– Вы не должны позволять, чтобы на ваше решение влияли предрассудки и слухи.
– Интересно, – заметила Эмили.
– Я так и знал, что вы это скажете, – оживился Колин. Он тепло улыбнулся Линдсей. – Вот видишь, Эм. Если ты не хочешь слушать меня, то, может быть, хоть Линдсей послушаешь.
Линдсей приободрилась и с воодушевлением продолжала:
– Только нужно, чтобы ваш голос не пропал даром. И если четверо остальных настроены против нее, вы должны найти способ убедить их разделить ваше мнение. Нужны всего два голоса. Люди-кремни против?
– Думаю, да.
– Тогда, может быть, вы сумеете повлиять на Биффа? Судя по тому, что я слышала, это возможно.
– Конечно, она могла бы это сделать. – Колин в возбуждении вскочил. – Бифф всегда слушался Эм. Ей достаточно поманить его мизинцем. Он в ее руках, как пластилин.
– Успокойся, Колин, ты заговариваешься, – назидательно сказала Эмили.
Линдсей испытующе взглянула на старую женщину. Она чувствовала, что вернее всего сделать ставку на ее стремлении к власти – весьма развитом, как нетрудно было заметить.
– Не думаю, что вам удалось бы повлиять на Генри Фокса, – произнесла она с сомнением. – Почти наверняка нет.
Эмили подалась вперед. Она была явно задета неверием в ее могущество.
– Ничего не наверняка, – возразила она. – Находчивая женщина могла бы найти способ…
– Неужели? – Линдсей устремила на нее невинный взор. – Значит, нельзя сказать, что он решительно против?
– Генри Фокс сохраняет нейтралитет и этим занимается всю жизнь. Именно в этом и была проблема в 1932 году, хотя, впрочем, не только в этом.
Морщинистое веко медленно опустилось, как у древней рептилии. Линдсей восприняла это подмигивание как знак одобрения.
– Ну, тогда я уверена, что вы можете немножко его подтолкнуть, – сказала она. – Вы можете его убедить…
– Возможно. – Линдсей с удовольствием отметила, что в глазах Эмили разгорается пламя битвы. – Генри Фокс – мужчина, который любит, чтобы за него кто-то думал. Вам, безусловнно, известен этот тип, дорогая.
– Да, к несчастью. Я его не выношу. Ненавижу мужчин, которые прячутся за других.
– Первые тридцать лет жизни Генри за него думала его мать, – задумчиво продолжала Эмили. – Потом сорок лет это делала его жена. Нельзя сказать, что его жена когда-либо входила в число моих ближайших друзей. По правде говоря, она была невыносимо скучной. Она умерла… Однако, как и многие мужчины – я уверена, что с этим явлением вы также хорошо знакомы, – Генри Фокс питает иллюзию, что он принимает решения сам, без посторонней помощи, особенно без помощи со стороны женщины. Поэтому, чтобы его убедить, нужно пускаться на всяческие хитрости.
– Это довольно трудно. – Линдсей нахмурилась. – Я знаю этот тип – очень хорошо знаю. Я работала по меньшей мере с десятью такими. Интересно, нет ли в нем искры рыцарственности? Это могло бы помочь.
– Да, да, да, – вскричал Колин, снова оживившись. – Линдсей, это блестящая идея. Рыцарь приходит на помощь преследуемой женщине…
– Рыцарственность. Как бы не так, – проворчала Эмили. – Он не рыцарственный, а осторожный. Я выяснила это еще в 1932 году.
– А здравый смысл и логика?
– Промах, дорогая.
– Ну тогда я сдаюсь. – Линдсей вздохнула и улыбнулась. – Остается только попробовать на нем ваши женские чары.
Эта реплика, произнесенная скорее в шутку, оказала самый неожиданный эффект. Лицо Эмили вдруг приняло выражение оскорбленного достоинства.
– Правда? Вы находите это возможным? Никогда не одобряла подобных вещей. Это одна из самых неприятных черт в женщине.
– Эм, – встревоженно проговорил Колин, – подумай, что ты говоришь. Линдсей не имела в виду…
– Кроме того, – с нажимом продолжала Эмили, не обращая на него внимания, – кроме того, хочу ли я, чтобы у Генри изменились взгляды? Вовсе не уверена, что хочу. Генри в конце концов проголосует против, и я думаю, он будет прав.
Она презрительно пожала плечами и стала гладить собачку. Линдсей показалось, что она похожа на злую старую птицу со взъерошенными перьями и холодным взглядом пронзительных голубых глаз.
– Простите меня, дорогая, – продолжала Эмили после паузы, – но я думаю, вы немного поспешили. Кажется, вы вообразили, что я с вами согласна. Я этого не говорила. В конце концов, это слишком серьезное дело. Я всю жизнь прожила в «Конраде» и собираюсь здесь умереть…
– Но я думала… вас интересовало мое мнение…
– Дорогая, вы пытались меня объехать. Вместе с этим моим племянником.
– Убедить, Эм, а не объехать. Уже очень поздно, и, я думаю, нам действительно…
– Мне позволено будет договорить?
– Разумеется, Эм, но…
– Festina lente, – торжественно произнесла Эмили, обращая ледяной взгляд на Линдсей. – Вот что всегда было девизом этого здания. Вы знаете, что это значит? Колин переведет – он получил классическое образование.
– Это значит «торопись медленно», – сказал Колин откровенно неприязненным тоном, – и это знают все. Эмили, нам пора…
– Вот именно. Торопись медленно. Очень мудрое изречение, и вы это поймете, Линдсей, когда доживете до моего возраста. Изменения должны происходить постепенно, особенно в таком месте, как это. «Конрад» – это в своем роде целый институт, один из последних. Это маленькое государство или даже семья со своими традициями и стандартами. В наше время все можно купить, но ни деньги, ни манипуляции не помогут вам проникнуть сюда. Мы не опустим своих мостов, и нас не возьмешь сладкими речами и женскими хитростями. К любому, кто хочет к нам проникнуть, применяется лишь один критерий: является ли он одним из нас?
Она устремила на Линдсей непреклонный взгляд, и та почувствовала, что начинает злиться.
Линдсей слушала эту речь без признаков нетерпения или раздражения, но внутри ее все кипело. Теперь она уже не сомневалась, для чего Эмили затеяла весь этот разговор: она действительно считала, что Линдсей имеет виды на ее племянника, и недвусмысленно давала ей понять, что если она желает быть допущенной в круг избранных, то должна старательно подстраиваться к его требованиям.
Она встала.
– Очевидно, что у нас совсем разные взгляды, – очень вежливо сказала она. – Извините, но вы хотели узнать мое мнение, и оно останется неизменным. Уже очень поздно, я и так сильно задержалась.
– Дорогая, дорогая моя, – проговорила Эмили, искоса взглянув на Колина, – наверное, вы считаете меня ужасной старой реакционеркой.
Это был новый, хорошо рассчитанный удар, и Линдсей решила на него достойно ответить.
– Нет, я считаю, что вы заблуждаетесь, что вы поступаете несправедливо и неразумно, – сказала она.
– Неразумно?
– Разумеется. Все институты должны видоизменяться, адаптироваться к новым условиям, даже «Конрад». Иначе они мумифицируются, превращаются в… ископаемое.
Она умолкла. Эмили довольно неблагосклонно восприняла «мумифицируются» и «ископаемое», и действительно, это могло прозвучать непочтительно, принимая во внимание ее возраст. Линдсей тут же пожалела, что произнесла эти слова, потому что, каковы бы ни были ее собственные чувства, ей меньше всего хотелось расстраивать старую даму.
– Давайте останемся каждый при своем мнении. – Она с улыбкой протянула руку Эмили. – Я была очень рада увидеть ваш чудесный дом, и с вашей стороны было очень любезно меня пригласить.
Хорошие манеры, по-видимому, не умиротворили двоюродную тетушку Колина. Она протянула подагрическую руку, сверкнув огромным бриллиантом, и на мгновение прикоснулась к руке Линдсей.
– Знаешь, Колин, – холодно произнесла она, – я действительно устала. Наверное, меня утомил весь этот идеализм. Будь любезен, позвони Фробишер. Мне пора на покой, а ты должен проводить эту очаровательную молодую женщину в ее отель… Нет, нет, моя дорогая, я настаиваю. Нью-Йорк ночью – не самое безопасное место. Лучше, чтобы с вами был мужчина.
Она взяла Линдсей под руку и вместе с ней направилась к дверям.
– Было так приятно познакомиться с вами, дорогая. Надеюсь, мы скоро увидимся. – Она посмотрела на Линдсей, словно не совсем припоминая, кто она такая. – Я припоминаю, что хотела еще о чем-то с вами побеседовать, но, знаете ли, – возраст… А теперь я хотела бы немного поговорить с Колином.
С извинениями, благодарностями и поклонами Линдсей удалилась, и, когда Фробишер плотно закрыла за ней дверь, в гостиной наступило молчание.
Колин некоторое время кругами ходил по комнате, потом упал в кресло, где прежде сидела Линдсей, и обхватил голову руками. Эмили, которая после ухода Линдсей заливалась беззвучным смехом, теперь хохотала вслух. Она снова села на диван и, все еще смеясь, поцеловала пекинеса в сморщенную мордочку, посадила его на колени и победоносно допила виски.
– Господи, давно уже я так не веселилась, – заметила она. – В последний раз – на похоронах Мод Фокс. Ты ведь тоже наслаждался происходящим, негодный мальчишка, только не хочешь в этом признаваться.
– Наслаждался? – простонал Колин. – Я мучился. Это была сущая пытка. Почему ты не придерживалась сценария?
– Потому что он был ужасно скучный и гораздо менее эффективный, чем мой подход. Спросить ее об этой Лоуренс – это было самое настоящее озарение. Виртуозное исполнение. За эту роль я заслуживаю высшей награды.
– Ты перестаралась, хватила через край. Боже, почему я дал себя уговорить на эту авантюру? Мне следовало знать, что тебе нельзя доверять. Ты знаешь, что она теперь будет думать? Она будет думать, что безумие – наша семейная болезнь. А тебе не приходит в голову, что все это может возыметь прямо противоположный эффект? О Боже, Боже! – Он встал и снова начал ходить по комнате. – Бедная Линдсей! Как ты могла быть так несправедлива?
– Бедная Линдсей держалась весьма неплохо. Немного не хватает скорости реакции, но у нее есть твердость и выдержка. Я одобряю.
– Я тебе это говорил. Смелость, доброе сердце и самые красивые в мире глаза. Вынеси приговор. Есть у меня надежда, Эм?
– Ископаемые! – Эмили снова рассмеялась. – Мне ужасно понравилось. Ты знаешь, она была в настоящей ярости – лицо все красное… А я так ловко находила аргументы…
– Ты была невыносима. И ты поставила ее в глупое положение. Почему? Почему ты не придерживалась того, что я написал?
– Потому что тогда я ничего бы не узнала. А вместо этого исключительно благодаря собственной находчивости узнала все, что мне было нужно.
– Да, конечно, а она теперь будет тебя ненавидеть. Восхитительно! Ты мне действительно очень помогла, Эм!
– Чепуха! Она придет сюда еще, у нее благородная натура, и в следующий раз все будет как надо. Я обещаю. – Она помолчала. – На День Благодарения?
– Может быть. – Их глаза встретились. – Но я еще пока не уверен. Я должен быть очень, очень осторожен. Я боюсь все испортить, а это так просто. Я хочу… Я просто хочу все время держать ее в объятиях.
– Это заметно.
– О Боже! Ты заметила? Как ты могла заметить? Как ты думаешь, а она не заметила? Когда я взял ее за руку?
– Как ни странно, не заметила. Но она не знает тебя так же хорошо, как я. Колин, ты можешь перестать ходить взад-вперед? У меня в глазах рябит.
– Мне пора. Она ждет. Давай же, Эм, я хочу знать, что ты думаешь.
– У нас есть еще две-три минуты. Фробишер подержит ее подальше отсюда, чтобы нас не было слышно. Почему я не могу сказать тебе этого потом, когда ты вернешься? Если ты, конечно, все-таки вернешься.
– Потому что я хочу знать сейчас. Эм, пожалуйста…
– Ты еще не отдал ей конверт?
– Нет, еще нет. Но собираюсь. – Он перестал ходить и несколько успокоился. – Ну давай, Эм, утешь меня. Я всегда делал такие дурацкие ошибки, а сейчас это для меня действительно важно. Я прав?
Эмили была тронута его тоном и выражением лица. Она знала, какой ответ он хочет услышать. Лицо у нее стало серьезным, и некоторое время она молча глядела на него.
– Ты уверен? – спросила она наконец.
– Абсолютно.
– Ты принимаешь во внимание ее возраст?
– О Боже, только не начинай снова о плодовитости. Это было ужасно.
– Колин, твоя семья живет в «Шюте» более четырехсот лет.
– Меня это не волнует.
– Нужно помнить о продолжении рода.
– К черту продолжение рода!
Эмили вздохнула. Она видела, что у него горят глаза, она питала слабость к страсти, была предана племяннику и хотела видеть его счастливым, хотя хорошо знала, что романтика и удовлетворенность жизнью редко идут рука об руку.
– Колин, кто-то должен тебе это сказать, поэтому скажу я. Ее сыну около двадцати лет, и, как бы молодо она ни выглядела, ей не может быть меньше сорока. Ты знаешь о биологических часах? Кажется, так это сейчас называют?
– Я уже подсчитывал.
– И это не изменило твоих намерений?
– Не могло изменить. – Кровь бросилась ему в лицо. – Я люблю ее, Эм.
Эмили вздохнула. Против ее племянника было трудно устоять, когда у него был вот такой вид, как сейчас, и она надеялась, что женщины – и, может быть, даже Линдсей в том числе – разделяют ее мнение. Кто действительно был рыцарственным, так это ее Колин.
– Ну что ж, я понимаю, – тихо проговорила она. – Колин, не говори больше ничего, а то я расчувствуюсь, а сентиментальность сейчас ни к чему. – Она вздохнула. – Не стану давать тебе советов, потому что молодые люди в твоем состоянии редко прислушиваются к советам. Возраст, конечно, серьезный недостаток, но во многих отношениях она действительно то, что тебе нужно. Ведь я не слепая. Она честна, ни капли расчета. А еще она умна и остроумна. Твой отец пришел бы от нее в восторг. Я так и вижу ее в «Шюте».
– И я тоже.
– Но тебе придется ей во всем признаться. Дворец мало похож на хижину, о которой она мечтает.
– «Шют» не дворец, это мой дом. И я собираюсь ей это объяснить. – Колин, уже полностью успокоившийся, кинул на нее озабоченный взгляд. – Мне надо все тщательно спланировать, Эм. Я не могу рисковать, не могу ее потерять. Это целая кампания по завоеванию.
– Я вижу. – Она засмеялась. – Я вижу также, что мой приговор не имеет ни малейшего значения. Если бы я сказала «нет», ты изменил бы свои намерения?
– Нет!
– Как решительно.
– Эм, у меня есть шанс?
Эмили улыбнулась, потом вздохнула.
– Как трудно делать такие предсказания. Ты ей нравишься, а для начала это неплохо. А кстати, соперник у тебя есть?
– О Господи, я не знаю. Не думаю. В это трудно поверить, но она говорит, что у нее никого нет.
– Она так говорит? – Эмили мельком взглянула на Колина. – Ну ладно, ты всегда был в состоянии добиться желаемого. Пока ты ведешь себя довольно разумно.
– Я собираюсь и дальше вести себя разумно.
– Только вот я не уверена насчет этого платонического подхода, боюсь, как бы ты не перестарался. Интересно, что она упоминала о мужчинах, которые прячутся. Я всегда знала, что главное – вовремя сделать решительный шаг. А теперь пожелай мне спокойной ночи, негодный мальчишка, и не заставляй ее больше ждать. Полный вперед!
– Festina lente, – поправил ее Колин, и в глазах у него появился озорной блеск. – По крайней мере, еще две недели. Через полчаса я вернусь.
В такси – а Колин оказался таким же мастером ловить такси, как и общаться с официантами, – Колин сел, оставив между собой и Линдсей три джентльменских дюйма. Линдсей это восхитило.
– Извините, что я так долго, – сказал Колин. – Мне пришлось успокаивать Эмили. Она действительно волнуется насчет завтрашнего заседания.
– Она, наверное, проголосует против.
– Боюсь, что да.
– Ну, что ж поделаешь… Надеюсь, я ее не особенно расстроила. Теперь я чувствую себя виноватой. Не надо было быть столь категоричной. В ее возрасте трудно менять привычки.
– Не беспокойтесь об этом. От меня она и не такое слышала. Вообще-то она любит хороший спор. Она только что вас расхваливала.
– В это трудно поверить.
– Нет-нет, вы ошибаетесь. Она считает, что вы очень хорошенькая. Что у вас необыкновенные глаза, по-настоящему красивые, честные глаза.
– Боже мой, – пробормотала Линдсей, втайне польщенная.
– И потом она в восторге от вашего вкуса. – Колин искоса взглянул на нее и подавил усмешку. – Особенно ей понравилась белая блузка. – Линдсей, вспомнив, что говорила Пикси об этой блузке, покраснела в темноте.
– Она сказала, что ей понравился ваш голос, что в нем есть что-то притягательное.
– Стоп. Стоп. У меня уже голова распухла.
– О, и еще ей ужасно понравилось, что вы возражали ей и стояли на своем.
– Вы уверены, Колин? У меня такого впечатления не сложилось.
– Я вас предупреждал – она довольно странная. Но пусть вас не вводят в заблуждение ее манеры. Когда вы получше ее узнаете, то поймете… – Он запнулся. – То есть, если вы снова с ней увидитесь, я надеюсь, она вам больше понравится. Она прекрасно разбирается в человеческих характерах – и во многом другом. Я никогда не принимаю важных решений, не посоветовавшись с ней.
– А вы следуете ее советам? – спросила Линдсей, удивленная его тоном.
– Не всегда, но я к ним прислушиваюсь. – Он взял руку Линдсей в свою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Интересно, – заметила Эмили.
– Я так и знал, что вы это скажете, – оживился Колин. Он тепло улыбнулся Линдсей. – Вот видишь, Эм. Если ты не хочешь слушать меня, то, может быть, хоть Линдсей послушаешь.
Линдсей приободрилась и с воодушевлением продолжала:
– Только нужно, чтобы ваш голос не пропал даром. И если четверо остальных настроены против нее, вы должны найти способ убедить их разделить ваше мнение. Нужны всего два голоса. Люди-кремни против?
– Думаю, да.
– Тогда, может быть, вы сумеете повлиять на Биффа? Судя по тому, что я слышала, это возможно.
– Конечно, она могла бы это сделать. – Колин в возбуждении вскочил. – Бифф всегда слушался Эм. Ей достаточно поманить его мизинцем. Он в ее руках, как пластилин.
– Успокойся, Колин, ты заговариваешься, – назидательно сказала Эмили.
Линдсей испытующе взглянула на старую женщину. Она чувствовала, что вернее всего сделать ставку на ее стремлении к власти – весьма развитом, как нетрудно было заметить.
– Не думаю, что вам удалось бы повлиять на Генри Фокса, – произнесла она с сомнением. – Почти наверняка нет.
Эмили подалась вперед. Она была явно задета неверием в ее могущество.
– Ничего не наверняка, – возразила она. – Находчивая женщина могла бы найти способ…
– Неужели? – Линдсей устремила на нее невинный взор. – Значит, нельзя сказать, что он решительно против?
– Генри Фокс сохраняет нейтралитет и этим занимается всю жизнь. Именно в этом и была проблема в 1932 году, хотя, впрочем, не только в этом.
Морщинистое веко медленно опустилось, как у древней рептилии. Линдсей восприняла это подмигивание как знак одобрения.
– Ну, тогда я уверена, что вы можете немножко его подтолкнуть, – сказала она. – Вы можете его убедить…
– Возможно. – Линдсей с удовольствием отметила, что в глазах Эмили разгорается пламя битвы. – Генри Фокс – мужчина, который любит, чтобы за него кто-то думал. Вам, безусловнно, известен этот тип, дорогая.
– Да, к несчастью. Я его не выношу. Ненавижу мужчин, которые прячутся за других.
– Первые тридцать лет жизни Генри за него думала его мать, – задумчиво продолжала Эмили. – Потом сорок лет это делала его жена. Нельзя сказать, что его жена когда-либо входила в число моих ближайших друзей. По правде говоря, она была невыносимо скучной. Она умерла… Однако, как и многие мужчины – я уверена, что с этим явлением вы также хорошо знакомы, – Генри Фокс питает иллюзию, что он принимает решения сам, без посторонней помощи, особенно без помощи со стороны женщины. Поэтому, чтобы его убедить, нужно пускаться на всяческие хитрости.
– Это довольно трудно. – Линдсей нахмурилась. – Я знаю этот тип – очень хорошо знаю. Я работала по меньшей мере с десятью такими. Интересно, нет ли в нем искры рыцарственности? Это могло бы помочь.
– Да, да, да, – вскричал Колин, снова оживившись. – Линдсей, это блестящая идея. Рыцарь приходит на помощь преследуемой женщине…
– Рыцарственность. Как бы не так, – проворчала Эмили. – Он не рыцарственный, а осторожный. Я выяснила это еще в 1932 году.
– А здравый смысл и логика?
– Промах, дорогая.
– Ну тогда я сдаюсь. – Линдсей вздохнула и улыбнулась. – Остается только попробовать на нем ваши женские чары.
Эта реплика, произнесенная скорее в шутку, оказала самый неожиданный эффект. Лицо Эмили вдруг приняло выражение оскорбленного достоинства.
– Правда? Вы находите это возможным? Никогда не одобряла подобных вещей. Это одна из самых неприятных черт в женщине.
– Эм, – встревоженно проговорил Колин, – подумай, что ты говоришь. Линдсей не имела в виду…
– Кроме того, – с нажимом продолжала Эмили, не обращая на него внимания, – кроме того, хочу ли я, чтобы у Генри изменились взгляды? Вовсе не уверена, что хочу. Генри в конце концов проголосует против, и я думаю, он будет прав.
Она презрительно пожала плечами и стала гладить собачку. Линдсей показалось, что она похожа на злую старую птицу со взъерошенными перьями и холодным взглядом пронзительных голубых глаз.
– Простите меня, дорогая, – продолжала Эмили после паузы, – но я думаю, вы немного поспешили. Кажется, вы вообразили, что я с вами согласна. Я этого не говорила. В конце концов, это слишком серьезное дело. Я всю жизнь прожила в «Конраде» и собираюсь здесь умереть…
– Но я думала… вас интересовало мое мнение…
– Дорогая, вы пытались меня объехать. Вместе с этим моим племянником.
– Убедить, Эм, а не объехать. Уже очень поздно, и, я думаю, нам действительно…
– Мне позволено будет договорить?
– Разумеется, Эм, но…
– Festina lente, – торжественно произнесла Эмили, обращая ледяной взгляд на Линдсей. – Вот что всегда было девизом этого здания. Вы знаете, что это значит? Колин переведет – он получил классическое образование.
– Это значит «торопись медленно», – сказал Колин откровенно неприязненным тоном, – и это знают все. Эмили, нам пора…
– Вот именно. Торопись медленно. Очень мудрое изречение, и вы это поймете, Линдсей, когда доживете до моего возраста. Изменения должны происходить постепенно, особенно в таком месте, как это. «Конрад» – это в своем роде целый институт, один из последних. Это маленькое государство или даже семья со своими традициями и стандартами. В наше время все можно купить, но ни деньги, ни манипуляции не помогут вам проникнуть сюда. Мы не опустим своих мостов, и нас не возьмешь сладкими речами и женскими хитростями. К любому, кто хочет к нам проникнуть, применяется лишь один критерий: является ли он одним из нас?
Она устремила на Линдсей непреклонный взгляд, и та почувствовала, что начинает злиться.
Линдсей слушала эту речь без признаков нетерпения или раздражения, но внутри ее все кипело. Теперь она уже не сомневалась, для чего Эмили затеяла весь этот разговор: она действительно считала, что Линдсей имеет виды на ее племянника, и недвусмысленно давала ей понять, что если она желает быть допущенной в круг избранных, то должна старательно подстраиваться к его требованиям.
Она встала.
– Очевидно, что у нас совсем разные взгляды, – очень вежливо сказала она. – Извините, но вы хотели узнать мое мнение, и оно останется неизменным. Уже очень поздно, я и так сильно задержалась.
– Дорогая, дорогая моя, – проговорила Эмили, искоса взглянув на Колина, – наверное, вы считаете меня ужасной старой реакционеркой.
Это был новый, хорошо рассчитанный удар, и Линдсей решила на него достойно ответить.
– Нет, я считаю, что вы заблуждаетесь, что вы поступаете несправедливо и неразумно, – сказала она.
– Неразумно?
– Разумеется. Все институты должны видоизменяться, адаптироваться к новым условиям, даже «Конрад». Иначе они мумифицируются, превращаются в… ископаемое.
Она умолкла. Эмили довольно неблагосклонно восприняла «мумифицируются» и «ископаемое», и действительно, это могло прозвучать непочтительно, принимая во внимание ее возраст. Линдсей тут же пожалела, что произнесла эти слова, потому что, каковы бы ни были ее собственные чувства, ей меньше всего хотелось расстраивать старую даму.
– Давайте останемся каждый при своем мнении. – Она с улыбкой протянула руку Эмили. – Я была очень рада увидеть ваш чудесный дом, и с вашей стороны было очень любезно меня пригласить.
Хорошие манеры, по-видимому, не умиротворили двоюродную тетушку Колина. Она протянула подагрическую руку, сверкнув огромным бриллиантом, и на мгновение прикоснулась к руке Линдсей.
– Знаешь, Колин, – холодно произнесла она, – я действительно устала. Наверное, меня утомил весь этот идеализм. Будь любезен, позвони Фробишер. Мне пора на покой, а ты должен проводить эту очаровательную молодую женщину в ее отель… Нет, нет, моя дорогая, я настаиваю. Нью-Йорк ночью – не самое безопасное место. Лучше, чтобы с вами был мужчина.
Она взяла Линдсей под руку и вместе с ней направилась к дверям.
– Было так приятно познакомиться с вами, дорогая. Надеюсь, мы скоро увидимся. – Она посмотрела на Линдсей, словно не совсем припоминая, кто она такая. – Я припоминаю, что хотела еще о чем-то с вами побеседовать, но, знаете ли, – возраст… А теперь я хотела бы немного поговорить с Колином.
С извинениями, благодарностями и поклонами Линдсей удалилась, и, когда Фробишер плотно закрыла за ней дверь, в гостиной наступило молчание.
Колин некоторое время кругами ходил по комнате, потом упал в кресло, где прежде сидела Линдсей, и обхватил голову руками. Эмили, которая после ухода Линдсей заливалась беззвучным смехом, теперь хохотала вслух. Она снова села на диван и, все еще смеясь, поцеловала пекинеса в сморщенную мордочку, посадила его на колени и победоносно допила виски.
– Господи, давно уже я так не веселилась, – заметила она. – В последний раз – на похоронах Мод Фокс. Ты ведь тоже наслаждался происходящим, негодный мальчишка, только не хочешь в этом признаваться.
– Наслаждался? – простонал Колин. – Я мучился. Это была сущая пытка. Почему ты не придерживалась сценария?
– Потому что он был ужасно скучный и гораздо менее эффективный, чем мой подход. Спросить ее об этой Лоуренс – это было самое настоящее озарение. Виртуозное исполнение. За эту роль я заслуживаю высшей награды.
– Ты перестаралась, хватила через край. Боже, почему я дал себя уговорить на эту авантюру? Мне следовало знать, что тебе нельзя доверять. Ты знаешь, что она теперь будет думать? Она будет думать, что безумие – наша семейная болезнь. А тебе не приходит в голову, что все это может возыметь прямо противоположный эффект? О Боже, Боже! – Он встал и снова начал ходить по комнате. – Бедная Линдсей! Как ты могла быть так несправедлива?
– Бедная Линдсей держалась весьма неплохо. Немного не хватает скорости реакции, но у нее есть твердость и выдержка. Я одобряю.
– Я тебе это говорил. Смелость, доброе сердце и самые красивые в мире глаза. Вынеси приговор. Есть у меня надежда, Эм?
– Ископаемые! – Эмили снова рассмеялась. – Мне ужасно понравилось. Ты знаешь, она была в настоящей ярости – лицо все красное… А я так ловко находила аргументы…
– Ты была невыносима. И ты поставила ее в глупое положение. Почему? Почему ты не придерживалась того, что я написал?
– Потому что тогда я ничего бы не узнала. А вместо этого исключительно благодаря собственной находчивости узнала все, что мне было нужно.
– Да, конечно, а она теперь будет тебя ненавидеть. Восхитительно! Ты мне действительно очень помогла, Эм!
– Чепуха! Она придет сюда еще, у нее благородная натура, и в следующий раз все будет как надо. Я обещаю. – Она помолчала. – На День Благодарения?
– Может быть. – Их глаза встретились. – Но я еще пока не уверен. Я должен быть очень, очень осторожен. Я боюсь все испортить, а это так просто. Я хочу… Я просто хочу все время держать ее в объятиях.
– Это заметно.
– О Боже! Ты заметила? Как ты могла заметить? Как ты думаешь, а она не заметила? Когда я взял ее за руку?
– Как ни странно, не заметила. Но она не знает тебя так же хорошо, как я. Колин, ты можешь перестать ходить взад-вперед? У меня в глазах рябит.
– Мне пора. Она ждет. Давай же, Эм, я хочу знать, что ты думаешь.
– У нас есть еще две-три минуты. Фробишер подержит ее подальше отсюда, чтобы нас не было слышно. Почему я не могу сказать тебе этого потом, когда ты вернешься? Если ты, конечно, все-таки вернешься.
– Потому что я хочу знать сейчас. Эм, пожалуйста…
– Ты еще не отдал ей конверт?
– Нет, еще нет. Но собираюсь. – Он перестал ходить и несколько успокоился. – Ну давай, Эм, утешь меня. Я всегда делал такие дурацкие ошибки, а сейчас это для меня действительно важно. Я прав?
Эмили была тронута его тоном и выражением лица. Она знала, какой ответ он хочет услышать. Лицо у нее стало серьезным, и некоторое время она молча глядела на него.
– Ты уверен? – спросила она наконец.
– Абсолютно.
– Ты принимаешь во внимание ее возраст?
– О Боже, только не начинай снова о плодовитости. Это было ужасно.
– Колин, твоя семья живет в «Шюте» более четырехсот лет.
– Меня это не волнует.
– Нужно помнить о продолжении рода.
– К черту продолжение рода!
Эмили вздохнула. Она видела, что у него горят глаза, она питала слабость к страсти, была предана племяннику и хотела видеть его счастливым, хотя хорошо знала, что романтика и удовлетворенность жизнью редко идут рука об руку.
– Колин, кто-то должен тебе это сказать, поэтому скажу я. Ее сыну около двадцати лет, и, как бы молодо она ни выглядела, ей не может быть меньше сорока. Ты знаешь о биологических часах? Кажется, так это сейчас называют?
– Я уже подсчитывал.
– И это не изменило твоих намерений?
– Не могло изменить. – Кровь бросилась ему в лицо. – Я люблю ее, Эм.
Эмили вздохнула. Против ее племянника было трудно устоять, когда у него был вот такой вид, как сейчас, и она надеялась, что женщины – и, может быть, даже Линдсей в том числе – разделяют ее мнение. Кто действительно был рыцарственным, так это ее Колин.
– Ну что ж, я понимаю, – тихо проговорила она. – Колин, не говори больше ничего, а то я расчувствуюсь, а сентиментальность сейчас ни к чему. – Она вздохнула. – Не стану давать тебе советов, потому что молодые люди в твоем состоянии редко прислушиваются к советам. Возраст, конечно, серьезный недостаток, но во многих отношениях она действительно то, что тебе нужно. Ведь я не слепая. Она честна, ни капли расчета. А еще она умна и остроумна. Твой отец пришел бы от нее в восторг. Я так и вижу ее в «Шюте».
– И я тоже.
– Но тебе придется ей во всем признаться. Дворец мало похож на хижину, о которой она мечтает.
– «Шют» не дворец, это мой дом. И я собираюсь ей это объяснить. – Колин, уже полностью успокоившийся, кинул на нее озабоченный взгляд. – Мне надо все тщательно спланировать, Эм. Я не могу рисковать, не могу ее потерять. Это целая кампания по завоеванию.
– Я вижу. – Она засмеялась. – Я вижу также, что мой приговор не имеет ни малейшего значения. Если бы я сказала «нет», ты изменил бы свои намерения?
– Нет!
– Как решительно.
– Эм, у меня есть шанс?
Эмили улыбнулась, потом вздохнула.
– Как трудно делать такие предсказания. Ты ей нравишься, а для начала это неплохо. А кстати, соперник у тебя есть?
– О Господи, я не знаю. Не думаю. В это трудно поверить, но она говорит, что у нее никого нет.
– Она так говорит? – Эмили мельком взглянула на Колина. – Ну ладно, ты всегда был в состоянии добиться желаемого. Пока ты ведешь себя довольно разумно.
– Я собираюсь и дальше вести себя разумно.
– Только вот я не уверена насчет этого платонического подхода, боюсь, как бы ты не перестарался. Интересно, что она упоминала о мужчинах, которые прячутся. Я всегда знала, что главное – вовремя сделать решительный шаг. А теперь пожелай мне спокойной ночи, негодный мальчишка, и не заставляй ее больше ждать. Полный вперед!
– Festina lente, – поправил ее Колин, и в глазах у него появился озорной блеск. – По крайней мере, еще две недели. Через полчаса я вернусь.
В такси – а Колин оказался таким же мастером ловить такси, как и общаться с официантами, – Колин сел, оставив между собой и Линдсей три джентльменских дюйма. Линдсей это восхитило.
– Извините, что я так долго, – сказал Колин. – Мне пришлось успокаивать Эмили. Она действительно волнуется насчет завтрашнего заседания.
– Она, наверное, проголосует против.
– Боюсь, что да.
– Ну, что ж поделаешь… Надеюсь, я ее не особенно расстроила. Теперь я чувствую себя виноватой. Не надо было быть столь категоричной. В ее возрасте трудно менять привычки.
– Не беспокойтесь об этом. От меня она и не такое слышала. Вообще-то она любит хороший спор. Она только что вас расхваливала.
– В это трудно поверить.
– Нет-нет, вы ошибаетесь. Она считает, что вы очень хорошенькая. Что у вас необыкновенные глаза, по-настоящему красивые, честные глаза.
– Боже мой, – пробормотала Линдсей, втайне польщенная.
– И потом она в восторге от вашего вкуса. – Колин искоса взглянул на нее и подавил усмешку. – Особенно ей понравилась белая блузка. – Линдсей, вспомнив, что говорила Пикси об этой блузке, покраснела в темноте.
– Она сказала, что ей понравился ваш голос, что в нем есть что-то притягательное.
– Стоп. Стоп. У меня уже голова распухла.
– О, и еще ей ужасно понравилось, что вы возражали ей и стояли на своем.
– Вы уверены, Колин? У меня такого впечатления не сложилось.
– Я вас предупреждал – она довольно странная. Но пусть вас не вводят в заблуждение ее манеры. Когда вы получше ее узнаете, то поймете… – Он запнулся. – То есть, если вы снова с ней увидитесь, я надеюсь, она вам больше понравится. Она прекрасно разбирается в человеческих характерах – и во многом другом. Я никогда не принимаю важных решений, не посоветовавшись с ней.
– А вы следуете ее советам? – спросила Линдсей, удивленная его тоном.
– Не всегда, но я к ним прислушиваюсь. – Он взял руку Линдсей в свою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45