А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он поцеловал ее тогда, в первую ночь. С тех пор он целовал ее, наверно, раз сто. Но этого было мало. Слишком мало для того, чтобы поддерживать Коула в те трудные годы, что ждут его впереди.
Но ничего не поделаешь. Придется обойтись тем, что есть. Он бережно собирал воспоминания. То, как она сглатывала, когда он проводил пальцем по ее шелковистой коже на шее. То, как она машинально прислонялась к его руке, и трепетали ее полуприкрытые веки.
Он стиснул железную спинку так, что койка заскрипела.
…Коул положил ладонь ей на затылок, и ее волосы струились сквозь пальцы густыми каштановыми прядями. Она выгнула спину и откинула голову, подставляя шею для нового жадного поцелуя.
Жадного? Да. Он жаждал ее. Когда она выгнулась назад, платье туго обтянуло ее груди. Он расстегнул одну пуговицу, вторую и забрался внутрь. Она вскинула ногу и ударилась коленом о баранку.
– Я веду машину! – напомнила она.
– Не тормози!
Эви коротко ахнула.
– Даже не собиралась!
Но машина замедлила ход. И его движения тоже замедлились. Он приподнял край платья, сунул руку между ног и ласкал ее до тех пор, пока у обоих не закружилась голова от желания.
– Я сейчас съеду в кювет! – слабо запротестовала Эви.
Он коснулся ее груди, чувствуя, как колотится ее сердце. Надавил пальцем на сосок.
– Найди место, где можно остановиться.
– Подожди минутку!
– Не могу!
Она попыталась рассмеяться. Коул попытался взять себя в руки. В ту ночь они любили друг друга, пока пот не полил с них в три ручья. Он никогда не любил ее так сильно, как тогда…
Коул очнулся. Он был в камере. Он изо всех сил ударил рукой по стене. Лжец! Сейчас он любит ее еще больше. Именно поэтому он и отослал ее отсюда. Именно поэтому он готов был продать душу, лишь бы она навестила его. Хотя бы один раз.
– Нет!
Он тер усталые глаза, пока они не заболели.
Он потер затылок. Меньше всего ему хотелось снова увидеть то выражение, которое было у нее в глазах, когда она сказала, что любит его. Коул не хотел, чтобы она любила его так же слепо и безоглядно, как его мать любила его отца. Он не хотел, чтобы Эви жертвовала чем-нибудь ради него.
Эта мысль заставила его вспомнить о том, с чего все началось.
Он не убивал отца, но хотел, чтобы тот умер. И теперь наказан за это. Парадокс в том, что именно отец научил его обороняться. Коул просто дал сдачи. И вот теперь этот удар вернулся к нему.
Есть вещи, от которых не убежишь. От семьи. От судьбы…
Коул снова потер глаза. Помнится, Эви как-то спросила его, верит ли он в судьбу. Да, в первый день. Там еще какой-то экстрасенс выступал по радио… Коул прогнал это воспоминание. Он и без предсказателей знает, что теперь будет. Эви уехала, и это к лучшему. Он будет говорить это себе до последнего дня своей жизни.
* * *
– К вам пришли!
Слова охранника отдались эхом в коридоре. Эви ждала. С гулом захлопнулась стальная дверь. Заскрипела, вставая на место, железная решетка. Комната для свиданий оказалась удручающе казенной: серо-зеленый линолеум, крашеные цементные стены. На потолке гудят лампы дневного света. Эви раньше никогда не бывала в тюрьме, но подумала, что, наверно, они все одинаковы.
В дальнем конце комнаты распахнулась дверь. Пока охранник вел Коула к столу, Эви разглядывала свой портфель.
– Я хотела тебя видеть…
Коул развел руками, как бы говоря: «Вот он я».
Она услышала щелчок наручников и подняла глаза. На нем была серая заношенная рубашка навыпуск, поверх джинсов. Эви уставилась на наручники, прикрепленные к тяжелому поясу, который сползал ему на бедра. Неужели он так похудел?
Колени у нее подгибались. Она поспешно села.
Коул поколебался, потом тоже сел, отодвинув от стола голубой пластмассовый стул.
– Я думал, ты уехала домой.
Эви положила на стол свой портфель так бережно, словно он был стеклянный и мог разбиться. Руки у нее тряслись так сильно, что она при всем желании не смогла бы сейчас открыть кодовый замок.
Она сложила руки на коленях и посмотрела Коулу в глаза. Щеки его ввалились, скулы выпирают. В голубых глазах ясно читается: «Не подходи!» Нет, он не позволит ей приблизиться к себе…
– Я даже не знаю, как к тебе обращаться. Кристофер. Крис?
– Зови меня Коул.
– Но твое настоящее имя – Кристофер Рейне?
– Когда я ушел из дому, я назвался Коулом Криком. Я хотел начать жизнь сначала, – нехотя сказал он.
– Это я понимаю.
– Но всего остального тебе не понять.
– Ну почему же… Я пыталась узнать правду.
– Правда ли, что я совершил все, в чем меня обвиняют? – напрягся Коул.
– Ты не убивал его.
– Я его ударил. А потом сбежал.
– Тебе было всего шестнадцать!
– Я не знаю, отчего у него случился сердечный приступ. Честно говоря, когда я узнал, что он умер, я очень удивился, что он умер от сердечного приступа. Я был рад этому, Эви.
Она понимала, что Коул пытается шокировать ее, изобразить закоренелого негодяя. Каких же усилий это ему стоило! Эви сложила руки на столе.
– И ты всерьез веришь, что у него случился сердечный приступ по твоей вине, когда ты уже три дня как находился в другом штате?
– Я много лет желал ему смерти.
– Об этом ты уже говорил.
– Я лгал.
Она изумленно воззрилась на него.
– Я лгал тебе, Эви.
– Насчет твоего имени?
– Насчет всего.
– Не верю.
Коул хлопнул рукой по столу. Охранник встрепенулся.
Эви и глазом не моргнула.
– Я много думала обо всем, что ты говорил. Обо всем, что было между нами. Знаешь, Коул, я наивна и доверчива, но все, же не до такой степени. Я не могу не признать настоящую любовь.
На столе стояла пепельница, почувствовав исходящий от нее запах, Коул ужасно захотел закурить.
– Ты сама не понимаешь, что с тобой происходит.
– Понимаю.
– Видишь, что делает любовь с женщинами? – горько спросил Коул. – Она ослепляет их…
Охранник кашлянул.
Коул наклонился вперед, напряженный и настойчивый. Его колени почти коснулись ее колен под столом. Он попытался вытянуть руки вперед, сам того не замечая. Цепочка от наручников царапнула по столу. Он снова отшатнулся назад, ссутулил плечи.
– Черт возьми, Эви. Послушай меня. Посмотри на меня. Неужели это то, что тебе нужно? Я не тот, за кого ты меня принимала. Я лгал тебе обо всем – о своем имени, о своем прошлом…
– Судя по тому, что мне удалось разузнать, о своем прошлом ты говорил правду, – возразила Эви.
– Тогда слушай. Я тебе не подхожу. Будь умницей, оставь меня. Прямо сейчас.
– Я люблю тебя.
– Не надо. И не смотри на меня так. Не надо делать вид, что все, что я сделал, было в порядке вещей.
– У тебя было тяжелое детство.
– Ну, да, конечно. Я ни в чем не виноват. Просто у меня тяжелый характер.
– Черт возьми, Коул, я не такая, как твоя матушка! Ради своей любви она защищала чудовище! А я защищаю достойного человека, который сумел многого добиться в жизни! – горячо воскликнула Эви.
– Тебе просто хочется в это верить! А обманывать себя совсем несложно, не так ли?
Эви вскинула голову.
– Ты всегда бьешь в слабое место, когда хочешь одержать верх, не так ли?
Коул потер запястье о край стола. Он чувствовал себя последним мерзавцем. Ему очень хотелось извиниться, но делать этого было нельзя. Если он сейчас сдастся, он заключит ее в объятия и примется умолять, чтобы она поверила ему. И она поверит.
Он скрипнул зубами, глядя на обшарпанную облицовку стола. Потом прикрыл глаза и втянул в себя воздух. Он ощутил легкий аромат ее духов. Она словно забралась ему в душу и свернулась там клубочком… Нет, надо ее поскорее отослать отсюда.
Его рука ощутила легчайшее прикосновение. Лицо его напряглось, он хрипло вздохнул и медленно открыл глаза.
Эви передвинула портфель так, чтобы охранник не мог их видеть.
Надо продолжать беседу так, чтобы он не заметил, что что-то изменилось.
– Не смотри на меня так! – сказал Коул. Его голос сел от волнения.
– Я говорила с твоим адвокатом.
– Назначенным от суда! – фыркнул Коул и провел пальцем по ее кисти.
– Я пригласила Селину Коннорс. Это очень известный специалист по уголовным делам.
– Так я, стало быть, уголовник? – Их пальцы сплелись.
– Она уверена, что дело даже не будет передано в суд. Дело очень давнее, доказательств мало. Прокурор, который завел это дело… – Она бросила взгляд на «дипломат».
Коул провел пальцем по жилке, бьющейся у нее на запястье. Он с трудом напомнил себе, что должен изображать холодность.
– Он был знаком с моим отцом. Они вместе ходили на охоту, – нехотя сказал Коул.
– Теперь он на пенсии. Новый прокурор меньше заинтересован в защите власть имущих и сочувствует неудачникам. Активист, либерал…
– Тогда вы должны сойтись!
– Коул…
Он слишком любил ее и боялся потерять. Он выпустил ее руку.
Эви часто-часто заморгала. Она подвинула к себе «дипломат» и открыла его так, что крышка совсем заслонила их от охранника.
Охранник это заметил. Подошел, заглянул в портфель. Одни бумаги. Он посмотрел на их руки, разделенные столом. Коул плотно сцепил пальцы.
Охранник, убедившись, что все в порядке, вернулся на свое место.
– Эви, давай покончим с этим! – Спрятав поглубже свои эмоции, она вернулась к делу.
Эви достала блокнот, на этот раз – желтый.
– Давай я объясню тебе свой метод.
Коул фыркнул. Ну конечно! Его Эви ни перед чем не отступает.
– Я решила сделать то, что обычно делается при изучении потребительского рынка. Посетила четырех адвокатов, побеседовала с каждым, изучила рекомендации, список удовлетворенных и неудовлетворенных клиентов. Я позвонила в адвокатскую контору…
Она принялась перелистывать страницы своего нового блокнота.
– Короче, твоим адвокатом будет Селина Коннорс.
– А тот, которого назначил суд?
– Ты же отказался с ним разговаривать!
Это был нахальный выпускник юридического колледжа. Он ввалился в камеру, три раза подряд перепутал имя Коула и изложил свои дурацкие планы защиты. Коул послал его подальше вместе с его планами.
– Он хотел, чтобы я во всем признался.
– Но ты, же невиновен!
– Он сказал, что это проще, чем судебное разбирательство.
Эви сглотнула.
– Ты отказался?
– Может, я убил отца, а может, и нет. Но в любом случае я об этом не жалею.
– Ты же знаешь, что ты не убивал его! – горячо возразила Эви.
– Неважно. Я не стану подавать прошения. – Она вздохнула с облегчением.
– Ну, по крайней мере, ты еще не совсем спятил.
Да, но чего это разбирательство будет стоить ей! Она ведь нипочем не сдастся! Она будет стоять насмерть. А его отец был человеком могущественным и уважаемым. Коул знал, что кое-кто сочувствовал ему и его матери, но никто не вмешался, чтобы остановить его отца. В Монтане господствовало убеждение, что влезать в чужие семейные дела не следует.
– Этот процесс может затянуться на месяцы, – сказал он. – Если меня признают виновным…
– Не признают. На худой конец, подашь апелляцию.
О том, что в штате Монтана существует смертная казнь, они оба предпочли не вспоминать.
– Не стоит тебе впутываться во все это. – Она пожала плечами.
– Поздно. Уже впуталась.
– Я не хочу, чтобы ты торчала здесь! – Коул наклонился вперед и взял ее руки в свои. – Не трать на меня свою жизнь!
Охранник окликнул его. Коул выпустил руки Эви так поспешно, словно обжегся.
– Селина собирается, прежде всего, воспользоваться законом о сроках давности.
– На убийство это не распространяется.
– Всему свое время. Кроме того, она собирает сведения о твоем детстве. А я составила список людей, которые могут поручиться за тебя с тех пор, как ты ушел из Монтаны. Твой нынешний работодатель, прежние работодатели, твой армейский командир…
Его молчание было таким же непроницаемым, как цементные стены, а глаза – синими, как небо, видневшееся меж кремнистых пиков.
– Мы опросили ваших бывших работников, вашу экономку Марию, твоих бывших учителей, твоего тренера. Они все говорят, что у тебя было очень тяжелое детство, что ты пытался защищать свою мать…
– Но у меня ничего не вышло.
Эви продолжала листать список потенциальных свидетелей.
– Затем твоя школьная подружка – девушка, с которой ты встречался, когда учился в старших классах. Ей тоже есть что порассказать.
– Не сомневаюсь!
Коул внимательно смотрел на Эви. Она была уверена в себе и готова преодолеть любые препятствия – ради него. Теперь он представлял себе, как все начиналось у его матери. Должно быть, она была такой же ясноглазой, влюбленной женщиной, упорно отказывающейся верить в худшее…
Коул знал, что он должен сделать. Сейчас же. Немедленно.
– Получится солидный список, – с довольным видом сказала Эви.
– Ты кончила?
– Да что ты! Это только начало!
– А как же твоя работа?
– Поехав со мной, ты, таким образом, сделался служащим нашего журнала. Это, конечно, была только временная работа, но Майкл сказал, что даст мне отпуск для того, чтобы я вытащила тебя…
Коул встал, отодвинув стул.
– Свидание окончено.
Охранник отклеился от стены, видя, что Коул направляется к нему. Еще десять шагов, и он уйдет. Щелчок замка «дипломата» заставил Коула вздрогнуть. Он стиснул зубы.
– Я не сдамся! – объявила Эви.
– Поезжай домой.
– Я буду на первом слушании в пятницу.
– Не надо.
– Коул!
Он обернулся, стоя в дверях. В лице у него не было ни кровинки. Коул пытался расправить плечи, принять независимый вид, но не мог. Он чувствовал себя подавленным и униженным. Это чувство было ему хорошо знакомо. Шестнадцать лет назад чего бы он только не дал, чтобы кто-то постоял за него! Но теперь… Теперь он не может воспользоваться ее помощью.
Его голос был еле слышен:
– Ну и что мне делать? Признаться, что я виновен, так, чтобы быстрее покончить с этим, чтобы ты уехала домой и забыла обо мне?
Он видел страх в ее глазах, страх и сомнение. Она пыталась найти нужные слова. Что ей, бросить ему вызов? Чтобы он сделался еще упрямее? Или сдаться?
«Скажи «нет», – мысленно умолял ее Коул. – Скажи, что ты останешься!» Но он заставил свой внутренний голос замолчать.
– Поезжай домой, Эви. Мне не нужна ни твоя помощь, ни твои адвокаты, ни твое частное расследование. Не жди меня. Я тебя ждать не буду.
13
В зале суда пахло столярным клеем и свежими досками.
Эви посмотрела в круглое окно над галереей. В окно светило солнце, и на стене, над скамьей присяжных, было круглое пятно света. Оно постепенно перемещалось, словно стрелка солнечных часов. Эви отсчитывала время.
Она поднялась, когда судебный пристав приказал всем встать, но почти тут, же села – ноги ее не держали. Ввели Коула. На нем были брюки военного образца и темно-зеленый свитер. Селина сказала, что он отказался надеть костюм.
Он занял место за столом рядом с Селиной Коннорс, которая в знак приветствия протянула ему руку. Посмотрите, говорил этот жест, какой достойный человек перед вами!
Коул поколебался и наконец, пожал ей руку – чисто из вежливости. Она что-то шепнула ему на ухо и ободряюще похлопала его по спине.
Они обернулись, когда вошел судья.
– Это предварительное слушание, которое проводится для того, чтобы установить наличие состава преступления.
Эви сидела в заднем ряду и мяла свою сумочку, пытаясь разглядеть через ряды голов Коула. На голове у него торчал вихор – должно быть, ворочался во сне и забыл причесаться. Она рассеянно потерла пальцы, вспоминая, как она приглаживала его волосы, когда они ехали в машине.
– Все будет в порядке, – успокаивающе сказал Бад, наклонившись к ней.
Эви посмотрела на старого друга своей семьи. Вивиана перегнулась через мужа и взяла Эви за руку:
– Не волнуйся, все будет нормально.
Ах, если бы Эви могла в это поверить! А что, если он все-таки решил признать себя виновным? Эви вытянула шею, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорит Селина.
Женщина-адвокат подошла к своему столу и вынула из папки список свидетелей защиты.
Эви не сиделось на месте. У нее кружилась голова, ее подташнивало. Солнечный круг над скамьей присяжных поплыл в сторону. Ей необходимо было выйти на воздух.
* * *
Селина Коннорс вызвала для дачи показаний Агату Петерсон. Тетя Эгги, как звал ее Коул, показала, что ее сестра временами жаловалась на жестокое обращение со стороны мужа. Седовласая пожилая леди в старомодном костюме говорила коротко и точно. Когда она рассказывала, как ее тринадцатилетний племянник впервые пришел к ней в дом, голодный и продрогший, в голосе у нее звучал металл. Она позвонила сестре, чтобы сообщить, что с Кристофером все в порядке. Муж сестры вырвал у жены трубку. Через два дня приехали двое работников ранчо, чтобы забрать Кристофера домой.
– Что говорила ваша сестра после того, как ее сын вернулся?
– Почти ничего.
– И что вы предположили?
– Ваша честь, я протестую! Предположениям не место при допросе свидетелей!
Судья махнул рукой.
– Для суда это неприемлемо, но ведь это только первое слушание.
Эгги кивнула.
– Сестра говорила только то, что могла. Но ее молчание было не менее красноречиво, чем слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20