Когда я прочел в первый раз, у меня возникло ощущение, что я наконец-то отыскал свою мать. А потом решил, что я нашел подругу моей матери, но что толку: ведь она тоже умерла. Чуть позже я осознал, какие противоречивые желания меня обуревают. Что я готов одновременно поверить и тому, что моя мать – Ребекка, и тому, что она всего лишь ее подруга. Я фантазировал, что она запуталась и не смогла вырваться из силков, а через секунду не мог понять, каким образом такое предположение вообще могло возникнуть у меня. Мне захотелось найти один-единственный ответ, узнать правду.
Но сегодня, сидя под деревом, с которого медленно падали лепестки на страницу, я снова перечитал письмо и увидел еще одно лицо, которое выглядывало из-за плеча моей матери. Черты лица его были расплывчатыми, но я понял, что это мой отец. Я родился в 1915 году, и у меня сохранилось свидетельство о рождении, подписанное приютскими чиновниками. Ошибка могла составить не больше нескольких недель. Но если я – сын Ребекки, значит, она родила меня в четырнадцать лет, когда жила в Гринвейзе с любящим отцом и со своим кузеном, который вызвал у меня отвращение при встрече.
Итак, хочу я продолжать свои розыски? Хочу ли я этого?
Сложив письмо, я сунул его в карман. И вдруг – впервые за утро – услышал движение машин на улице. Да, я хотел добраться до сути. Сердце подсказывало этот выбор, хотя разум выдвигал множество возражений. Это ящик Пандоры, твердил он, и лучше бы его оставить закрытым. Но как бросить все как раз в тот момент, когда я подобрался так близко к разгадке?
19
Решение созрело окончательно, цель определилась, и, вернувшись в дом, я набросал план того, что мне предстояло сделать в Лондоне за оставшееся время. А потом проверил расписание вечерних поездов, чтобы добраться до Лэньона где-нибудь в полночь. Таким образом, весь день я мог посвятить поискам. Первым делом я позвонил Фейвелу, но никто не поднял трубку, наверное, он все еще не пришел в себя после похмелья.
Я устроился в кабинете сэра Арчи, на время заняв его стол, откуда открывался вид на Риджент-парк. После ухода на пенсию сэр Арчи уже не работал за этим столом, но, следуя заведенному порядку, навел на нем полный порядок. Только любимая фотография осталась стоять на прежнем месте – свадебная фотография Ника и Джулии. Рядом с женихом – в роли шафера – стоял я и смотрел мимо камеры. Мне не хотелось, чтобы глаза выдали мое восхищение красотой Джулии и всех тех чувств, которые я испытывал в тот момент. Я повернул фотографию другой стороной, раскрыл журнал, записную книжку и вырезки из газеты.
Сейчас мне больше всего могла бы помочь миссис Дэнверс – ее воспоминания простирались намного дальше, чем воспоминания Фейвела; эта женщина оставалась рядом с Ребеккой и во время ее замужества. Я пытался прощупать Фейвела, знает ли он что-нибудь о местонахождении миссис Дэнверс. Судя по всему, он и впрямь не мог указать даже на сомнительный след, но попытаться все же стоило. Если она когда-то была домоправительницей, значит, и впоследствии могла пойти к кому-то в услужение, стать компаньонкой, поэтому я обзвонил все агентства по найму домашней прислуги, вплоть до самых маленьких. Я давно уже опросил всех бывших служанок в Мэндерли – вдруг кто-то что-то слышал о ней, но и то и другое закончилось неудачей.
Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.
Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.
События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.
Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.
Радостное предвкушение охватило меня.
Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.
– А почему вы спрашиваете?
– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.
И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.
Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.
Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.
В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.
Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.
Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.
Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.
И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.
Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.
Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат. Создавалось впечатление, что цветок положили совсем недавно. Я невольно обернулся, вглядываясь в пространство между шкафами. Кто-то совсем недавно прошел по этому тесному проходу.
Включив настольную лампу, я сел за стол, осторожно отложил азалию в сторону и стал рассматривать страницу, отмеченную столь странным образом. Справа на ней была помещена фотография Фрэнка Маккендрика в экзотическом костюме. Лицо его было густо намазано темным гримом. Он стоял, склонившись над ложем, на котором, разметав в стороны длинные распущенные волосы, лежала прелестная молодая женщина. Ее рот приоткрылся в немой мольбе. Подпись гласила: «Королевский театр. Плимут. Сентябрь 1914 года. Мое трехсотое выступление в роли Мавра. Дездемона – мисс Изабель Девлин. «Историческое представление, где Фрэнк Маккендрик превзошел самого себя» – к такому выводу пришел корреспондент «Плимутского вестника».
Напротив фотографии я увидел абзац, подчеркнутый карандашом, но все же начал читать страницу с самого начала:
«Я с нетерпением ждал очередного, трехнедельного, выступления на подмостках театра в Плимуте. Там нас встречали благодарные зрители. В репертуар этого сезона вошло девять пьес. В том числе – «Отелло», где должен был состояться мой трехсотый выход в этой роли. Спектакль прошел в субботу вечером. Так как моя жена занемогла, в роли Дездемоны выступила молодая актриса, мисс Изабель Девлин. Она присоединилась к нашей труппе несколько лет назад, ее мастерство заметно выросло за последнее время. У мисс Девлин всегда имелось свое собственное мнение. И она очень часто предлагала весьма неожиданные трактовки роли, которые, увы, не укладывались в привычные рамки постановок шекспировских пьес. А я всегда придерживался мнения, что не стоит отступать от традиционных решений и не позволял ей своевольничать во время исполнения.
Мисс Девлин выглядела очаровательно, и исполнение «Песни ивы» в сцене со мной и с Кассио (в тот раз его исполнял мистер Орландо Стефенс, но он вскоре оставил нашу труппу) было очень трогательными. Помнится, в первый вечер мисс Девлин с таким отчаянием боролась со мной, что парик сбился в сторону. Мне даже пришлось успокаивать ее и убеждать не принимать представления всерьез. Ее вера, что Дездемона должна бороться за свою жизнь, показалась мне ошибочной. Дездемона мягкая и податливая натура. И она не считает, что к ней в спальню заявился убийца, она видит в нем прежде всего своего обожаемого мужа.
Мисс Девлин вняла моим наставлениям, о чем свидетельствуют последовавшие затем представления. Критики встретили ее доброжелательно, но моя жена придерживалась другого мнения. Она считала, что голос Дездемоны должен звучать мягче и что исполнительница явно не обладает подлинным драматическим талантом. Несмотря на эти шероховатости, спектакль прошел с триумфом. Мой выход встречали громом аплодисментов, и по сложившейся традиции поклонники преподнесли мне венок. Если бы это не был последний год войны, зрителей, конечно же, было бы намного больше и мы получили бы больше откликов.
Замечу с сожалением, что выступление мисс Девлин в роли Дездемоны оказалось последним, как и вообще ее выходы на сцену. Моя жена, которая относилась к ее способностям гораздо строже, чем я, очень беспокоилась о состоянии здоровья мисс Девлин – оно никогда не было очень крепким, – и нам пришлось отказаться от ее услуг. Вскоре мы узнали о том, что мисс Девлин умерла при весьма трагических обстоятельствах. Она еще находилась в расцвете красоты, «апрель застыл в ее глазах», и она была леди от ногтей до кончика волос, необыкновенно деликатной и воспитанной. Мы с женой не смогли появиться на похоронах, но я скорбел о ней всей душой.
Хочу напомнить также, что дочь мисс Девлин в те годы тоже стала членом нашей труппы – можно сказать членом нашей семейной труппы – и отличалась как исполнительница песен. Она была превосходным Паком в спектакле «Сон в летнюю ночь», и мы всегда занимали ее в ролях мальчиков. Помню, с каким важным видом она переодевалась в принца в «Ричарде III», и исполнение отличалось изысканностью и утонченностью. Наверное, она получила признание где-то за границей, но моя жена высказывала на этот счет сомнения. «Девочке не хватает самодисциплины и темперамента», – говорила она. Почему-то мы ничего не слышали о ней после смерти ее матери.
После триумфального завершения сезона в Плимуте мы уехали в Бристоль, но финансовые затруднения, о которых я уже упоминал прежде, продолжали создавать массу сложностей. Так что нам с женой пришлось распустить труппу, и мы стали изыскивать возможности для продолжения постановок…»
Дойдя до конца страницы, я перелистал книгу и вернулся к началу главы, где в полном беспорядке приводился список членов труппы. Там имелось только упоминание об Изабель Девлин и о ее дочери, имя которой не называлось. Но, несмотря на столь туманные сведения, я не сомневался, что речь шла о Ребекке.
Глядя на цветок азалии, я открыл первую страницу книги, где в бумажном кармашке хранилась библиотечная карточка, на которой отмечалось, кто и когда брал ее на прочтение. Мне не составило труда понять, насколько мало кого-то интересовали хвастливые воспоминания мистера Маккендрика. Так, за последние три года ее ни разу не востребовали.
Облокотившись, я сидел, опустив голову, размышляя над очередной загадкой. Кто-то отправил тетрадь Ребекки полковнику Джулиану, в тот же самый день Фейвел получил конверт с ее кольцом, кто-то появился в ее домике на берегу и, возможно, в Мэндерли, если вспомнить выломанные доски в окне особняка. Кто-то брал эту книгу, и совсем недавно кто-то побывал в лавке Фрэнсиса Брауна, где купил открытку с видом Мэндерли.
Кто это? Он или она, несомненно, имеющие доступ к вещам Ребекки. И этот «кто-то» явно хотел разрушить привычную картину. Не только меня обуревало желание докопаться до сути. Теперь я убедился, насколько права Элли. Речь, скорее всего, должна идти о женщине. Так ли уж она неуловима – эта пресловутая миссис Дэнверс? Она указывает направление, мне остается лишь следовать ему.
Куда мне сначала следует поехать? В Гринвейз? Что я там найду, кроме дома, который давно заселили другие обитатели? А если не туда? Какое еще место связано с Ребеккой?
Минут через пять сам собой пришел нужный ответ. Он лежал на виду, и все утро я подсознательно думал о нем. Я вынул письмо, написанное Ребеккой, письмо, которое в корне изменило всю мою жизнь. Тайт-стрит, 12 – квартира, которую она снимала в Лондоне. Я там уже побывал несколько раз, но никого не застал. Наверное, настало время снова наведаться туда.
Рядом с площадью Святого Джеймса оказалась стоянка такси, и по дороге в Челси я перечитал выписки из мемуаров Маккендрика – его мнение о матери Ребекки. Кое-что показалось мне примечательным, но я в первую очередь сосредоточил свое внимание на датах, сопоставляя с тем, что мне говорил владелец букинистической лавчонки.
В сентябре 1914 года Ребекка и ее мать оказались в Плимуте – ближайшем городе от Керрита и Мэндерли, сейчас поездка на машине занимала бы всего час или около того. В 1915 году Джек Фейвел приехал в Англию из Кении. Ребекка уже была в трауре. Следовательно, в этом промежутке – семь или восемь зимних месяцев, – скорее всего, и умерла мать Ребекки. И тогда миссис Дэнверс увезла ее к отцу в Гринвейз.
Отчего умерла ее мать? Фрэнк прямо говорит о том, что она болела. Возможно, от туберкулеза? В таком случае я мог бы довольно легко установить дату смерти, учитывая, что она носила фамилию Девлин, так что в Соммерсет-хаузе найдется свидетельство о смерти. И если мне не хватит времени, попрошу моего друга Саймона Ланга оказать такую услугу.
Отчего-то мне казалось, что причина смерти Изабель и послужила причиной возвращения Джека Девлина. И отчего-то я сомневался, что это миссис Дэнверс написала Джеку. Она, конечно, была в курсе всех дел, но, скорее всего, это не она отправила письмо. Девлин не требовал развода с женой, значит, вполне возможно, они поддерживали какие-то отношения все это время. Фейвел утверждал, что они прожили вместе полгода, но это еще ничего не значит. И его утверждения, почему они развелись, тоже могут быть ошибочными. Не сошлись характерами? Или же Девлин обнаружил нечто такое, с чем никак не мог смириться, и оставил жену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Но сегодня, сидя под деревом, с которого медленно падали лепестки на страницу, я снова перечитал письмо и увидел еще одно лицо, которое выглядывало из-за плеча моей матери. Черты лица его были расплывчатыми, но я понял, что это мой отец. Я родился в 1915 году, и у меня сохранилось свидетельство о рождении, подписанное приютскими чиновниками. Ошибка могла составить не больше нескольких недель. Но если я – сын Ребекки, значит, она родила меня в четырнадцать лет, когда жила в Гринвейзе с любящим отцом и со своим кузеном, который вызвал у меня отвращение при встрече.
Итак, хочу я продолжать свои розыски? Хочу ли я этого?
Сложив письмо, я сунул его в карман. И вдруг – впервые за утро – услышал движение машин на улице. Да, я хотел добраться до сути. Сердце подсказывало этот выбор, хотя разум выдвигал множество возражений. Это ящик Пандоры, твердил он, и лучше бы его оставить закрытым. Но как бросить все как раз в тот момент, когда я подобрался так близко к разгадке?
19
Решение созрело окончательно, цель определилась, и, вернувшись в дом, я набросал план того, что мне предстояло сделать в Лондоне за оставшееся время. А потом проверил расписание вечерних поездов, чтобы добраться до Лэньона где-нибудь в полночь. Таким образом, весь день я мог посвятить поискам. Первым делом я позвонил Фейвелу, но никто не поднял трубку, наверное, он все еще не пришел в себя после похмелья.
Я устроился в кабинете сэра Арчи, на время заняв его стол, откуда открывался вид на Риджент-парк. После ухода на пенсию сэр Арчи уже не работал за этим столом, но, следуя заведенному порядку, навел на нем полный порядок. Только любимая фотография осталась стоять на прежнем месте – свадебная фотография Ника и Джулии. Рядом с женихом – в роли шафера – стоял я и смотрел мимо камеры. Мне не хотелось, чтобы глаза выдали мое восхищение красотой Джулии и всех тех чувств, которые я испытывал в тот момент. Я повернул фотографию другой стороной, раскрыл журнал, записную книжку и вырезки из газеты.
Сейчас мне больше всего могла бы помочь миссис Дэнверс – ее воспоминания простирались намного дальше, чем воспоминания Фейвела; эта женщина оставалась рядом с Ребеккой и во время ее замужества. Я пытался прощупать Фейвела, знает ли он что-нибудь о местонахождении миссис Дэнверс. Судя по всему, он и впрямь не мог указать даже на сомнительный след, но попытаться все же стоило. Если она когда-то была домоправительницей, значит, и впоследствии могла пойти к кому-то в услужение, стать компаньонкой, поэтому я обзвонил все агентства по найму домашней прислуги, вплоть до самых маленьких. Я давно уже опросил всех бывших служанок в Мэндерли – вдруг кто-то что-то слышал о ней, но и то и другое закончилось неудачей.
Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.
Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.
События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.
Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.
Радостное предвкушение охватило меня.
Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.
– А почему вы спрашиваете?
– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.
И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.
Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.
Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.
В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.
Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.
Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.
Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.
И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.
Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.
Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат. Создавалось впечатление, что цветок положили совсем недавно. Я невольно обернулся, вглядываясь в пространство между шкафами. Кто-то совсем недавно прошел по этому тесному проходу.
Включив настольную лампу, я сел за стол, осторожно отложил азалию в сторону и стал рассматривать страницу, отмеченную столь странным образом. Справа на ней была помещена фотография Фрэнка Маккендрика в экзотическом костюме. Лицо его было густо намазано темным гримом. Он стоял, склонившись над ложем, на котором, разметав в стороны длинные распущенные волосы, лежала прелестная молодая женщина. Ее рот приоткрылся в немой мольбе. Подпись гласила: «Королевский театр. Плимут. Сентябрь 1914 года. Мое трехсотое выступление в роли Мавра. Дездемона – мисс Изабель Девлин. «Историческое представление, где Фрэнк Маккендрик превзошел самого себя» – к такому выводу пришел корреспондент «Плимутского вестника».
Напротив фотографии я увидел абзац, подчеркнутый карандашом, но все же начал читать страницу с самого начала:
«Я с нетерпением ждал очередного, трехнедельного, выступления на подмостках театра в Плимуте. Там нас встречали благодарные зрители. В репертуар этого сезона вошло девять пьес. В том числе – «Отелло», где должен был состояться мой трехсотый выход в этой роли. Спектакль прошел в субботу вечером. Так как моя жена занемогла, в роли Дездемоны выступила молодая актриса, мисс Изабель Девлин. Она присоединилась к нашей труппе несколько лет назад, ее мастерство заметно выросло за последнее время. У мисс Девлин всегда имелось свое собственное мнение. И она очень часто предлагала весьма неожиданные трактовки роли, которые, увы, не укладывались в привычные рамки постановок шекспировских пьес. А я всегда придерживался мнения, что не стоит отступать от традиционных решений и не позволял ей своевольничать во время исполнения.
Мисс Девлин выглядела очаровательно, и исполнение «Песни ивы» в сцене со мной и с Кассио (в тот раз его исполнял мистер Орландо Стефенс, но он вскоре оставил нашу труппу) было очень трогательными. Помнится, в первый вечер мисс Девлин с таким отчаянием боролась со мной, что парик сбился в сторону. Мне даже пришлось успокаивать ее и убеждать не принимать представления всерьез. Ее вера, что Дездемона должна бороться за свою жизнь, показалась мне ошибочной. Дездемона мягкая и податливая натура. И она не считает, что к ней в спальню заявился убийца, она видит в нем прежде всего своего обожаемого мужа.
Мисс Девлин вняла моим наставлениям, о чем свидетельствуют последовавшие затем представления. Критики встретили ее доброжелательно, но моя жена придерживалась другого мнения. Она считала, что голос Дездемоны должен звучать мягче и что исполнительница явно не обладает подлинным драматическим талантом. Несмотря на эти шероховатости, спектакль прошел с триумфом. Мой выход встречали громом аплодисментов, и по сложившейся традиции поклонники преподнесли мне венок. Если бы это не был последний год войны, зрителей, конечно же, было бы намного больше и мы получили бы больше откликов.
Замечу с сожалением, что выступление мисс Девлин в роли Дездемоны оказалось последним, как и вообще ее выходы на сцену. Моя жена, которая относилась к ее способностям гораздо строже, чем я, очень беспокоилась о состоянии здоровья мисс Девлин – оно никогда не было очень крепким, – и нам пришлось отказаться от ее услуг. Вскоре мы узнали о том, что мисс Девлин умерла при весьма трагических обстоятельствах. Она еще находилась в расцвете красоты, «апрель застыл в ее глазах», и она была леди от ногтей до кончика волос, необыкновенно деликатной и воспитанной. Мы с женой не смогли появиться на похоронах, но я скорбел о ней всей душой.
Хочу напомнить также, что дочь мисс Девлин в те годы тоже стала членом нашей труппы – можно сказать членом нашей семейной труппы – и отличалась как исполнительница песен. Она была превосходным Паком в спектакле «Сон в летнюю ночь», и мы всегда занимали ее в ролях мальчиков. Помню, с каким важным видом она переодевалась в принца в «Ричарде III», и исполнение отличалось изысканностью и утонченностью. Наверное, она получила признание где-то за границей, но моя жена высказывала на этот счет сомнения. «Девочке не хватает самодисциплины и темперамента», – говорила она. Почему-то мы ничего не слышали о ней после смерти ее матери.
После триумфального завершения сезона в Плимуте мы уехали в Бристоль, но финансовые затруднения, о которых я уже упоминал прежде, продолжали создавать массу сложностей. Так что нам с женой пришлось распустить труппу, и мы стали изыскивать возможности для продолжения постановок…»
Дойдя до конца страницы, я перелистал книгу и вернулся к началу главы, где в полном беспорядке приводился список членов труппы. Там имелось только упоминание об Изабель Девлин и о ее дочери, имя которой не называлось. Но, несмотря на столь туманные сведения, я не сомневался, что речь шла о Ребекке.
Глядя на цветок азалии, я открыл первую страницу книги, где в бумажном кармашке хранилась библиотечная карточка, на которой отмечалось, кто и когда брал ее на прочтение. Мне не составило труда понять, насколько мало кого-то интересовали хвастливые воспоминания мистера Маккендрика. Так, за последние три года ее ни разу не востребовали.
Облокотившись, я сидел, опустив голову, размышляя над очередной загадкой. Кто-то отправил тетрадь Ребекки полковнику Джулиану, в тот же самый день Фейвел получил конверт с ее кольцом, кто-то появился в ее домике на берегу и, возможно, в Мэндерли, если вспомнить выломанные доски в окне особняка. Кто-то брал эту книгу, и совсем недавно кто-то побывал в лавке Фрэнсиса Брауна, где купил открытку с видом Мэндерли.
Кто это? Он или она, несомненно, имеющие доступ к вещам Ребекки. И этот «кто-то» явно хотел разрушить привычную картину. Не только меня обуревало желание докопаться до сути. Теперь я убедился, насколько права Элли. Речь, скорее всего, должна идти о женщине. Так ли уж она неуловима – эта пресловутая миссис Дэнверс? Она указывает направление, мне остается лишь следовать ему.
Куда мне сначала следует поехать? В Гринвейз? Что я там найду, кроме дома, который давно заселили другие обитатели? А если не туда? Какое еще место связано с Ребеккой?
Минут через пять сам собой пришел нужный ответ. Он лежал на виду, и все утро я подсознательно думал о нем. Я вынул письмо, написанное Ребеккой, письмо, которое в корне изменило всю мою жизнь. Тайт-стрит, 12 – квартира, которую она снимала в Лондоне. Я там уже побывал несколько раз, но никого не застал. Наверное, настало время снова наведаться туда.
Рядом с площадью Святого Джеймса оказалась стоянка такси, и по дороге в Челси я перечитал выписки из мемуаров Маккендрика – его мнение о матери Ребекки. Кое-что показалось мне примечательным, но я в первую очередь сосредоточил свое внимание на датах, сопоставляя с тем, что мне говорил владелец букинистической лавчонки.
В сентябре 1914 года Ребекка и ее мать оказались в Плимуте – ближайшем городе от Керрита и Мэндерли, сейчас поездка на машине занимала бы всего час или около того. В 1915 году Джек Фейвел приехал в Англию из Кении. Ребекка уже была в трауре. Следовательно, в этом промежутке – семь или восемь зимних месяцев, – скорее всего, и умерла мать Ребекки. И тогда миссис Дэнверс увезла ее к отцу в Гринвейз.
Отчего умерла ее мать? Фрэнк прямо говорит о том, что она болела. Возможно, от туберкулеза? В таком случае я мог бы довольно легко установить дату смерти, учитывая, что она носила фамилию Девлин, так что в Соммерсет-хаузе найдется свидетельство о смерти. И если мне не хватит времени, попрошу моего друга Саймона Ланга оказать такую услугу.
Отчего-то мне казалось, что причина смерти Изабель и послужила причиной возвращения Джека Девлина. И отчего-то я сомневался, что это миссис Дэнверс написала Джеку. Она, конечно, была в курсе всех дел, но, скорее всего, это не она отправила письмо. Девлин не требовал развода с женой, значит, вполне возможно, они поддерживали какие-то отношения все это время. Фейвел утверждал, что они прожили вместе полгода, но это еще ничего не значит. И его утверждения, почему они развелись, тоже могут быть ошибочными. Не сошлись характерами? Или же Девлин обнаружил нечто такое, с чем никак не мог смириться, и оставил жену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52