Чье – его или ее собственное? Она и сама этого не знала.
– Нет, я передумала. Отдерни занавеску. – Он остановился в нескольких дюймах от постели.
– Ну, пожалуйста!
И Эви замерла в ожидании. Занавеска снова отдернулась.
– Так лучше?
– Вроде да…
Матрас прогнулся – Коул лег рядом. Оба лежали неподвижно и молчали.
– Эви…
– Коул, пожалуйста…
– Что «пожалуйста»?
Эви зажмурилась. Если бы Коул действительно любил ее, он не стал бы разговаривать таким нерешительным тоном!
– Я не хочу думать об этом. Только не сейчас! Я и так слишком много думаю. А сейчас – не время. И не место.
Коул фыркнул.
– Ну, если сейчас не время…
– Коул, пожалуйста!
Наступило долгое молчание. В тишине слышалось лишь тиканье его дорожного будильника.
– Мне уйти?
– Не надо! – ответила Эви, не успев подумать, стоит ли это говорить. Слово – не воробей…
Темнота окутывала их, как материнское чрево. Их голоса растворялись во тьме.
– Ты на меня не сердишься за сегодняшнее? – спросил Коул.
– Что, разве это ты устроил этот смерч? – со смешком произнесла Эви.
– Но мы занимались любовью. В грязи, под дождем…
– А ты слышал, чтобы я на что-то жаловалась?
– Я вообще ничего не слышал. Ты же все время молчишь… – И Коул снова умолк.
Надо ли говорить ему, что слышала она!
Его рука коснулась ее руки, пальцы их сплелись. Другая его рука коснулась ее бедра. Через несколько мгновений он выпустил пальцы Эви и принялся гладить ее предплечье. Потом повернулся на бок, нашел на ощупь нежную шею, погладил ее. Потом нащупал под рубашкой ее грудь…
– Не будем говорить об этом сегодня, – прошептал он.
На нее нахлынула сладкая печаль. Она опять совершает чудовищную ошибку – отдается мужчине, так и не набравшись мужества поговорить с ним начистоту. А ведь, может быть, он ее совсем не любит! Она отдается ему, не думая, что ждет ее впереди, более беззащитная, чем когда бы то ни было…
Эви потянулась к нему. Ее маленькая, прохладная рука коснулась его бицепса. Она сдавила его мускулы, удивляясь их силе. Бицепс был напряжен и слегка дернулся у нее под пальцами.
– Что, демонстрируешь силу?
Коул услышал по ее голосу, что она улыбается, и мгновенно расслабился. Он придвинулся ближе, прижался к ее бедру, коснулся губами ее губ.
– Сегодня я вел себя не самым лучшим образом…
Она рассмеялась глубоким грудным смехом.
– Это было замечательно! Так хорошо мне не было ни с кем и никогда!
9
Эви снилось, что они едут по шоссе. Шумит дорога, машина вибрирует… И она вся до кончиков пальцев наполнена восхитительным ощущением сексуального удовлетворения. Ее рука сжимает гладкую, полированную рукоятку тормоза, в открытое окно врывается свежий ветер, волосы у нее развеваются, лицо горит, сердце колотится…
Она открыла глаза. Оказывается, это Коул дул ей в щеку перед тем, как поцеловать.
– Привет!
Эви застонала. Коул был уже одет. Солнце ярко светило в окно.
Она заслонилась рукой от солнечных лучей.
– Убирайся!
– Вчера вечером ты этого не говорила…
Она не нуждалась в том, чтобы Коул напоминал ей об этом. Они больше не говорили о любви. Зато делали все остальное.
– Ты что, собрался меня шантажировать?
Коул рассмеялся смешком удовлетворенного самца и отошел. Эви захотелось запустить в него подушкой. Но ее охватила приятная лень, и она, казалось, не могла пошевелить пальцем.
Всю ночь они занимались любовью – нежно, не спеша. Это были мягкие ласки, подчинявшиеся медленному ритму. Коул снова и снова целовал ее, показывая ей свое искусство в любви, которого не успел продемонстрировать тогда, во время бури.
Эви сонно улыбнулась, вспоминая об этом. Она никогда не думала, что Коул может быть так нежен. Но в этой нежности все равно чувствовалось нетерпение, сдержанная, но горячая страсть. Она вспомнила кульминацию этих длительных объятий, и по ее телу прошла сладкая судорога. Она перевернулась на бок, уткнулась носом в подушку и вдохнула крепкий мужской запах Коула.
– Завтрак, мэм!
Эви приоткрыла один глаз. Перед носом у нее очутился поднос с завтраком. Она ощутила аппетитный запах яичницы с беконом. Эви перевернулась на живот и приподнялась на локтях.
– Как? Уже?
– Оладьи, сок, тосты, яичница. Чего желаете?
Прежде всего, она хотела Коула Крика, и желательно в голом виде. Эви откинула со лба прядь волос, которая лезла ей в глаза.
– Слушай, принеси халат, пожалуйста.
– В ванной, кажется, висит халат. Сейчас принесу.
Она села в кровати, поставила поднос себе на колени и улыбнулась при виде еще одного сюрприза, о котором Коул не упомянул: алой розы в высокой вазочке.
Он принес ей махровый халат и уселся на кровать в ногах. Включил телевизор и принялся переключать программы, ища прогноз погоды.
– Куда моей госпоже будет угодно направиться сегодня? – с видом покорного слуги поинтересовался он.
– На запад, молодой человек!
– В Нью-Мексико?
– Да, а потом в Аризону. Я хочу посмотреть на Большой Каньон.
– К тому времени, как мы туда доберемся, уже стемнеет. Я не думаю, что его подсвечивают…
– Ну, задержимся на денек. К тому же… – Эви стерла с губы приставшее масло и порозовела, увидев, как Коул невольно облизнул губы в ответ. – К тому же мне еще надо напечатать статью про смерч. Если в журнале подсуетятся, они успеют разрекламировать ее к тому времени, как выйдет очередной номер.
Коул понял намек и передал ей портативный компьютер.
– Дело, конечно, прежде всего!
– Ты хочешь сказать, что я только и умею, что работать? – обиделась Эви.
– Ну, что ты! Ты умеешь и многое другое. Вчера я в этом убедился, – поспешил успокоить ее Коул.
Он потянулся к ней. Теперь он уже сам стер полоску джема с ее нижней губы. Она машинально высунула язык и коснулась мозолистого пальца Коула.
Эви решила отложить работу еще на час, и завтрак успел остыть…
Выйдя из душа, она обнаружила, что Коул стоит посреди комнаты и переодевается.
– Ну как тебе тренажерный зал?
– Великолепно! Я еще никогда не был в такой отличной форме! – бодро воскликнул он.
– Мужские гормоны творят чудеса!
Коул согнул руку и напряг бицепс, упершись лбом в кулак, приняв позу профессионального культуриста.
– Ну, как?
– Великолепно! Вылитый Арнольд. Это надо было бы сфотографировать.
– Как твоя статья?
– Продвигается.
– Так же удачно, как мы? – вкрадчиво спросил он.
Эви вздрогнула. Коул подошел к ней сзади и положил руки ей на плечи. Он распахнул ее халат и принялся мягко покусывать ее плечи и шею.
– Я тебя не напугал?
– Это было даже приятно… – пролепетала Эви. Поразительно, как его близость действует на нее! И почему это она тает от одного прикосновения его губ?
Она завела руку назад и взъерошила волосы Коула, наслаждаясь его лаской. Под кожей вспыхнул огонек, растекся по груди, потом спустился ниже, к животу, к горячему местечку между ног. Эви наслаждалась этим медленно расползающимся жаром.
Внезапно Коул замер, держа ее за плечи.
– В чем дело? – томно спросила Эви.
Коул ничего не ответил. Восхитительное ощущение ослабело.
– Коул!
– Неужели это дело моих рук?
Голос у него был какой-то испуганный. Это заставило Эви обернуться. Коул уронил руки и растерянно смотрел на ее нежную кожу, местами усеянную синяками. Эви подняла халат, набросила его себе на плечи и с опаской подошла к зеркалу. На груди и на плечах у нее красовалась россыпь мелких синяков.
Эви поспешно прикрыла их рукой, как будто это могло заставить Коула забыть об этом зрелище.
– Я сделал тебе больно…
– Это, наверно, во время бури. Похоже, мы немного забылись…
– Почему «мы»?
– Коул, мне не было больно.
Он с силой отвел ее руку и развернул Эви к зеркалу.
– Посмотри, ты же вся в синяках!
– Но это, же от поцелуев…
Он сдернул халат с ее плеч – грубовато, злясь не на нее, а на самого себя.
– А это что, на руке? А где еще? Большущий синяк красовался у нее на бедре, но это от камня, который выступил на склоне, размытом дождем. Коул вовсе не собирался толкать ее на этот камень – это вышло нечаянно. Коул же не знал, что он там торчит… Ну, да, ну, синяки…
– Ты ведь не нарочно…
Его ледяной взгляд мог бы остудить и кипящую лаву.
– Где-то я это уже слышал…
– Коул!
Он отошел к кровати и принялся, как попало запихивать свои вещи в сумку.
– Терпеть не могу, когда женщины страдают во имя любви!
– Да знаю, знаю. Но одно дело – нарочно ударить женщину, а другое дело – любовная игра…
– «Он не нарочно!» – саркастически повторил Коул. – «Это вышло случайно!» «Он просто не мог сдержаться!»
– Прекрати!
Коул рывком застегнул набитую сумку.
– Нам пора ехать.
– Мы никуда не поедем, пока не разберемся с этим.
– Тогда мы застрянем в Амарилло очень надолго, Эви. Это старая история, за несколько дней с нею не разберешься…
* * *
Странно, что больнее всего задевают какие-то мелочи. Эви ехала на запад, к границе между Техасом и Нью-Мексико, и мучилась оттого, что для Коула история их отношений – это, оказывается, всего лишь «несколько дней». А для Эви это была целая эпоха в ее жизни, и она знала, что память об этом сохранится в ее душе надолго, гораздо дольше, чем понадобится времени на то, чтобы зажили эти несчастные синяки.
И еще странно, насколько по-разному люди воспринимают одни и те же явления. Она ведь тоже видела эти синяки, когда принимала душ. Но для нее это было сладостное напоминание о ласках Коула, как бы символ пылкой страсти, страсти, которой до сих пор Эви никогда не испытывала. А для Коула это было мрачное напоминание о прошлом.
Как только они пересекли границу штата, спор вспыхнул с новой силой.
– У меня просто такая нежная кожа! – заявила Эви уверенным тоном.
– Не смей оправдываться! – воскликнул Коул.
Эви поразило, с какой горячностью Коул бросился защищать ее – от нее же самой. Она сбавила тон.
– Коул, пойми, синяки у меня появляются даже от пристального взгляда. Обычно я даже не помню, где я успела посадить себе синяк.
– На этот раз это было по моей вине, – упрямо твердил он.
– Но больше это не повторится? Ты это имел в виду?
– Только не говори, что ты любишь, когда тебе делают больно!
Эви еще никогда не встречала мужчины с такой уязвимой совестью! Он решительно во всем винит себя и только себя. Ну что ему можно возразить?
– Но это, же ты любя!
– Ну да, конечно. Скажи «люблю» и можешь делать все, что угодно, так, что ли? – вскипел Коул.
– Но ведь ты что-то говорил о том, что любишь…
Коул пронзил Эви яростным взглядом.
– Тот, кто действительно любит, никогда не причинит боли любимому человеку.
– Мысль замечательная. Но действительности она не соответствует.
– Ну да, конечно. Это любимый девиз моей матушки. Она всегда говорила, что это не папаша ее бьет, а некая его часть, которая от него самого не зависит. Как будто папаша не ведал, что творят его кулаки!
– Но ты, же не твой папаша! – Эви уже начала терять терпение. – Ты что думаешь, я стала бы связываться с тобой, если бы ты был таким же, как он?
– Надо же, как ты меня защищаешь!
– Я просто умею отделять одно от другого.
– Да, но только не в любви.
Это задело Эви. А может быть, Коул прав? Она ведь действительно имела привычку находить оправдания мужчинам: почему он не позвонил, почему не пришел на свидание, почему отказывается встречаться… Быть может, и с Коулом у нее то же самое?
– Я никогда не мирилась с насилием, – возразила она.
– Мирилась, Эви. Пойми, ты же вся пятнистая, как леопард!
Эви вышла из себя. Она расстегнула блузку одной рукой, другой продолжая вести машину. Стянула блузку с правого плеча и наклонилась вперед, чтобы видеть себя в зеркале.
– Посмотри хорошенько! Разве же это следы насилия? Это ведь следы поцелуев!
Позади раздался гудок. Эви от неожиданности чуть не съехала в кювет. Она смотрела в зеркало на себя и не заметила догоняющего их грузовика.
Эви поспешно обернулась. Водитель грузовика понимающе подмигнул ей и сделал знак – раздевайся, мол, дальше.
Коул перегнулся через Эви и показал шоферу выразительный жест. Тот ответил залпом непечатных слов и промчался мимо, осыпав «конквест» градом мелких камушков.
Эви снова взялась за руль, натягивая блузку на плечо.
– Кобель, – пробормотала она сквозь зубы.
– Вот и я говорю – кобель.
– Да я же не о тебе!
– А какая между нами разница?
Судя по его мрачному лицу, Коул с самого Амарилло обзывал себя всякими нехорошими словами, и «кобель» среди них было, вероятно, самым легким.
– Я не хочу, чтобы ты обвинял себя в том, что произошло между нами!
– Великолепно! Значит, ты собираешься отвечать за мои поступки? Значит, я могу и дальше продолжать в том же духе?
– Коул, у тебя что, мания на этой почве? Ты – не твой отец. Тебе давно пора это понять. Скажи, ты хоть раз в жизни ударил женщину?
Коул ответил не сразу. По спине у Эви отчего-то поползли мурашки.
– Ну? – Эви уже не казалось, что она лезет не в свое дело. Между ними было слишком многое, чтобы прятаться за вежливыми, ничего не значащими фразами. – Я имею право знать!
– Мне случалось бить мужчин.
– Когда?
– Двух парней, которые подобрали меня, когда я путешествовал автостопом. Пьяницу на стоянке грузовиков. – Он помолчал. – Однажды я ударил своего старика.
– Но женщин ты не бил?
– Нет.
– Так в чем же дело? – в недоумении воскликнула Эви.
– В тебе.
* * *
Эви возобновила этот разговор только после ужина. Она боялась сделать из этой фразы чересчур далеко идущие выводы. Но все же… Неужели Коул относится к ней так же, как она относится к нему? Возможно ли это? Она боялась выказывать свои чувства – а вдруг они снова выйдут из-под контроля, как бывало с ней раньше? Она не хотела снова воображать себе нежные чувства там, где их нет и в помине. Они сидели в тихом ресторанчике в Альбукерке. Окна ресторанчика выходили на Рио-Гранде. Эви попыталась завести разговор об их сегодняшнем путешествии.
– Я и не подозревала, что пустыня может быть такой красивой! И все-таки не понимаю, как люди могут жить без деревьев! Как ты думаешь, кактус может считаться за дерево?
– Чего?
– Коул, ты просто блестящий собеседник! – с сарказмом воскликнула она.
Он потер рукой лоб.
– Да нет, я тебя слышал. Пустыня хороша, когда едешь по ней в машине с кондиционером и с полным баком горючего.
– А ты что, ходил через пустыню пешком?
– Ага. Да еще летом, в самую жару. Не слишком удачная мысль!
Эви взяла в руки графин.
– Еще воды?
– Ты прямо читаешь мои мысли! – усмехнулся Коул.
– Я просто представила себе: запекшиеся губы, вьющиеся над головой стервятники, побелевшие кости…
– Ну да, что-то в этом роде. Я парень из Монтаны, страны горных козлов. Что я мог знать о пустынях? – Коул осушил кружку пива и задумчиво посмотрел на Эви. – Я все надеялся, что вот-вот найду оазис.
– Ну и как, нашел?
Коул посмотрел на нее так, словно сама Эви была оазисом, озером чистой, прохладной воды, способной утолить многолетнюю жажду.
Эви откинула назад волосы, которые лезли ей в глаза, но невесомая прядь снова упала ей на лоб.
– Расскажи…
– О чем? О том, как я сбежал из дому?
– О жизни на дороге.
– Это другой мир. Совсем другой. Идешь один. Сам по себе. И вокруг – только небо. Небо, асфальт и бескрайние просторы.
Коул пожал плечами.
– Мне повезло – я выжил. Все остальное тогда было неважно. Дома дошло до того, что у меня был только один выбор: уйти или…
– Или что?
– Или убить моего старика.
– И ты ушел.
– Навсегда.
Коул поставил локти на стол, сгорбился над своей опустевшей тарелкой.
– Даже когда старик умер, мать все равно не захотела принять меня обратно. Я так понимаю, что она слишком дорожила его памятью… – Он встряхнул головой. – Ее три года как похоронили. Я даже не поехал на похороны.
Эви мягко коснулась его руки. Коул, казалось, не заметил ее жеста. Наступило длительное молчание.
– А тебе не хотелось бы…
– Чего?
– Проехать через Монтану.
Коул задумался. Он сидел, комкая в руках бумажную салфетку. Наконец рассеянно засунул ее в пепельницу.
– Нет. Не стоит будить спящую собаку.
– Но теперь, же там все изменилось! – возразила Эви.
– А воспоминания остались.
Эви разглядывала блестящую ложку, лежавшую рядом с тарелкой. Отражение ее лица на полированной поверхности выглядело унылым.
– А что, воспоминания остались только там, или ты носишь их с собой повсюду?
– Верно, сказано, миссис Фрейд.
Эви нахмурила брови и заговорила с немецким акцентом:
– Фоспоминания не есть Монтана. Фоспоминания – стесь! – Она постучала себя по лбу. – Не так ли, молотой шелофек? – Он перестал улыбаться.
– Не здесь, а здесь. – Коул провел пальцем по шее и ключицам – там, где у Эви были синяки.
– Но мне, же не было больно, Коул! – Она уже устала повторять это.
– Ну и что? Мало ли как я мог тебя ранить? Тем, что сказал что-нибудь не то. Тем, что я не тот человек, какой тебе нужен. Тем, что позволил нашим отношениям зайти так далеко…
Эви побледнела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Нет, я передумала. Отдерни занавеску. – Он остановился в нескольких дюймах от постели.
– Ну, пожалуйста!
И Эви замерла в ожидании. Занавеска снова отдернулась.
– Так лучше?
– Вроде да…
Матрас прогнулся – Коул лег рядом. Оба лежали неподвижно и молчали.
– Эви…
– Коул, пожалуйста…
– Что «пожалуйста»?
Эви зажмурилась. Если бы Коул действительно любил ее, он не стал бы разговаривать таким нерешительным тоном!
– Я не хочу думать об этом. Только не сейчас! Я и так слишком много думаю. А сейчас – не время. И не место.
Коул фыркнул.
– Ну, если сейчас не время…
– Коул, пожалуйста!
Наступило долгое молчание. В тишине слышалось лишь тиканье его дорожного будильника.
– Мне уйти?
– Не надо! – ответила Эви, не успев подумать, стоит ли это говорить. Слово – не воробей…
Темнота окутывала их, как материнское чрево. Их голоса растворялись во тьме.
– Ты на меня не сердишься за сегодняшнее? – спросил Коул.
– Что, разве это ты устроил этот смерч? – со смешком произнесла Эви.
– Но мы занимались любовью. В грязи, под дождем…
– А ты слышал, чтобы я на что-то жаловалась?
– Я вообще ничего не слышал. Ты же все время молчишь… – И Коул снова умолк.
Надо ли говорить ему, что слышала она!
Его рука коснулась ее руки, пальцы их сплелись. Другая его рука коснулась ее бедра. Через несколько мгновений он выпустил пальцы Эви и принялся гладить ее предплечье. Потом повернулся на бок, нашел на ощупь нежную шею, погладил ее. Потом нащупал под рубашкой ее грудь…
– Не будем говорить об этом сегодня, – прошептал он.
На нее нахлынула сладкая печаль. Она опять совершает чудовищную ошибку – отдается мужчине, так и не набравшись мужества поговорить с ним начистоту. А ведь, может быть, он ее совсем не любит! Она отдается ему, не думая, что ждет ее впереди, более беззащитная, чем когда бы то ни было…
Эви потянулась к нему. Ее маленькая, прохладная рука коснулась его бицепса. Она сдавила его мускулы, удивляясь их силе. Бицепс был напряжен и слегка дернулся у нее под пальцами.
– Что, демонстрируешь силу?
Коул услышал по ее голосу, что она улыбается, и мгновенно расслабился. Он придвинулся ближе, прижался к ее бедру, коснулся губами ее губ.
– Сегодня я вел себя не самым лучшим образом…
Она рассмеялась глубоким грудным смехом.
– Это было замечательно! Так хорошо мне не было ни с кем и никогда!
9
Эви снилось, что они едут по шоссе. Шумит дорога, машина вибрирует… И она вся до кончиков пальцев наполнена восхитительным ощущением сексуального удовлетворения. Ее рука сжимает гладкую, полированную рукоятку тормоза, в открытое окно врывается свежий ветер, волосы у нее развеваются, лицо горит, сердце колотится…
Она открыла глаза. Оказывается, это Коул дул ей в щеку перед тем, как поцеловать.
– Привет!
Эви застонала. Коул был уже одет. Солнце ярко светило в окно.
Она заслонилась рукой от солнечных лучей.
– Убирайся!
– Вчера вечером ты этого не говорила…
Она не нуждалась в том, чтобы Коул напоминал ей об этом. Они больше не говорили о любви. Зато делали все остальное.
– Ты что, собрался меня шантажировать?
Коул рассмеялся смешком удовлетворенного самца и отошел. Эви захотелось запустить в него подушкой. Но ее охватила приятная лень, и она, казалось, не могла пошевелить пальцем.
Всю ночь они занимались любовью – нежно, не спеша. Это были мягкие ласки, подчинявшиеся медленному ритму. Коул снова и снова целовал ее, показывая ей свое искусство в любви, которого не успел продемонстрировать тогда, во время бури.
Эви сонно улыбнулась, вспоминая об этом. Она никогда не думала, что Коул может быть так нежен. Но в этой нежности все равно чувствовалось нетерпение, сдержанная, но горячая страсть. Она вспомнила кульминацию этих длительных объятий, и по ее телу прошла сладкая судорога. Она перевернулась на бок, уткнулась носом в подушку и вдохнула крепкий мужской запах Коула.
– Завтрак, мэм!
Эви приоткрыла один глаз. Перед носом у нее очутился поднос с завтраком. Она ощутила аппетитный запах яичницы с беконом. Эви перевернулась на живот и приподнялась на локтях.
– Как? Уже?
– Оладьи, сок, тосты, яичница. Чего желаете?
Прежде всего, она хотела Коула Крика, и желательно в голом виде. Эви откинула со лба прядь волос, которая лезла ей в глаза.
– Слушай, принеси халат, пожалуйста.
– В ванной, кажется, висит халат. Сейчас принесу.
Она села в кровати, поставила поднос себе на колени и улыбнулась при виде еще одного сюрприза, о котором Коул не упомянул: алой розы в высокой вазочке.
Он принес ей махровый халат и уселся на кровать в ногах. Включил телевизор и принялся переключать программы, ища прогноз погоды.
– Куда моей госпоже будет угодно направиться сегодня? – с видом покорного слуги поинтересовался он.
– На запад, молодой человек!
– В Нью-Мексико?
– Да, а потом в Аризону. Я хочу посмотреть на Большой Каньон.
– К тому времени, как мы туда доберемся, уже стемнеет. Я не думаю, что его подсвечивают…
– Ну, задержимся на денек. К тому же… – Эви стерла с губы приставшее масло и порозовела, увидев, как Коул невольно облизнул губы в ответ. – К тому же мне еще надо напечатать статью про смерч. Если в журнале подсуетятся, они успеют разрекламировать ее к тому времени, как выйдет очередной номер.
Коул понял намек и передал ей портативный компьютер.
– Дело, конечно, прежде всего!
– Ты хочешь сказать, что я только и умею, что работать? – обиделась Эви.
– Ну, что ты! Ты умеешь и многое другое. Вчера я в этом убедился, – поспешил успокоить ее Коул.
Он потянулся к ней. Теперь он уже сам стер полоску джема с ее нижней губы. Она машинально высунула язык и коснулась мозолистого пальца Коула.
Эви решила отложить работу еще на час, и завтрак успел остыть…
Выйдя из душа, она обнаружила, что Коул стоит посреди комнаты и переодевается.
– Ну как тебе тренажерный зал?
– Великолепно! Я еще никогда не был в такой отличной форме! – бодро воскликнул он.
– Мужские гормоны творят чудеса!
Коул согнул руку и напряг бицепс, упершись лбом в кулак, приняв позу профессионального культуриста.
– Ну, как?
– Великолепно! Вылитый Арнольд. Это надо было бы сфотографировать.
– Как твоя статья?
– Продвигается.
– Так же удачно, как мы? – вкрадчиво спросил он.
Эви вздрогнула. Коул подошел к ней сзади и положил руки ей на плечи. Он распахнул ее халат и принялся мягко покусывать ее плечи и шею.
– Я тебя не напугал?
– Это было даже приятно… – пролепетала Эви. Поразительно, как его близость действует на нее! И почему это она тает от одного прикосновения его губ?
Она завела руку назад и взъерошила волосы Коула, наслаждаясь его лаской. Под кожей вспыхнул огонек, растекся по груди, потом спустился ниже, к животу, к горячему местечку между ног. Эви наслаждалась этим медленно расползающимся жаром.
Внезапно Коул замер, держа ее за плечи.
– В чем дело? – томно спросила Эви.
Коул ничего не ответил. Восхитительное ощущение ослабело.
– Коул!
– Неужели это дело моих рук?
Голос у него был какой-то испуганный. Это заставило Эви обернуться. Коул уронил руки и растерянно смотрел на ее нежную кожу, местами усеянную синяками. Эви подняла халат, набросила его себе на плечи и с опаской подошла к зеркалу. На груди и на плечах у нее красовалась россыпь мелких синяков.
Эви поспешно прикрыла их рукой, как будто это могло заставить Коула забыть об этом зрелище.
– Я сделал тебе больно…
– Это, наверно, во время бури. Похоже, мы немного забылись…
– Почему «мы»?
– Коул, мне не было больно.
Он с силой отвел ее руку и развернул Эви к зеркалу.
– Посмотри, ты же вся в синяках!
– Но это, же от поцелуев…
Он сдернул халат с ее плеч – грубовато, злясь не на нее, а на самого себя.
– А это что, на руке? А где еще? Большущий синяк красовался у нее на бедре, но это от камня, который выступил на склоне, размытом дождем. Коул вовсе не собирался толкать ее на этот камень – это вышло нечаянно. Коул же не знал, что он там торчит… Ну, да, ну, синяки…
– Ты ведь не нарочно…
Его ледяной взгляд мог бы остудить и кипящую лаву.
– Где-то я это уже слышал…
– Коул!
Он отошел к кровати и принялся, как попало запихивать свои вещи в сумку.
– Терпеть не могу, когда женщины страдают во имя любви!
– Да знаю, знаю. Но одно дело – нарочно ударить женщину, а другое дело – любовная игра…
– «Он не нарочно!» – саркастически повторил Коул. – «Это вышло случайно!» «Он просто не мог сдержаться!»
– Прекрати!
Коул рывком застегнул набитую сумку.
– Нам пора ехать.
– Мы никуда не поедем, пока не разберемся с этим.
– Тогда мы застрянем в Амарилло очень надолго, Эви. Это старая история, за несколько дней с нею не разберешься…
* * *
Странно, что больнее всего задевают какие-то мелочи. Эви ехала на запад, к границе между Техасом и Нью-Мексико, и мучилась оттого, что для Коула история их отношений – это, оказывается, всего лишь «несколько дней». А для Эви это была целая эпоха в ее жизни, и она знала, что память об этом сохранится в ее душе надолго, гораздо дольше, чем понадобится времени на то, чтобы зажили эти несчастные синяки.
И еще странно, насколько по-разному люди воспринимают одни и те же явления. Она ведь тоже видела эти синяки, когда принимала душ. Но для нее это было сладостное напоминание о ласках Коула, как бы символ пылкой страсти, страсти, которой до сих пор Эви никогда не испытывала. А для Коула это было мрачное напоминание о прошлом.
Как только они пересекли границу штата, спор вспыхнул с новой силой.
– У меня просто такая нежная кожа! – заявила Эви уверенным тоном.
– Не смей оправдываться! – воскликнул Коул.
Эви поразило, с какой горячностью Коул бросился защищать ее – от нее же самой. Она сбавила тон.
– Коул, пойми, синяки у меня появляются даже от пристального взгляда. Обычно я даже не помню, где я успела посадить себе синяк.
– На этот раз это было по моей вине, – упрямо твердил он.
– Но больше это не повторится? Ты это имел в виду?
– Только не говори, что ты любишь, когда тебе делают больно!
Эви еще никогда не встречала мужчины с такой уязвимой совестью! Он решительно во всем винит себя и только себя. Ну что ему можно возразить?
– Но это, же ты любя!
– Ну да, конечно. Скажи «люблю» и можешь делать все, что угодно, так, что ли? – вскипел Коул.
– Но ведь ты что-то говорил о том, что любишь…
Коул пронзил Эви яростным взглядом.
– Тот, кто действительно любит, никогда не причинит боли любимому человеку.
– Мысль замечательная. Но действительности она не соответствует.
– Ну да, конечно. Это любимый девиз моей матушки. Она всегда говорила, что это не папаша ее бьет, а некая его часть, которая от него самого не зависит. Как будто папаша не ведал, что творят его кулаки!
– Но ты, же не твой папаша! – Эви уже начала терять терпение. – Ты что думаешь, я стала бы связываться с тобой, если бы ты был таким же, как он?
– Надо же, как ты меня защищаешь!
– Я просто умею отделять одно от другого.
– Да, но только не в любви.
Это задело Эви. А может быть, Коул прав? Она ведь действительно имела привычку находить оправдания мужчинам: почему он не позвонил, почему не пришел на свидание, почему отказывается встречаться… Быть может, и с Коулом у нее то же самое?
– Я никогда не мирилась с насилием, – возразила она.
– Мирилась, Эви. Пойми, ты же вся пятнистая, как леопард!
Эви вышла из себя. Она расстегнула блузку одной рукой, другой продолжая вести машину. Стянула блузку с правого плеча и наклонилась вперед, чтобы видеть себя в зеркале.
– Посмотри хорошенько! Разве же это следы насилия? Это ведь следы поцелуев!
Позади раздался гудок. Эви от неожиданности чуть не съехала в кювет. Она смотрела в зеркало на себя и не заметила догоняющего их грузовика.
Эви поспешно обернулась. Водитель грузовика понимающе подмигнул ей и сделал знак – раздевайся, мол, дальше.
Коул перегнулся через Эви и показал шоферу выразительный жест. Тот ответил залпом непечатных слов и промчался мимо, осыпав «конквест» градом мелких камушков.
Эви снова взялась за руль, натягивая блузку на плечо.
– Кобель, – пробормотала она сквозь зубы.
– Вот и я говорю – кобель.
– Да я же не о тебе!
– А какая между нами разница?
Судя по его мрачному лицу, Коул с самого Амарилло обзывал себя всякими нехорошими словами, и «кобель» среди них было, вероятно, самым легким.
– Я не хочу, чтобы ты обвинял себя в том, что произошло между нами!
– Великолепно! Значит, ты собираешься отвечать за мои поступки? Значит, я могу и дальше продолжать в том же духе?
– Коул, у тебя что, мания на этой почве? Ты – не твой отец. Тебе давно пора это понять. Скажи, ты хоть раз в жизни ударил женщину?
Коул ответил не сразу. По спине у Эви отчего-то поползли мурашки.
– Ну? – Эви уже не казалось, что она лезет не в свое дело. Между ними было слишком многое, чтобы прятаться за вежливыми, ничего не значащими фразами. – Я имею право знать!
– Мне случалось бить мужчин.
– Когда?
– Двух парней, которые подобрали меня, когда я путешествовал автостопом. Пьяницу на стоянке грузовиков. – Он помолчал. – Однажды я ударил своего старика.
– Но женщин ты не бил?
– Нет.
– Так в чем же дело? – в недоумении воскликнула Эви.
– В тебе.
* * *
Эви возобновила этот разговор только после ужина. Она боялась сделать из этой фразы чересчур далеко идущие выводы. Но все же… Неужели Коул относится к ней так же, как она относится к нему? Возможно ли это? Она боялась выказывать свои чувства – а вдруг они снова выйдут из-под контроля, как бывало с ней раньше? Она не хотела снова воображать себе нежные чувства там, где их нет и в помине. Они сидели в тихом ресторанчике в Альбукерке. Окна ресторанчика выходили на Рио-Гранде. Эви попыталась завести разговор об их сегодняшнем путешествии.
– Я и не подозревала, что пустыня может быть такой красивой! И все-таки не понимаю, как люди могут жить без деревьев! Как ты думаешь, кактус может считаться за дерево?
– Чего?
– Коул, ты просто блестящий собеседник! – с сарказмом воскликнула она.
Он потер рукой лоб.
– Да нет, я тебя слышал. Пустыня хороша, когда едешь по ней в машине с кондиционером и с полным баком горючего.
– А ты что, ходил через пустыню пешком?
– Ага. Да еще летом, в самую жару. Не слишком удачная мысль!
Эви взяла в руки графин.
– Еще воды?
– Ты прямо читаешь мои мысли! – усмехнулся Коул.
– Я просто представила себе: запекшиеся губы, вьющиеся над головой стервятники, побелевшие кости…
– Ну да, что-то в этом роде. Я парень из Монтаны, страны горных козлов. Что я мог знать о пустынях? – Коул осушил кружку пива и задумчиво посмотрел на Эви. – Я все надеялся, что вот-вот найду оазис.
– Ну и как, нашел?
Коул посмотрел на нее так, словно сама Эви была оазисом, озером чистой, прохладной воды, способной утолить многолетнюю жажду.
Эви откинула назад волосы, которые лезли ей в глаза, но невесомая прядь снова упала ей на лоб.
– Расскажи…
– О чем? О том, как я сбежал из дому?
– О жизни на дороге.
– Это другой мир. Совсем другой. Идешь один. Сам по себе. И вокруг – только небо. Небо, асфальт и бескрайние просторы.
Коул пожал плечами.
– Мне повезло – я выжил. Все остальное тогда было неважно. Дома дошло до того, что у меня был только один выбор: уйти или…
– Или что?
– Или убить моего старика.
– И ты ушел.
– Навсегда.
Коул поставил локти на стол, сгорбился над своей опустевшей тарелкой.
– Даже когда старик умер, мать все равно не захотела принять меня обратно. Я так понимаю, что она слишком дорожила его памятью… – Он встряхнул головой. – Ее три года как похоронили. Я даже не поехал на похороны.
Эви мягко коснулась его руки. Коул, казалось, не заметил ее жеста. Наступило длительное молчание.
– А тебе не хотелось бы…
– Чего?
– Проехать через Монтану.
Коул задумался. Он сидел, комкая в руках бумажную салфетку. Наконец рассеянно засунул ее в пепельницу.
– Нет. Не стоит будить спящую собаку.
– Но теперь, же там все изменилось! – возразила Эви.
– А воспоминания остались.
Эви разглядывала блестящую ложку, лежавшую рядом с тарелкой. Отражение ее лица на полированной поверхности выглядело унылым.
– А что, воспоминания остались только там, или ты носишь их с собой повсюду?
– Верно, сказано, миссис Фрейд.
Эви нахмурила брови и заговорила с немецким акцентом:
– Фоспоминания не есть Монтана. Фоспоминания – стесь! – Она постучала себя по лбу. – Не так ли, молотой шелофек? – Он перестал улыбаться.
– Не здесь, а здесь. – Коул провел пальцем по шее и ключицам – там, где у Эви были синяки.
– Но мне, же не было больно, Коул! – Она уже устала повторять это.
– Ну и что? Мало ли как я мог тебя ранить? Тем, что сказал что-нибудь не то. Тем, что я не тот человек, какой тебе нужен. Тем, что позволил нашим отношениям зайти так далеко…
Эви побледнела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20