Взгляд уперся в смутно различимую прямо перед глазами стену, а слабый свет лился из-за ее верхнего края. Я вздохнул и услышал собственный вздох и только тогда поверил, что не лишился слуха, а просто вокруг стоит глухая тишина.
Я вслушивался, как никогда в жизни, но ничего не услышал, и тогда с опаской решился сесть. От этого движения все мои члены и тело пронзили боль и слабость, а в висках забилась кровь. Но, сидя, я разобрал, что подо мной камень и что плечи мои с обеих сторон опираются на каменные стены. В голове звенело так, что казалось, звон заполняет все пространство. Я уже говорил, что свет был тусклым и по углам пряталась тьма, но я ощупал все вокруг руками. Я сидел в открытом саркофаге.
От этого открытия во мне поднялась тошнота, но тут я заметил, что на мне та же одежда, в которой я был в кабинете, только рукав пиджака и рубахи под ним были порваны и галстук пропал. Вид знакомой одежды придал мне уверенности: это не смерть и не безумие и я не перенесен в другую эру, разве что вместе со мной прихватили и мой костюм. Я ощупал пиджак и брюки и нашел в боковом кармане брюк свой бумажник. Ощущение знакомого предмета поразило меня почти как удар. Впрочем, я с грустью обнаружил, что с запястья исчезли часы, а из внутреннего кармана пиджака — моя любимая авторучка.
Потом я ощупал рукой лицо и горло. Лицо оказалось в порядке, если не считать легкой припухлости на лбу, но на мышце горла я нащупал неприятный прокол, и кожа вокруг была липкой. Если я слишком сильно поворачивал голову или резко сглатывал, ранка издавала чмокающий звук, от которого все у меня внутри холодело. И место прокола тоже оказалось припухшим и отзывалось на прикосновение болью. Я чувствовал, что снова теряю сознание от страха и отчаяния, но утешил себя напоминанием, что у меня еще хватило сил, чтобы приподняться. Значит, я потерял не так уж много крови и, возможно, перенес всего один укус. Я сознавал себя самим собой, а не каким-нибудь демоном: не ощущал в себе ни жажды крови, ни злобы в сердце. Но тут же на меня снова накатило безнадежное уныние. Что толку, что пока еще я не жажду крови? Окончательная гибель — только лишь дело времени. Если, конечно, мне не удастся бежать.
Я медленно повернул голову, добиваясь, чтобы зрение прояснилось, и постепенно отыскал взглядом источник света. Красноватое мерцающее пятно находилось поодаль в темноте — точного расстояния я не сумел определить, — и между мною и этим мерцанием располагались тяжелые черные силуэты. Я пробежал пальцами по наружной стене своего каменного ложа. Саркофаг, по-видимому, стоял низко, так что я нащупал землю или каменный пол и уверился, что мне не грозит падение с большой высоты. Все же я с трудом дотянулся дрожащей ногой до пола и тут же упал на колени. Теперь мне было лучше видно. Я приподнялся и, выставив перед собой руки, побрел к источнику красного сияния. Почти сразу я наткнулся на второй саркофаг, который оказался пустым, а потом на несколько предметов деревянной мебели. Наткнувшись на деревянную стенку, я услышал негромкий звук падения, но не рассмотрел, что уронил.
Так, нашаривая дорогу в темноте, я ежеминутно с ужасом ждал, что тварь, притащившая меня сюда, набросится на меня. Мне снова пришло в голову, что я все-таки умер, что все происходящее — ужасное посмертное видение, которое я лишь по ошибке счел продолжением жизни. Но никто не бросался на меня, а боль в ногах убедительно внушала, что жизнь продолжается, и я медленно приближался к огню, пляшущему в конце длинного помещения. Перед огнем темнела какая-то черная масса. Сделав еще несколько шагов, я разглядел сводчатый каменный камин, в котором догорали красные угли. От них исходило достаточно света, чтобы я сумел разглядеть тяжелую деревянную мебель: большой письменный стол с разбросанными по нему бумагами, резной сундук и пару высоких прямоугольных кресел. Одно из них стояло прямо перед огнем, спинкой ко мне, и в нем кто-то неподвижно сидел: над прямой спинкой виднелась темная макушка головы. Я успел пожалеть, что не направился с самого начала в обратную сторону, прочь от огня, но к возможному выходу. Однако теперь я ощущал уже пугающее притяжение неподвижной царственной фигуры в кресле и теплого сияния огня. С одной стороны, мне потребовалась вся сила воли, чтобы приблизиться, но с другой — я при всем желании не мог бы отвернуться.
Итак, я на дрожащих ногах медленно вступил в свет очага, и человек в кресле так же медленно повернулся ко мне. Теперь он оказался спиной к огню, и в тусклом свете я не мог разглядеть его лица, хотя в первую секунду, кажется, заметил белую, как голая кость, скулу и блеснувший глаз. У него были длинные волнистые темные волосы, коротким плащом спадающие на плечи. И было что-то в его движении невыразимо разнившееся от движений живого человека, хотя я не мог бы объяснить, быстрее или медленнее, чем следовало бы, он двигался. Он был немногим выше меня, но производил впечатление высокого и мощного мужчины, и я видел на фоне пламени уверенный разворот его плеч. Затем он потянулся за чем-то, склонившись к огню. Мне подумалось, что он намерен убить меня, и я застыл неподвижно, желая встретить смерть с достоинством. Но он всего лишь зажег от углей длинный огарок, а от него засветил оплывшие свечи в канделябре у его кресла, после чего снова повернулся ко мне.
Стало светлее, но лицо его по-прежнему оставалось в тени. На голове у него была остроконечная, зеленая с золотом шапочка с приколотой надо лбом тяжелой драгоценной брошью, а широкие плечи обтягивал шитый золотом бархат, и зеленый воротник был плотно застегнут под крупным подбородком. Драгоценные камни надо лбом и золотое шитье на высоком вороте блестели в свете огня. Поверх бархатного кафтана на плечах лежал белый меховой плащ, заколотый серебряной фибулой с драконом. Его необыкновенный наряд вызвал во мне почти такой же испуг, как и само присутствие не-умершего. Я видел такие одеяния в музейных экспозициях, но его одежда была живой, настоящей и новой. И в его фигуре, когда он встал передо мной, было изящество богатства, а белая мантия взметнулась у него за спиной порывом метели. Свечи осветили короткопалую, изрезанную шрамами руку на рукояти кинжала, а ниже — мощные ноги в зеленых рейтузах и сапоги. Он чуть повернулся к свету, но не заговорил. Теперь я увидел его лицо и отпрянул перед его жестокой властностью: большие темные глаза под насупленными бровями, длинный прямой нос, бледные гладкие скулы. Багровые губы кривились в жесткой усмешке под проволокой длинных усов. В уголке рта я заметил пятно запекшейся крови — о, господи, как я сжался при виде ее. Сам вид крови был достаточно страшен, но в глазах у меня потемнело при мысли, что кровь могла быть моей.
Он приосанился и взглянул мне в лицо через разделяющий нас полумрак.
— Я — Дракула, — произнес он.
Слова прозвучали холодно и отчетливо. Мне показалось, что он говорил на неизвестном мне языке, но смысл был совершенно ясен. Я стоял перед ним, не в силах ни заговорить, ни двинуться с места. Он был не более чем в десяти футах передо мной и, живой или мертвый, выглядел неоспоримо реальным и мощным.
— Итак, — продолжал он тем же холодным спокойным тоном, — вы утомлены путешествием и голодны. Я приготовил для вас ужин.
Движение его руки было изящным, даже любезным, и на коротких белых пальцах блеснули драгоценные камни.
Я увидел рядом с камином стол, уставленный блюдами. Теперь я ощутил и запах пищи — доброй, настоящей, человеческой еды — и чуть не упал от ее благоухания. Дракула неторопливо двинулся к столу и наполнил из кувшина бокал. Жидкость показалась мне похожей на кровь.
— Ну же, — проговорил он чуть мягче и вернулся в кресло, видимо, предполагая, что мне будет легче приблизиться, если он удалится.
Я неуверенно добрался до стоявшего у стола кресла. Ноги у меня ослабели, как от лихорадки. Сидя в этом темном кресле, я бессильно обводил взглядом угощение. Какой смысл есть, если в любую минуту я могу умереть? Эту тайну знало только мое тело. Дракула снова смотрел в огонь: мне виден был его яростный профиль — длинный нос, сильная складка щеки, волна темных волос на плече. Он задумчиво скрестил руки, и от этого движения мантия упала с плеч и вышитые рукава сдвинулись, открыв зеленые бархатные манжеты и шрам на тыльной стороне гладкой руки. Вся его поза выражала спокойствие и задумчивость. Я уже не чувствовал угрозы и, как во сне, поднял крышку одного из блюд.
Внезапно на меня напал такой голод, что я едва удержался от желания обеими руками набивать рот пищей. Все же я заставил себя воспользоваться металлической вилкой и костяным ножом и отрезать сперва кусок жареного цыпленка, а затем темного мяса какой-то незнакомой дичи. Рядом стояли керамические миски с картофелем и соусом, темный хлеб и горячий суп, пахнущий зеленью. Я ел жадно, то и дело напоминая себе, что не следует торопиться, если я не хочу, чтобы желудок свело судорогой. Серебряный кубок у моего локтя пахнул не кровью, а крепким красным вином, и я выпил его до дна. За все время, пока я ел, Дракула ни разу не шевельнулся — я то и дело невольно оглядывался на него. Закончив, я почувствовал, что теперь можно и умереть, — такое блаженство охватило меня на минуту. Так вот почему приговоренных перед казнью кормят, подумалось мне. Это была первая ясная мысль с той минуты, когда я очнулся в саркофаге. Я медленно, стараясь не звенеть, прикрыл крышками опустевшие блюда и откинулся назад, выжидая. После долгой паузы он обернулся ко мне.
— Вы закончили трапезу, — тихо проговорил он. — Теперь, вероятно, можно побеседовать, и я объясню, зачем доставил вас сюда.
Его голос звучал все так же холодно и ясно, но мне почудилось слабое дребезжание в глубине его груди, словно механизм, производивший звук, был неимоверно стар и изношен. Он сидел, задумчиво разглядывая меня, и я почувствовал, как сжимаюсь под его взглядом.
— Вы представляете себе, где находитесь?
Я надеялся, что мне не придется говорить с ним, но и молчать не было смысла. Сейчас он казался вполне спокоен, но в любой момент мог разъяриться. Кроме того, я сообразил, что разговор поможет протянуть время и, быть может, открыть путь к бегству или даже шанс уничтожить его. Он бодрствует, следовательно, снаружи сейчас ночь, если только легенды не лгут. Рано или поздно наступит утро, и если я доживу до утра, то увижу его спящим.
— Вы представляете себе, где находитесь? — терпеливо повторил он.
— Да, — отозвался я, не добавив никакого титула. — Думаю, что знаю. В вашей могиле.
— В одной из них. — Он улыбнулся. — Причем в любимой.
Я не удержался от вопроса:
— Так мы в Валахии?
Он покачал головой, и отблески огня заиграли в его блестящих волосах и в глазах. В этом движении сквозило что-то настолько нечеловеческое, что у меня все сжалось внутри. Люди так не двигаются, хотя опять же я не взялся бы сказать, в чем было различие.
— В Валахии стало слишком опасно. Я должен был упокоиться там навсегда, но это оказалось невозможным. Вообразите: столько лет сражаться за свой трон, за нашу свободу — и после этого они не дали покоя даже моим костям.
— Где же мы тогда? — снова попытался я поддерживать обычный разговор.
Но я уже понимал, что мне мало просто провести время до утра: я хотел еще и узнать о Дракуле все, что возможно. Это создание, каково бы оно ни было, прожило пятьсот лет. Даже понимая, что все услышанное умрет вместе со мной, я не смог сдержать любопытства.
— Да, где мы… — повторил Дракула. — Думаю, это не имеет значения. Не в Валахии, которая все еще под властью глупцов.
Я вытаращил глаза:
— Вы… вы знаете положение дел в современном мире? Он взглянул на меня, удивленный и позабавленный, и я впервые увидел, как дрогнуло его ужасное лицо. Улыбка обнажила сморщенные десны и торчащие из них длинные острые собачьи зубы. Видение исчезло так же быстро, как появилось: нет, обычный рот, если не считать пятнышка моей крови под темными усами.
— Да, — усмехнулся он, и я на миг испугался, что услышу его смех, — знаю. Познание мира — моя награда, мое излюбленное занятие.
Мне показалось, что настал момент для открытой атаки.
— Тогда зачем вам понадобился я? Я много лет прятался от современности — в отличие от вас, я живу прошлым.
— Да, прошлое… — Он соединил концы пальцев. — Прошлое весьма полезно, но лишь тем, что помогает постичь настоящее. Настоящее — вот богатство. Но мне по нраву прошлое. Идемте. Теперь, когда вы поели и отдохнули, я могу показать вам.
Он поднялся, и мне снова почудилось, что его движениями управляет некая внешняя сила. Я тоже поспешил встать, опасаясь, что это ловушка и он сейчас бросится на меня. Но он неторопливо повернулся и, захватив из подсвечника длинную свечу, высоко поднял ее.
— Возьмите свет, — посоветовал он, отступая от очага в темноту длинной камеры.
Я взял свечу и последовал за ним, стараясь не коснуться даже края его одежды. Я надеялся, что он не приведет меня обратно к саркофагу.
В скудном свете свечей я начинал различать вещи, которых не заметил прежде, — чудные вещи. Теперь я видел перед собой длинные столы, сработанные со старинной основательностью. И на столах этих лежали груды книг: искрошившиеся кожаные переплеты и золоченые корешки, отражавшие мерцание моего огонька. Были здесь и другие предметы — я впервые видел такой чернильный прибор со странными перьями. Рядом лежали стопки лоснящегося пергамента и стояла старомодная пишущая машинка с вставленным в нее листом тонкой бумаги. Я видел блеск драгоценных камней на переплетах и ящиках, свитки рукописей на медных подносах, огромные фолианты и тома in quarto в гладкой коже и ряды более современных изданий на длинных полках. Книги, книги окружали нас. Подняв свечу повыше, я сумел прочитать несколько названий на европейских языках, а рядом на красной коже видел кружево арабского письма. Впрочем, большая часть книг относилась к тем временам, когда еще не начали писать заголовки на корешках. Я видел перед собой сокровищницу несравненного богатства, и у меня уже чесались руки открыть книги, развернуть лежащие на подносах свитки.
Дракула, высоко держа свечу, обернулся, и свет заиграл в самоцветах на его шапочке: в топазах, изумрудах, жемчуге. Не менее ярко блестели его глаза.
— Что вы скажете о моей библиотеке?
— Кажется, замечательная коллекция. Настоящая сокровищница, — сказал я.
На его устрашающем лице отразилось своеобразное удовлетворение.
— Вы правы, — тихо сказал он. — Это лучшее собрание такого рода в мире. Результат веков заботливого отбора. Но у вас будет довольно времени самому исследовать собранные мной диковинки. Теперь же позвольте показать вам другое.
Он подвел меня к дальней стене, и я увидел старинный печатный пресс, какие можно видеть на средневековых иллюстрациях: тяжеловесное устройство из черного металла и темного дерева, с огромным винтовым зажимом наверху. Его обсидиановая круглая пластина блестела чернильным блеском, и в ней, как в дьявольском зеркале, отражались огоньки наших свечей. На плоскости пресса лежал лист толстой бумаги. Приглядевшись, я увидел, что на нем небрежно испытывали пробный набор. Буквы были английскими. «Призрак в амфоре, — гласил заголовок. — Вампиры от греческой до современной трагедии», и более мелкий подзаголовок: «Бартоломео Росси».
Дракула явно ожидал услышать мой изумленный вздох, и я не разочаровал его.
— Как видите, я слежу за лучшими научными исследованиями — в курсе самых свежих новостей, как говорится. Если мне не удается раздобыть публикацию или я не хочу ждать, то печатаю сам. Но вот что, вероятно, заинтересует вас не меньше…
Он указал на стоявший за прессом стол. На нем лежал ряд деревянных клише. Самое большое было прислонено к стене: клише с нашим драконом — из книг, моей и Пола, только, разумеется, реверсное изображение. Я чуть не вскрикнул вслух.
— Вы удивлены, — проговорил Дракула, поднося свечу ближе к дракону. Линии казались мне такими знакомыми, словно я вырезал их собственной рукой. — Вам, думается, хорошо знакомо это изображение.
— Да… — Я крепко сжимал свечу. — Так вы сами печатали эти книги. И сколько же их выпущено?
— Часть напечатали мои монахи, а я продолжил их труд, — спокойно сказал он, любуясь гравюрой. — Замысел напечатать четырнадцать сотен и пятьдесят три экземпляра близится к завершению, но я не спешу, и у меня остается время заняться их распространением. Это число вам что-нибудь говорит?
— Да, — помолчав мгновенье, отозвался я. — Год падения Константинополя.
— Я не сомневался, что вы поймете, — проговорил он с горькой усмешкой. — Худшая дата в истории.
— Мне кажется, на эту честь претендуют многие, — заметил я, но он только помотал своей большой головой на мощных плечах.
— Нет.
Говоря, он поднял свечу, и в ее свете глаза его загорелись красным светом, как глаза волка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Я вслушивался, как никогда в жизни, но ничего не услышал, и тогда с опаской решился сесть. От этого движения все мои члены и тело пронзили боль и слабость, а в висках забилась кровь. Но, сидя, я разобрал, что подо мной камень и что плечи мои с обеих сторон опираются на каменные стены. В голове звенело так, что казалось, звон заполняет все пространство. Я уже говорил, что свет был тусклым и по углам пряталась тьма, но я ощупал все вокруг руками. Я сидел в открытом саркофаге.
От этого открытия во мне поднялась тошнота, но тут я заметил, что на мне та же одежда, в которой я был в кабинете, только рукав пиджака и рубахи под ним были порваны и галстук пропал. Вид знакомой одежды придал мне уверенности: это не смерть и не безумие и я не перенесен в другую эру, разве что вместе со мной прихватили и мой костюм. Я ощупал пиджак и брюки и нашел в боковом кармане брюк свой бумажник. Ощущение знакомого предмета поразило меня почти как удар. Впрочем, я с грустью обнаружил, что с запястья исчезли часы, а из внутреннего кармана пиджака — моя любимая авторучка.
Потом я ощупал рукой лицо и горло. Лицо оказалось в порядке, если не считать легкой припухлости на лбу, но на мышце горла я нащупал неприятный прокол, и кожа вокруг была липкой. Если я слишком сильно поворачивал голову или резко сглатывал, ранка издавала чмокающий звук, от которого все у меня внутри холодело. И место прокола тоже оказалось припухшим и отзывалось на прикосновение болью. Я чувствовал, что снова теряю сознание от страха и отчаяния, но утешил себя напоминанием, что у меня еще хватило сил, чтобы приподняться. Значит, я потерял не так уж много крови и, возможно, перенес всего один укус. Я сознавал себя самим собой, а не каким-нибудь демоном: не ощущал в себе ни жажды крови, ни злобы в сердце. Но тут же на меня снова накатило безнадежное уныние. Что толку, что пока еще я не жажду крови? Окончательная гибель — только лишь дело времени. Если, конечно, мне не удастся бежать.
Я медленно повернул голову, добиваясь, чтобы зрение прояснилось, и постепенно отыскал взглядом источник света. Красноватое мерцающее пятно находилось поодаль в темноте — точного расстояния я не сумел определить, — и между мною и этим мерцанием располагались тяжелые черные силуэты. Я пробежал пальцами по наружной стене своего каменного ложа. Саркофаг, по-видимому, стоял низко, так что я нащупал землю или каменный пол и уверился, что мне не грозит падение с большой высоты. Все же я с трудом дотянулся дрожащей ногой до пола и тут же упал на колени. Теперь мне было лучше видно. Я приподнялся и, выставив перед собой руки, побрел к источнику красного сияния. Почти сразу я наткнулся на второй саркофаг, который оказался пустым, а потом на несколько предметов деревянной мебели. Наткнувшись на деревянную стенку, я услышал негромкий звук падения, но не рассмотрел, что уронил.
Так, нашаривая дорогу в темноте, я ежеминутно с ужасом ждал, что тварь, притащившая меня сюда, набросится на меня. Мне снова пришло в голову, что я все-таки умер, что все происходящее — ужасное посмертное видение, которое я лишь по ошибке счел продолжением жизни. Но никто не бросался на меня, а боль в ногах убедительно внушала, что жизнь продолжается, и я медленно приближался к огню, пляшущему в конце длинного помещения. Перед огнем темнела какая-то черная масса. Сделав еще несколько шагов, я разглядел сводчатый каменный камин, в котором догорали красные угли. От них исходило достаточно света, чтобы я сумел разглядеть тяжелую деревянную мебель: большой письменный стол с разбросанными по нему бумагами, резной сундук и пару высоких прямоугольных кресел. Одно из них стояло прямо перед огнем, спинкой ко мне, и в нем кто-то неподвижно сидел: над прямой спинкой виднелась темная макушка головы. Я успел пожалеть, что не направился с самого начала в обратную сторону, прочь от огня, но к возможному выходу. Однако теперь я ощущал уже пугающее притяжение неподвижной царственной фигуры в кресле и теплого сияния огня. С одной стороны, мне потребовалась вся сила воли, чтобы приблизиться, но с другой — я при всем желании не мог бы отвернуться.
Итак, я на дрожащих ногах медленно вступил в свет очага, и человек в кресле так же медленно повернулся ко мне. Теперь он оказался спиной к огню, и в тусклом свете я не мог разглядеть его лица, хотя в первую секунду, кажется, заметил белую, как голая кость, скулу и блеснувший глаз. У него были длинные волнистые темные волосы, коротким плащом спадающие на плечи. И было что-то в его движении невыразимо разнившееся от движений живого человека, хотя я не мог бы объяснить, быстрее или медленнее, чем следовало бы, он двигался. Он был немногим выше меня, но производил впечатление высокого и мощного мужчины, и я видел на фоне пламени уверенный разворот его плеч. Затем он потянулся за чем-то, склонившись к огню. Мне подумалось, что он намерен убить меня, и я застыл неподвижно, желая встретить смерть с достоинством. Но он всего лишь зажег от углей длинный огарок, а от него засветил оплывшие свечи в канделябре у его кресла, после чего снова повернулся ко мне.
Стало светлее, но лицо его по-прежнему оставалось в тени. На голове у него была остроконечная, зеленая с золотом шапочка с приколотой надо лбом тяжелой драгоценной брошью, а широкие плечи обтягивал шитый золотом бархат, и зеленый воротник был плотно застегнут под крупным подбородком. Драгоценные камни надо лбом и золотое шитье на высоком вороте блестели в свете огня. Поверх бархатного кафтана на плечах лежал белый меховой плащ, заколотый серебряной фибулой с драконом. Его необыкновенный наряд вызвал во мне почти такой же испуг, как и само присутствие не-умершего. Я видел такие одеяния в музейных экспозициях, но его одежда была живой, настоящей и новой. И в его фигуре, когда он встал передо мной, было изящество богатства, а белая мантия взметнулась у него за спиной порывом метели. Свечи осветили короткопалую, изрезанную шрамами руку на рукояти кинжала, а ниже — мощные ноги в зеленых рейтузах и сапоги. Он чуть повернулся к свету, но не заговорил. Теперь я увидел его лицо и отпрянул перед его жестокой властностью: большие темные глаза под насупленными бровями, длинный прямой нос, бледные гладкие скулы. Багровые губы кривились в жесткой усмешке под проволокой длинных усов. В уголке рта я заметил пятно запекшейся крови — о, господи, как я сжался при виде ее. Сам вид крови был достаточно страшен, но в глазах у меня потемнело при мысли, что кровь могла быть моей.
Он приосанился и взглянул мне в лицо через разделяющий нас полумрак.
— Я — Дракула, — произнес он.
Слова прозвучали холодно и отчетливо. Мне показалось, что он говорил на неизвестном мне языке, но смысл был совершенно ясен. Я стоял перед ним, не в силах ни заговорить, ни двинуться с места. Он был не более чем в десяти футах передо мной и, живой или мертвый, выглядел неоспоримо реальным и мощным.
— Итак, — продолжал он тем же холодным спокойным тоном, — вы утомлены путешествием и голодны. Я приготовил для вас ужин.
Движение его руки было изящным, даже любезным, и на коротких белых пальцах блеснули драгоценные камни.
Я увидел рядом с камином стол, уставленный блюдами. Теперь я ощутил и запах пищи — доброй, настоящей, человеческой еды — и чуть не упал от ее благоухания. Дракула неторопливо двинулся к столу и наполнил из кувшина бокал. Жидкость показалась мне похожей на кровь.
— Ну же, — проговорил он чуть мягче и вернулся в кресло, видимо, предполагая, что мне будет легче приблизиться, если он удалится.
Я неуверенно добрался до стоявшего у стола кресла. Ноги у меня ослабели, как от лихорадки. Сидя в этом темном кресле, я бессильно обводил взглядом угощение. Какой смысл есть, если в любую минуту я могу умереть? Эту тайну знало только мое тело. Дракула снова смотрел в огонь: мне виден был его яростный профиль — длинный нос, сильная складка щеки, волна темных волос на плече. Он задумчиво скрестил руки, и от этого движения мантия упала с плеч и вышитые рукава сдвинулись, открыв зеленые бархатные манжеты и шрам на тыльной стороне гладкой руки. Вся его поза выражала спокойствие и задумчивость. Я уже не чувствовал угрозы и, как во сне, поднял крышку одного из блюд.
Внезапно на меня напал такой голод, что я едва удержался от желания обеими руками набивать рот пищей. Все же я заставил себя воспользоваться металлической вилкой и костяным ножом и отрезать сперва кусок жареного цыпленка, а затем темного мяса какой-то незнакомой дичи. Рядом стояли керамические миски с картофелем и соусом, темный хлеб и горячий суп, пахнущий зеленью. Я ел жадно, то и дело напоминая себе, что не следует торопиться, если я не хочу, чтобы желудок свело судорогой. Серебряный кубок у моего локтя пахнул не кровью, а крепким красным вином, и я выпил его до дна. За все время, пока я ел, Дракула ни разу не шевельнулся — я то и дело невольно оглядывался на него. Закончив, я почувствовал, что теперь можно и умереть, — такое блаженство охватило меня на минуту. Так вот почему приговоренных перед казнью кормят, подумалось мне. Это была первая ясная мысль с той минуты, когда я очнулся в саркофаге. Я медленно, стараясь не звенеть, прикрыл крышками опустевшие блюда и откинулся назад, выжидая. После долгой паузы он обернулся ко мне.
— Вы закончили трапезу, — тихо проговорил он. — Теперь, вероятно, можно побеседовать, и я объясню, зачем доставил вас сюда.
Его голос звучал все так же холодно и ясно, но мне почудилось слабое дребезжание в глубине его груди, словно механизм, производивший звук, был неимоверно стар и изношен. Он сидел, задумчиво разглядывая меня, и я почувствовал, как сжимаюсь под его взглядом.
— Вы представляете себе, где находитесь?
Я надеялся, что мне не придется говорить с ним, но и молчать не было смысла. Сейчас он казался вполне спокоен, но в любой момент мог разъяриться. Кроме того, я сообразил, что разговор поможет протянуть время и, быть может, открыть путь к бегству или даже шанс уничтожить его. Он бодрствует, следовательно, снаружи сейчас ночь, если только легенды не лгут. Рано или поздно наступит утро, и если я доживу до утра, то увижу его спящим.
— Вы представляете себе, где находитесь? — терпеливо повторил он.
— Да, — отозвался я, не добавив никакого титула. — Думаю, что знаю. В вашей могиле.
— В одной из них. — Он улыбнулся. — Причем в любимой.
Я не удержался от вопроса:
— Так мы в Валахии?
Он покачал головой, и отблески огня заиграли в его блестящих волосах и в глазах. В этом движении сквозило что-то настолько нечеловеческое, что у меня все сжалось внутри. Люди так не двигаются, хотя опять же я не взялся бы сказать, в чем было различие.
— В Валахии стало слишком опасно. Я должен был упокоиться там навсегда, но это оказалось невозможным. Вообразите: столько лет сражаться за свой трон, за нашу свободу — и после этого они не дали покоя даже моим костям.
— Где же мы тогда? — снова попытался я поддерживать обычный разговор.
Но я уже понимал, что мне мало просто провести время до утра: я хотел еще и узнать о Дракуле все, что возможно. Это создание, каково бы оно ни было, прожило пятьсот лет. Даже понимая, что все услышанное умрет вместе со мной, я не смог сдержать любопытства.
— Да, где мы… — повторил Дракула. — Думаю, это не имеет значения. Не в Валахии, которая все еще под властью глупцов.
Я вытаращил глаза:
— Вы… вы знаете положение дел в современном мире? Он взглянул на меня, удивленный и позабавленный, и я впервые увидел, как дрогнуло его ужасное лицо. Улыбка обнажила сморщенные десны и торчащие из них длинные острые собачьи зубы. Видение исчезло так же быстро, как появилось: нет, обычный рот, если не считать пятнышка моей крови под темными усами.
— Да, — усмехнулся он, и я на миг испугался, что услышу его смех, — знаю. Познание мира — моя награда, мое излюбленное занятие.
Мне показалось, что настал момент для открытой атаки.
— Тогда зачем вам понадобился я? Я много лет прятался от современности — в отличие от вас, я живу прошлым.
— Да, прошлое… — Он соединил концы пальцев. — Прошлое весьма полезно, но лишь тем, что помогает постичь настоящее. Настоящее — вот богатство. Но мне по нраву прошлое. Идемте. Теперь, когда вы поели и отдохнули, я могу показать вам.
Он поднялся, и мне снова почудилось, что его движениями управляет некая внешняя сила. Я тоже поспешил встать, опасаясь, что это ловушка и он сейчас бросится на меня. Но он неторопливо повернулся и, захватив из подсвечника длинную свечу, высоко поднял ее.
— Возьмите свет, — посоветовал он, отступая от очага в темноту длинной камеры.
Я взял свечу и последовал за ним, стараясь не коснуться даже края его одежды. Я надеялся, что он не приведет меня обратно к саркофагу.
В скудном свете свечей я начинал различать вещи, которых не заметил прежде, — чудные вещи. Теперь я видел перед собой длинные столы, сработанные со старинной основательностью. И на столах этих лежали груды книг: искрошившиеся кожаные переплеты и золоченые корешки, отражавшие мерцание моего огонька. Были здесь и другие предметы — я впервые видел такой чернильный прибор со странными перьями. Рядом лежали стопки лоснящегося пергамента и стояла старомодная пишущая машинка с вставленным в нее листом тонкой бумаги. Я видел блеск драгоценных камней на переплетах и ящиках, свитки рукописей на медных подносах, огромные фолианты и тома in quarto в гладкой коже и ряды более современных изданий на длинных полках. Книги, книги окружали нас. Подняв свечу повыше, я сумел прочитать несколько названий на европейских языках, а рядом на красной коже видел кружево арабского письма. Впрочем, большая часть книг относилась к тем временам, когда еще не начали писать заголовки на корешках. Я видел перед собой сокровищницу несравненного богатства, и у меня уже чесались руки открыть книги, развернуть лежащие на подносах свитки.
Дракула, высоко держа свечу, обернулся, и свет заиграл в самоцветах на его шапочке: в топазах, изумрудах, жемчуге. Не менее ярко блестели его глаза.
— Что вы скажете о моей библиотеке?
— Кажется, замечательная коллекция. Настоящая сокровищница, — сказал я.
На его устрашающем лице отразилось своеобразное удовлетворение.
— Вы правы, — тихо сказал он. — Это лучшее собрание такого рода в мире. Результат веков заботливого отбора. Но у вас будет довольно времени самому исследовать собранные мной диковинки. Теперь же позвольте показать вам другое.
Он подвел меня к дальней стене, и я увидел старинный печатный пресс, какие можно видеть на средневековых иллюстрациях: тяжеловесное устройство из черного металла и темного дерева, с огромным винтовым зажимом наверху. Его обсидиановая круглая пластина блестела чернильным блеском, и в ней, как в дьявольском зеркале, отражались огоньки наших свечей. На плоскости пресса лежал лист толстой бумаги. Приглядевшись, я увидел, что на нем небрежно испытывали пробный набор. Буквы были английскими. «Призрак в амфоре, — гласил заголовок. — Вампиры от греческой до современной трагедии», и более мелкий подзаголовок: «Бартоломео Росси».
Дракула явно ожидал услышать мой изумленный вздох, и я не разочаровал его.
— Как видите, я слежу за лучшими научными исследованиями — в курсе самых свежих новостей, как говорится. Если мне не удается раздобыть публикацию или я не хочу ждать, то печатаю сам. Но вот что, вероятно, заинтересует вас не меньше…
Он указал на стоявший за прессом стол. На нем лежал ряд деревянных клише. Самое большое было прислонено к стене: клише с нашим драконом — из книг, моей и Пола, только, разумеется, реверсное изображение. Я чуть не вскрикнул вслух.
— Вы удивлены, — проговорил Дракула, поднося свечу ближе к дракону. Линии казались мне такими знакомыми, словно я вырезал их собственной рукой. — Вам, думается, хорошо знакомо это изображение.
— Да… — Я крепко сжимал свечу. — Так вы сами печатали эти книги. И сколько же их выпущено?
— Часть напечатали мои монахи, а я продолжил их труд, — спокойно сказал он, любуясь гравюрой. — Замысел напечатать четырнадцать сотен и пятьдесят три экземпляра близится к завершению, но я не спешу, и у меня остается время заняться их распространением. Это число вам что-нибудь говорит?
— Да, — помолчав мгновенье, отозвался я. — Год падения Константинополя.
— Я не сомневался, что вы поймете, — проговорил он с горькой усмешкой. — Худшая дата в истории.
— Мне кажется, на эту честь претендуют многие, — заметил я, но он только помотал своей большой головой на мощных плечах.
— Нет.
Говоря, он поднял свечу, и в ее свете глаза его загорелись красным светом, как глаза волка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76