— Благодарю вас. — Элен снова откинулась на подушку.
— Увы, я не могу показать вам оригинала — его, конечно, нельзя выносить из архива. Позже, если пожелаете, вы сами можете сходить и посмотреть на него. Написан прекрасным почерком на небольшом куске пергамена. Один край оторван. Теперь я прочитаю вам наш перевод на английский. Пожалуйста, не забывайте, что это перевод с перевода и в процессе некоторые тонкости могли пропасть.
И он прочел нам следующее:
"Ваше преподобие, отец-настоятель Максим Евпраксий.
Смиренный грешник молит преклонить слух. Как я описывал, после вчерашней неудачи между нами возникли раздоры. Город для нас небезопасен, но мы не смели покинуть его, не узнав, что стало с сокровищем, которое мы ищем. Нынче утром, милостью Всемогущего, открылся новый путь, о чем я и должен здесь поведать. Настоятель Панахрантоса, услышав от давшего нам приют настоятеля о нашей горькой и тайной нужде, лично явился к нам в Святую Ирину. Он человек благодетельный и святой, лет пятидесяти от роду, и долгие годы жизни своей провел сперва в Великой лавре Афона, а после настоятелем Панахрантоса. Прежде чем предстать перед нами, он совещался наедине с нашим настоятелем, и они говорили с нами в келье нашего настоятеля, в полной тайне, удалив всех послушников и служек. Он сказал, что до этого утра не слышал о нашем присутствии, а услышав, пришел к своему другу настоятелю, дабы поделиться известием, о котором прежде молчал, чтобы не подвергать опасности его самого и братию. Коротко: он открыл нам, что искомое вывезено из города в гавань покоренной земли Болгарской. Он дал нам тайные указания для безопасного странствия и назвал святое место, в кое мы должны направиться. Мы бы задержались здесь на малое время, чтобы оповестить вас и получить ваши приказы по этому делу, однако настоятели уведомили нас, что некий янычар из свиты султана уже являлся к патриарху и допрашивал его об исчезновении искомого. Поэтому опасно нам оставаться здесь даже на день, и лучше нам пуститься в путь по землям неверных, чем ждать здесь. Да простит ваше преподобие, что мы отправились своевольно, не получив ваших наставлений, и да пребудет на нашем решении благословение Господне и ваше. Быть может, мне придется уничтожить и это послание, прежде чем оно достигнет вас, и докладывать изустно, если прежде я не расстанусь в поисках своих с языком.
Смиренный грешник брат Кирилл. Апреля года Господа нашего 6985".
Тургут окончил чтение, и долго никто не заговаривал. Селим и миссис Аксой затаили дыхание, а Тургут рассеянно поглаживал ладонью свою серебристую гриву. Мы с Элен переглянулись.
— 6985-й? — переспросил я наконец. — Что это значит?
— Средневековые документы датируются годами от сотворения мира, — объяснила Элен.
— Верно, — кивнул Тургут. — 6985-й — по нашему счету 1477 год.
Я не сдержал вздоха:
— Поразительно живое письмо, и автор явно озабочен чем-то важным. Но я в недоумении, — горестно признался я. — Дата, конечно, наводит на мысль о связи с найденным мистером Аксоем отрывком, но где доказательства, что пишет именно карпатский монах? И в чем вы видите связь с Владом Дракулой?
Тургут улыбался.
— Как всегда, прекрасные вопросы, мой юный скептик. С вашего позволения, постараюсь ответить. Я уже говорил, что Селим прекрасно знает город, и, когда обнаружил письмо и решил, что оно может оказаться полезным, он обратился к своему другу, хранителю библиотеки монастыря Святой Ирины (он все еще существует). Друг перевел ему письмо на турецкий и очень заинтересовался упоминанием своего монастыря. Однако в монастырских хрониках 1477 года он не нашел сведений о подобном визите — записи или не велись, или давным-давно пропали.
— Здесь подчеркивается, что дело тайное и опасное, — напомнила Элен. — Вряд ли они писали о нем в хронике.
— Истинная правда, дорогая мадам, — поклонился ей Тургут. — Так или иначе, друг Селима помог нам в одном важном деле: он перерыл историю монастыря и выяснил, что настоятель Максим Евпраксий, которому адресовано письмо, в конце жизни был главным настоятелем в Афоне. А вот в 1477 году, когда писалось это послание, он был настоятелем монастыря на озере Снагов! — Тургут торжествующе продекламировал последние слова.
Минуту мы от волнения не могли сказать ни слова. Потом у Элен вырвалось:
— Мы люди Божьи, люди карпатские!
— Прошу прощения? — внимательно обернулся к ней Тургут.
— Да! — Я мгновенно подхватил мысль Элен. — "Люди карпатские! " Песня, народная песня, которую мы нашли в Будапеште.
Я вспомнил час, проведенный в библиотеке Будапештского университета, описал гравюру на верху страницы: дракона и церковь, скрытую среди деревьев. Брови Тургута поползли вверх, а я лихорадочно рылся в своих бумагах. Где же они? Наконец я отыскал листок с записью перевода — не дай бог, я потеряю портфель! — и прочел вслух, останавливаясь в конце каждой строчки, чтобы Тургут успел перевести жене и Селиму:
Они подъехали к воротам, подъехали к великому городу. Подъехали к великому городу из страны смерти. Мы люди Божьи, люди карпатские, мы монахи, люди святые, да несем вести дурные.
Несем в город великий о чуме вести. Своему владыке служим, пришли смерть его оплакать. Едут они к воротам, и плачет с ними весь город, когда в город они въезжают.
— Как странно и страшно, — вздохнул Тургут, — ваши народные песни все такие, мадам?
— Да, почти все, — рассмеялась Элен.
В возбуждении я совсем было забыл, что она сидит со мной рядом, а теперь усилием воли удержался, чтобы не погладить ее руку, не залюбоваться на ее улыбку, на прядь черных волос, упавшую на щеку.
— И наш дракон, скрытый среди деревьев… Наверняка тут есть связь.
— Как бы только отыскать ее, — вздохнул Тургут и тут же хлопнул рукой по медной столешнице, так что все чашки зазвенели.
Жена нежно тронула его за локоть, и он успокаивающе похлопал ее по руке.
— Нет, послушайте, — чума!
Он повернулся к Селиму, и между ними завязался искрометный диалог на турецком.
— Что? — Элен напряженно сощурилась. — Чума в песне?
— Да, дорогая моя. — Тургут пальцами пригладил волосы. — Кроме письма мы обнаружили еще одно обстоятельство, относящееся к этому времени, — хотя мой друг Селим Аксой знал о нем и раньше. В конце лета 1477 года, когда в Стамбуле стояла небывалая жара, началось поветрие, которое наши историки называют «малой чумой». Оно унесло немало жизней в старой части города — Пера. Теперь мы называем эти кварталы Галата. Тела умерших, прежде чем сжечь, пронзали в сердце колами. Селим говорит, это необычная черта — как правило, умерших просто вывозили за городскую стену и сжигали, чтобы прекратить распространение заразы. Но тот мор длился недолго и унес не так уж много жизней.
— И вы думаете, те монахи занесли в город чуму?
— Конечно, наверное сказать нельзя, — признал Тургут, — но если в вашей песне говорится о тех же монахах…
— Мне пришло в голову, — вставила Элен, опустив чашку. — Не помню, Пол, я говорила тебе, что Влад Дракула одним из первых применил в военной стратегии, как вы говорите, — заразу?
— Бактериологическое оружие, — подсказал я. — Мне рассказывал Хью Джеймс.
— Верно. — Она подтянула под себя ноги. — Когда султан вторгся в Валахию, Дракула засылал в турецкий лагерь своих людей, больных чумой или оспой. Он одевал их в турецкое платье, и, прежде чем умереть, они должны были перезаразить как можно больше врагов.
Не будь это так страшно, я рассмеялся бы. Валашский князь был столь же изобретателен, сколь беспощаден: достойный противник. Тут я заметил, что начинаю думать о нем в настоящем времени.
— Понимаю, — кивнул Тургут. — Вы хотите сказать, что монахи, если это были те самые монахи, принесли чуму из Валахии?
— Но одно остается непонятным, — нахмурилась Элен. — Если они были больны чумой, как мог настоятель Святой Ирины укрыть их в монастыре?
— Мадам, вы правы, — признал Тургут. — Хотя, если речь идет не о чуме, а о каком-то неизвестном заболевании… Но проверить невозможно.
Мы все умолкли, чувствуя, что зашли в тупик.
— Даже после завоевания Константинополя многие православные монахи совершали паломничество в древний город, — заметила наконец Элен. — Возможно, речь идет просто о группе паломников.
— Но они искали что-то, чего явно не обнаружили в Константинополе, — напомнил я. — И брат Кирилл сообщает, что они отправляются в Болгарию под видом пилигримов — значит, на самом деле они пилигримами не были.
Тургут почесал в затылке.
— Мистер Аксой тоже об этом думал, — сказал он. — По его словам, при захвате Константинополя было утрачено — потеряно или разворовано — множество христианских святынь: икон, крестов, мощей святых… Конечно, в 1453 году Константинополь уже не был так богат, как во времена расцвета Византии, — вы, конечно, знаете, сколько древних сокровищ было захвачено крестоносцами в 1204 году и отправлено в Рим, Венецию и другие западные города… — Тургут осуждающе вскинул руку. — Отец рассказывал мне о прекрасной конной базилике собора Сан-Марко в Венеции, украденной крестоносцами в Византии. Как видите, христиане были такими же грабителями, как оттоманы. Как бы то ни было, коллеги, при вторжении 1453 года монахи спрятали некоторые сокровища церкви, а кое-что успели вывезти из города еще до осады и скрыли в близлежащих монастырях или тайно отправили в другие страны. Возможно, наши монахи шли на поклонение той или иной святыне и не нашли ее здесь. Возможно, настоятель второго монастыря поведал им, что некая чудотворная икона была тайно вывезена в Болгарию. Но в письме ничто не подтверждает моего предположения.
— Теперь я понимаю, зачем вы хотите отправить нас в Болгарию… — Я снова подавил искушение взять Элен за руку. — Хотя я не представляю, чтобы там можно было узнать больше, чем удалось здесь. Я уж не говорю о том, удастся ли нам пересечь границу. Но вы уверены, что в Стамбуле нам больше нечего искать?
Тургут мрачно покачал головой и придвинул к себе забытую чашку с кофе.
— Я исчерпал все возможные источники, в том числе и те, о которых, простите, не могу вам сказать. И мистер Аксой перерыл все: собственную библиотеку, и библиотеки друзей, и университетские архивы. Я беседовал со всеми историками, кого знаю, и среди них были специалисты, занимавшиеся стамбульскими кладбищами и захоронениями. За нужный период — ни одного подозрительного упоминания похорон иноземца. Не спорю, мы могли что-то упустить, но в скором времени ничего нового не обнаружится. — Он строго взглянул на нас. — Я знаю, вам нелегко попасть в Болгарию. Я поехал бы сам, но для меня, друзья мои, это еще сложнее. Никто не питает такой ненависти к потомкам Оттоманской империи, как болгары.
— Ну, румыны стараются как могут, — заверила его Элен, смягчив суховатую шутку улыбкой, которая вызвала на лице нашего собеседника ответную усмешку.
— Но, боже мой… — Я в смятении откинулся на мягкие подушки дивана. — Не представляю, каким образом…
Тургут склонился ко мне и ткнул пальцем в строку английского перевода письма:
— Он тоже не представлял.
— Кто? — простонал я.
— Брат Кирилл. Послушайте, друг мой, когда исчез Росси?
— Около двух недель назад, — признался я.
— Вам нельзя терять времени. Мы знаем, что могила в Снагове пуста. Мы догадываемся, что Дракула похоронен не в Стамбуле. Но… — он постучал пальцем по листку, — вот единственная нить. Куда она ведет, мы не знаем, однако в 1477 году люди из Снаговского монастыря отправились в Болгарию — или попытались это сделать. Такую нить стоит проследить. Если вы ничего не найдете — что ж, вы сделали все, что могли. Тогда возвращайтесь домой и оплакивайте своего учителя с чистым сердцем, а мы, ваши друзья, всегда будем чтить вашу доблесть. Но если вы не сделаете попытки, вас ждут бесконечные сомнения и печаль без утешения.
Он поднес письмо ближе к глазам и прочитал вслух:
— "Поэтому опасно нам оставаться здесь даже на день, и лучше нам пуститься в путь по землям неверных, чем ждать здесь". Возьмите, мой друг. Храните его в своем дорожном мешке. Вместе с английским переводом отдаю вам копию на славянском, сделанную для мистера Аксоя его другом-монахом.
Тургут наклонился еще ближе к нам.
— Скажу еще, что я узнал, кто в Болгарии сможет вам помочь. Имя ученого — Антон Стойчев. Мой друг Селим — восторженный поклонник его трудов, опубликованных на разных языках.
Услышав имя, Селим Аксой кивнул.
— Никто не знает о средневековых Балканах больше Стойчева — особенно о Болгарии. Он живет близ Софии — спросите о нем там.
Элен вдруг открыто взяла мою руку. Я изумился: мне казалось, что даже среди друзей нам следует скрывать наши отношения. Тургут сразу заметил ее движение, и теплые морщинки у глаз его и губ стали заметнее. Миссис Бора откровенно сияла, сложив на коленях свои девичьи ладошки. Она явно одобряла наш союз, и я вдруг ощутил на себе тепло благословения этих добросердечных людей.
— Тогда мне надо позвонить тете, — твердо заявила Элен, сжав мою руку.
— Еве? Но что она может сделать?
— Ты же знаешь, для нее нет ничего невозможного, — улыбнулась мне Элен. — Нет, на самом деле я не знаю, сможет ли она помочь. Но у нее есть друзья — и враги — в нашей тайной полиции, а у тех друзья по всей Восточной Европе. И враги, конечно, — они все шпионят друг за другом. Единственное, что меня беспокоит, — для нее это может оказаться опасным. И, естественно, понадобится большая-большая взятка.
— Бакшиш, — кивнул Тургут. — Разумеется. Мы с Селимом Аксоем об этом подумали. У нас есть для вас двадцать тысяч лир. И хотя я не могу отправиться с вами, друзья мои, но сделаю для вас все, что в моих силах, как и мистер Аксой.
Теперь уже я пристально уставился на него и на Аксоя — они сидели напротив нас, забыв о кофе, очень подтянутые и серьезные. Что-то в их лицах — крупном румяном лице Тургута и в тонких чертах Аксоя, в их одинаково острых взглядах, прямых и почти яростно-настороженных, — показалось мне знакомым. Я не мог понять, что со мной происходит, но вопрос вертелся у меня на кончике языка, и спустя минуту я крепче сжал пальцы Элен — сильные, жесткие, уже любимые пальцы, и встретил темный взгляд Тургута.
— Кто вы? — спросил я.
Тургут и Селим переглянулись. Они явно понимали друг друга без слов. Потом Тургут негромко, но отчетливо проговорил:
— Мы служим султану».
ГЛАВА 51
«Мы с Элен разом отшатнулись. На миг нам представилось, что Селим и Тургут — в союзе с некой темной силой, и я с трудом подавил порыв схватить свой портфель и Элен и бежать из этого дома. Как могли эти люди, которых я считал уже верными друзьями, служить давно мертвому султану, если не посредством темного колдовства? Неважно, какого именно султана подразумевал Тургут, — все давно мертвы и не принадлежат больше нашему миру. И значит, все, что мы услышали от них, — ложь"?!
Голос Элен прорезал мое смятение. Она склонилась вперед, побледнев и расширив глаза, однако вопрос был задан спокойно и звучал обыденно — настолько обыденно, что его смысл не сразу дошел до меня.
— Профессор Бора, — раздельно проговорила она, — сколько вам лет?
Он улыбнулся:
— Ах, дражайшая мадам, если вы интересуетесь, не пятьсот ли мне лет, отвечу — к счастью, нет. Я служу Великому и Несравненному, Убежищу Мира, султану Мехмеду Второму, но никогда не имел великой чести видеть его.
— Так о чем же вы таком толкуете? — взорвался я. Тургут снова улыбнулся, а Селим добродушно кивнул мне.
— Я не собирался посвящать вас, — сказал Тургут. — Но вы почтили нас, друзья мои, таким доверием и задавали столь проницательные вопросы, что мы объясним. Я родился самым обыкновенным образом в 1911 году и надеюсь столь же обыкновенно скончаться в своей постели году этак в 1985-м. — Он усмехнулся. — Однако многие мои предки жили очень, очень долго, так что я приговорен сидеть на этом диване и тогда, когда стану до неприличия стар. — Он обнял за плечи миссис Бора. — И Селим тоже выглядит на свои настоящие годы. В нас нет ничего таинственного. Но то, о чем я собираюсь вам поведать, — глубочайшая тайна, которую я никому не должен доверять и которую вы должны сохранить во что бы то ни стало. Вот она: мы состоим в Страже Полумесяца при султане.
— Впервые слышу, — нахмурилась Элен.
— Разумеется, впервые, мадам профессор.
Тургут бросил взгляд на Селима, который терпеливо слушал, очевидно, стараясь вникнуть в суть разговора. Его зеленые глаза казались спокойными, как озера.
— Мы надеемся, что никто не слышал о нас, кроме членов стражи. Наша тайная гвардия была избрана среди лучших из лучших янычар.
Мне вспомнились окаменевшие юные лица, виденные на картине в Топкапи Сарай: плотный строй воинов перед троном султана, готовых броситься на любого подозрительного пришельца или, с такой же готовностью, на опального царедворца.
Тургут словно читал мои мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76