Деловая сосредоточенность и буднично-рабочий голос скрывали охватившее его возбуждение. Наконец-то в расследовании произошел прорыв, которого он так ждал. Он был готов рискнуть последним долларом, что нашел нить, связывающую шесть различных преступлений, совершенных в шести различных городах, на двух континентах и на одном из Гавайских островов.
Неужели он ошибался? Вернувшись в Нью-Йорк, Колби перечитал свои записи и обнаружил, что только пять из шести краж имели кое-какие общие черты. Серрано не укладывался в эту модель. Нужно поговорить с ним еще раз. Поль настойчиво хотел сопровождать его.
— Нет, нет и нет, — сказал ему Колби. — Я уже говорил прежде и повторю вновь, что не может быть и речи о съемках моих бесед с пострадавшими. Кто даст мне прямые ответы перед объективом нацеленной в голову и стрекочущей кинокамеры?
— Наши камеры совсем не стрекочут, — терпеливо проговорил Поль. — Бритт Фарлей, к примеру, говорил честно и откровенно; в большинстве случаев он совершенно забывал о присутствии оператора. Когда он хотел, мы отправляли оператора отдохнуть. Сэм, я не могу снять фильм о тебе, не засняв тебя за работой.
— Ты уже многое снял. И в моем офисе, и беседы с представителями страховых компаний и специалистами по раскрытию мошенничеств; снимал обворованные апартаменты — чего никогда не разрешили бы, если бы ты не был лично знаком с парой жертв. Во всяком случае, это ты уже записал на пленку. Кроме того, миллион часов моих рассказов о жизни и о работе…
— Пока всего лишь тридцать или сорок часов, — сказал Поль, — это неплохо, но было бы еще лучше, если бы в кадре присутствовали динамика и напряжение. Лишь фиксирование расследования в развитии может сделать фильм по-настоящему уникальным. Аудитория чутко реагирует на драму реального человека. Сэм, позволь мне попробовать! Если не получится, не буду больше просить; найду другой способ, как сделать это.
Колби колебался. Он знал, что был подлинным виртуозом проведения бесед, и мысль увековечить их на пленке для грядущих поколений была более чем соблазнительной.
— Два условия, — наконец сказал он, — ты сразу же уходишь, если Серрано попросит тебя уйти. И ты не расскажешь ни одной живой душе о том, что узнаешь во время беседы. Ни жене, ни матери, ни даже своему парикмахеру. Хотелось бы услышать твою торжественную клятву.
— Клянусь. Можешь доверять мне, Сэм; ты сам это знаешь.
— Полагаю, что да. Я никогда не знаю ничего, до тех пор пока не получу кучу доказательств. О'кей. Завтра утром в Акапулько. Рейс в восемь тридцать.
Апартаменты Карлоса Серрано, казалось, парили над гремящими улицами и переполненными пляжами Акапулько: стены были сделаны из стекла, и сидя на низкой кушетке, можно, было видеть лишь океан, сливавшийся с безоблачным небом ясного апрельского утра. Кричащие чайки и белые паруса нарушали голубизну, расстилавшуюся перед окнами; изнутри на стенах буйствовали цвета картин, исполненных маслом, и полок, уставленных древней перуанской посудой. Одна из стен была подозрительно голой.
— Решил оставить ее такой, — сказал Серрано, — как напоминание, что был обворован, и потому впредь должен быть более бдительным.
— Хорошо, — Колби кивнул. — Я высоко ценю ваше согласие встретиться со мной еще раз; вы были очень терпеливы, но у меня возникло несколько дополнительных вопросов и хотелось бы уточнить некоторые из ваших предыдущих ответов. Приношу извинения за причиняемые вам неудобства.
— Да нет, что вы. В конце концов, речь идет о моих картинах. Все, что пожелаете.
Открыв записную книжку, Колби написал на чистом листе «Апрель» и поставил дату.
— Мне хотелось бы еще раз пройтись по вашему рабочему календарю за год, предшествовавший краже: места, где вы бывали, люди, с которыми вы встречались, гости, посещавшие ваш дом.
— Вы знаете людей, которых я встречал; мы о них говорили.
— Я уже принес извинения за некоторые повторения; думаю, это необходимо.
— В таком случае, — Серрано открыл папку, лежавшую на соседнем столе, и извлек из нее пачку исписанных от руки листов бумаги. — Видите, инспектор, я тоже готовился к встрече с вами… В действительности я припомнил ряд обстоятельств, о которых забыл упомянуть в прошлый раз. Хотите начать — с какого времени?
— Кража произошла в ноябре прошлого года. Начните с начала того года.
Оператор уже заснял огромную комнату, вид из окна, художественную коллекцию, размещенную в двенадцати других комнатах апартаментов; теперь, скромно стоя в дальнем углу, он устремил камеру на Серрано. Поль ронял отдельные замечания по поводу освещения, уровня звука, вопросов, которые подчеркивали мастерство Колби, движений его тела, рук, даже головы, которые раскрывали, что он был чем-то особенно заинтересован. Колби проявлял повышенный интерес к встречам в отелях; Поль сделал пометку расспросить его об этом позже.
— В Аспене где вы останавливались? — спросил Колби.
— Снял дом на Ред-Маунтин, но это не имеет значения; там не было встреч. В Аспене я отдыхал.
— На протяжении двух месяцев?
— В Аспене замечательно кататься на лыжах. Кроме того, я приобрел там две картины в замечательной галерее Джоанны Лион, так что было и немного бизнеса. Но никаких встреч.
Серрано полистал свою записную книжку, освежая воспоминания относительно летних разъездов: все они были с друзьями.
— В сентябре я посещал Чикаго для встречи с брокерами, специализирующимися на продаже скота и продовольствия. Это было…
— Вы не называли Чикаго на нашей последней встрече.
— Это как раз один из эпизодов, о которых я забыл. Там я останавливался в «Бикон-Хилле» и провел две встречи в конференц-зале отеля.
— Сколько времени вы там пробыли?
— Пять дней.
— А затем?
Серрано продолжал говорить, но Поль внимательно изучал лицо Колби. Оно как-то неуловимо изменилось; не было и прежней заинтересованности в беседе. Похоже, он получил то, на что надеялся. Поль мысленно проиграл беседу в обратном направлении. Аспен. Галерея Джоанны Лион. Дома друзей в Швейцарии и Италии. Чикаго. Встреча брокеров по продаже скота и продовольствия в «Бикон-Хилле».
— Что это было? — спросил он в самолете на обратном пути в Нью-Йорк. Колби покачал головой.
— Пока еще не могу сказать. — Он раскрыл свою записную книжку, обрывая дальнейшие разговоры.
Поскольку ему приходилось думать, то приходилось и планировать. Предстояло продумать, как сплести сеть для замечательного факта, что у всех жертв всех шести краж имелось одно общее обстоятельство: все они останавливались в отелях «Бикон-Хилл» за несколько месяцев до того, как были обворованы их дома.
Почти наступило лето, прежде чем Джинни реорганизовала свои финансы и завершила покупку двухпроцентного пая корпорации «Сэлинджер-отель». Сделка была совершена на ее имя. По договоренности позднее она продаст этот пай Лоре за деньги, которые сама же предоставит ей, но прежде она хотела навести полный порядок в делах. С этой целью она появилась в июне на собрании держателей акции корпорации, чтобы там был удостоверен факт приобретения ею пая. Как такового обсуждения не было; фамилия Старрет достаточно известна, голосование было единогласным.
— Рады, что ты с нами, — сказал Коул Хэттон. Они с Джинни были знакомы на протяжении длительного времени.
— Ваше участие существенно укрепит наше правление, — официальным тоном сказал Феликс.
Много лет назад он был знаком с Вилли Старретом, и Вилли всегда считал, что большой бизнес должен становиться больше. Поэтому Феликс предположил, что и Джинни должна быть такой же. Он полагал, что жены обладают определенным деловым стереотипом действий, который они усваивают от мужей, даже если и разводятся с ними. Джинни станет его союзником в борьбе за сохранение империи неприкосновенной, вместо того чтобы распродавать ее по частям в периоды временных трудностей.
— Так, есть незначительные затруднения, — рассказывал он Джинни за кофе во время перерыва собрания. — Едва ли это можно считать кризисом. Снижается наполняемость отелей, но все проходят через подобные циклы в развитии нашего бизнеса. Конечно, нам хотелось бы иметь больше наличности, но этот процесс также подвержен цикличности. Сейчас мы строим два новых отеля, в последнее время неприятно подскочили цены, но в этом также нет ничего нового.
— Я слышала, будто кто-то из членов правления настаивает на продаже нескольких отелей, — сказала Джинни, словно Хэттон и человек, продавший ей свой пай, не рассказали ей всего, что следовало знать о состоянии дел корпорации.
— Некоторые из них, — коротко сказал Феликс, отвергая подобную идею. — Подобное не случится.
Он переменил тему. Не было причин говорить о других своих трудностях: этот лицемерный негодяй Бен обманным путем прокрался в семью; наконец, Ленни, проводящая теперь в Нью-Йорке большую часть времени, едва замечающая его дома, почти чужая. Она оставалась такой же спокойной и элегантной, как прежде, но он чувствовал, что между ними оставались нетронутыми лишь тончайшие нити. Ее чувство долга, ее потребность в безопасности, ее восхищение им, как могущественным бизнесменом — все, похоже, подверглось эрозии; отношения развивались так, словно между ними не существовало больше никакой связи.
Однако Феликс не давил на Ленни; он опасался порвать последнюю тонкую нить. Даже отчужденность лучше, чем откровенный разрыв, а она, по-видимому, хотела сохранить статус его жены. Он в любой момент мог найти себе женщину, не в этом суть. Ночи с Ленни были менее важны для него, чем осознание факта, что она его жена и, самое главное, что об этом знал весь мир.
— Я взял билеты на тэнглвудский бал, который состоится в следующем месяце, — сказал он ей за обедом в июне.
Феликс и Ленни находились в доме Эллисон и Бена в Бикон-Хилле. С ними за столом сидели Аса и Кэрол, Томас и Барбара Дженсен; в последнее время они никогда не обедали вдвоем.
— С утра в этот день мы съездим за город. Я давно не отдыхал.
— Не думаю, что удастся освободиться, — спокойно сказала Ленни. — Кроме того, мы ездили за город много раз… Эллисон, а тебе и Бену следовало бы прокатиться, милое дело.
— Скорее всего, именно так мы и поступим, — сказала Эллисон. — Это пойдет на пользу брату или сестричке Джада. Нужно с самого начала приобщаться к культуре.
— Эллисон! — воскликнула Ленни, а Эллисон и Бен обменялись улыбкой длиной с целый стол. — Когда вы узнали?
— Сегодня утром.
— И когда это произойдет? О! Как замечательно для вас обоих. И для Джада, хотя, возможно, на первых порах он будет другого мнения. Я так рада за вас: разве не замечательно, происходит столько всего хорошего…
Феликс ничего не сказал, предоставляя другим возможность беседовать, скрытно наблюдая за Беном с нарастающей яростью. Сын Джада Гарднера, сидящий в доме Оуэна, заселяющий дом Оуэна своими детьми, планирующий — в этом Феликс не сомневался — прибрать к рукам корпорацию, а заодно захватить место Оуэна и здесь. Самодовольный негодяй, притворный сукин сын; сумел подружиться с Томасом Дженсеном и Коулом Хэттоном, даже с Асой! И Феликс ничего не мог поделать с этим… ничего, ничего, ничего. По крайней мере, пока.
Нет, он не сдался, он никогда не сдается, когда ставки достаточно высоки; он отделается от чертова подлеца. Вопреки самому себе, отлично понимая, какое самообладание ему потребуется в ближайшие месяцы в отношениях с правлением, избавление от Бена Гарднера превратилось для Феликса в цель, которая отодвигала на второй план все остальные проблемы.
Феликс размышлял над этим даже в машине по дороге домой. За рулем сидел Аса, изредка перекидывавшийся словом с Кэрол, расположившейся рядом с ним. Феликс и Ленни сидели на заднем сиденье, не касаясь друг друга.
— Я хочу, чтобы ты присутствовала на этом балу в Тэнглвулде, — проговорил он, стоя перед входной дверью в дом, окутанный теплым вечером. — Несколько человек интересовались твоим регулярным отсутствием на вечерах. Я не могу не обращать на это внимания, мне далеко не безразлично, что они подумают.
— А что они подумают? — спросила Ленни.
— Что мы разошлись. Или иную чушь в этом роде.
— Но ведь мы никогда не были вместе, Феликс. Как такое может быть чушью?
— Ты моя жена. Я всегда предоставлял тебе полную свободу, поскольку тебя это устраивало…
— И тебя тоже.
— Устраивало нас обоих, — сказал он.
— Ты игнорировал меня до тех пор, пока не возникала нужда. Тебе важна лишь форма отношений. Так гораздо проще, нежели иметь дело с реальными людьми и настоящими эмоциями.
— Проклятье! Я всегда знал чего хотел: я хотел тебя. Это ты первой отвернулась прочь, надменная всю жизнь, как и вся твоя семья.
Ленни вставила ключ в дверь, но он, положив свою руку сверху, остановил ее. Феликс почувствовал раболепный страх от этого прикосновения, но затем его прорвала ярость.
— Ты не посмеешь уйти от меня! Ты будешь делать так, как я скажу! Я ни черта от тебя не прошу, но хочу, чтобы ты была на этом мероприятии в Тэнглвуде, и ты скажешь мне, сейчас, что ты будешь там.
Паника охватила Ленни. Его прикосновение вызывало отвращение; ей было противно чувствовать его рядом с собой. «Но я замужем за ним, — без всякой связи подумала она, — до тех пор пока я… почему бы ему так не думать?..»
Почему я все еще здесь? У меня есть свой дом в Нью-Йорке и хорошие друзья; у меня есть Эллисон и ее семья, Томас, Барбара и Уэс…
В то же время все это привычно, знакомо; оно составляет часть ее нынешней жизни. Иное же было неизвестным и пугающим: развод, одиночество, не жена. Утрата места и статуса, признаваемого обществом, утрата границ, удерживавших жизнь от превращения в нечто бесформенное и открытое.
«Я слишком стара для этого», — подумала она.
Однако и другие женщины поступают так; не я одна. Тысячи, сотни тысяч женщин предпочитают идти на риск, чем жить наполовину… Она вспомнила умные слова о супружестве, которые говорила Эллисон в то утро на Кейп-Коде. Почему она не может следовать собственным словам, чтобы построить другую жизнь для самой себя?
— Я обращаюсь к тебе! — Ярость Феликса проступала сквозь стиснутые зубы.
Ленни не слышала произнесенных им слов, его рука удерживала ее, и они стояли близко друг к другу в белом круге света от входного фонаря, почти как влюбленные.
— Отстань от меня, Феликс. Отстань от меня.
Услышав собственные слова, она почувствовала, как внутри ее что-то освободилось: теперь она могла говорить, могла действовать, она смогла вырваться из пут собственной трусости.
— С этого мы начинали, давай не будем так же заканчивать.
— Что за чертовщину ты мелешь?
— Мы начали с того, что ты грубо схватил меня за руку и вытащил из дома Джада. Ты даже ударил меня. Мне не хотелось бы заканчивать подобным образом.
Она вырвала свою руку, и, застигнутый врасплох, он позволил ей уйти. Быстро открыв замок, она проскользнула в дом.
Феликс проследовал за ней в гостиную. Лампа была оставлена включенной, и ее мягкий свет делал украшенную цветами мебель домашней и зовущей: именно в этой комнате должна бы была жить любовь. Вместо этого они разошлись в противоположные концы гостиной. Феликс, выпрямившись как столб, вспомнил, что так, бывало, стоял Оуэн, когда был сильно сердит.
— Никто не говорит об окончании, — резко проговорил он. — Наш брак так же хорош, как и у большинства других людей. Откуда, черт подери, набралась ты этих сентиментальных идей, что люди счастливы и любят друг друга? Пусть все остается как есть; ты пользуешься большей свободой, чем другие. У тебя есть любовник в Нью-Йорке…
— Что?
— Вас видели несколько раз вместе. Но это не имеет значения. До тех пор пока ты ведешь себя в рамках приличий и поступаешь должным образом, пока ты здесь, со мной — все останется как есть. Нет причин менять; я не буду менять…
— А я буду.
Ее голос был низок, и это было более убедительным для Феликса, чем если бы она кричала на него.
— Я хочу развестись, Феликс. Я позволила всему этому слишком затянуться. Наши отношения не брак — у нас вообще нет никакого брака — и я не могу представить себе, почему ты так думаешь, почему ты терпишь все, что бы ни произошло, даже неверную жену. Откажись, Феликс, пора положить конец; не заставляй меня бороться с тобой; между нами нет ничего, за что стоило бы бороться.
— Ты не уйдешь от меня. Ты моя, и ты останешься…
— Нет, нет, нет, нет. Я попалась на эту удочку однажды; я действительно верила, что принадлежу тебе. Но теперь — не верю. Мне сорок восемь лет. И я не собираюсь и дальше жить наполовину.
— Это более жизнь, чем то, что ты имела прежде! Я вытащил тебя из грязи и дал тебе все…
— Ты вытащил меня из кровати человека, которого ты ограбил и уничтожил!
Наступила неожиданная тишина.
— Бен, — прохрипел Феликс. — Он рассказал тебе. Негодяй! Чтобы настроить тебя против меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Неужели он ошибался? Вернувшись в Нью-Йорк, Колби перечитал свои записи и обнаружил, что только пять из шести краж имели кое-какие общие черты. Серрано не укладывался в эту модель. Нужно поговорить с ним еще раз. Поль настойчиво хотел сопровождать его.
— Нет, нет и нет, — сказал ему Колби. — Я уже говорил прежде и повторю вновь, что не может быть и речи о съемках моих бесед с пострадавшими. Кто даст мне прямые ответы перед объективом нацеленной в голову и стрекочущей кинокамеры?
— Наши камеры совсем не стрекочут, — терпеливо проговорил Поль. — Бритт Фарлей, к примеру, говорил честно и откровенно; в большинстве случаев он совершенно забывал о присутствии оператора. Когда он хотел, мы отправляли оператора отдохнуть. Сэм, я не могу снять фильм о тебе, не засняв тебя за работой.
— Ты уже многое снял. И в моем офисе, и беседы с представителями страховых компаний и специалистами по раскрытию мошенничеств; снимал обворованные апартаменты — чего никогда не разрешили бы, если бы ты не был лично знаком с парой жертв. Во всяком случае, это ты уже записал на пленку. Кроме того, миллион часов моих рассказов о жизни и о работе…
— Пока всего лишь тридцать или сорок часов, — сказал Поль, — это неплохо, но было бы еще лучше, если бы в кадре присутствовали динамика и напряжение. Лишь фиксирование расследования в развитии может сделать фильм по-настоящему уникальным. Аудитория чутко реагирует на драму реального человека. Сэм, позволь мне попробовать! Если не получится, не буду больше просить; найду другой способ, как сделать это.
Колби колебался. Он знал, что был подлинным виртуозом проведения бесед, и мысль увековечить их на пленке для грядущих поколений была более чем соблазнительной.
— Два условия, — наконец сказал он, — ты сразу же уходишь, если Серрано попросит тебя уйти. И ты не расскажешь ни одной живой душе о том, что узнаешь во время беседы. Ни жене, ни матери, ни даже своему парикмахеру. Хотелось бы услышать твою торжественную клятву.
— Клянусь. Можешь доверять мне, Сэм; ты сам это знаешь.
— Полагаю, что да. Я никогда не знаю ничего, до тех пор пока не получу кучу доказательств. О'кей. Завтра утром в Акапулько. Рейс в восемь тридцать.
Апартаменты Карлоса Серрано, казалось, парили над гремящими улицами и переполненными пляжами Акапулько: стены были сделаны из стекла, и сидя на низкой кушетке, можно, было видеть лишь океан, сливавшийся с безоблачным небом ясного апрельского утра. Кричащие чайки и белые паруса нарушали голубизну, расстилавшуюся перед окнами; изнутри на стенах буйствовали цвета картин, исполненных маслом, и полок, уставленных древней перуанской посудой. Одна из стен была подозрительно голой.
— Решил оставить ее такой, — сказал Серрано, — как напоминание, что был обворован, и потому впредь должен быть более бдительным.
— Хорошо, — Колби кивнул. — Я высоко ценю ваше согласие встретиться со мной еще раз; вы были очень терпеливы, но у меня возникло несколько дополнительных вопросов и хотелось бы уточнить некоторые из ваших предыдущих ответов. Приношу извинения за причиняемые вам неудобства.
— Да нет, что вы. В конце концов, речь идет о моих картинах. Все, что пожелаете.
Открыв записную книжку, Колби написал на чистом листе «Апрель» и поставил дату.
— Мне хотелось бы еще раз пройтись по вашему рабочему календарю за год, предшествовавший краже: места, где вы бывали, люди, с которыми вы встречались, гости, посещавшие ваш дом.
— Вы знаете людей, которых я встречал; мы о них говорили.
— Я уже принес извинения за некоторые повторения; думаю, это необходимо.
— В таком случае, — Серрано открыл папку, лежавшую на соседнем столе, и извлек из нее пачку исписанных от руки листов бумаги. — Видите, инспектор, я тоже готовился к встрече с вами… В действительности я припомнил ряд обстоятельств, о которых забыл упомянуть в прошлый раз. Хотите начать — с какого времени?
— Кража произошла в ноябре прошлого года. Начните с начала того года.
Оператор уже заснял огромную комнату, вид из окна, художественную коллекцию, размещенную в двенадцати других комнатах апартаментов; теперь, скромно стоя в дальнем углу, он устремил камеру на Серрано. Поль ронял отдельные замечания по поводу освещения, уровня звука, вопросов, которые подчеркивали мастерство Колби, движений его тела, рук, даже головы, которые раскрывали, что он был чем-то особенно заинтересован. Колби проявлял повышенный интерес к встречам в отелях; Поль сделал пометку расспросить его об этом позже.
— В Аспене где вы останавливались? — спросил Колби.
— Снял дом на Ред-Маунтин, но это не имеет значения; там не было встреч. В Аспене я отдыхал.
— На протяжении двух месяцев?
— В Аспене замечательно кататься на лыжах. Кроме того, я приобрел там две картины в замечательной галерее Джоанны Лион, так что было и немного бизнеса. Но никаких встреч.
Серрано полистал свою записную книжку, освежая воспоминания относительно летних разъездов: все они были с друзьями.
— В сентябре я посещал Чикаго для встречи с брокерами, специализирующимися на продаже скота и продовольствия. Это было…
— Вы не называли Чикаго на нашей последней встрече.
— Это как раз один из эпизодов, о которых я забыл. Там я останавливался в «Бикон-Хилле» и провел две встречи в конференц-зале отеля.
— Сколько времени вы там пробыли?
— Пять дней.
— А затем?
Серрано продолжал говорить, но Поль внимательно изучал лицо Колби. Оно как-то неуловимо изменилось; не было и прежней заинтересованности в беседе. Похоже, он получил то, на что надеялся. Поль мысленно проиграл беседу в обратном направлении. Аспен. Галерея Джоанны Лион. Дома друзей в Швейцарии и Италии. Чикаго. Встреча брокеров по продаже скота и продовольствия в «Бикон-Хилле».
— Что это было? — спросил он в самолете на обратном пути в Нью-Йорк. Колби покачал головой.
— Пока еще не могу сказать. — Он раскрыл свою записную книжку, обрывая дальнейшие разговоры.
Поскольку ему приходилось думать, то приходилось и планировать. Предстояло продумать, как сплести сеть для замечательного факта, что у всех жертв всех шести краж имелось одно общее обстоятельство: все они останавливались в отелях «Бикон-Хилл» за несколько месяцев до того, как были обворованы их дома.
Почти наступило лето, прежде чем Джинни реорганизовала свои финансы и завершила покупку двухпроцентного пая корпорации «Сэлинджер-отель». Сделка была совершена на ее имя. По договоренности позднее она продаст этот пай Лоре за деньги, которые сама же предоставит ей, но прежде она хотела навести полный порядок в делах. С этой целью она появилась в июне на собрании держателей акции корпорации, чтобы там был удостоверен факт приобретения ею пая. Как такового обсуждения не было; фамилия Старрет достаточно известна, голосование было единогласным.
— Рады, что ты с нами, — сказал Коул Хэттон. Они с Джинни были знакомы на протяжении длительного времени.
— Ваше участие существенно укрепит наше правление, — официальным тоном сказал Феликс.
Много лет назад он был знаком с Вилли Старретом, и Вилли всегда считал, что большой бизнес должен становиться больше. Поэтому Феликс предположил, что и Джинни должна быть такой же. Он полагал, что жены обладают определенным деловым стереотипом действий, который они усваивают от мужей, даже если и разводятся с ними. Джинни станет его союзником в борьбе за сохранение империи неприкосновенной, вместо того чтобы распродавать ее по частям в периоды временных трудностей.
— Так, есть незначительные затруднения, — рассказывал он Джинни за кофе во время перерыва собрания. — Едва ли это можно считать кризисом. Снижается наполняемость отелей, но все проходят через подобные циклы в развитии нашего бизнеса. Конечно, нам хотелось бы иметь больше наличности, но этот процесс также подвержен цикличности. Сейчас мы строим два новых отеля, в последнее время неприятно подскочили цены, но в этом также нет ничего нового.
— Я слышала, будто кто-то из членов правления настаивает на продаже нескольких отелей, — сказала Джинни, словно Хэттон и человек, продавший ей свой пай, не рассказали ей всего, что следовало знать о состоянии дел корпорации.
— Некоторые из них, — коротко сказал Феликс, отвергая подобную идею. — Подобное не случится.
Он переменил тему. Не было причин говорить о других своих трудностях: этот лицемерный негодяй Бен обманным путем прокрался в семью; наконец, Ленни, проводящая теперь в Нью-Йорке большую часть времени, едва замечающая его дома, почти чужая. Она оставалась такой же спокойной и элегантной, как прежде, но он чувствовал, что между ними оставались нетронутыми лишь тончайшие нити. Ее чувство долга, ее потребность в безопасности, ее восхищение им, как могущественным бизнесменом — все, похоже, подверглось эрозии; отношения развивались так, словно между ними не существовало больше никакой связи.
Однако Феликс не давил на Ленни; он опасался порвать последнюю тонкую нить. Даже отчужденность лучше, чем откровенный разрыв, а она, по-видимому, хотела сохранить статус его жены. Он в любой момент мог найти себе женщину, не в этом суть. Ночи с Ленни были менее важны для него, чем осознание факта, что она его жена и, самое главное, что об этом знал весь мир.
— Я взял билеты на тэнглвудский бал, который состоится в следующем месяце, — сказал он ей за обедом в июне.
Феликс и Ленни находились в доме Эллисон и Бена в Бикон-Хилле. С ними за столом сидели Аса и Кэрол, Томас и Барбара Дженсен; в последнее время они никогда не обедали вдвоем.
— С утра в этот день мы съездим за город. Я давно не отдыхал.
— Не думаю, что удастся освободиться, — спокойно сказала Ленни. — Кроме того, мы ездили за город много раз… Эллисон, а тебе и Бену следовало бы прокатиться, милое дело.
— Скорее всего, именно так мы и поступим, — сказала Эллисон. — Это пойдет на пользу брату или сестричке Джада. Нужно с самого начала приобщаться к культуре.
— Эллисон! — воскликнула Ленни, а Эллисон и Бен обменялись улыбкой длиной с целый стол. — Когда вы узнали?
— Сегодня утром.
— И когда это произойдет? О! Как замечательно для вас обоих. И для Джада, хотя, возможно, на первых порах он будет другого мнения. Я так рада за вас: разве не замечательно, происходит столько всего хорошего…
Феликс ничего не сказал, предоставляя другим возможность беседовать, скрытно наблюдая за Беном с нарастающей яростью. Сын Джада Гарднера, сидящий в доме Оуэна, заселяющий дом Оуэна своими детьми, планирующий — в этом Феликс не сомневался — прибрать к рукам корпорацию, а заодно захватить место Оуэна и здесь. Самодовольный негодяй, притворный сукин сын; сумел подружиться с Томасом Дженсеном и Коулом Хэттоном, даже с Асой! И Феликс ничего не мог поделать с этим… ничего, ничего, ничего. По крайней мере, пока.
Нет, он не сдался, он никогда не сдается, когда ставки достаточно высоки; он отделается от чертова подлеца. Вопреки самому себе, отлично понимая, какое самообладание ему потребуется в ближайшие месяцы в отношениях с правлением, избавление от Бена Гарднера превратилось для Феликса в цель, которая отодвигала на второй план все остальные проблемы.
Феликс размышлял над этим даже в машине по дороге домой. За рулем сидел Аса, изредка перекидывавшийся словом с Кэрол, расположившейся рядом с ним. Феликс и Ленни сидели на заднем сиденье, не касаясь друг друга.
— Я хочу, чтобы ты присутствовала на этом балу в Тэнглвулде, — проговорил он, стоя перед входной дверью в дом, окутанный теплым вечером. — Несколько человек интересовались твоим регулярным отсутствием на вечерах. Я не могу не обращать на это внимания, мне далеко не безразлично, что они подумают.
— А что они подумают? — спросила Ленни.
— Что мы разошлись. Или иную чушь в этом роде.
— Но ведь мы никогда не были вместе, Феликс. Как такое может быть чушью?
— Ты моя жена. Я всегда предоставлял тебе полную свободу, поскольку тебя это устраивало…
— И тебя тоже.
— Устраивало нас обоих, — сказал он.
— Ты игнорировал меня до тех пор, пока не возникала нужда. Тебе важна лишь форма отношений. Так гораздо проще, нежели иметь дело с реальными людьми и настоящими эмоциями.
— Проклятье! Я всегда знал чего хотел: я хотел тебя. Это ты первой отвернулась прочь, надменная всю жизнь, как и вся твоя семья.
Ленни вставила ключ в дверь, но он, положив свою руку сверху, остановил ее. Феликс почувствовал раболепный страх от этого прикосновения, но затем его прорвала ярость.
— Ты не посмеешь уйти от меня! Ты будешь делать так, как я скажу! Я ни черта от тебя не прошу, но хочу, чтобы ты была на этом мероприятии в Тэнглвуде, и ты скажешь мне, сейчас, что ты будешь там.
Паника охватила Ленни. Его прикосновение вызывало отвращение; ей было противно чувствовать его рядом с собой. «Но я замужем за ним, — без всякой связи подумала она, — до тех пор пока я… почему бы ему так не думать?..»
Почему я все еще здесь? У меня есть свой дом в Нью-Йорке и хорошие друзья; у меня есть Эллисон и ее семья, Томас, Барбара и Уэс…
В то же время все это привычно, знакомо; оно составляет часть ее нынешней жизни. Иное же было неизвестным и пугающим: развод, одиночество, не жена. Утрата места и статуса, признаваемого обществом, утрата границ, удерживавших жизнь от превращения в нечто бесформенное и открытое.
«Я слишком стара для этого», — подумала она.
Однако и другие женщины поступают так; не я одна. Тысячи, сотни тысяч женщин предпочитают идти на риск, чем жить наполовину… Она вспомнила умные слова о супружестве, которые говорила Эллисон в то утро на Кейп-Коде. Почему она не может следовать собственным словам, чтобы построить другую жизнь для самой себя?
— Я обращаюсь к тебе! — Ярость Феликса проступала сквозь стиснутые зубы.
Ленни не слышала произнесенных им слов, его рука удерживала ее, и они стояли близко друг к другу в белом круге света от входного фонаря, почти как влюбленные.
— Отстань от меня, Феликс. Отстань от меня.
Услышав собственные слова, она почувствовала, как внутри ее что-то освободилось: теперь она могла говорить, могла действовать, она смогла вырваться из пут собственной трусости.
— С этого мы начинали, давай не будем так же заканчивать.
— Что за чертовщину ты мелешь?
— Мы начали с того, что ты грубо схватил меня за руку и вытащил из дома Джада. Ты даже ударил меня. Мне не хотелось бы заканчивать подобным образом.
Она вырвала свою руку, и, застигнутый врасплох, он позволил ей уйти. Быстро открыв замок, она проскользнула в дом.
Феликс проследовал за ней в гостиную. Лампа была оставлена включенной, и ее мягкий свет делал украшенную цветами мебель домашней и зовущей: именно в этой комнате должна бы была жить любовь. Вместо этого они разошлись в противоположные концы гостиной. Феликс, выпрямившись как столб, вспомнил, что так, бывало, стоял Оуэн, когда был сильно сердит.
— Никто не говорит об окончании, — резко проговорил он. — Наш брак так же хорош, как и у большинства других людей. Откуда, черт подери, набралась ты этих сентиментальных идей, что люди счастливы и любят друг друга? Пусть все остается как есть; ты пользуешься большей свободой, чем другие. У тебя есть любовник в Нью-Йорке…
— Что?
— Вас видели несколько раз вместе. Но это не имеет значения. До тех пор пока ты ведешь себя в рамках приличий и поступаешь должным образом, пока ты здесь, со мной — все останется как есть. Нет причин менять; я не буду менять…
— А я буду.
Ее голос был низок, и это было более убедительным для Феликса, чем если бы она кричала на него.
— Я хочу развестись, Феликс. Я позволила всему этому слишком затянуться. Наши отношения не брак — у нас вообще нет никакого брака — и я не могу представить себе, почему ты так думаешь, почему ты терпишь все, что бы ни произошло, даже неверную жену. Откажись, Феликс, пора положить конец; не заставляй меня бороться с тобой; между нами нет ничего, за что стоило бы бороться.
— Ты не уйдешь от меня. Ты моя, и ты останешься…
— Нет, нет, нет, нет. Я попалась на эту удочку однажды; я действительно верила, что принадлежу тебе. Но теперь — не верю. Мне сорок восемь лет. И я не собираюсь и дальше жить наполовину.
— Это более жизнь, чем то, что ты имела прежде! Я вытащил тебя из грязи и дал тебе все…
— Ты вытащил меня из кровати человека, которого ты ограбил и уничтожил!
Наступила неожиданная тишина.
— Бен, — прохрипел Феликс. — Он рассказал тебе. Негодяй! Чтобы настроить тебя против меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89