Но перед смертью от солнечных лучей Змей сходит с ума и начина-306 ет нападать на все, что попадается на его пути. А поскольку морские животные предчувствуют его появление и заранее убираются с его пути, то чаще всего Морской Змей нападает на проплывающие корабли, разбивая их и пожирая людей. И легенды не солгали.…Рассмотреть толком, что собой представляет легендарный зверь глубин, было невозможно. В мириадах брызг, вздымаемых им, в непрестанном движении его тела все сливалось и крутилось перед глазами. Одно можно было сказать с уверенностью — что перед ними был именно змей и что он действительно велик. Когда над волнами появилась его огромная, вытянутая, но скорее крокодилья, чем змеиная голова, с распахнутой пастью, усеянной неровной длины саблевидными зубами, в которую, казалось, поместится целиком средней величины фисалис, с мутными слепыми бельмами выпученных глаз, с развевающимся гребнем то ли волос, то ли налипших водорослей, до того места, где вздымался и хлестал по воде конец его тела — увенчанный жестким гребнем навроде скорпионь-его жала, хвост, — было не менее трех или пяти десятков ярдов. В промежутке между волнами и брызгами было видно только округлое, мокрое, покрытое крупной чешуей — местами облезшей, видимо, от старости — тело. Никаких особенных деталей вроде плавников или ластов на его боках заметно не было; только возле головы трепался, вздуваясь, длинный кожистый, как у василиска, капюшон цвета больной бирюзы, да под горлом набухал при визге большой красноватый и мутно полупрозрачный зоб.Чудовище крутилось, словно его изнутри что-то ломало, словно в нем жил еще один Змей, и они не могли поделить это тело, будто оно было мало для них двоих; и визг его казался криком боли дерущихся внутри него злобных сущностей. Змей, казалось, был занят только собой и не замечал кораблей. И возможно, все бы обошлось, но у капитана «Аз-зубаны», которая на всех парусах шла прямо на него, видимо, не выдержали нервы. Его можно было понять: парусник не смог повернуть или погасить инерцию — слишком мало было расстояние, сокращающееся к тому же с каждой секундой; возможно было еще переложить румпель и отвернуть в сторону,' и, кажется, капитан даже дал команду, потому что «Аз-зубана» начала поворачивать, но тут случилось непоправимое. Борт судна вдруг заволокло белыми дымными клубами, и через мгновение неслышимые сквозь визги Змея ядра вздыбили буруны возле его головы…Змей взревел совсем уж запредельно. Оцепенение, охватившее всех, кто был на палубе «Данаба», в миг исчезло. Са-бик не мог оторвать взгляда от Змея, но слышал, как, бешено ругаясь и сквернословя, капитан «Данаба» командовал ставить паруса и заряжать пушки правого борта. Это единственное, что могло сейчас помочь обреченной «Аз-зубане» — отвлечь и сбить с толку животное. Но Великий Морской Змей рассудил по-своему. Ядра если и задели его, то не нанесли ощутимого вреда. Зато, кажется, примирили внутренних врагов и заставили их обратиться к врагу внешнему. Змей обернул свои выпученные бельма в ту сторону, откуда пришла боль, и, вздув зоб и встопорщив капюшон, завизжал и ринулся к обреченному кораблю. Залп «Данаба» не достиг цели — было поздно, и там, куда целили канониры, не было уже ничего.Змей в секунды преодолел отделявшее его от «Аз-зубаны» расстояние и ринулся на своего врага. С лету он врезался в палубу корабля. Хотя это было невозможно, но Сабику показалось, что он слышит крики людей, треск дерева и рвущихся снастей и парусов. «Аз-зубана» дрогнула и накренилась, почти опрокинулась набок, показав облепленное ракушками дно. Змей, обвив кольцами весь корабль, стал сдавливать его, как, видимо, не раз поступал со своей добычей. Его хвост бешено колотил по корпусу там, где, видимо, по его разумению, находилась голова, дробя в щепы корму; голова его врезалась зубами в носовую часть и застряла там, вызвав новый приступ ярости животного.Все было кончено в минуты. Только что над местом схватки вздыбливались волны и мелькало тело Великого Змея, доносился его визг и треск корпуса «Аз-зубаны», но когда «Данаб» приблизился к месту трагедии, там было только спокойное море, на волнах которого качались обломки корабля и какой-то мусор — разъяренный Змей уволок свою добычу в глубины, возможно, чтобы там добить или додушить… Уволок вместе с экипажем. «Данабу» удалось спасти только шестерых, двое из которых оказались моряками, а четверо солдатами и офицерами из роты капитана Ги-еди, в Том числе и сам он; уцелеть им удалось только потому, что капитан, когда чудовище бросилось на «Аз-зубану», скомандовал бросаться за борт, и они, кто успел, смогли отплыть в сторону. Дольше оставаться на страшном месте капитан «Данаба» не рискнул. Прямо под днищем из глубины всплыли с гулким звуком большущие водяные пузыри, и он приказал немедленно убираться отсюда. Слава Небесам, вслед за пузырями из воды не появилось само чудовище, а пузыри, видимо, просто были остатками воздуха из трюмов «Аз-зубаны»…Когда уже здесь они рассказывали о своих приключе-ниях, таласары против ожидания не восприняли их рассказ как сказку. Видимо, они были гораздо более опытными мореходами, чем считалось в Империи. Во всяком случае, они отнеслись к этому вполне серьезно и даже уточнили, где и когда произошло столкновение со Змеем. А кто-то из моряков добавил, что имперцам еще'повезло, раз во время штиля возле Ар-и-Дифа не встретились с кархарадоном — огромной акулой, самым страшным хищником, обитавшим в тех местах. Кархарадоны любили как раз такие теплые и спокойные воды, где всегда можно поживиться чем-нибудь, а в выборе пищи они были неприхотливы — им было все равно на что нападать: на большой косяк рыбы, на стаю афалин или на фисалиса. С равным успехом они крушили своими зубами, достигавшими длины локтя, панцири гигантских черепах-бисс и рвали щупальца гигантских спрутов. Размерами кархарадоны сравнимы со средними фисалисами, но опасность они представляют гораздо большую, так как стремительны и коварны и не боятся, кажется, ничего на свете. Возможно, даже самого Великого Морского Змея…Кархарадона они тогда действительно, слава всем Богам, не встретили, но во время недельного штиля им довелось наблюдать диковины иного рода, и они были порождением не Великого Неизведанного Океана, а не менее таинственной и неизведанной Жуткой Пустыни.За Оконечным мысом, от которого берег Ар-и-Диф начал забирать к северо-востоку, они попали в длительный штиль — и было это пострашнее шторма. Долгие две недели ленивое течение тащило их в открытый Океан, и паруса даже не шелохнулись, а воздух был таким горячим и влажным, что дышать им было невыносимо. Матросы купались в теплой пересоленной воде, не приносящей никакого облегчения от парной жары стоячего воздуха, зато приносящей немало хлопот — вокруг так и крутились коварные акулы, и как ни старались быть осторожными люди, двое все-таки погибли от их острых зубов и еще несколько получили увечья. Но от вынужденного безделья не спасало даже вышивание цветастых ковриков и попытки удить редкую здесь рыбу и бить острогой мелких акул. Свежая рыба была единственным, что вносило хоть какое-то разнообразие в скудный рацион: из овощей осталась лишь перекисшая капуста, солонина кончалась, а в сухарях завелись черви; вода же испортилась уже давно и не оставалось вина, чтобы хоть как-то отбить ее вкус. И почти каждый день, пока они не минули его, черный берег Ар-и-Диф посылал им всевозможные миражи. Поначалу появление в небе или прямо над водой невиданных пейзажей, неведомых чудовищ и прочих чудес вызвало у утомленных долгим путем и голодом людей разные и противоречивые чувства — от религиозного экстаза до немногих, к счастью, попыток самоубийства.Сабик прекрасно помнил, как ему самому стало страшно, когда на второй день штиля прямо над зеркальной гладью воды в стороне от берега воздух заструился, замутнел, и вдруг в нем стали проявляться странные фигуры… Где-то вдали, над линией горизонта высоко в небе появился огромный элефант, не тускло-серый, как в императорском зоопарке, а снежно-белый, огромный, на многосуставчатых, утончающихся книзу ногах; справа от него и, казалось, ближе к кораблю два громадных желто-полосатых зверя, оскалив зубастые пасти, вырывались из недр словно взорвавшегося кроваво-красного плода какого-то растения, а непосредственно перед носом судна над водой парил как будто вырванный откуда-то кусок земли, над которым в позе спящей богини возлежала прекрасная обнаженная женщина: сильное тело, гибко изогнувшись каждой линией, лежало прямо в воздухе над короткой зеленой травой; лица ее видно не было — запрокинутая голова покоилась на сгибе локтя, и в этот локоть был направлен тоже парящий в текучем воздухе странного вида аркебузет с пристегнутым к его стволу тонким трехгранным багинетом, концом почти касавшимся гладкой бархатистой кожи…Сабик до сих пор отчетливо видел внутренним взором все эти детали и мог бы воспроизвести их на полотне, если бы обладал даром художника — так реально и зримо было видение миража. Капитан Гиеди, обладавший чем-то на сей дар похожим, нарисовал уже здесь, в Таласе, по его просьбе картину, и, на взгляд Сабика, она вполне соответствовала увиденному. Казалось, он даже слышит, как жужжит маленькое насекомое, летая вокруг еще одного плода, висящего в воздухе рядом с фигурой спящей женщины…Потом они много видели еще странного и необычного, но это первое видение поразило всех до глубины души. Кто-то пытался толковать увиденное, кто-то считал это предзнаменованием, а кто-то плодом собственного воспаленного воображения. Но вскоре это стало привычным явлением, и некоторые даже заключали пари, что сегодня им покажет Ар-и-Диф.…Когда наконец подул ветер,-шкипер Нод повел «Данаб» на север, не доверяя компасу, а ориентируясь только по небесным светилам; компасу в этом проклятом море доверять было невозможно — в иной день он вертелся как заведенный. Так или иначе, но Нод, ориентируясь по солнцу и звездам, из-за плохой погоды и сильных течений вместо севера шел фактически на северо-восток и вышел как раз к островам Ботис.Уже здесь князь Сабик услыхал от Батена Кайтоса такую байку: если взять семилетнего таласского мальчишку, предки которого были навигаторами на протяжении семи поколений, завязать ему глаза, залепить уши воском и запереть в яшик, ящик поместить глубоко в трюм, а потом посреди океана выташить его оттуда, поставить на палубе, воск вынуть, а глаза оставить завязанными и спросить: «А ну, малыш, как отсюда дойти до твоего дома?», то — что вы думаете? — конечно, он приведет судно прямо к своему порогу. На что шкипер Нод проворчал, что он не какой-то там мальчишка, его учили ходить по приборам и ориентироваться по звездам, а дед его был не шкипером, а простым конюхом.На островах Ботис они прожили несколько месяцев, а когда из Таласа прибыл катамаран с новым пополнением колонии и настало время решать — оставаться ли на островах или плыть в Талас, в команде беженцев возник раскол, который был вообще-то предрешен с самого начала.Моряков, большинство которых были выходцами из Кхамба-лии, таласары с самого начала приняли менее сдержанно, чем остальных — видимо, свою роль сыграло воспоминание о своих легендарных предках, которые пришли на Отмели вместе с Ка-мелопардалисом именно из Кхамбалии, и поэтому, когда им было предложено остаться на островах и тем более сохранить без изменения экипдж отремонтированного и вполне пригодного к плаванию «Данаба», который предполагалось использовать для разведки архипелага наравне с остающимся с экспедицией «Ушком», практически все прибывшие с князем моряки не смогли найти в себе сил отказаться от этого заманчивого предложения колониальной администрации. Сабику, которому о решении команды сообщил лично шкипер Нод, ничего не оставалось, как молча кивнуть. Тем более что его, собственно, никто и не спрашивал — его просто ставили в известность. Сам князь, его офицеры и немногие оставшиеся с ними солдаты отправились в Талас со «Спрутом-Громовержцем», полностью положившись на благосклонность и гостеприимство княгини Сагитты. И, как надеялся Сабик, вернувшейся домой княжны Сухейль.Княжны, однако, Сабику увидеть не довелось. На аудиенции, которую княгиня устроила для прибывших офицеров, в ответ на ненавязчивый его намек Сагитта весьма сухим тоном, не допускающим дальнейших расспросов, сообщила, что, к сожалению, не знает, где именно в данный момент находится ее дочь. В остальном же Сабику и его приближенным был оказан поистине княжеский прием. Иное дело, что таласские понятия о государевой милости сильно расходились с имперскими. Княгиня предоставила в распоряжение Сабика свое поместье в Ласерте — им-перцам поместье показалось издевательски маленьким; приставила управляющего и слуг — очень скромное количество, по мнению имперцев; подарила Сабику шелковый чек на сто фунтов, а офицерам его свиты на двадцать — и тогда имперцам пришлось убедиться, что в Таласе морской шелк вовсе не такая драгоценность, как в Империи. Сабик воспринимал все это как должное, а вот его приближенные полагали, что подобный прием умаляет достоинство его высочества, и частенько ворчали по этому поводу. Князь Сабик обычно шутливо парировал очередное гневное высказывание кого-нибудь из своих подчиненных:— Помилуйте, господа! Да ведь по здешним меркам нас принимают по-царски! Каждый день ко столу княгини мясо не подают, а вам вот, пожалуйста…— Вареное свиное сало это, а не мясо, — бормотал себе под нос полковник Акубенс.— У них даже свинина рыбой пахнет, — вторил ему капитан Эниф Гиеди, тем не менее с аппетитом уплетая свиную котлету.— Для вас, егерей, все едино, — бурчал Акубенс. Поручик же Аламак Менкар, как и положено младшему по званию, замечал нейтрально:— А вот вино у них здесь хорошее…Поручик Аламак Менкар, После того, как они прожили в Ласерте едва больше недели, испросил вдруг у князя разрешения отлучиться и, получив оное, надолго исчез. Возвратился он почти месяц спустя, когда о нем начали уже беспокоиться, привез с собой разделанную тушу оленя, убитого никак не более суток назад, и самые свежие новости из Империи.— На Плато были, поручик? — поинтересовался Сабик.— Да, ваше высочество, — последовал откровенный ответ.— А не боитесь навлечь на себя гнев здешних властей?— Их, краевиков, хлебом не корми, дай только контрабандой заниматься, — пробурчал, не отрываясь от своей головоломки, полковник Акубенс.— Браконьерствуете, — ехидно заметил Эниф Гиеди. Он с вожделением облизывался на окорок.— Никак нет, капитан, — бодро ответствовал Алмак Менкар и добавил лукаво: — На Плато охота разрешена еще высочайшим соизволением самого Джанаха Третьего.Новости особого интереса не представляли. Князь-Сенешаль правил по-прежнему, заявляя при этом, что сохраняет престол для Наследника. Княжна Сухейль все еще не отыскалась, судьба Наследника была неясна, что внушало определенные надежды: если б Наследник был убит, об этом бы узнали — слухи есть всегда и очевидцы найдутся. И еще то занятно, что Князь-Сенешаль запретил молить в храмах о его здоровье — он-де не Император, и повелел молиться о здравии отсутствующего Наследника. А княгиня Морайя рассорилась с дорогим сыночком, снова уединилась в своем поместье и, поговаривают, пробует разыскать Наследника своими способами; Бог даст, не найдет.Менкар, после своего появления несколько дней поскучав в Ласерте, опять стал просить у князя разрешения отлучиться.— Снова на Плато? — спросил князь.— Нет, — качнул головой Менкар. — Хочу попутешествовать по Отмелям. Я тут договорился, меня берут матросом на нефтяной плот.— Матросом? — вскинул брови Акубенс. — Вы же офицер! Может, еще грядки полоть вздумаете?— Полоть не пробовал, — ответил Менкар, — а вот косу в руках держать умею.— Перестаньте, полковник, — сказал Сабик. — Здесь на такие вещи смотрят проще. — И разрешил: — Вы, поручик, вольны располагать собой как вам угодно.Акубенс внял увещеванию князя и до такой степени «перестал», что даже отложил свою головоломку и пошел проводить Менкара; не из сентиментальности и не от нечего делать, а из любопытства — взглянуть, что за штука такая этот нефтяной плот.И взглянул: несколько толстых длинных колбас из многослойного морского шелка, а внутри — нефть, или минеральное масло, как привыкли говорить на Плато; поверх этих немудреных поплавков — настил из слоенки, на нем — шалашик и невесть на чем держащийся прямой парус.— Ну как, полковник? — поинтересовался Сабик, оторвавшись от книги, когда Акубенс вернулся домой. Тот даже отвечать не стал; на его лице было написано глубокое отвращение.Так они и проводили дни: Сабик читал, пытаясь постичь премудрости жизни таласар через «живое слово», полковник маялся бездельем и своей головоломкой, капитан Гиеди рисовал бабочек и обзывал это занятиями энтомологией, а прочие молодые офицеры то и дело совершали экскурсии по окрестностям и тратили свои фунты на маленькие радости молодости — осваиваясь, как они это называли, с обстановкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58