И от того после его слов тоже хотелось странного…А мудрец задумчиво продолжал все говорить, говорить, говорить…Он говорил об одиночестве — и Батен понимал, что одиночество мудреца бесконечно, вселенски бесконечно, одиночество — нет, не бога, но и не просто человека тоже. Это одиночество той собаки, которая все понимает, а сказать не умеет. Только наоборот. Ну как, простите, объяснить что-то людям, которые даже слов еще для этих понятий не придумали? Все равно что пробовать втолковать, что такое синхрофазотрон («Вот вы, молодой человек, знаете, что это такое — синхрофазотрон?» Батен не знал. «Впрочем, я тоже толком не знаю», — признался мудрец), какому-нибудь мумбо-юмбо: только руками разводишь и чертыхаешься от бессилия. А они еще при этом думают, что ты что-то такое, волшебное, производишь… А и впрямь ведь производишь! Да и как тут не произвести, когда в этом проклятом мире черт знает почему определенный набор слов и жестов действительно может привести к какому-нибудь акту творения. Любая из здешних летающих обезьян — обладай они чуть более развитым речевым аппаратом — могла бы творить чудеса пачками. Просто по закону больших чисел. И не спрашивайте его, отчего так!Сколько он уже здесь, а кроме того, видимо, концентрация какого-то магического поля — тьфу, как пошло-то, затерто! — здесь слишком высокое. Не мир, а сплошное Лукоморье, прости господи!..— Да вот пожалуйста. — Мудрец посмотрел на свою посудину и та, словно кто-то невидимый взял ее в руку, поднялась, сама себе отвернула пробку и, наклонившись, наполовину наполнила гофрированный стакан, который, пока она возвращалась на место, поднялся с камня и повис перед лицом мага. — Только зачем, — вздохнул тот, беря его из воздуха, — руками-то приятнее. — И он опрокинул содержимое в рот, понюхал корочку с икрой и ухмыльнулся в усы:— Ну чем не Пацюк, а, молодой человек?Батен не знал, что такое «пацюк», но все равно согласно кивнул, а мудрец продолжал.…И кто его такой выдумал, чтобы ему пусто было! И главное — зачем он-то здесь? Натворят миров не умеючи, а ты за них расхлебывай!.. Впрочем, все они, эти миры, хоть реальные, хоть воображаемые, скроены по одному принципу: хочешь как лучше, а получится как получится. Задумываешь и, кажется, знаешь, что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится. Так ведь нет! Вдруг вылезет какой-нибудь второстепенный тип, которого и создал-то просто так, для пейзажу, как служебную фигуру, и вдруг начинает себя вести. А за ним и другие туда же! И никуда ты уже от них не денешься, и уже не ты их, а они тебя куда-то тащат, и весь мир уже не такой, каким ты его задумывал, а такой, какой они сами для себя сотворили. И это называется творец! А виноват во всем ты, творец. А не буди лихо, пока оно тихо… Но и этого мало. Находятся еще интерпретаторы и начинают потихоньку в твоем мире копаться, толковать его по-своему, искать смыслы и рассказывать тебе, зачем ты его, этот мир, создал и что ты вот тут и вот тут имел в виду, когда творил. А ты ничего не имел, ты творил, ты не мог иначе… Это как простейшее естественное отправление. Именно естественное, потому что для тебя этот акт столь же свойственен, как и иные физиологические потребности и соответствующие отправления. Что-то копится в тебе, потом накаливается и не дает покоя. Это может длиться долго, но наступает вдруг момент, когда ты уже не можешь носить этого в себе. Просто не в силах. И накопившееся должно выйти из тебя, чтобы тебе стало легче и комфортнее. Иначе нельзя, иногда просто невыносимо. И ты идешь, садишься и…Иногда из тебя само вылетает, и ты чувствуешь невероятное облегчение. Иногда ты вымучиваешь. А иногда и вымучить-то не можешь, а надо… А уж что получится — то не дано предугадать: то ли то, что в проруби болтается и не тонет, а только пахнет, привлекая к себе нездоровое внимание, то ли просто жиденькая каша, ни на что не похожая и растворяющаяся в той же проруби без остатка, то ли — что редко — удобрение, и значит, есть от тебя польза… Миров ведь множество, и творцов тоже. Вот и поди отличи мир сотворенный от мира реального. Настолько он хорош и гармоничен. Или наоборот — нелеп и бездарен в своей реальности. А чаще все вместе…— Вы много знаете о Творении, — робко сказал Батен во время одной из пауз, пока еще не был сильно пьян. — А мне казалось, это происходит иначе.Мудрец посмотрел на него не понимая, и Батен смутился.— Я имел в виду, что так может говорить только человек, знающий то, о чем рассуждает.— Как же мне не знать, — ответил старик, задумчиво глядя на Океан. В голосе его не было ничего напускного — он просто констатировал факт. — Я ведь и сам неоднократно творил. Это так здорово! И так страшно. Страшно ответственно, — добавил он.Он повернулся к Батену и, увидев, как тот на него смотрит — испуганно и с ужасом, вдруг весело рассмеялся и махнул рукой. Он смеялся долго и неуемно, а отсмеявшись, посмотрел лукавыми глазками из-за толстых стекол очков и сказал, махнув рукой уже по-другому:— Ну вот, опять я наговорил тут всякого, и вы приняли меня черт-те за кого… А, — он еще раз махнул рукой, — легендой больше, легендой меньше, как говаривал один бог… Впрочем, кажется, такая легенда у вас уже существует.…В тот вечер Батен долго не мог уснуть, во-первых, от выпитого очень болела голова, а во-вторых, все вспоминался разговор с напоившим его до этого состояния мудрецом.Он тут уже порасспросил кое-кого, и ему уже объяснили, кто такой Арканастр. Старик был прав. Чего только Батен о нем не наслушался. Мнения, как и следовало ожидать, были различны, от провозглашения его болтуном и шарлатаном до полного почитания и уважения. Но, как выразился задумчиво один из его соседей-судостроителей, подводя итог спора: «Если бы Арканастра не было, его следовало бы придумать», с чем Батен не мог не согласиться.Кстати, тот же самый сосед и сказал Батену, что у них в Таласе считается, что встретить Арканастра — это к большим переменам.И предсказанные перемены не заставили себя долго ждать.Батен очередной раз ткнул перо в чернильницу, написал полтора слова и чертыхнулся; нет, не стоило и стараться дописать страницу, следовало просто пойти к хранительнице зала и налить свежую порцию чернил, эти просто никуда не годились! Делать этого ему никак не хотелось, потому что пришлось бы спуститься на первый этаж к конторке, там вежливо поболтать с хранительницей об обычаях Плато — они почему-то ее очень интересовали, и она взяла за обычай всякий раз, стоило ему оказаться в поле ее зрения, задавать вопросы относительно тех или иных сторон жизни в Империи; вопросов порой наивных настолько, что ничего подобного Батен не слыхивал со времен своего недолгого пребывания в начальной школе Верхних Мхов, и это было тем более поразительно, что хранительница имела степень бакалавра истории и этнографии, — и только потом, потратив времени гораздо больше, чем следовало бы, чтобы просто заменить негодные чернила на хорошие, удалось бы вернуться к прерванному занятию.Батен вздохнул и, подхватив злополучную чернильницу, направился к лестнице.Все получилось, как он и предполагал. На сей раз он побывал в качестве эксперта по части разницы похоронных обрядов в различных провинциях Империи и к своему столу вернулся довольно-таки быстро, но с соответствующим настроением.И обнаружил, что его место занято знакомой уже ему девицей-картографом, которая без малейшего стеснения читает его записи.— Привет, — сказала она, оторвавшись от чтения. — Я вижу, гильдеры уговорили тебя заняться мемуарами.Так оно и было. Этому занятию — записям обо всем, что он мог вспомнить о своей жизни в Империи — секретарь Гильдии Кормщиков в довольно мягкой форме предложил Батену посвящать три часа в сутки. Батен прекрасно понимал, что это означает: его просто-напросто используют как перебежчика. Таласу постоянно не хватало информации об Империи, и Гильдии использовали каждый удобный случай получить новую и уточнить старую информацию. Просьба секретаря была не более чем завуалированным приказом. Так, во всяком случае, понимал это Батен. А приказы он привык выполнять — даже в таком положении, в котором он находился сейчас; даже понимая, что эта просьба-приказ могла стоить ему где-то в будущем полутора десятков порций свинца перед строем. Но в конце концов, оправдывался перед собой Батен, Империя и Талас не находились в данный момент в состоянии войны и, следовательно, строй солдат ему не грозил напрямую, а ссылку на Край Земли он уже получил за другое, и даже преодолел его, нарушив тем самым неписаное правило, что «дальше Края не сошлют, легче пики не дадут», и назад пути ему не было. Так что имело полный смысл доказать свою лояльность новому начальству.Батен развел руками и подумал про себя, что не только гильдеры домогаются от него воспоминаний.— А ты, однако, не очень грамотен, как я посмотрю, — добавила она критически.Батен вздохнул и, подвинув свободный стул, присел напротив, по другую сторону стола.— Армейским офицерам большая грамотность не надобна, на то есть писаря, — ответил он.Девушка посмотрела на него и неожиданно предложила:— Хочешь помогу? Я знаю стенографию.Батен несколько растерялся.— Спасибо, но…— Да ладно, — махнула рукой девушка. — А что? Я сейчас как раз бездельничаю, только что сдала карты островов. А если ты согласишься черкнуть письмецо в секретариат твоей гильдии, что временно берешь меня в секретари, так, может, еще и заплатят за труды. А?Это, более прагматичное, чем первое, предложение еще более смутило Батена.— Послушайте, м-м-м…— Спорю, что ты уже забыл, как меня зовут! — засмеялась неожиданно свалившаяся на его голову добровольная помощница.— Почему? Отлично помню, — обиделся Батен. — Вас зовут Сигни.— Сигни из Кассита, — весело уточнила девушка. — Кстати, с сегодняшнего дня я живу в твоей гостинице на третьем этаже.Насколько знал Батен, гостиница, в которой он проживал, была целиком снята для экспедиции, и здесь жили только ее участники и члены их семей.— Кто-то из ваших родных идет к архипелагу Ботис? — спросил он.— Я сама иду к архипелагу Ботис, — поправила Сигни. — Группа топографической съемки и картографии. Батену показалось, что он ослышался.— Но… — проговорил он. — Вы не можете идти в экспедицию.— Почему?Сигни смотрела на него прямо и просто, и было почти невозможно объяснить ей, что по его, Батена, понятиям женщинам в экспедиции не место. Равноправие, конечно, равноправием, но экспедиция к вновь открытым, неисследованным островам слишком опасное и серьезное предприятие, чтобы брать в него женщин.— Почему? — Сигни пожала плечами. — Я же не единственная женщина в экспедиции. Кое-кто из специалистов — женщины, да и Второй кормчий — тоже, знаменитая Хидри-шкипер. Она уже плавала к островам.Батену до сих пор как-то не доводилось интересоваться полным списочным составом экспедиции, и он сидел просто как пришибленный. Поистине, в Таласе весьма странные нравы!— Это может быть опасно, — проговорил он.— Ха, — глянув на него чуть свысока, выдохнула Сигни. — Если бы все женщины в экспедиции были… ну… как это — маркитантки?., ты, кажется, не возражал бы?— Это другое дело, — рассеянно сказал Батен.— Странные, однако, у вас на Плато понятия! — заявила Сигни.Батен не нашелся, что возразить. Эта мысль никогда не приходила ему в голову: почему, действительно, маркитанткам можно, а картографам нельзя?..Сигни между тем достала из кармана легкой курточки несколько карандашей и перочинный ножик, деловито заточила один, срезая с графитового стержня толстый слой стекловидного клея, подвинула перед собой листы с записями и посмотрела на Батена.— Ну — диктуй!Батен все никак не мог решиться.Тогда Сигни из Кассита решила все сама. Она просто отобрала у Батена чернильницу, которую он все еще крутил в руках, взяла чистый лист бумаги, попробовала перо и без долгих раздумий написала записку секретарю Гильдии Кормщиков. Так что Батену уже ничего не оставалось, как подмахнуть свою подпись под вроде бы его собственным прошением «временно, на период подготовки экспедиции к архипелагу Ботис, привлечь в должности секретаря с сохранением полуоклада…» и так далее, и смириться со своей участью. Письмо новоиспеченная секретарша собственноручно запечатала в подобающий случаю гербовый конверт, который взяла из ларя, специально для того установленного у с лестницы, там же, на конторке надписала адрес, заклеила и бросила в находящийся тут же почтовый ящик.Потом она вернулась к столу, снова взяла в руки карандаш и выразила готовность выполнять свои новые обязанности.Батен вздохнул. Кажется, от Сигни так просто не отвяжешься.Он взял в руку недописанный лист.«Лагерь в долине Л'Нилам был устроен…»Батен вспомнил, что имел в виду, когда начинал писать фразу, и прокашлялся. Диктовать ему было еще в большую диковинку, чем писать мемуары.— «Лагерь в долине Л'Нилам, — начал он неуверенно, — был устроен по всем правилам, рекомендуемым в старинных учебниках по тактике…»
ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЮГ Так Батен обзавелся собственным секретарем. Вскоре он понял, что приобретение это было весьма полезное.Сигни оказалась действительно расторопной и умелой стенографисткой. Карандаш ее летал по бумаге со скоростью слова. Батен поначалу диктовал медленно, неуверенный, что Сигни успевает за ним, но как-то раз он увлекся и напрочь забыл о девушке, а когда вспомнил, оказалось, что Сигни записала все слово в слово. Так, во всяком случае, уверяла она, потому что сам Батен в ее каракулях ничего не смог разобрать, а когда она прочла записанное вслух, не смог бы поручиться, что говорил то же теми же словами, хотя за смысл мог бы поручиться; он даже уловил несколько специфических оборотов, которых Сигни знать просто не могла. С тех пор он стал излагать свои мысли свободно, ориентируясь только на скорость течения своей мысли, в зависимости от настроения то делая длинные паузы, а то сразу надиктовывая абзацами, — Сигни ни в том, ни в другом случае не возражала, не торопила и не просила подождать, лишь иногда переспрашивала непонятные слова.Самое интересное, что каракули Сигни понимала не только она одна. Каждые три дня Батен отсылал написанное им за прошедшее время в канцелярию Гильдии Кормщиков, где текст прочитывали, выбеливали, после чего возвращали Батену с поправками и пометками: такую-то тему следует развить обширнее, в этом вопросе уточнить то-то и то-то, а данного аспекта касаться смысла не имеет; в готовом виде «мемуары» Батена поступали в типографию. Так вот, с тех пор как появилась Сигни, обмен посланиями между секретариатом и Батеном приобрел более живой характер, и при этом никто не выразил удивление тем, что рукопись стала приходить в ином виде, чем раньше.Ты не устала еще? — спрашивал иногда Батен, маясь от неловкости. '— Неужели такой девушке, как ты, нечем более заняться?Мне интересно, — просто отвечала Сигни.— Готовилась бы к экспедиции, — намекал Батен.— Да что там готовиться? — Сигни пожимала плечами. — А все свои дела, уже переделала.— Ну… собой бы могла заняться, — не унимался Батен.— Я плохо выгляжу? — Брови Сигни взметались вверх, и Батену приходилось уверять, что выглядит она прекрасно, просто он имел в виду другое, ну, то, чем обычно занимаются девушки ее возраста.— Не беспокойся, тут у меня все в порядке, — уверяла его Сигни, и Батен отступал, боясь, что задай он ей более конкретный вопрос, ответ последует столь же четкий и прямой.Через неделю их совместной работы Батену пришло приглашение «присутствовать в качестве наблюдателя на учебных стрельбах». Батен имел сомнения по этому поводу, но его положение консультанта по военному делу — на взгляд Батена, статус совершенно ненужный, излишний, надуманный — обязывало его принять «приглашение». Сигни, естественно, увязалась за ним.Впрочем, увязалась — не то слово. Скорее Батену пришлось следовать за Сигни, поражаясь в очередной раз ее деловому напору, которому могла позавидовать любая «ну…, как это… маркитантка?». Сигни в отличие от Батена отлично знала, куда надо ехать и как туда добраться. В порту среди пирсов она безошибочно нашла уже готовый сняться с якоря катамаран и, потрясая приглашением, заставила принять на борт Батена и себя в качестве сопровождения; почему-то имя Сигни в документе не было упомянуто, хотя удостоверяющее ее полномочия письмо из секретариата пришло сразу, и Сигни даже уже получила первую толику своего жалованья.Катамаран был очень странным кораблем, если не сказать больше, как и все корабли таласар. Батен уже успел присмотреться к ним издали, наслушаться о их устройстве от соседей-корабелов, но увидеть вблизи такое большое судно, а тем более ступить на его борт ему довелось впервые.В отличие от всех других судов,'которые Батену приходилось видеть раньше, корпус корабля не был полностью погружен в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58