— Давайте-ка подумаем об ужине. Уже восьмой час, а завтра нам рано вставать. Я твердо намерен завтра отыскать архив. Элен кивнула, и мы мирно вернулись в центр старого города. Неподалеку от нашего пансиона обнаружился ресторанчик, украшенный изнутри изящными изразцами и медными вазами. Столик стоял под незастекленным стрельчатым окном, откуда мы могли наблюдать за прохожими. Ожидая ужина, я впервые обратил внимание на некое свойство жителей Востока, доселе мной незамеченное: здесь даже тот, кто спешил, вовсе не спешил, а шествовал мимо. То, что в Стамбуле выглядело торопливой походкой, сошло бы на улицах Нью-Йорка или Вашингтона за ленивую прогулку. Я обратил внимание Элен на этот феномен, и она зло рассмеялась:
— Куда спешить тем, кто все равно не надеется разбогатеть? Официант принес нам нарезанный хлеб, миску густого айрана с ломтиками огурцов и крепкий ароматный чай в стеклянных кувшинчиках. После утомительного дня мы ели от всей души и как раз перешли к зажаренным на деревянных вертелах цыплятам, когда в ресторан вошел и огляделся кругом человек с седыми усами и серебряной гривой волос. Он присел за соседний столик и раскрыл книгу. Заказ он непринужденно сделал по-турецки, а потом, заметив нас и, как видно, оценив наш аппетит, с дружелюбной улыбкой поклонился и заметил, с акцентом, однако на превосходном английском:
— Я вижу, вам по вкусу местная кухня?
— Несомненно, — удивленно отозвался я. — Она превосходна.
— Позвольте, — продолжал он, обратив ко мне красивое мягкое лицо. — Вы не англичане. Америка?
— Да, — признал я.
Элен молчала, разрезая цыпленка и настороженно поглядывая на нашего соседа.
— Ах да, как чудесно. Вы любуетесь нашим прекрасным городом?
— Именно так, — согласился я, подумав, что Элен могла бы держаться подружелюбнее: ее враждебность казалась какой-то подозрительной.
— Добро пожаловать в Стамбул, — провозгласил мой собеседник с приятной улыбкой, поднимая в тосте свой кувшин.
Я ответил тем же, и он просиял.
— Простите любопытство незнакомца, но что вам показалось лучшим?
— Ну, выбрать нелегко… — Мне нравилось его лицо; оно просто вызывало на откровенность. — Меня больше всего поразило смешение в одном городе Востока и Запада.
— Мудрое наблюдение, юноша, — согласился он, промокая усы большой белой салфеткой. — Некоторые из моих коллег всю жизнь изучают Стамбул и уверяют, что не успели узнать его, хотя прожили здесь всю жизнь. Это поистине поразительное место.
— А кто вы по профессии? — с любопытством спросил я, хотя и предчувствовал, что Элен вот-вот незаметно наступит мне на ногу.
— Профессор Стамбульского университета, — с важностью сообщил он.
— Какая необычайная удача! — воскликнул я. — Мы…
И тут туфелька Элен опустилась на мою ногу. Она, как все женщины той эпохи, носила лодочки с очень острыми каблучками.
— Мы очень рады с вами познакомиться, — неловко закончил я. — Что вы преподаете?
— Моя специальность — шекспироведение, — пояснил мой новый друг, сосредоточенно накладывая себе салат из стоявшей перед ним миски. — Я преподаю английскую литературу на старшем курсе аспирантуры. Должен заметить, наши аспиранты достойны всяческих похвал.
— Просто удивительно, — сумел выговорить я. — Я и сам учусь в аспирантуре, специализируюсь по истории в Соединенных Штатах.
— Весьма тонкий предмет, — серьезно заметил тот, — в Стамбуле вы найдете для себя много интересного. В каком вы университете?
Взглянув, как Элен мрачно поглощает свой ужин, я сообщил ему название.
— Превосходный университет. Я слышал о нем, — сообщил профессор, отпивая чай из кувшинчика и постукивая книгой по тарелке. — Послушайте! — вдруг воскликнул он. — Почему бы вам не зайти к нам в университет, пока вы в Стамбуле? Это почтенное учебное заведение, и я буду счастлив показать его вам и вашей очаровательной жене.
Я услышал тихое фырканье со стороны Элен и поспешил прикрыть ее:
— Сестре, моей сестре.
— О, прошу прощения, — шекспировед через стол поклонился Элен. — Я — доктор Тургут Бора, к вашим услугам.
Мы представились: вернее, я представил нас обоих, потому что Элен упрямо хранила молчание. Я почувствовал, что она не одобрила меня, когда я назвался настоящим именем, и потому наспех сочинил ей псевдоним «Смит», за каковую глупость был награжден еще одним хмурым взглядом. Обменявшись рукопожатиями, мы уже не могли не пригласить нового знакомого за наш столик.
Тот вежливо отказывался, но совсем недолго, и через минуту пересел к нам, захватив с собой салат и стеклянный кувшинчик.
— Пью тост за вас и приветствую вас в нашем прекрасном городе! — провозгласил он. — Ура! — Даже Элен слабо улыбнулась, продолжая молчать. — Простите мне нескромность, — извиняющимся тоном обратился к ней Тургут, ощутив ее настороженность, — но мне так редко представляется возможность попрактиковаться в английском с носителями языка.
Он еще не заметил, что для нее английский тоже не был родным, — впрочем, и трудно было заметить, поскольку Элен так и не произнесла ни слова.
— Как случилось, что вы занялись изучением Шекспира? — спросил я, когда мы снова обратились к своим тарелкам.
— А! — тихо отозвался Тургут, — Это странная история. Моя мать была необыкновенная женщина — ослепительная! — и большая любительница языков, притом инженер на выданье…
«Выдающийся», — догадался я про себя.
— … и она поступила в университет в Риме и там познакомилась с отцом. Он восхитительный человек, изучал итальянский Ренессанс и особо возлюбил…
Здесь увлекательное повествование было прервано появлением молодой женщины, заглянувшей в наше окно с улицы. Я до тех пор видел цыган только на картинах, однако сразу угадал в ней цыганку: смуглое, с резкими чертами лицо, броская яркая одежда и неровно подстриженная челка, падающая на глаза — черные и пронзительные. По ее худому лицу невозможно было угадать возраст: ей могло быть и пятнадцать, и сорок лет. В руках она держала охапку красных и желтых цветов — как видно, торговала ими. Женщина сунула мне через стол букетик и завела пронзительную скороговорку, в которой я не понял ни слова. Элен смотрела на нее с отвращением, а Тургут — с досадой, но назойливая торговка словно не замечала их. Я уже полез за бумажником, собираясь преподнести Элен — в шутку, разумеется, — турецкий букет, но тут цыганка резко обернулась и, тыча в нее пальцем, зашипела что то. Тургут опешил, а бесстрашная Элен испуганно отшатнулась.
Увидев ее движение, Тургут вернулся к жизни: привстал с места и начал гневно отчитывать цыганку. По его тону и жестам легко было угадать, что наш гость недвусмысленно предлагает торговке убираться вон. Та сверкнула на нас глазами и испарилась так же внезапно, как возникла в окне, тут же скрывшись в толпе пешеходов. Тургут снова сел, изумленно взглянул на Элен и вдруг извлек из жилетного кармана какой-то предмет и положил его рядом с ее тарелкой. Я разглядел плоский голубой камушек с дюйм длиной, с белыми краями и голубой серединой. Он напоминал неумелое изображение глаза. При виде его Элен побледнела и, словно бы инстинктивно, коснулась подарка указательным пальцем.
— Это что же такое? — Я невольно почувствовал себя чужаком в обществе иностранцев.
— Что она сказала? — Элен впервые обратилась к Тургуту. — Она по-цыгански говорила или на турецком? Я ничего не поняла.
Наш новый друг замялся. Ему явно не хотелось повторять слова торговки.
— По-турецки, — промямлил он. — Пожалуй, трудно сохранить вежливость, объясняя вам. Она говорила очень грубо.
И странно.
Он заинтересованно разглядывал Элен, но я уловил в его взгляде искру страха.
— Я не стану переводить, как она назвала вас, — медленно продолжал он, — но потом она сказала: «Уходи, румынка, дочь волков. Ты и твой друг принесли в наш город проклятие вампира».
У Элен побелели даже губы. Мне очень хотелось взять ее за руку, но вместо этого я успокаивающе проговорил:
— Это совпадение.
Она метнула на меня гневный взгляд; опять я распустил язык при профессоре.
Тургут взглянул на нее, снова на меня и заговорил:
— Воистину, милые собеседники, это весьма странно. Думаю, нам должно продолжить разговор».
Я едва не задремала под стук колес, хотя рассказ держал меня в неослабевающем напряжении. Вчера я читала его впервые и легла далеко заполночь, так что сейчас у меня слипались глаза. В залитом солнце купе меня охватило ощущение нереальности происходящего, так что я отвернулась к окну, чтобы взглянуть на привычные голландские пейзажи, проплывавшие за стеклом. За окном то и дело мелькали поселки и маленькие города, на окраинах которых под облачным небом зеленели крошечные огороды. В Голландии поля зеленеют с ранней весны до первого снега — их питает влажность земли и воздуха и блестящие, куда ни глянь, каналы. Впрочем, местность, богатая каналами и мостами, уже осталась позади, и поезд окружали стада коров на разгороженных по линеечке выпасах. Почтенная пожилая пара, мерно крутившая колеса велосипеда, поравнялась с нашим окном и тут же отстала, за окном вновь проплывали пастбища. Скоро граница Бельгии. Я по опыту знала, что это государство легко пропустить, вздремнув на несколько минут.
Я крепко прижимала письма к коленкам, но ресницы у меня слипались. Милая женщина напротив уже спала над своим журналом. Я только успела закрыть глаза, когда дверь купе распахнулась и в мои грезы вторглась голенастая фигура и запыхавшийся голос произнес:
— Каково нахальство! Я так и думал. Все вагоны обыскал! Барли утирал взмокший лоб и грозно хмурился.
ГЛАВА 26
Барли был очень сердит, и мне не приходилось его винить, но и я, совершенно не ожидая такого неприятного оборота событий, тоже основательно взбесилась. Злость моя только усилилась, когда первое мгновенье досады сменилось облегчением: я и не подозревала, пока не увидела его, как одиноко мне было в поезде, уносящем к неведомой цели и, быть может, к еще большему одиночеству напрасных поисков или к вселенскому одиночеству от невозвратной потери отца. Я знала Барли всего несколько дней, но теперь его лицо воплощало для меня знакомый мир.
Впрочем, сейчас это лицо было не слишком дружелюбным.
— Куда это, черт побери, ты направилась? Устроила мне гонку! Да что ты такое затеяла?
Последнего вопроса я пока предпочла не услышать.
— Я не хотела тебя беспокоить, Барли. Думала, ты уже на пароме и ничего не узнаешь.
— Ага, вернусь к мастеру Джеймсу, заверю его, что благополучно довез тебя до Амстердама, а тут как раз и сообщат, что ты пропала? Ого, то-то он меня поблагодарит!
Он шлепнулся на сиденье рядом со мной, скрестил на груди руки и закинул ногу на ногу (ноги протянулись через все купе). У него был с собой все тот же чемоданчик, а соломенные волосы надо лбом стояли дыбом.
— А ты с какой стати за мной следишь? — огрызнулась я.
— Паром сегодня задержался с отплытием. Какая-то поломка.
Теперь парень невольно улыбался.
— Я проголодался, как лошадь, вот и вернулся на пару кварталов раздобыть чаю с круассанами, и тут вижу — вроде ты тоже идешь не в ту сторону. Заметил тебя издалека, и даже не уверен был, что это ты. Думал, показалось, и спокойно принялся завтракать. Но совесть не давала покоя — ведь если это ты была, меня ждали колоссальные неприятности. Вот я и прошелся в ту же сторону и вышел к вокзалу. Меня чуть кондрашка не хватила, когда ты на моих глазах прошествовала на посадку. Он снова насупился.
— Дала ты мне жизни нынче утром! Пришлось бежать на другую сторону за билетом — только-только хватило гульденов, — а потом обшаривать весь поезд. А теперь он шпарит без остановки, так что и сойти-то нельзя.
Прищурив карие глаза, он покосился на окно, а потом на пачку конвертов у меня на коленях.
— Будь любезна объяснить, как это ты вместо школы оказалась в парижском экспрессе?
Что мне было делать?
— Извини, Барли, — смиренно сказала я. — Мне в голову не приходило тебя втягивать. Я правда думала, что ты давным-давно в пути и с чистой совестью можешь вернуться к мастеру Джеймсу. Я не хотела тебя беспокоить.
— Да ну? — Он явно ожидал продолжения. — Потому и решила прогуляться в Париж вместо урока истории.
— Ну… — Я пыталась протянуть время. — Отец прислал мне телеграмму, что у него все в порядке и мне можно на несколько дней съездить к нему.
Барли помолчал минуту.
— Извини, но не проходит. Телеграмма могла прийти только ночью, и тогда бы я о ней знал. И кто сомневался, что с твоим отцом «все в порядке»? Я думал, он просто уехал по делам. А что это ты читаешь?
— Это долгая история, — медленно проговорила я. — А ты и так уже считаешь меня странной…
— Еще какой странной, — сурово перебил Барли. — Но давай-ка, рассказывай, в чем дело. У тебя как раз хватит времени до Брюсселя, откуда мы пересядем на обратный поезд до Амстердама.
— Нет! — Крик вырвался у меня непроизвольно. Дама напротив зашевелилась, и я понизила голос.
— Мне обязательно надо в Париж. Со мной все в порядке. А ты, если хочешь, можешь сойти там и к вечеру будешь в Лондоне.
— Я могу сойти, да? А ты, значит, не собираешься? И куда же еще идет этот поезд?
— Нет, он идет до Парижа…
Барли снова ждал, скрестив руки. Он был еще хуже отца. Может быть, даже хуже профессора Росси. Мне на минуту представился Барли, как он стоит, скрестив руки, перед классом, озирая несчастных учеников пронзительным взором: «И что же привело Мильтона к ужасному заключению о падении Люцифера? Хоть кто-нибудь читал?»
Я сглотнула слюну и повторила еще более смиренно:
— Это долгая история.
— Времени хватит, — сказал Барли.
«Все мы смотрели друг на друга: я, Тургут и Элен. Я ощущал, как между нами возникает некая связь. Элен, желая, быть может, заполнить паузу, взяла и протянула мне голубой камушек, подложенный Тургутом к ее тарелке.
— Это древний символ, — сказала она. — Талисман от дурного глаза.
Я взял камешек, ощутив его гладкую поверхность, нагревшуюся в ее руке, и снова положил на стол.
Однако Тургута не так легко было отвлечь. ; — Мадам, вы румынка? Элен молчала.
— Если это так, вам следует быть здесь осторожнее. — Он немного понизил голос. — Вами может заинтересоваться полиция. Между нашими странами нет дружбы.
— Я знаю, — холодно сообщила Элен.
— Но как вас узнала та цыганка? Вы с ней не заговаривали.
— Я не знаю… — Элен беспомощно пожала плечами.
Тургут покачал головой.
— Люди говорят, у цыган особый дар видеть. Никогда этому не верил, однако… — Он не договорил и погладил усы салфеткой. — Как странно, что она упомянула вампиров.
— Странно? — усмехнулась Элен. — Она просто сумасшедшая. Как все цыгане.
— Может, и так, может, и так… — Тургут задумчиво помолчал. — Но мне ее слова особенно удивительны, потому что они — моя вторая специальность.
— Цыгане? — не понял я.
— Нет, сэр, вампиры.
Мы с Элен дружно уставились на него.
— Шекспиром я зарабатываю на жизнь, а вампирами занимаюсь для души. У нас существует множество древних преданий о вампирах.
— У вас в Турции?.. Э-э, турецких преданий? — ошеломленно переспросил я.
— О, легенды, дорогие коллеги, восходят еще к Древнему Египту. Но здесь, в Стамбуле… начнем с того, что существует легенда, будто самые кровожадные из византийских императоров были вампирами, будто бы христианский обряд причастия они понимали как дозволение пить кровь смертных. Но этому я не верю. Я считаю, что все началось позднее.
— Ну… — Я опасался слишком открыто проявлять интерес, больше из страха перед каблучком Элен, чем из подозрения, что милейший Тургут состоит в заговоре с силами тьмы.
Но и сама Элен не сводила глаз с рассказчика.
— А легенда о Дракуле вам знакома?
— Знакома? — фыркнул Тургут, сверкнув глазами, и салфетка в его руках скрутилась в узел. — А вы знаете, что Дракула существовал в действительности, что он — лицо историческое? Кстати, ваш соотечественник, мадам… — Он поклонился Элен. — Он был господарь, воевода в Западных Карпатах в пятнадцатом веке. Личность, знаете ли, примечательная.
Мы с Элен кивали — просто не могли удержаться. Я, по крайней мере, не мог, а она, видимо, слишком увлеклась рассказом, чтобы замечать, что делает. Она склонилась к нему, и глаза ее сверкали тем же темным огнем, и сквозь обычную для нее бледность проступил румянец. Несмотря на волнение, я невольно отметил редкий миг, когда сквозь ее резкие черты, словно освещенная изнутри, проступала красота.
— Итак, — Тургут явно увлекся предметом. — Не утомляя вас скучными подробностями, скажу, что, согласно моей теории, Дракула сыграл важную роль в истории Стамбула. Мало кто знает, что мальчиком он жил заложником султана Мехмеда Второго, в Галлиполи, а потом восточнее — в Анатолии. Его отец сам передал его отцу Мехмеда — султану Мураду Второму — в залог договора, на шесть долгих лет, с 1442 по 1448 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76