшимся в восточных предгорьях. Его принесла на себе Адда, любимая охотничья собака Князя-Сенешаля. Трехлетний мальчик бесстрашно ехал верхом на грозном грифоне, весело молотя пятками мощные бока, крепко вцепившись в серебристую гриву, и при этом весело смеялся — уже одно это доказывало благородное происхождение ребенка: дети простонародья были давно и прочно запуганы мамашами, которые считали огромных бычьих грифонов людоедами. Когда малыша, одетого в какое-то рванье, начали расспрашивать, он, как и можно было ожидать, отвечал очень непонятно; от него узнали только то, что папа у него очень высокий и сильный, у него есть сабля и он убивает ей врагов; мама тоже высокая, и у нее много платьев. Есть еще тетя Зукки, с которой они ехали домой к тете. На вопрос, сколько лет тете Зукки, мальчик ответил уверенно — сорок. Его переспросили, и мальчик уточнил, что она старая.В недавних смутных событиях Империи могло произойти и не такое, чтобы мальчик благородного происхождения оказался в обносках посреди чистого поля. Поэтому Князь-Сенешаль попытался на основе этих скудных сведений разыскать жен-щину, которую малыш называл тетей Зукки, чтобы вернуть мальчика и помочь оказавшейся в трудном положении благородной семье, но никаких следов найти не удалось. Не дали результатов и попытки найти его родителей через данные в газетах объявления.Пока шли поиски, мальчик жил в покоях князя в императорском дворце, и князь настолько привык к мальчику, что вместо того, чтобы, как предполагал поначалу, подыскать для него приемных родителей, решил, что он и сам вполне сможет обеспечить для мальчика достойное дворянина воспитание. И вот вдруг оказывается, что тетя Зукки — это княжна Сухейль Делено, которой в год переворота никак не могло быть сорок лет. А высокий и сильный папа с саблей, таким образом, превратился в худощавого среднего роста Императора, который держал в руках оружие разве только на охоте и во время пышных дворцовых церемониалов.Эйли наконец поняла, что происходит. Ахнув, она схватила мальчика за плечи и крепко прижала к себе. Потом, вся в слезах, начала снимать с него камзольчик, задрала рубашку, сверяясь с родимыми пятнами на спине мальчика…— Бедный мой! Бедный попрыгунчик, — всхлипнула она.— Это Наследник, — бесцветным голосим проговорил Князь-Сенешаль.Эйли с отчаянием обернулась к нему. Ей вдруг стало страшно. Мальчик выбрал самый неудачный момент, чтобы объявиться — сейчас, когда его тайну знали только двое, князю ничего не стоило избавиться от Наследника, а ее отправить на плаху, как убийцу и заговорщицу.Она еще крепче прижала к себе ничего не понимающего мальчика.За дверями вновь послышался какой-то шум.Князь-Сенешаль резко встал и шагнул к ним.Дверь распахнулась, и на пороге гостиной замерли несколько фигур.Эйли сначала решила, что это стража, вызванная прислугой, однако люди были не в мундирах, а в штатском.Эйли беспомощно повела взглядом по их лицам, узнавая одних и удивляясь, откуда они все здесь, и не узнавая других.Один из ворвавшихся бесцеремонно проскочил в центр комнаты и остановился, грозно положив ладонь на эфес короткой шпаги; он настороженно переводил взгляд с Князя-Сенешаля на Эйли и обратно.Князь-Сенешаль, однако, казалось, не замечал угрозы. Он смотрел на другого человека. Этим человеком был князь Сабик.— Менкар! — почти счастливо воскликнула Эйли. — Менкар, пожалуйста, сделай что-нибудь! ЭПИЛОГИ ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ… — Скандал! — прошипела княгиня Морайя. Ее сын повел плечами.— Это не лезет ни в какие ворота! И я еще хотела, чтобы ты женился на этой рыбоедке! — Княгиня кипела от негодования. — У этого сброда нет никакого понятия о чести. Дочь Императора, дочь княгини, пусть и тапасской, девица, знатней которой в Империи трудно кого-то найти — и что же? — выбирает себе в мужья отставного поручика-краевика, дед которого землю пахал! А ее мамаша, вместо того чтобы навести порядок, дочку под надежный замок посадить, а женишка незваного запороть до полусмерти, чтобы неповадно было знатных девиц соблазнять… Так нет же! Матушка-княгиня присылает благословение! И богатые подарки будущему зятю!.. Нувориш! Альфонс!.. Спрашивается, как после этого можно уважать рыбоедов? И я еще хотела, чтобы эта безнравственная девчонка стала моей невесткой!— Видела бы ты, какие счастливые глаза у нее были, когда она увидела своего поручика, — заметил князь Сегин, внутренне усмехаясь.— Я же говорю — вертихвостка!..Князь Сегин сделал лицо, отложил в сторону газету, которую все это время просматривал, а точнее — за которой прятал улыбающиеся глаза, и поглядел на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58