Потом постепенно взгляд зрителя фиксировался на том, что поначалу воспринималось просто как родинка на левой лопатке. Однако при ближайшем рассмотрении пятно оказывалось не родинкой и не татуировкой, а пауком – настоящим пауком, не особенно крупным, с тонкими лапками и черной выпуклой спинкой. Поняв, что это такое, многие женщины вскрикивали, а Линдсей, которая в общем-то спокойно относилась к паукам, почувствовала тем не менее некоторое отвращение. Именно этого и пытался добиться Томас Корт, по мнению Роуленда Макгира, считавшего Корта великим мастером манипулировать чувствами зрителей.
Линдсей уже собиралась двинуться дальше по коридору к лестнице, которая, как она надеялась, могла привести ее в сад, но тут случилось небольшое происшествие. Сделав шаг назад, она налетела на кого-то и, быстро обернувшись, извинилась. Женщина, так же, как и Линдсей, вздрогнувшая от неожиданности, все же умудрилась удержать в руках четыре больших блюда.
– Вот это да, – произнесла она с сильным австралийским или новозеландским акцентом, когда с блюда упала одна-единственная оливка и, покатившись по полу, остановилась у стены.
Линдсей виновато взглянула на женщину. Она была высокой и сухопарой, с крупным носом и крупными передними зубами. Старушечьи очки в круглой оправе производили странное впечатление рядом с пышными и длинными волосами, почти совершенно седыми. Седина вводила в заблуждение, но, присмотревшись, Линдсей поняла, что женщине лет сорок, не больше. Ее одежда наводила на мысль об униформе – аккуратное черное платье с белыми воротничком и манжетами, но без фартука. Официантка? Линдсей посмотрела на четыре блюда, которые женщина так ловко держала.
– Здесь есть неплохие вещи, – сказала женщина, проследив за взглядом Линдсей.
По-видимому, она совершила удачный налет на буфет, потому что на блюдах громоздились сыры и виноград, куски пирога, блестящая пирамидка икры. Линдсей заметила также клешню омара, а на самом большом блюде были аппетитно разложены крошечные тартинки, пирожные, меренги, марципановые фигурки и шоколадные птифуры. Сверху там лежало замечательное зеленоватое марципановое яблоко с розовым бочком и гвоздикой вместо черенка, очень похожее на настоящее. К немалому удивлению Линдсей, сухопарая женщина вдруг протянула ей это яблоко.
– Правда, прелесть? – Яблоко действительно казалось очень соблазнительным. – Миссис Сабатьер очень довольна своими поставщиками кондитерских изделий.
– Наверно, мне не следовало бы быть здесь, – пробормотала Линдсей. Она вынула из яблока черенок-гвоздику и ввиду отсутствия более подходящего места сунула ее в карман.
– Ничего, все в порядке.
– Видите ли, раньше я неплохо переносила приемы, но, видно, утратила сноровку.
– Вы тут ни при чем, здесь кто угодно спятит. – Женщина улыбнулась и стала похожа на кролика.
Она двинулась дальше по коридору, а Линдсей последовала за ней.
– Я просто думала… Мне захотелось попасть в сад.
– В сад? – Женщина резко остановилась.
– Миссис Сабатьер не будет возражать? Я смотрела на сад сверху. Там так красиво. И такие замечательные статуи…
Женщина слегка задумалась, потом пожала плечами.
– Думаю, все в порядке. В любом случае миссис Сабатьер уже давно в постели. Она бегает от этих своих вечеров, как от чумы. А вы…
– Мое имя Линдсей Драммонд. Я работаю в «Корреспонденте».
Женщина смерила ее испытующим взглядом.
– Да, я думаю, миссис Сабатьер не стала бы возражать. Лестница вон там. Если вас кто-нибудь остановит, скажите, что Пат разрешила.
– Пат? Я сегодня слышала это имя. Вы, кажется, помощница миссис Сабатьер?
– Да, это я. – Она ободряюще кивнула. – Все в порядке. Все двери открыты. Ключи не понадобятся.
С этими словами она снова быстро двинулась по коридору с Линдсей по пятам. Около лестницы она свернула к книжным полкам у стены, без единого слова открыла потайную дверцу и исчезла. «Как в кино», – подумала Линдсей, внимательно изучая фальшивые корешки книг. В полках не было заметно ни малейшей щели. Она стала спускаться по лестнице и на последнем повороте наконец-то обнаружила Маркова и Джиппи. Все вместе они вышли в сад.
– Прелестное местечко, не правда ли? – заметил Марков. – Там, наверху, сущий ад. Кретин на кретине, и ни малейших признаков Томаса Корта. Мы видели, как ты стояла у окна. Мы помахали, но ты нас не заметила, и тогда мы укрылись здесь.
Линдсей не слушала. Она как завороженная оглядывалась по сторонам. Тайный сад, невидимый с улицы, невидимый из всех остальных зданий, кроме того, где она только что находилась. Туман стлался над живыми изгородями, стоял над темной и неподвижной поверхностью пруда. Здесь было тихо, как за городом – до ее ушей доносился только плеск воды, а шум приема здесь превращался в глухое жужжание невидимых пчел. Здесь не было слышно транспорта и не было видно города, только на противоположном берегу Темзы возвышалось какое-то промышленное здание, но в темноте и тумане его очертания напоминали скорее очертания собора. Сначала она шла рука об руку с Марковым и Джиппи, но теперь бродила сама по себе, прикасалась к каменному одеянию богини, источенному временем, к пьедесталу, на котором стоял пылающий страстью бог, потом она встала на цыпочки и коснулась слепых глаз нереиды.
– Марков, Джиппи, посмотрите, – сказала она. – Разве она не прекрасна? Днем она, конечно, слепа, но луна дала ей зрение. Она смотрит за реку. Марков, который час?
– Почти полночь, Линдсей.
Линдсей пошла дальше по дорожке, ведущей к реке. Она рассеянно гладила ровно подстриженную живую изгородь и думала о том, что, может быть, Джиппи привел ее в этот сад и именно здесь она в первый раз за весь вечер ощутила спокойствие.
Она прошла через проем в живой изгороди, подошла к деревянной балюстраде и стала смотреть вниз, на медленно текущую реку. Туман то почти полностью заволакивал воду, то расступался, вода была гладкой и черной, как жидкое стекло. В ней были видны то разбивавшиеся течением, то вновь собиравшиеся воедино отражения луны, фонарей и запрокинутое лицо Офелии, бледное и полустертое водой, смотревшее на Линдсей из глубины подводного мира.
Где-то далеко на церковной башне пробили часы – последние минуты последнего часа последнего дня перед ночью мертвых. Линдсей думала о Роуленде Макгире, вдруг оказавшемся совсем рядом в то самое мгновение, когда она шагнула в сад. Она должна поступить так, как решила, и здесь, в этом саду, попрощаться с ним навсегда.
На этой неделе Роуленда не было в Лондоне. Он взял первый за год отпуск в газете, где работал редактором, и теперь вместе с друзьями должен был карабкаться на очередную вершину, а может быть, у него изменились планы – а он был склонен менять планы, – и он решил встретиться со старым другом, с которым вместе учился в Оксфорде и который был каким-то образом связан с кинопромышленностью. Этот друг хотел, чтобы Роуленд присоединился к нему в Йоркшире и помог в осуществлении какого-то загадочного проекта. Почему ему вдруг могла потребоваться помощь именно Роуленда, Линдсей было неизвестно.
Шотландия. Йоркшир. Линдсей закрыла глаза, пытаясь максимально сосредоточиться. Где-то за ее спиной Марков как всегда безостановочно болтал ни о чем, а Джиппи расхаживал взад-вперед по дорожке с озабоченным видом. Линдсей сосредоточилась: Йоркшир, сказала себе она, и тут же воображение живо и подробно создало образ Роуленда.
Наверное, сейчас он находился в каком-нибудь уединенном месте – он всегда любил уединение. Роуленд, конечно, читал, и на нем был зеленый свитер, который она подарила ему на прошлое Рождество, свитер такого же цвета, как и его глаза.
– Может быть, я ошибаюсь, – донесся до нее голос Маркова, – но вам не кажется, что это место начинает напоминать Арктику? Джиппи, ты чувствуешь, какой поднялся ветер? Как в Сибири. Ноги у меня ледяные, нос тоже ледяной, руки…
– Марков, ради Бога, заткнись! – в сердцах воскликнула Линдсей и вернулась в свои мысли.
А может быть, он захочет ей позвонить… Было бы замечательно, если бы телефонный разговор начался с какого-нибудь важного слова, например, «дорогая». Да, «дорогая» подошло бы как нельзя лучше. Однако воображение Линдсей отличалось известным педантизмом и требовало правдоподобия. Поэтому Роуленд не произнес ни этого, ни какого-либо иного нежного слова, а обратился к ней просто по имени, как и всегда.
А потом – Линдсей совершенно явственно слышала его голос – он отеческим тоном стал рассказывать, чем он занимался на прошлой неделе. Он спросил, чем занималась она, и сказал, что скоро возвращается в Лондон.
А еще он сказал, что рад слышать ее голос, что с нетерпением ждет новой встречи.
Линдсей мысленно повесила трубку. Подобные разговоры происходили между ними сотни раз – спокойные, дружеские, – и от этих разговоров у нее разрывалось сердце. Разумеется, этого Роуленд не знал, по крайней мере, Линдсей надеялась, что он этого не знает, потому что она умела скрывать свои чувства и занималась этим вот уже три года.
Линдсей открыла глаза, почувствовав, что настал нужный момент. Она посмотрела вниз, на темную воду, и сказала Роуленду «прощай». «Пусть он уйдет, ради Бога, пусть он уйдет, – мысленно произнесла она и потом, поскольку желала ему только хорошего, добавила: – Пусть он найдет женщину, которая даст ему заслуженное счастье, и пусть это произойдет завтра, сегодня, вчера…»
Несомненно, это было заклинание. Она чувствовала его силу, но чувствовала также, что оно потеряет силу, если не совершить каких-то дополнительных магических действий. Поэтому она три раза постучала по дереву и скрестила средний и указательный пальцы, но всего этого ей показалось недостаточно, нужно было что-то вроде жертвоприношения. Надеясь, что ни Марков, ни Джиппи на нее не смотрят, она открыла сумочку. В ней лежало сложенное во много раз письмо Роуленда. Это было даже не письмо, скорее записка, и она касалась работы, но Линдсей почти три года всегда носила ее с собой как талисман, потому что ничего другого от Роуленда Макгира у нее не было. Маленький бумажный квадратик. Линдсей не стала его разворачивать, потому что чувствовала, что если сейчас прочтет записку, то у нее не хватит духу довести дело до конца. Впрочем, она знала эти несколько строчек наизусть. Перегнувшись через балюстраду, она бросила бесценный клочок. Сначала бумажка не хотела падать, потом она медленно опустилась на воду, как бледный мотылек, и Линдсей увидела, как ее безвозвратно уносит течением.
На нее нахлынула печаль, но вместе с тем она ощущала безмерное облегчение. Линдсей вернулась к мужчинам. Марков продолжал ворчать по поводу погоды, а спокойный взгляд Джиппи был устремлен куда-то вдаль. Именно тогда, взглянув на Джиппи, Линдсей задала себе запоздалый вопрос, не имеет ли он отношения ко всему, что она только что совершила. В конце концов, именно Джиппи предложил Маркову добыть для нее приглашение на этот вечер, именно под его влиянием Линдсей оставила приглашение у себя, и теперь она подозревала, что ее окончательное решение было принято тоже не без участия Джиппи. Разве не странно было, что Марков и Джиппи провели весь вечер в саду, словно поджидая ее. Молчаливость и отстраненность Джиппи всегда заставляли забывать о его присутствии, но после каждой встречи у Линдсей возникало ощущение, что он действительно каким-то таинственным образом влияет на нее – взглядом, незаметным движением руки.
Теперь у нее появилось еще более сильное ощущение, что Джиппи направлял ее действия и продолжает делать это. Легко касаясь локтя Линдсей, Джиппи проводил ее по белому коридору. Марков теперь шел впереди. Линдсей чувствовала, что Джиппи хочет что-то ей сказать и что он ведет ее к какой-то цели. Глядя на его бледное сосредоточенное лицо, она поняла, что эта цель совсем близко.
Путешествие через бурное море гостей оказалось не самым легким приключением. Сильное течение подхватило их и понесло. До слуха Линдсей долетело кем-то произнесенное имя Корта. Она услышала, что коварная Лулу Сабатьер одновременно устроила точно такие же приемы в честь премьеры «Дьявола» в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе и что – главное предательство! – Томас Корт, по слухам, находился на одном из них.
Наконец они беспрепятственно достигли дверей. Джиппи и Марков проводили Линдсей к ее машине по тихой и темной улочке. Они шли по узкой мостовой, и каждый их шаг эхом отдавался от темных высоких стен заброшенных пакгаузов с их ржавеющими лестницами и лебедками. Слабый ветер доносил плеск воды о глинистый берег. Линдсей все время чувствовала, что Джиппи хочет заговорить и сражается с нежелающими выходить наружу словами. Почти за полмили от дворца Лулу они нашли машину Линдсей, припаркованную у старой полуразрушенной церкви. Из ниоткуда на совершенно пустынной улице вдруг появилось такси, которого несколько мгновений назад потребовал Марков, но никто не удивился: когда Джиппи был рядом, такие чудеса случались довольно часто.
– Завтра Греция, – сказал Марков, целуя Линдсей. – Синее небо, солнце, языческие храмы и божественные отели. Желаю приятно провести время в Оксфорде и Нью-Йорке. Увидимся, когда вернемся, дорогая. Мы уезжаем на рассвете.
Потом он принялся спорить с водителем такси – он всегда вступал в споры с таксистами, – как лучше проехать к его дому.
– До свидания, Джиппи, – сказала Линдсей и вдруг поцеловала его. – Надеюсь, вы хорошо отдохнете. Пришли мне открытку, ладно?
– П-п-пришлю. Я… – Последовала длинная мучительная пауза. Зная, что Джиппи наконец решился сказать то, что могло оказаться очень важным, Линдсей молча ждала, пока он справится с непослушными звуками.
– Й-о-о, – Джиппи болезненно сморщился, его карие глаза умоляюще смотрели в глаза Линдсей. Она не пыталась подсказать, потому что это могло только ухудшить дело. Налетел порыв ветра, она зябко передернула плечами.
– Й-о-рк… – наконец удалось ему произнести. Линдсей удивленно взглянула на Джиппи. Теперь его лоб был покрыт капельками пота, а лицо побледнело. Она мягко взяла его за руку.
– Йорк? Ты имеешь в виду Йоркшир, Джиппи? Я думала об Йоркшире, когда мы были в саду. Ты это знал?
Он кивнул, потом затряс головой, сильно сжал ее руку. Его рука была холодна, как лед.
– Авто-о-о… – он не докончил слова. Линдсей оглянулась на свой автомобиль. Может, Джиппи пытался сказать «автомобиль»?
– Джиппи, тебе плохо? – встревоженно спросила она. – Мне кажется, ты… – Она умолкла, потому что собиралась произнести слово «боишься», но в последнюю секунду не решилась его выговорить. Она чувствовала беспокойство, какая-то леденящая тревога передалась ей через холодную руку Джиппи. У него дрожали губы от усилий, он смотрел на нее с какой-то собачьей преданностью, а она не могла понять, что выражает его лицо – печаль или радость. У него судорожно дернулась голова, и вдруг он четко и без запинки произнес:
– Автоответчик. Проверь автоответчик.
Линдсей не ожидала столь прозаического откровения, ведь, как уверял всех Марков, каждое слово Джиппи имело второй, тайный смысл. Но то, что она услышала, было уж очень банально.
– Автоответчик, Джиппи? Но я и так его всегда проверяю.
Но приступ красноречия у Джиппи прошел. На этот раз он не кивнул и не покачал головой, вместо этого он подарил ей одну из своих самых добрых и сердечных улыбок. Эту улыбку она вспомнила потом, когда смогла оценить последствия совета Джиппи. Он сжал ее руку и сел в такси рядом с Марковым. Автомобиль тронулся, мужчины помахали ей.
Озадаченная непонятным советом Джиппи, дома Линдсей сразу же проверила факс и автоответчик, и надежда, разгоревшаяся по дороге, угасла. Ни одного факса, ни одного сообщения. Красный глазок автоответчика смотрел на нее будто с насмешкой. Никто ей не звонил – ни из Йоркшира, ни из Шотландии.
4
В тот же поздний вечер, ближе к полуночи, Роуленд Макгир отложил книгу, которую читал, встал и подбросил в камин еще одно полено. Он натянул зеленый свитер, подаренный ему Линдсей на прошлое Рождество, и неслышно прошел мимо стола, за которым сидел его друг Колин Лассел. Роуленд открыл дверь и выглянул на улицу.
Они снимали коттедж в пустынной местности северного Йоркшира. Глаза Роуленда, привыкшие к свету, поначалу ничего не различали. Он прикрыл дверь, подождал немного и снова выглянул. Через некоторое время он увидел кочки, покрытые вереском и утесником, смутные изломанные очертания скал на горизонте и россыпь неярких звезд над головой.
– Только не говори мне, что ты собираешься погулять, – окликнул его Колин. – Сегодня ночь мертвых. Тебя утащат гоблины, а утром я найду тебя окоченевшим, и твои зубы будут скалиться в усмешке вампира.
– И все же я рискну. Люблю гулять по ночам. Хочется подышать свежим воздухом, а то ты за этот вечер выкурил двести сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Линдсей уже собиралась двинуться дальше по коридору к лестнице, которая, как она надеялась, могла привести ее в сад, но тут случилось небольшое происшествие. Сделав шаг назад, она налетела на кого-то и, быстро обернувшись, извинилась. Женщина, так же, как и Линдсей, вздрогнувшая от неожиданности, все же умудрилась удержать в руках четыре больших блюда.
– Вот это да, – произнесла она с сильным австралийским или новозеландским акцентом, когда с блюда упала одна-единственная оливка и, покатившись по полу, остановилась у стены.
Линдсей виновато взглянула на женщину. Она была высокой и сухопарой, с крупным носом и крупными передними зубами. Старушечьи очки в круглой оправе производили странное впечатление рядом с пышными и длинными волосами, почти совершенно седыми. Седина вводила в заблуждение, но, присмотревшись, Линдсей поняла, что женщине лет сорок, не больше. Ее одежда наводила на мысль об униформе – аккуратное черное платье с белыми воротничком и манжетами, но без фартука. Официантка? Линдсей посмотрела на четыре блюда, которые женщина так ловко держала.
– Здесь есть неплохие вещи, – сказала женщина, проследив за взглядом Линдсей.
По-видимому, она совершила удачный налет на буфет, потому что на блюдах громоздились сыры и виноград, куски пирога, блестящая пирамидка икры. Линдсей заметила также клешню омара, а на самом большом блюде были аппетитно разложены крошечные тартинки, пирожные, меренги, марципановые фигурки и шоколадные птифуры. Сверху там лежало замечательное зеленоватое марципановое яблоко с розовым бочком и гвоздикой вместо черенка, очень похожее на настоящее. К немалому удивлению Линдсей, сухопарая женщина вдруг протянула ей это яблоко.
– Правда, прелесть? – Яблоко действительно казалось очень соблазнительным. – Миссис Сабатьер очень довольна своими поставщиками кондитерских изделий.
– Наверно, мне не следовало бы быть здесь, – пробормотала Линдсей. Она вынула из яблока черенок-гвоздику и ввиду отсутствия более подходящего места сунула ее в карман.
– Ничего, все в порядке.
– Видите ли, раньше я неплохо переносила приемы, но, видно, утратила сноровку.
– Вы тут ни при чем, здесь кто угодно спятит. – Женщина улыбнулась и стала похожа на кролика.
Она двинулась дальше по коридору, а Линдсей последовала за ней.
– Я просто думала… Мне захотелось попасть в сад.
– В сад? – Женщина резко остановилась.
– Миссис Сабатьер не будет возражать? Я смотрела на сад сверху. Там так красиво. И такие замечательные статуи…
Женщина слегка задумалась, потом пожала плечами.
– Думаю, все в порядке. В любом случае миссис Сабатьер уже давно в постели. Она бегает от этих своих вечеров, как от чумы. А вы…
– Мое имя Линдсей Драммонд. Я работаю в «Корреспонденте».
Женщина смерила ее испытующим взглядом.
– Да, я думаю, миссис Сабатьер не стала бы возражать. Лестница вон там. Если вас кто-нибудь остановит, скажите, что Пат разрешила.
– Пат? Я сегодня слышала это имя. Вы, кажется, помощница миссис Сабатьер?
– Да, это я. – Она ободряюще кивнула. – Все в порядке. Все двери открыты. Ключи не понадобятся.
С этими словами она снова быстро двинулась по коридору с Линдсей по пятам. Около лестницы она свернула к книжным полкам у стены, без единого слова открыла потайную дверцу и исчезла. «Как в кино», – подумала Линдсей, внимательно изучая фальшивые корешки книг. В полках не было заметно ни малейшей щели. Она стала спускаться по лестнице и на последнем повороте наконец-то обнаружила Маркова и Джиппи. Все вместе они вышли в сад.
– Прелестное местечко, не правда ли? – заметил Марков. – Там, наверху, сущий ад. Кретин на кретине, и ни малейших признаков Томаса Корта. Мы видели, как ты стояла у окна. Мы помахали, но ты нас не заметила, и тогда мы укрылись здесь.
Линдсей не слушала. Она как завороженная оглядывалась по сторонам. Тайный сад, невидимый с улицы, невидимый из всех остальных зданий, кроме того, где она только что находилась. Туман стлался над живыми изгородями, стоял над темной и неподвижной поверхностью пруда. Здесь было тихо, как за городом – до ее ушей доносился только плеск воды, а шум приема здесь превращался в глухое жужжание невидимых пчел. Здесь не было слышно транспорта и не было видно города, только на противоположном берегу Темзы возвышалось какое-то промышленное здание, но в темноте и тумане его очертания напоминали скорее очертания собора. Сначала она шла рука об руку с Марковым и Джиппи, но теперь бродила сама по себе, прикасалась к каменному одеянию богини, источенному временем, к пьедесталу, на котором стоял пылающий страстью бог, потом она встала на цыпочки и коснулась слепых глаз нереиды.
– Марков, Джиппи, посмотрите, – сказала она. – Разве она не прекрасна? Днем она, конечно, слепа, но луна дала ей зрение. Она смотрит за реку. Марков, который час?
– Почти полночь, Линдсей.
Линдсей пошла дальше по дорожке, ведущей к реке. Она рассеянно гладила ровно подстриженную живую изгородь и думала о том, что, может быть, Джиппи привел ее в этот сад и именно здесь она в первый раз за весь вечер ощутила спокойствие.
Она прошла через проем в живой изгороди, подошла к деревянной балюстраде и стала смотреть вниз, на медленно текущую реку. Туман то почти полностью заволакивал воду, то расступался, вода была гладкой и черной, как жидкое стекло. В ней были видны то разбивавшиеся течением, то вновь собиравшиеся воедино отражения луны, фонарей и запрокинутое лицо Офелии, бледное и полустертое водой, смотревшее на Линдсей из глубины подводного мира.
Где-то далеко на церковной башне пробили часы – последние минуты последнего часа последнего дня перед ночью мертвых. Линдсей думала о Роуленде Макгире, вдруг оказавшемся совсем рядом в то самое мгновение, когда она шагнула в сад. Она должна поступить так, как решила, и здесь, в этом саду, попрощаться с ним навсегда.
На этой неделе Роуленда не было в Лондоне. Он взял первый за год отпуск в газете, где работал редактором, и теперь вместе с друзьями должен был карабкаться на очередную вершину, а может быть, у него изменились планы – а он был склонен менять планы, – и он решил встретиться со старым другом, с которым вместе учился в Оксфорде и который был каким-то образом связан с кинопромышленностью. Этот друг хотел, чтобы Роуленд присоединился к нему в Йоркшире и помог в осуществлении какого-то загадочного проекта. Почему ему вдруг могла потребоваться помощь именно Роуленда, Линдсей было неизвестно.
Шотландия. Йоркшир. Линдсей закрыла глаза, пытаясь максимально сосредоточиться. Где-то за ее спиной Марков как всегда безостановочно болтал ни о чем, а Джиппи расхаживал взад-вперед по дорожке с озабоченным видом. Линдсей сосредоточилась: Йоркшир, сказала себе она, и тут же воображение живо и подробно создало образ Роуленда.
Наверное, сейчас он находился в каком-нибудь уединенном месте – он всегда любил уединение. Роуленд, конечно, читал, и на нем был зеленый свитер, который она подарила ему на прошлое Рождество, свитер такого же цвета, как и его глаза.
– Может быть, я ошибаюсь, – донесся до нее голос Маркова, – но вам не кажется, что это место начинает напоминать Арктику? Джиппи, ты чувствуешь, какой поднялся ветер? Как в Сибири. Ноги у меня ледяные, нос тоже ледяной, руки…
– Марков, ради Бога, заткнись! – в сердцах воскликнула Линдсей и вернулась в свои мысли.
А может быть, он захочет ей позвонить… Было бы замечательно, если бы телефонный разговор начался с какого-нибудь важного слова, например, «дорогая». Да, «дорогая» подошло бы как нельзя лучше. Однако воображение Линдсей отличалось известным педантизмом и требовало правдоподобия. Поэтому Роуленд не произнес ни этого, ни какого-либо иного нежного слова, а обратился к ней просто по имени, как и всегда.
А потом – Линдсей совершенно явственно слышала его голос – он отеческим тоном стал рассказывать, чем он занимался на прошлой неделе. Он спросил, чем занималась она, и сказал, что скоро возвращается в Лондон.
А еще он сказал, что рад слышать ее голос, что с нетерпением ждет новой встречи.
Линдсей мысленно повесила трубку. Подобные разговоры происходили между ними сотни раз – спокойные, дружеские, – и от этих разговоров у нее разрывалось сердце. Разумеется, этого Роуленд не знал, по крайней мере, Линдсей надеялась, что он этого не знает, потому что она умела скрывать свои чувства и занималась этим вот уже три года.
Линдсей открыла глаза, почувствовав, что настал нужный момент. Она посмотрела вниз, на темную воду, и сказала Роуленду «прощай». «Пусть он уйдет, ради Бога, пусть он уйдет, – мысленно произнесла она и потом, поскольку желала ему только хорошего, добавила: – Пусть он найдет женщину, которая даст ему заслуженное счастье, и пусть это произойдет завтра, сегодня, вчера…»
Несомненно, это было заклинание. Она чувствовала его силу, но чувствовала также, что оно потеряет силу, если не совершить каких-то дополнительных магических действий. Поэтому она три раза постучала по дереву и скрестила средний и указательный пальцы, но всего этого ей показалось недостаточно, нужно было что-то вроде жертвоприношения. Надеясь, что ни Марков, ни Джиппи на нее не смотрят, она открыла сумочку. В ней лежало сложенное во много раз письмо Роуленда. Это было даже не письмо, скорее записка, и она касалась работы, но Линдсей почти три года всегда носила ее с собой как талисман, потому что ничего другого от Роуленда Макгира у нее не было. Маленький бумажный квадратик. Линдсей не стала его разворачивать, потому что чувствовала, что если сейчас прочтет записку, то у нее не хватит духу довести дело до конца. Впрочем, она знала эти несколько строчек наизусть. Перегнувшись через балюстраду, она бросила бесценный клочок. Сначала бумажка не хотела падать, потом она медленно опустилась на воду, как бледный мотылек, и Линдсей увидела, как ее безвозвратно уносит течением.
На нее нахлынула печаль, но вместе с тем она ощущала безмерное облегчение. Линдсей вернулась к мужчинам. Марков продолжал ворчать по поводу погоды, а спокойный взгляд Джиппи был устремлен куда-то вдаль. Именно тогда, взглянув на Джиппи, Линдсей задала себе запоздалый вопрос, не имеет ли он отношения ко всему, что она только что совершила. В конце концов, именно Джиппи предложил Маркову добыть для нее приглашение на этот вечер, именно под его влиянием Линдсей оставила приглашение у себя, и теперь она подозревала, что ее окончательное решение было принято тоже не без участия Джиппи. Разве не странно было, что Марков и Джиппи провели весь вечер в саду, словно поджидая ее. Молчаливость и отстраненность Джиппи всегда заставляли забывать о его присутствии, но после каждой встречи у Линдсей возникало ощущение, что он действительно каким-то таинственным образом влияет на нее – взглядом, незаметным движением руки.
Теперь у нее появилось еще более сильное ощущение, что Джиппи направлял ее действия и продолжает делать это. Легко касаясь локтя Линдсей, Джиппи проводил ее по белому коридору. Марков теперь шел впереди. Линдсей чувствовала, что Джиппи хочет что-то ей сказать и что он ведет ее к какой-то цели. Глядя на его бледное сосредоточенное лицо, она поняла, что эта цель совсем близко.
Путешествие через бурное море гостей оказалось не самым легким приключением. Сильное течение подхватило их и понесло. До слуха Линдсей долетело кем-то произнесенное имя Корта. Она услышала, что коварная Лулу Сабатьер одновременно устроила точно такие же приемы в честь премьеры «Дьявола» в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе и что – главное предательство! – Томас Корт, по слухам, находился на одном из них.
Наконец они беспрепятственно достигли дверей. Джиппи и Марков проводили Линдсей к ее машине по тихой и темной улочке. Они шли по узкой мостовой, и каждый их шаг эхом отдавался от темных высоких стен заброшенных пакгаузов с их ржавеющими лестницами и лебедками. Слабый ветер доносил плеск воды о глинистый берег. Линдсей все время чувствовала, что Джиппи хочет заговорить и сражается с нежелающими выходить наружу словами. Почти за полмили от дворца Лулу они нашли машину Линдсей, припаркованную у старой полуразрушенной церкви. Из ниоткуда на совершенно пустынной улице вдруг появилось такси, которого несколько мгновений назад потребовал Марков, но никто не удивился: когда Джиппи был рядом, такие чудеса случались довольно часто.
– Завтра Греция, – сказал Марков, целуя Линдсей. – Синее небо, солнце, языческие храмы и божественные отели. Желаю приятно провести время в Оксфорде и Нью-Йорке. Увидимся, когда вернемся, дорогая. Мы уезжаем на рассвете.
Потом он принялся спорить с водителем такси – он всегда вступал в споры с таксистами, – как лучше проехать к его дому.
– До свидания, Джиппи, – сказала Линдсей и вдруг поцеловала его. – Надеюсь, вы хорошо отдохнете. Пришли мне открытку, ладно?
– П-п-пришлю. Я… – Последовала длинная мучительная пауза. Зная, что Джиппи наконец решился сказать то, что могло оказаться очень важным, Линдсей молча ждала, пока он справится с непослушными звуками.
– Й-о-о, – Джиппи болезненно сморщился, его карие глаза умоляюще смотрели в глаза Линдсей. Она не пыталась подсказать, потому что это могло только ухудшить дело. Налетел порыв ветра, она зябко передернула плечами.
– Й-о-рк… – наконец удалось ему произнести. Линдсей удивленно взглянула на Джиппи. Теперь его лоб был покрыт капельками пота, а лицо побледнело. Она мягко взяла его за руку.
– Йорк? Ты имеешь в виду Йоркшир, Джиппи? Я думала об Йоркшире, когда мы были в саду. Ты это знал?
Он кивнул, потом затряс головой, сильно сжал ее руку. Его рука была холодна, как лед.
– Авто-о-о… – он не докончил слова. Линдсей оглянулась на свой автомобиль. Может, Джиппи пытался сказать «автомобиль»?
– Джиппи, тебе плохо? – встревоженно спросила она. – Мне кажется, ты… – Она умолкла, потому что собиралась произнести слово «боишься», но в последнюю секунду не решилась его выговорить. Она чувствовала беспокойство, какая-то леденящая тревога передалась ей через холодную руку Джиппи. У него дрожали губы от усилий, он смотрел на нее с какой-то собачьей преданностью, а она не могла понять, что выражает его лицо – печаль или радость. У него судорожно дернулась голова, и вдруг он четко и без запинки произнес:
– Автоответчик. Проверь автоответчик.
Линдсей не ожидала столь прозаического откровения, ведь, как уверял всех Марков, каждое слово Джиппи имело второй, тайный смысл. Но то, что она услышала, было уж очень банально.
– Автоответчик, Джиппи? Но я и так его всегда проверяю.
Но приступ красноречия у Джиппи прошел. На этот раз он не кивнул и не покачал головой, вместо этого он подарил ей одну из своих самых добрых и сердечных улыбок. Эту улыбку она вспомнила потом, когда смогла оценить последствия совета Джиппи. Он сжал ее руку и сел в такси рядом с Марковым. Автомобиль тронулся, мужчины помахали ей.
Озадаченная непонятным советом Джиппи, дома Линдсей сразу же проверила факс и автоответчик, и надежда, разгоревшаяся по дороге, угасла. Ни одного факса, ни одного сообщения. Красный глазок автоответчика смотрел на нее будто с насмешкой. Никто ей не звонил – ни из Йоркшира, ни из Шотландии.
4
В тот же поздний вечер, ближе к полуночи, Роуленд Макгир отложил книгу, которую читал, встал и подбросил в камин еще одно полено. Он натянул зеленый свитер, подаренный ему Линдсей на прошлое Рождество, и неслышно прошел мимо стола, за которым сидел его друг Колин Лассел. Роуленд открыл дверь и выглянул на улицу.
Они снимали коттедж в пустынной местности северного Йоркшира. Глаза Роуленда, привыкшие к свету, поначалу ничего не различали. Он прикрыл дверь, подождал немного и снова выглянул. Через некоторое время он увидел кочки, покрытые вереском и утесником, смутные изломанные очертания скал на горизонте и россыпь неярких звезд над головой.
– Только не говори мне, что ты собираешься погулять, – окликнул его Колин. – Сегодня ночь мертвых. Тебя утащат гоблины, а утром я найду тебя окоченевшим, и твои зубы будут скалиться в усмешке вампира.
– И все же я рискну. Люблю гулять по ночам. Хочется подышать свежим воздухом, а то ты за этот вечер выкурил двести сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45