От неожиданности и довольно болезненного удара Маноа потерял равновесие и упал на каменные плиты возвышения, на котором был установлен алтарь. Алекс скатилась с алтаря и, едва коснувшись ногами плит из вулканической лавы, что есть силы кинулась бежать по направлению к густым зарослям. Маноа тоже вскочил и кинулся за ней. Оказывается, пожилая дама была еще способна неплохо бегать. Она мчалась по красноватой сухой почве, поднимая облака пыли, а ее ночная рубашка развевалась за ее спиной, как саван. Если бы не этот шлейф из тонкой светлой ткани, Маноа вполне мог бы потерять в темноте беглянку.
Алекс неслась в лунном свете и пыталась при этом кричать, но ее поврежденное горло способно было издавать только хриплые, похожие на приглушенные стоны звуки. Напрасный труд. Никого вокруг не было, никто не слышал ее призывов о помощи. Вдобавок снова поднялся ветер — еще сильнее прежнего — и его унылые стенания почти полностью заглушили несильный голос Алекс.
Если она доберется до зарослей раньше Маноа, ему придется долго ее там разыскивать. Он хорошо понимал это и тоже бежал изо всех сил — так, что даже в груди стало больно. Как только он подумал, что еще немного — и пленница добежит до леса и там укроется, порыв ветра закрутил вокруг ног женщины широкий подол рубашки, она оступилась, и тут Маноа схватил ее.
Он скрутил ее прежде, чем Алекс успела подняться на ноги. Он ударил ее в живот, затем в бок, в спину, потом ухватил ее за скованные руки и рывком поставил на ноги. Он снова перебросил ее через плечо, сильно разозлившись на пленницу за то, что ее начало рвать. Он слышал ее стоны, но ему было наплевать — белая женщина должна сполна заплатить за все.
Через несколько минут она снова была водружена на алтарь и лежала там, подтянув ноги к подбородку, еле слышно постанывая. Маноа, обнаженный до пояса и в тыквенной маске, опрокинул Алекс на спину и куском угля нарисовал ей на лбу черные точки. Эти точки являлись знаком каува — человека низшей касты, годного только на то, чтобы его принесли в жертву Главному божеству войны. Пожилая женщина начала рыдать и кашлять, так как Маноа сильно ударил ее в бок.
Наконец Маноа закончил разрисовывать жертву и затянул древний полинезийский ритуальный гимн, не обращая никакого внимания на плач и отчаянные крики женщины. Закончив пение, Маноа одним движением разорвал рубашку Алекс, обнажив ей грудь. Она умоляла своего палача помиловать ее, но Маноа не желал ничего слушать. В шуме ветра ему слышался только голос мана.
Он заговорил, но его слова были только точной копией последних слов му — вершителя казней — перед тем, как тот приступал к делу. Он говорил, что приносит в жертву божеству войны по имени Ку белую женщину и надеется, что это послужит вящей славе грозного божества. Потом Маноа замолчал и зажал в кулаке ритуальный нож из акульих зубов. Этим ужасным орудием он сделал надрез на обнаженной груди Алекс Бендор. Надрез над тем местом, где у Алекс билось не желавшее сдаваться сердце.
Глава 24
Гонолулу
Август 1983
Саймон Бендор вышел во двор дома Пола Анами за несколько минут до того, как часы пробили одиннадцать утра. Он положил на тиковый столик дневник Касуми и очки матери с толстыми стеклами, а затем опустился в плетеное кресло. Кресло, стоявшее рядом и предназначенное для Эрики, пустовало. Сама она находилась на противоположном конце участка и курила, молча глядя на пышные кроны деревьев. Она вспоминала Молли.
Саймон потянулся к кувшину с соком папайи и наполнил свой стакан. Сумочка его матери и одна из ее розовых пластмассовых бигуди покоились на его колене. Саймон потягивал холодный сок и смотрел на Пола Анами. Полу явно было не по себе, но он изо всех сил старался казаться спокойным. И изо всех сил помогал Саймону переводить магнитофонные записи, захваченные в доме Фрэнки Одори. В настоящий момент он старательно вслушивался в голоса, говорившие по-японски, которые неслись из портативного магнитофона, стоявшего перед ним. Локти Пол держал на столе, а ладонями прикрывал глаза. Концентрировал внимание. Сосредоточивался. А может быть, в очередной раз пытался понять, что же случилось с ним за последние два дня. Гайджин требовал от Маноа самых решительных действий, и беседа между ними, записанная на пленку, свидетельствовала об этом.
Саймон спросил Пола, не встретил ли тот что-нибудь новенькое, прослушивая пленки, то, чего Он сам не смог уловить при первом прослушивании.
— Ничего, — ответил Пол.
На той кассете, которую он изучал сейчас, Руперт де Джонг пытался призвать к порядку своего крестного сына Фрэнки Одори. Он объяснял, что оябуну необходимо подчиняться беспрекословно. Нравится это Фрэнки или нет, но он должен быть в отеле «Луахала» не позднее среды, то есть, сегодня. Через два дня Фрэнки предстояло получить куш в пятьдесят миллионов зеленых в ценных и редких марках, принадлежавших некоторым весьма важным лицам Китайской Народной Республики. Гайджин предлагал Фрэнки не спорить понапрасну, а подчиниться настоятельному требованию оябуна.
Сэр Майкл Марвуд должен появиться в отеле Луахала в пятницу. Марки будут при нем. Время — около часа дня. Фрэнки следует оставаться в отеле до тех пор, пока детектив Маноа не передаст ему, Фрэнки, марки в собственные руки. Через двадцать четыре часа Фрэнки должен убраться из отеля и с марками в чемодане вылететь в Лос-Анджелес, а оттуда — в Мехико. Из Мехико путь Фрэнки лежал на Каймановы острова, где местные банки были готовы конвертировать драгоценные кусочки бумаги в любую валюту.
Пол сообщил Саймону, что гайджин чрезвычайно сердит на Фрэнки за то, что тот всячески пытался оттянуть свой визит на Гавайские острова. Фрэнки должен себе зарубить на носу, что крестный сын оябуна своим поведением обязан подавать пример другим. Проявление неподчинения или неуважения к старшему может стать сигналом для прочих, и они могут начать делать то же самое.
— Не пытайся извлечь преимуществ из того особого положения, которое ты занимаешь в моем сердце, — говорил гайджин. — С того самого дня, когда я познакомился в Оксфорде с твоим отцом Омури, — продолжал он увещевать Фрэнки, — до самой его смерти двадцать лет назад, я ни разу не видел, чтобы он унизил себя, отказавшись подчиняться старшим. Следуй его примеру, сынок Фрэнки!
Саймон с большим вниманием проследил, как Пол извлек из кармана баночку с таблетками, и вытряхнул на ладонь две, отправил их в рот вместе с изрядной порцией сока папайи. Затем Анами сказал:
— Оябун весьма серьезно относится к поведенческим моделям прошлого. Он напоминает самурая древности, готового изрубить мечом человека за то, что тот наступил на его тень.
Пол хлопнул ладонью по магнитофону.
— В этот момент де Джонг объясняет Фрэнки, отчего тот должен держаться подальше от мистера Марвуда. Совершенно очевидно, что дипломатический статус делает из мистера Марвуда наиболее ценного курьера для якудза. Будет весьма неосторожно, если его увидят в компании с Фрэнки, особенно с тех пор, как его стали подозревать в связи с американским якудза.
— Де Джонг привык обдумывать все заранее и действовать наверняка. Есть какая-нибудь информация по поводу того, когда Маноа должен передать чемодан с марками Фрэнки? — спросил Саймон.
— Время можно высчитать достаточно точно. Передача марок должна, по-видимому, состояться в ту же самую пятницу, после того, как Маноа найдет подходящее время, чтобы навестить Марвуда. Марвуд же после прибытия должен встретиться с сотрудниками из Английского консульства и с одним-двумя репортерами. На это может уйти час или два. Маноа тоже явится к нему в качестве члена общества англо-гавайской дружбы. Точное время передачи марок Фрэнки гайджин оставил на его усмотрение. Фрэнки обязан ждать сигнала Маноа — его телефонного звонка у себя в номере.
— Фрэнки это должно чрезвычайно понравиться.
— Марвуду весьма хочется оказаться на Гавайских островах. Если верить записям, он летит сюда после переговоров на высоком уровне, касающихся будущности британской колонии Гонконг. Он надеется отдохнуть в Гонолулу с неделю после пережитого напряжения. Кстати, и леди Марвуд собирается присоединиться к нему в субботу.
— Все хотят погреться на солнышке в Вайкики.
Саймон почувствовал, как Эрика обнимает его за плечи. Он поцеловал ее в ладошку и усадил в пустующее кресло рядом. Она выглядела утомленной, и было видно, что ей ужасно хочется спать. Не самое лучшее время, чтобы попенять ей насчет курения.
— Та часть пленки, где говорится о Касуми. Прослушай ее еще раз повнимательнее, ладно?
Пол поставил магнитофон на обратную перемотку.
— Это в самом начале. Де Джонг говорит там о старинных фестивалях и празднествах и о том, насколько велико их значение для современной японской молодежи, начинающей забывать заветы отцов. Его весьма волнует все более увеличивающееся влияние Запада на Японских островах. Старинную музыку начинают исполнять на электронных инструментах, в храмах звучат песнопения, записанные на пленку. Де Джонг считает, что все это отвратительно.
Саймон видел, как Пол нажал кнопку «стоп», а потом включил запись. Что ж, кажется, нервы Пола потихоньку приходят в порядок. Держится он вполне достойно. Пока. С другой стороны, кто разберется, что творится в душе у другого человека?
— Ага, — сказал Пол, — вот здесь Фрэнки подшучивает над своим крестным. Когда де Джонг достигнет возраста «коки» — то, что японцы называют «редким почтенным возрастом» — тогда Фрэнки вернется в Японию и закатит для своего крестного отца сногсшибательный вечер. Танцовщицы, тяжелые металлические группы, рок-певцы, огромные видеоэкраны. Короче, там будет все. Мой подарок тебе, крестный — так выразился Фрэнки. Разумеется, он таким образом поддразнивает де Джонга.
Эрика пригасила в пепельнице сигарету:
— Милый, добрый Фрэнки. Просто душка, а не мальчик!
Пол поднял руку, и все замолчали.
— Вот здесь. Де Джонг говорит, что собирается в ближайшее воскресенье зажечь окуриби — ритуальные огни, которые японцы зажигают перед своими жилищами в честь фестиваля Бон. Огонь светильников освещает дорогу мертвым, которые возвращаются на землю во время фестиваля. Эти огни также помогают мертвым найти дорогу назад — в царство умерших. Де Джонг собирается возжечь свой светильник в память о Касуми. Он совершит этот обряд в воскресенье вечером перед своим домом в Йокогаме.
Эрика коснулась рукой Саймона.
— А я думала, что фестиваль Бон закончился две недели назад, — произнесла она. — Тогда Алекс и увидела гайджина здесь, в Гонолулу.
— Фестивали О-бон, как их еще называют, проходят в течение месяца. Они начитаются где-то в середине июля и продолжаются до середины августа. В это время в каждой японской провинции проходит свой фестиваль, не говоря уже о том, что различные сообщества устраивают фестивали в соответствии со своим уставом.
Пол прикусил ноготь большого пальца.
— Поймите, что японцы обожествляют своих мертвецов. Они смотрят на них, как на божества. И живые, и мертвые зависят друг от друга. Живые хранят память об умерших, а мертвые, в свою очередь, помогают живущим. Я могу даже догадаться, чего ждет де Джонг со стороны почившей Касуми.
Саймон спросил у Пола, уверен ли тот, что де Джонг будет возжигать светильники в память о Касуми — не может ли случиться так, что Пол ошибается? Пол отрицательно покачал головой. Де Джонг напомнил Фрэнки, чтобы тот не забыл прочитать молитву в субботу в память о собственном отце. В субботу они оба должны молиться в память только о самых близких людях. Пусть Фрэнки вспомнит о светильниках, зажженных гайджином перед домом в Йокогаме. Не зная того, Фрэнки придется помянуть самое близкое существо его крестного отца — Касуми.
Саймон взял очки Алекс, лежавшие на столе.
— Ты сказал, что Алекс неожиданно исчезла ночью. Просто взяла — и удалилась из твоего дома, не сказав тебе, куда она идет?
Он наблюдал, как Пол, прежде чем ответить, в нерешительности пожевал губу и нахмурился.
— Я не могу этого понять, — негромко произнес он. — Когда я сказал об этом сегодня утром Маноа, он ответил, что с пожилыми людьми такие вещи случаются.
— Да, случаются, особенно, когда он бродит поблизости.
— А он что-ниб5;дь слышал?
— Он сказал мне, что вздремнул часа два и знать ничего не знает.
— Моя мать приехала сюда на такси. Интересно знать, как она, по его мнению, смогла выбраться из долины среди ночи?
Пол сокрушенно покачал головой и закрыл глаза. Он несколько затруднялся с ответом, особенно на скорую руку.
Слишком сильно я на него давлю, решил Саймон, вот он иготов каждую минуту сорваться.
Саймон сознательно старался говорить спокойно, не допуская никаких угрожающих интонаций.
— Ее сумочка все еще здесь. Так же, как и весь багаж, ключи от дома и ключи от магазина, — он коснулся рукой дневника Касуми. — Трудно поверить, что она не взяла эту тетрадь с собой. Она, которая не расставалась с ней почти сорок лет.
Саймон перелистал записи Касуми.
— Маноа знает о том, что этот дневник существует?
Саймон снова пристально взглянул на Пола. Было заметно, что у того в душе происходит отчаянная борьба — с одной стороны, Полу хотелось поскорее выбросить из памяти все, что напоминало о детективе, с другой — он искренне старался вспомнить, о чем они с детективом разговаривали сегодня утром. Когда Саймон сообщил ему, что Маноа и был тем зловещим незнакомцем в тыквенной маске, который подверг его, Пола, насилию, Пол едва не потерял сознание. Несколько кубиков льда, которые Саймон приложил к его обнаженной спине, привели его в чувство. Саймон тут же дал Полу обещание:
— Маноа больше не будет тебе вредить. Я могу заверить тебя в этом.
Тем не менее, потребовалось время, чтобы он успокоился и смог действовать, а главное — слушать драгоценные магнитофонные пленки.
— Не могу точно вспомнить, но мне кажется, я ни единым словом не упомянул про дневник, — сказал Пол.
— Понятно.
— Прежде чем вы с Эрикой приехали, он спрашивал меня о гайджине и Касуми. Он сказал, что случайно услышал, как мы с Алекс разговаривали о них вчера вечером, и ему показалось, что это весьма интересная история. Любопытно узнать побольше о том, как живут люди — так, кажется, он выразился. Впрочем, если подумать как следует, в нашем разговоре с Маноа о дневнике не упоминалось. Просто не было случая поговорить на эту тему.
— Ты слушал пленки и знаешь, что Маноа работает на гайджина. У него есть приказ ликвидировать меня и мою мать.
Пол отвел глаза и принялся раскачиваться на стуле взад-вперед.
— И кроме того, там еще говорится, что с этой целью Маноа будет пользоваться услугами одного из моих друзей. — Саймон достал зеркальные солнечные очки из кармана и надел их. — Как я тебе уже говорил, не думай слишком много о Маноа с сегодняшнего дня.
— Где фотография Касуми, та, что тебе прислала Алекс? — спросила Эрика Саймона.
— Наверху, на ночном столике в ее спальне. Я оставил ее там вместе с запиской, написанной рукой матери. Оставил там, где Маноа будет ее сподручнее взять.
Саймон почувствовал, как пальцы Пола Анами впились в его локоть.
— Ты не знаешь его, — промолвил он тихим голосом. Саймон некоторое время ждал продолжения.
— Сегодня я сказал ему, что собираюсь уехать на несколько дней — как ты меня просил, — добавил Пол.
— Ты упоминал ему обо мне?
Пол отчаянно затряс головой:
— Нет, что ты. Только я знаю наверняка — в покое он меня не оставит. Я говорю о том, что силой он теперь действовать не будет, но ему каким-то образом удается направлять мои поступки. В нем присутствует непонятная мне сила, какая-то энергия, источник которой я не знаю. Впрочем, это единственное объяснение, которое я могу тебе дать. Он очень примитивен, Саймон, но если мне придется встретиться с ним лицом к лицу снова... Господи, я не знаю, что тогда случится.
Саймон встал.
— Ты больше с ним не встретишься. Мы уезжаем. Все вместе. Вполне возможно, что якудза уже прознали, что меня нет в Нью-Йорке. Рано или поздно они вычислят, что я здесь.
Пол улыбнулся:
— Ты одет, как почтальон. Я готов заплатить, чтобы снова увидеть тебя в подобном виде.
Саймон вручил магнитофонные записи Эрике, а она положила их в сумочку.
— Слушай, а ведь я действительно выгляжу весьма пикантно в синей форме, пробковом шлеме и с кожаной сумкой через плечо. Ты ведь знаешь, что я вышел из своей квартиры в Нью-Йорке, сразу же направился в Центральный парк, чтобы убедиться, что за мной не следят. Потом я взял такси и поехал в аэропорт Кеннеди, — сказал Саймон, адресуясь больше к Анами, нежели к Эрике, которая была в курсе событий. — Через два часа появился Джо вместе с Эрикой, и мы с ней купили билеты до Гонолулу. На этот раз Джо весьма тщательно следил, чтобы не привести за собой хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Алекс неслась в лунном свете и пыталась при этом кричать, но ее поврежденное горло способно было издавать только хриплые, похожие на приглушенные стоны звуки. Напрасный труд. Никого вокруг не было, никто не слышал ее призывов о помощи. Вдобавок снова поднялся ветер — еще сильнее прежнего — и его унылые стенания почти полностью заглушили несильный голос Алекс.
Если она доберется до зарослей раньше Маноа, ему придется долго ее там разыскивать. Он хорошо понимал это и тоже бежал изо всех сил — так, что даже в груди стало больно. Как только он подумал, что еще немного — и пленница добежит до леса и там укроется, порыв ветра закрутил вокруг ног женщины широкий подол рубашки, она оступилась, и тут Маноа схватил ее.
Он скрутил ее прежде, чем Алекс успела подняться на ноги. Он ударил ее в живот, затем в бок, в спину, потом ухватил ее за скованные руки и рывком поставил на ноги. Он снова перебросил ее через плечо, сильно разозлившись на пленницу за то, что ее начало рвать. Он слышал ее стоны, но ему было наплевать — белая женщина должна сполна заплатить за все.
Через несколько минут она снова была водружена на алтарь и лежала там, подтянув ноги к подбородку, еле слышно постанывая. Маноа, обнаженный до пояса и в тыквенной маске, опрокинул Алекс на спину и куском угля нарисовал ей на лбу черные точки. Эти точки являлись знаком каува — человека низшей касты, годного только на то, чтобы его принесли в жертву Главному божеству войны. Пожилая женщина начала рыдать и кашлять, так как Маноа сильно ударил ее в бок.
Наконец Маноа закончил разрисовывать жертву и затянул древний полинезийский ритуальный гимн, не обращая никакого внимания на плач и отчаянные крики женщины. Закончив пение, Маноа одним движением разорвал рубашку Алекс, обнажив ей грудь. Она умоляла своего палача помиловать ее, но Маноа не желал ничего слушать. В шуме ветра ему слышался только голос мана.
Он заговорил, но его слова были только точной копией последних слов му — вершителя казней — перед тем, как тот приступал к делу. Он говорил, что приносит в жертву божеству войны по имени Ку белую женщину и надеется, что это послужит вящей славе грозного божества. Потом Маноа замолчал и зажал в кулаке ритуальный нож из акульих зубов. Этим ужасным орудием он сделал надрез на обнаженной груди Алекс Бендор. Надрез над тем местом, где у Алекс билось не желавшее сдаваться сердце.
Глава 24
Гонолулу
Август 1983
Саймон Бендор вышел во двор дома Пола Анами за несколько минут до того, как часы пробили одиннадцать утра. Он положил на тиковый столик дневник Касуми и очки матери с толстыми стеклами, а затем опустился в плетеное кресло. Кресло, стоявшее рядом и предназначенное для Эрики, пустовало. Сама она находилась на противоположном конце участка и курила, молча глядя на пышные кроны деревьев. Она вспоминала Молли.
Саймон потянулся к кувшину с соком папайи и наполнил свой стакан. Сумочка его матери и одна из ее розовых пластмассовых бигуди покоились на его колене. Саймон потягивал холодный сок и смотрел на Пола Анами. Полу явно было не по себе, но он изо всех сил старался казаться спокойным. И изо всех сил помогал Саймону переводить магнитофонные записи, захваченные в доме Фрэнки Одори. В настоящий момент он старательно вслушивался в голоса, говорившие по-японски, которые неслись из портативного магнитофона, стоявшего перед ним. Локти Пол держал на столе, а ладонями прикрывал глаза. Концентрировал внимание. Сосредоточивался. А может быть, в очередной раз пытался понять, что же случилось с ним за последние два дня. Гайджин требовал от Маноа самых решительных действий, и беседа между ними, записанная на пленку, свидетельствовала об этом.
Саймон спросил Пола, не встретил ли тот что-нибудь новенькое, прослушивая пленки, то, чего Он сам не смог уловить при первом прослушивании.
— Ничего, — ответил Пол.
На той кассете, которую он изучал сейчас, Руперт де Джонг пытался призвать к порядку своего крестного сына Фрэнки Одори. Он объяснял, что оябуну необходимо подчиняться беспрекословно. Нравится это Фрэнки или нет, но он должен быть в отеле «Луахала» не позднее среды, то есть, сегодня. Через два дня Фрэнки предстояло получить куш в пятьдесят миллионов зеленых в ценных и редких марках, принадлежавших некоторым весьма важным лицам Китайской Народной Республики. Гайджин предлагал Фрэнки не спорить понапрасну, а подчиниться настоятельному требованию оябуна.
Сэр Майкл Марвуд должен появиться в отеле Луахала в пятницу. Марки будут при нем. Время — около часа дня. Фрэнки следует оставаться в отеле до тех пор, пока детектив Маноа не передаст ему, Фрэнки, марки в собственные руки. Через двадцать четыре часа Фрэнки должен убраться из отеля и с марками в чемодане вылететь в Лос-Анджелес, а оттуда — в Мехико. Из Мехико путь Фрэнки лежал на Каймановы острова, где местные банки были готовы конвертировать драгоценные кусочки бумаги в любую валюту.
Пол сообщил Саймону, что гайджин чрезвычайно сердит на Фрэнки за то, что тот всячески пытался оттянуть свой визит на Гавайские острова. Фрэнки должен себе зарубить на носу, что крестный сын оябуна своим поведением обязан подавать пример другим. Проявление неподчинения или неуважения к старшему может стать сигналом для прочих, и они могут начать делать то же самое.
— Не пытайся извлечь преимуществ из того особого положения, которое ты занимаешь в моем сердце, — говорил гайджин. — С того самого дня, когда я познакомился в Оксфорде с твоим отцом Омури, — продолжал он увещевать Фрэнки, — до самой его смерти двадцать лет назад, я ни разу не видел, чтобы он унизил себя, отказавшись подчиняться старшим. Следуй его примеру, сынок Фрэнки!
Саймон с большим вниманием проследил, как Пол извлек из кармана баночку с таблетками, и вытряхнул на ладонь две, отправил их в рот вместе с изрядной порцией сока папайи. Затем Анами сказал:
— Оябун весьма серьезно относится к поведенческим моделям прошлого. Он напоминает самурая древности, готового изрубить мечом человека за то, что тот наступил на его тень.
Пол хлопнул ладонью по магнитофону.
— В этот момент де Джонг объясняет Фрэнки, отчего тот должен держаться подальше от мистера Марвуда. Совершенно очевидно, что дипломатический статус делает из мистера Марвуда наиболее ценного курьера для якудза. Будет весьма неосторожно, если его увидят в компании с Фрэнки, особенно с тех пор, как его стали подозревать в связи с американским якудза.
— Де Джонг привык обдумывать все заранее и действовать наверняка. Есть какая-нибудь информация по поводу того, когда Маноа должен передать чемодан с марками Фрэнки? — спросил Саймон.
— Время можно высчитать достаточно точно. Передача марок должна, по-видимому, состояться в ту же самую пятницу, после того, как Маноа найдет подходящее время, чтобы навестить Марвуда. Марвуд же после прибытия должен встретиться с сотрудниками из Английского консульства и с одним-двумя репортерами. На это может уйти час или два. Маноа тоже явится к нему в качестве члена общества англо-гавайской дружбы. Точное время передачи марок Фрэнки гайджин оставил на его усмотрение. Фрэнки обязан ждать сигнала Маноа — его телефонного звонка у себя в номере.
— Фрэнки это должно чрезвычайно понравиться.
— Марвуду весьма хочется оказаться на Гавайских островах. Если верить записям, он летит сюда после переговоров на высоком уровне, касающихся будущности британской колонии Гонконг. Он надеется отдохнуть в Гонолулу с неделю после пережитого напряжения. Кстати, и леди Марвуд собирается присоединиться к нему в субботу.
— Все хотят погреться на солнышке в Вайкики.
Саймон почувствовал, как Эрика обнимает его за плечи. Он поцеловал ее в ладошку и усадил в пустующее кресло рядом. Она выглядела утомленной, и было видно, что ей ужасно хочется спать. Не самое лучшее время, чтобы попенять ей насчет курения.
— Та часть пленки, где говорится о Касуми. Прослушай ее еще раз повнимательнее, ладно?
Пол поставил магнитофон на обратную перемотку.
— Это в самом начале. Де Джонг говорит там о старинных фестивалях и празднествах и о том, насколько велико их значение для современной японской молодежи, начинающей забывать заветы отцов. Его весьма волнует все более увеличивающееся влияние Запада на Японских островах. Старинную музыку начинают исполнять на электронных инструментах, в храмах звучат песнопения, записанные на пленку. Де Джонг считает, что все это отвратительно.
Саймон видел, как Пол нажал кнопку «стоп», а потом включил запись. Что ж, кажется, нервы Пола потихоньку приходят в порядок. Держится он вполне достойно. Пока. С другой стороны, кто разберется, что творится в душе у другого человека?
— Ага, — сказал Пол, — вот здесь Фрэнки подшучивает над своим крестным. Когда де Джонг достигнет возраста «коки» — то, что японцы называют «редким почтенным возрастом» — тогда Фрэнки вернется в Японию и закатит для своего крестного отца сногсшибательный вечер. Танцовщицы, тяжелые металлические группы, рок-певцы, огромные видеоэкраны. Короче, там будет все. Мой подарок тебе, крестный — так выразился Фрэнки. Разумеется, он таким образом поддразнивает де Джонга.
Эрика пригасила в пепельнице сигарету:
— Милый, добрый Фрэнки. Просто душка, а не мальчик!
Пол поднял руку, и все замолчали.
— Вот здесь. Де Джонг говорит, что собирается в ближайшее воскресенье зажечь окуриби — ритуальные огни, которые японцы зажигают перед своими жилищами в честь фестиваля Бон. Огонь светильников освещает дорогу мертвым, которые возвращаются на землю во время фестиваля. Эти огни также помогают мертвым найти дорогу назад — в царство умерших. Де Джонг собирается возжечь свой светильник в память о Касуми. Он совершит этот обряд в воскресенье вечером перед своим домом в Йокогаме.
Эрика коснулась рукой Саймона.
— А я думала, что фестиваль Бон закончился две недели назад, — произнесла она. — Тогда Алекс и увидела гайджина здесь, в Гонолулу.
— Фестивали О-бон, как их еще называют, проходят в течение месяца. Они начитаются где-то в середине июля и продолжаются до середины августа. В это время в каждой японской провинции проходит свой фестиваль, не говоря уже о том, что различные сообщества устраивают фестивали в соответствии со своим уставом.
Пол прикусил ноготь большого пальца.
— Поймите, что японцы обожествляют своих мертвецов. Они смотрят на них, как на божества. И живые, и мертвые зависят друг от друга. Живые хранят память об умерших, а мертвые, в свою очередь, помогают живущим. Я могу даже догадаться, чего ждет де Джонг со стороны почившей Касуми.
Саймон спросил у Пола, уверен ли тот, что де Джонг будет возжигать светильники в память о Касуми — не может ли случиться так, что Пол ошибается? Пол отрицательно покачал головой. Де Джонг напомнил Фрэнки, чтобы тот не забыл прочитать молитву в субботу в память о собственном отце. В субботу они оба должны молиться в память только о самых близких людях. Пусть Фрэнки вспомнит о светильниках, зажженных гайджином перед домом в Йокогаме. Не зная того, Фрэнки придется помянуть самое близкое существо его крестного отца — Касуми.
Саймон взял очки Алекс, лежавшие на столе.
— Ты сказал, что Алекс неожиданно исчезла ночью. Просто взяла — и удалилась из твоего дома, не сказав тебе, куда она идет?
Он наблюдал, как Пол, прежде чем ответить, в нерешительности пожевал губу и нахмурился.
— Я не могу этого понять, — негромко произнес он. — Когда я сказал об этом сегодня утром Маноа, он ответил, что с пожилыми людьми такие вещи случаются.
— Да, случаются, особенно, когда он бродит поблизости.
— А он что-ниб5;дь слышал?
— Он сказал мне, что вздремнул часа два и знать ничего не знает.
— Моя мать приехала сюда на такси. Интересно знать, как она, по его мнению, смогла выбраться из долины среди ночи?
Пол сокрушенно покачал головой и закрыл глаза. Он несколько затруднялся с ответом, особенно на скорую руку.
Слишком сильно я на него давлю, решил Саймон, вот он иготов каждую минуту сорваться.
Саймон сознательно старался говорить спокойно, не допуская никаких угрожающих интонаций.
— Ее сумочка все еще здесь. Так же, как и весь багаж, ключи от дома и ключи от магазина, — он коснулся рукой дневника Касуми. — Трудно поверить, что она не взяла эту тетрадь с собой. Она, которая не расставалась с ней почти сорок лет.
Саймон перелистал записи Касуми.
— Маноа знает о том, что этот дневник существует?
Саймон снова пристально взглянул на Пола. Было заметно, что у того в душе происходит отчаянная борьба — с одной стороны, Полу хотелось поскорее выбросить из памяти все, что напоминало о детективе, с другой — он искренне старался вспомнить, о чем они с детективом разговаривали сегодня утром. Когда Саймон сообщил ему, что Маноа и был тем зловещим незнакомцем в тыквенной маске, который подверг его, Пола, насилию, Пол едва не потерял сознание. Несколько кубиков льда, которые Саймон приложил к его обнаженной спине, привели его в чувство. Саймон тут же дал Полу обещание:
— Маноа больше не будет тебе вредить. Я могу заверить тебя в этом.
Тем не менее, потребовалось время, чтобы он успокоился и смог действовать, а главное — слушать драгоценные магнитофонные пленки.
— Не могу точно вспомнить, но мне кажется, я ни единым словом не упомянул про дневник, — сказал Пол.
— Понятно.
— Прежде чем вы с Эрикой приехали, он спрашивал меня о гайджине и Касуми. Он сказал, что случайно услышал, как мы с Алекс разговаривали о них вчера вечером, и ему показалось, что это весьма интересная история. Любопытно узнать побольше о том, как живут люди — так, кажется, он выразился. Впрочем, если подумать как следует, в нашем разговоре с Маноа о дневнике не упоминалось. Просто не было случая поговорить на эту тему.
— Ты слушал пленки и знаешь, что Маноа работает на гайджина. У него есть приказ ликвидировать меня и мою мать.
Пол отвел глаза и принялся раскачиваться на стуле взад-вперед.
— И кроме того, там еще говорится, что с этой целью Маноа будет пользоваться услугами одного из моих друзей. — Саймон достал зеркальные солнечные очки из кармана и надел их. — Как я тебе уже говорил, не думай слишком много о Маноа с сегодняшнего дня.
— Где фотография Касуми, та, что тебе прислала Алекс? — спросила Эрика Саймона.
— Наверху, на ночном столике в ее спальне. Я оставил ее там вместе с запиской, написанной рукой матери. Оставил там, где Маноа будет ее сподручнее взять.
Саймон почувствовал, как пальцы Пола Анами впились в его локоть.
— Ты не знаешь его, — промолвил он тихим голосом. Саймон некоторое время ждал продолжения.
— Сегодня я сказал ему, что собираюсь уехать на несколько дней — как ты меня просил, — добавил Пол.
— Ты упоминал ему обо мне?
Пол отчаянно затряс головой:
— Нет, что ты. Только я знаю наверняка — в покое он меня не оставит. Я говорю о том, что силой он теперь действовать не будет, но ему каким-то образом удается направлять мои поступки. В нем присутствует непонятная мне сила, какая-то энергия, источник которой я не знаю. Впрочем, это единственное объяснение, которое я могу тебе дать. Он очень примитивен, Саймон, но если мне придется встретиться с ним лицом к лицу снова... Господи, я не знаю, что тогда случится.
Саймон встал.
— Ты больше с ним не встретишься. Мы уезжаем. Все вместе. Вполне возможно, что якудза уже прознали, что меня нет в Нью-Йорке. Рано или поздно они вычислят, что я здесь.
Пол улыбнулся:
— Ты одет, как почтальон. Я готов заплатить, чтобы снова увидеть тебя в подобном виде.
Саймон вручил магнитофонные записи Эрике, а она положила их в сумочку.
— Слушай, а ведь я действительно выгляжу весьма пикантно в синей форме, пробковом шлеме и с кожаной сумкой через плечо. Ты ведь знаешь, что я вышел из своей квартиры в Нью-Йорке, сразу же направился в Центральный парк, чтобы убедиться, что за мной не следят. Потом я взял такси и поехал в аэропорт Кеннеди, — сказал Саймон, адресуясь больше к Анами, нежели к Эрике, которая была в курсе событий. — Через два часа появился Джо вместе с Эрикой, и мы с ней купили билеты до Гонолулу. На этот раз Джо весьма тщательно следил, чтобы не привести за собой хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53