И постепенно я и в самом деле начал приходить в себя.
Показалась Счастливая долина, где Ребекка когда-то высадила азалии. Часть из них сохранилась, и в воздухе распространился особенный аромат. И, сопровождаемый этим тонким, едва уловимым запахом, я начал спускаться к заливу. Солнечные зайчики прыгали по волнам и слепили глаза. Зато именно отсюда отчетливо вырисовывалась темная полоса рифов, которые и таили в себе опасность для судов, входивших в гавань. Устроившись на валуне, я достал бинокль и начал вглядываться в эту темную полоску.
В жизни Ребекки оставалось много тайн, которые мне предстояло разгадать. И в первую очередь – обстоятельства ее смерти. Эти рифы тоже имели отношение к ее гибели. Если бы не они, яхту никогда бы не удалось найти. Целый год прошел со дня исчезновения молодой женщины, а никаких следов яхты, на которой она уплыла, не удавалось обнаружить.
И вот однажды во время шторма немецкое торговое судно напоролось на эти скалы. Были вызваны водолазы, чтобы проверить, какие именно повреждения нанесены обшивке.
И один из них случайно увидел яхту. Она лежала на песке совершенно целая. Водолаз заглянул в окно каюты и увидел лежавшее на полу тело. Ребекку опознали благодаря двум кольцам, которые она никогда не снимала.
Миновало год и три месяца со дня ее исчезновения. И за это время произошли два знаменательных события. Первое: Максим де Уинтер опознал и успел похоронить другую утопленницу, приняв ее за свою жену (как выяснилось, это была ошибка). И второе: он успел жениться, хотя еще не прошло и года после смерти Ребекки.
Местные жители считали, что ошибку с опознанием еще можно понять и оправдать: Максим находился в отчаянии после исчезновения жены. В таком состоянии любой мог обознаться, и все искали и находили разумные объяснения тому, что он вскоре внезапно покинул Мэндерли и уехал в Европу. И вдруг, ко всеобщему изумлению, он вернулся назад с невестой. И даже мне – стороннему человеку – трудно было поверить, что муж, потерявший при столь трагических обстоятельствах любимую жену, мог так быстро влюбиться в другую девушку.
Жители Керрита и его окрестностей и по сей день пожимали плечами, рассказывая об этом. А двадцать лет назад это выглядело необъяснимым поступком. У меня создалось впечатление, что Максим хотел, чтобы о нем судачили. Если да, то ему удалось добиться желаемого. Или это его совершенно не волновало? Действительно ли он настолько влюбился в «печальное маленькое привидение», как называли его вторую жену сестры Бриггс, что не задумывался о последствиях? Вполне возможно, поскольку он женился через неделю после знакомства, встретив девушку в Монте-Карло.
Трудно поверить во внезапную пылкую любовь с первого взгляда. Максиму тогда исполнилось сорок два года – он был вдвое старше своей юной жены. Он уже не был порывистым молодым человеком. Неужели Максим не осознавал, что ставит молодую жену в очень трудное положение? Его могла не заботить собственная репутация, но если он действительно любил ее, то не мог не осознавать, что привлечет своим поступком скандальное внимание.
Что ему стоило подождать несколько месяцев и потом привезти ее в Мэндерли? Тогда бы это не вызвало такой бури возмущения. Окажись я на его месте, то поступил бы именно так. Во всяком случае, надеюсь, что так. С другой стороны, ни за что нельзя поручиться. Разве влюбленные способны рассуждать здраво? Я уже однажды пережил подобное состояние и еще не оправился после него, и не хотел бы снова оказаться в пучине страсти. Могу ли я считать, что вел себя разумно? Нет, скорее напротив.
Каждый фрагмент этой истории сам по себе представлял загадку, но самым странным в ней выглядело поведение Максима. Одни утверждали, что он никогда не любил свою первую жену, даже скорее ненавидел ее, но если так, то зачем он после ее смерти отправился в поездку, которая повторяла маршрут первого свадебного путешествия?
Другие настаивали на том, что он обожал Ребекку и преклонялся перед ней. Но тогда как он мог так скоропалительно жениться, не дождавшись окончания траура? Если он убил ее – как не уставали твердить большинство журналистов, – тогда почему вел себя так вызывающе? Зачем опознал другую женщину? И даже похоронил ее в усыпальнице де Уинтеров? Почему в тот момент, когда все сочувствовали ему, повел себя наиглупейшим образом и своей женитьбой вызвал массу толков? Почему оставил тело Ребекки на яхте и затопил ее так близко от берега? Буквально на виду у Мэндерли. Рассматривая план дома, я обнаружил, что из окон его спальни, куда он переселился с молодой женой, Максим мог видеть залив и эти злосчастные скалы, возле которых лежала затонувшая яхта. Но, может быть, именно поэтому он перебрался на другую половину после приезда с новой женой (как сообщил мне Фриц), чтобы видеть их.
Я продолжал рассматривать темную полоску рифов. И у меня почему-то появилась уверенность в том, что Ребекку убили и что, скорее всего, это дело рук ее мужа. И, как мне кажется, в глубине души полковник Джулиан тоже так считал. И если Максим затопил яхту вблизи от берега, быть может, он хотел, чтобы Ребекку нашли? И сделал все, чтобы привлечь к себе внимание, пробудить подозрения. Словно хотел сказать: «Я виноват, я убил, арестуйте меня».
Вопросы, вопросы и снова одни только вопросы. И я понимал, что смогу ответить на них, когда пойму, кто такая Ребекка, когда смогу больше узнать про нее. Но каким-то образом она не оставила никаких свидетельств о своей жизни, словно была бестелесным призраком. Сунув бинокль в футляр, я двинулся по тропинке к заливу, чувствуя непонятное нетерпение.
Почти все архивы Мэндерли уничтожил огонь, но этим нельзя было объяснить отсутствие каких бы то ни было официальных документов и даже самых обычных записей. Мне удалось найти документ о смерти Ребекки довольно быстро. Но, к своему изумлению, мне до сих пор не удалось обнаружить ни свидетельства о ее рождении, ни свидетельства о заключении брака. И как только мне казалось, что я вот-вот смогу добраться до них, всякий раз я оказывался в тупике.
И с каждым новым заходом мои подозрения росли. Сегодня я уже не сомневался, что это не случайность, что все следы были стерты преднамеренно. Кто-то старательно зачищал их.
Галька захрустела у меня под ногами, когда я ступил на берег и направился к небольшому скромному домику с узкими окнами, который, как считал полковник, служил убежищем красивой и несчастной женщине в последние месяцы ее жизни. Злостные клеветники утверждали обратное: здесь она назначала свидания своему любовнику (или любовникам), здесь совершалось прелюбодеяние и грехопадение. Порочность Ребекки возбуждала сильнее, и поэтому эта версия возобладала над другими.
Ее защитники были убеждены, что она предпочла быструю смерть долгому мучительному умиранию. Она встретила смерть лицом к лицу. А когда женщина готова умереть, всегда найдется кому убить ее. «В конце концов, – заявил мне без тени смущения один из жителей городка, – она ведь сама того хотела, если вспомнить, как она себя вела».
Такие доводы меня не убеждали. И моя точка зрения на прелюбодеяние несколько отличается от той, которой придерживались в таком месте, как Керрит. Поэтому я пока не отдавал предпочтения ни одному из вариантов. Трудно собрать достоверную информацию, если ты не сохраняешь дистанцию. Так я превратился в «милого мистера Грея». Мой нынешний облик – такое же тайное убежище, как и этот дом на берегу…
И вдруг я резко остановился. Слабый, едва уловимый знакомый запах заставил меня замереть на месте. Неужели рассказы о таинственных явлениях в Мэндерли все же оказали на меня свое действие? Иначе что заставило меня насторожиться?
Перед входом в домик была небольшая площадка, вымощенная тонкими корнуольскими гранитными плитами. И почти в самом ее центре лежал венок. Не то ужасное уродливое сооружение, которое в нашей памяти тотчас вызывает воспоминание о похоронах. А венок, который надевают на голову поэтам и героям, и опять же не из лавра, само собой разумеется, а из цветущих азалий, что в изобилии произрастали в Счастливой долине.
Азалии, как уверяли страстные цветоводы сестры Бриггс, служили парфюмерам основой для создания изысканных духов. И, по их мнению, Ребекка всегда душилась особенными, неповторимыми духами, которые чем-то напоминали аромат азалии. И по их словам, проходя мимо зарослей этих дивных цветов, они неизменно вспоминали ее. Даже мне запомнился этот запах, когда я прошелся по Счастливой долине, они оставляли какой-то особенный аромат свежести и чистоты. Именно этот неожиданно возникший запах заставил меня резко остановиться. Я ощутил его раньше, чем увидел венок.
Ветви азалий были искусно сплетены в своего рода гирлянду. Я наклонился, и запах стал сильнее. Гирлянда лежала в тени, и я не заметил и следа увядания, но к обеду головки цветов поникнут. Если бы их положили сюда вчера, они бы уже успели поблекнуть и утратить запах. Значит, кто-то оставил их совсем недавно.
Часы показывали семь. Я слишком долго рассматривал прибрежные рифы. Час тому назад вся бухта была видна как на ладони, и я бы мог узнать, кто оставил здесь этот венок. Кто это был? Тот, кто любил ее, конечно же. Тот, кто по-прежнему – через двадцать лет – сохранил к ней свою привязанность.
Мне стало не по себе. Я выпрямился и почувствовал еще большее смятение: небольшой замок и такие же легкие петли, на котором он висел, сорваны. Отсыревшая от непогоды дверь осталась приоткрытой.
Кто-то заходил внутрь. И когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил следы на пыльном полу и сдвинутые занавески на окнах. Я прошел к окну и раздвинул их. Выходит, полковник Джулиан не обманулся: кто-то был здесь в тот самый день, когда мы приехали в Мэндерли. И этот человек видел, как я шел к домику, или услышал хруст гальки у меня под ногами. На обоих окнах занавески были свежими – они появились здесь совсем недавно, быть может, в то же самое время, что и венок перед домом.
С нарастающим недоумением я огляделся. Я ожидал, что дом будет совершенно пустым, но теперь, когда в комнате стало больше света, увидел, что мебель, описанная Джулианом, осталась стоять на своих местах. Она располагалась вдоль стен, как бы для того, чтобы посередине осталось свободное пространство.
Я узнал каждый предмет, упомянутый полковником. Письменный стол. Софа-кровать, металлические части которой успели заржаветь, на кровати лежали полусгнившие коробочки. Все покрыто пылью и плесенью, в том числе и стены, но что самое удивительное – через двадцать лет после смерти Ребекки все, что она собрала здесь, осталось нетронутым.
Меня это воодушевило, я подумал: никто не убирал этот дом после смерти хозяйки. И его не пытались привести в порядок и после пожара. Максим уехал за границу. Оставшаяся прислуга не вспоминала про домик на берегу, никто не прикоснулся к ее вещам.
Неужели такое возможно? Все рассказчики сходились в одном: насколько стремительным был отъезд Максима за границу. Когда огонь вспыхнул в Мэндерли, он и его вторая жена как раз возвращались из Лондона, где они встречались с врачом и получили от него сведения о смертельном заболевании Ребекки. Они ехали ночью и первыми – за шесть миль до поместья – заметили зарево. А потом огонь из-за ветра, дувшего со стороны моря, распространился от западного крыла и охватил все здание. Рев пламени, по сообщениям в газете, слышался даже за пределами Керрита. К тому моменту, когда де Уинтеры добрались до Мэндерли, особняк уже нельзя было спасти.
Представляю, каким опустошенным почувствовал себя Максим: здесь жили его предки, начиная со времен Конкисты. Поколения де Уинтеров рождались, женились и умирали здесь. И все это исчезло в один миг. С такой потерей трудно смириться.
Максим задержался в городе всего лишь на два дня, чтобы оставить самые срочные распоряжения, а потом уехал с женой в Европу. Управляющий поместьем Фрэнк Кроули остался, чтобы выполнить данные ему указания, а потом уехал и он.
«Так что мне не удалось выразить мистеру де Уинтеру последнюю дань уважения, – сказал мне Фриц, – после стольких лет службы в их семье. О чем я жалею до сих пор. Мне исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые пришел в Мэндерли. Я помню день, когда родился мистер де Уинтер, я знал его мать и отца и думал, что он придет попрощаться со мной перед отъездом. Не для того, чтобы сказать спасибо – я не ждал слов благодарности, потому что всего лишь исполнял свои обязанности. Но я надеялся, что он скажет мне: «До свидания». Он был очень щепетильным в этих вопросах. Конечно, тогда он был потрясен, хотя держался очень мужественно. У меня нет к нему претензий, я получил хорошую пенсию, как и все остальные слуги. Нас об этом оповестил мистер Кроули после отъезда мистера де Уинтера. Но я надеялся, что он мне напишет. Но не получил ни строчки. Утрата Мэндерли разбила ему сердце. Невозможно оставаться в тех местах, где… Мне кажется, что и другой человек вряд ли смог бы. Как вы думаете?»
Что я думал? Я думал, что объяснение Фрица верно только отчасти: это походило на добровольную ссылку. На кару, наложенную на самого себя. Но сейчас я думал несколько иначе. Поспешное бегство за границу и передача земель в руки агентов… Я успел ознакомиться с официальными документами, связанными с поместьем, читал письма управляющего Фрэнка Кроули, которые тоже сохранились: он давал отчет о том, какую плату будут взимать с фермеров, что пойдет на содержание Максима, а какие суммы будут отчисляться как налог и так далее – отчет был составлен очень скрупулезно и тщательно. Но при всей его дотошности Фрэнк ни разу не упомянул про домик на берегу. Словно его не существовало.
Возбуждение нарастало. Абсурдная радость, но я ничего не мог с собой поделать. Черная тетрадь Ребекки со всеми записями должна сохраниться. Скорее всего, в последние дни она держала ее здесь. А что, если она и по сию пору лежит где-то в доме?
И я принялся ее искать. Просмотрел ящики, папки – везде, где ее можно было положить. Под софой, под книгами и на книжных полках. И, не доверяя себе, прошел по второму и третьему разу. И не только в комнате, но и за ее пределами. Я обнаружил еще одно небольшое помещение, где хранилось снаряжение для плавания. И там тоже перерыл все, заглянул в самые укромные уголки, перекладывая то в одну, то в другую сторону мотки веревок, истлевшую во многих местах парусину, канаты, заржавевший запасной якорь. Ничего похожего на черную тетрадь.
Я обнаружил свидетельства прежней жизни, отвечавшие описаниям полковника: остатки шотландского пледа, подушку с торчавшими наружу перьями, посуду, книги, которые она читала, покрытые толстым слоем пыли, разорванную морскую карту, две еще вполне сохранившиеся модели парусников и обломки остальных. В жестяной банке я наткнулся на чай, который превратился в черный спрессованный комок. Нашлась поломанная ручка и то, что некогда было пресс-папье. В одной коробке из-под печенья – она оказалась неожиданно тяжелой, и мое сердце взволнованно забилось – оказались книги. Все они были на одну тему: предыстория Мэндерли и среди них – книга деда полковника Джулиана.
Собственное волнение и лихорадочность поисков смутили меня. Какой же я дурак! Тетрадь не может быть здесь, и, как я понял, ее никогда здесь и не было. С чего я поверил полковнику, будто она должна быть?
Тем не менее я попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Все же этот домик не был неприступной крепостью. Один помешанный малый – Бен Карминов – частенько бродил по этому пустынному берегу и не раз заглядывал сюда, иногда забирался в сарай, где лежало снаряжение. И любой человек мог войти сюда, когда ему вздумается, про этот домик знали все. А вдруг влюбленные парочки облюбовали его? Где еще можно найти более удобное место для свиданий? Возможно, хотя тут слишком уж грязно и неуютно. Но, во всяком случае, сюда кто-то заходил, и совсем недавно. Тот, кто оставил венок? Тот, кто помыл стекла? Пытался ли он что-то найти здесь? Что именно? Зачем?
И я не смогу узнать это, пока не найду тетрадь. Придя к этому выводу, я расставил вещи по местам, вышел наружу и тщательно прикрыл дверь. Над головой у меня сияло солнце, от моря пахнуло свежестью. Оставив венок на прежнем месте, я отряхнулся от пыли, которая покрывала меня с ног до голову, и зашагал по тропинке.
Невероятно, но я провел в домике больше двух часов. Стрелки часов показывали половину десятого. Мне потребуется не меньше часа, чтобы вернуться к себе. И я окажусь на виду у всех наблюдателей Керрита. Мне необходимо привести себя в порядок, чтобы превратиться в скромного симпатичного мистера Теренса Грея, которого ждали в доме полковника. А затем я должен нанести визит сестрам Бриггс.
В этот момент я от всей души возненавидел мистера Грея, личину которого мне предстояло надеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Показалась Счастливая долина, где Ребекка когда-то высадила азалии. Часть из них сохранилась, и в воздухе распространился особенный аромат. И, сопровождаемый этим тонким, едва уловимым запахом, я начал спускаться к заливу. Солнечные зайчики прыгали по волнам и слепили глаза. Зато именно отсюда отчетливо вырисовывалась темная полоса рифов, которые и таили в себе опасность для судов, входивших в гавань. Устроившись на валуне, я достал бинокль и начал вглядываться в эту темную полоску.
В жизни Ребекки оставалось много тайн, которые мне предстояло разгадать. И в первую очередь – обстоятельства ее смерти. Эти рифы тоже имели отношение к ее гибели. Если бы не они, яхту никогда бы не удалось найти. Целый год прошел со дня исчезновения молодой женщины, а никаких следов яхты, на которой она уплыла, не удавалось обнаружить.
И вот однажды во время шторма немецкое торговое судно напоролось на эти скалы. Были вызваны водолазы, чтобы проверить, какие именно повреждения нанесены обшивке.
И один из них случайно увидел яхту. Она лежала на песке совершенно целая. Водолаз заглянул в окно каюты и увидел лежавшее на полу тело. Ребекку опознали благодаря двум кольцам, которые она никогда не снимала.
Миновало год и три месяца со дня ее исчезновения. И за это время произошли два знаменательных события. Первое: Максим де Уинтер опознал и успел похоронить другую утопленницу, приняв ее за свою жену (как выяснилось, это была ошибка). И второе: он успел жениться, хотя еще не прошло и года после смерти Ребекки.
Местные жители считали, что ошибку с опознанием еще можно понять и оправдать: Максим находился в отчаянии после исчезновения жены. В таком состоянии любой мог обознаться, и все искали и находили разумные объяснения тому, что он вскоре внезапно покинул Мэндерли и уехал в Европу. И вдруг, ко всеобщему изумлению, он вернулся назад с невестой. И даже мне – стороннему человеку – трудно было поверить, что муж, потерявший при столь трагических обстоятельствах любимую жену, мог так быстро влюбиться в другую девушку.
Жители Керрита и его окрестностей и по сей день пожимали плечами, рассказывая об этом. А двадцать лет назад это выглядело необъяснимым поступком. У меня создалось впечатление, что Максим хотел, чтобы о нем судачили. Если да, то ему удалось добиться желаемого. Или это его совершенно не волновало? Действительно ли он настолько влюбился в «печальное маленькое привидение», как называли его вторую жену сестры Бриггс, что не задумывался о последствиях? Вполне возможно, поскольку он женился через неделю после знакомства, встретив девушку в Монте-Карло.
Трудно поверить во внезапную пылкую любовь с первого взгляда. Максиму тогда исполнилось сорок два года – он был вдвое старше своей юной жены. Он уже не был порывистым молодым человеком. Неужели Максим не осознавал, что ставит молодую жену в очень трудное положение? Его могла не заботить собственная репутация, но если он действительно любил ее, то не мог не осознавать, что привлечет своим поступком скандальное внимание.
Что ему стоило подождать несколько месяцев и потом привезти ее в Мэндерли? Тогда бы это не вызвало такой бури возмущения. Окажись я на его месте, то поступил бы именно так. Во всяком случае, надеюсь, что так. С другой стороны, ни за что нельзя поручиться. Разве влюбленные способны рассуждать здраво? Я уже однажды пережил подобное состояние и еще не оправился после него, и не хотел бы снова оказаться в пучине страсти. Могу ли я считать, что вел себя разумно? Нет, скорее напротив.
Каждый фрагмент этой истории сам по себе представлял загадку, но самым странным в ней выглядело поведение Максима. Одни утверждали, что он никогда не любил свою первую жену, даже скорее ненавидел ее, но если так, то зачем он после ее смерти отправился в поездку, которая повторяла маршрут первого свадебного путешествия?
Другие настаивали на том, что он обожал Ребекку и преклонялся перед ней. Но тогда как он мог так скоропалительно жениться, не дождавшись окончания траура? Если он убил ее – как не уставали твердить большинство журналистов, – тогда почему вел себя так вызывающе? Зачем опознал другую женщину? И даже похоронил ее в усыпальнице де Уинтеров? Почему в тот момент, когда все сочувствовали ему, повел себя наиглупейшим образом и своей женитьбой вызвал массу толков? Почему оставил тело Ребекки на яхте и затопил ее так близко от берега? Буквально на виду у Мэндерли. Рассматривая план дома, я обнаружил, что из окон его спальни, куда он переселился с молодой женой, Максим мог видеть залив и эти злосчастные скалы, возле которых лежала затонувшая яхта. Но, может быть, именно поэтому он перебрался на другую половину после приезда с новой женой (как сообщил мне Фриц), чтобы видеть их.
Я продолжал рассматривать темную полоску рифов. И у меня почему-то появилась уверенность в том, что Ребекку убили и что, скорее всего, это дело рук ее мужа. И, как мне кажется, в глубине души полковник Джулиан тоже так считал. И если Максим затопил яхту вблизи от берега, быть может, он хотел, чтобы Ребекку нашли? И сделал все, чтобы привлечь к себе внимание, пробудить подозрения. Словно хотел сказать: «Я виноват, я убил, арестуйте меня».
Вопросы, вопросы и снова одни только вопросы. И я понимал, что смогу ответить на них, когда пойму, кто такая Ребекка, когда смогу больше узнать про нее. Но каким-то образом она не оставила никаких свидетельств о своей жизни, словно была бестелесным призраком. Сунув бинокль в футляр, я двинулся по тропинке к заливу, чувствуя непонятное нетерпение.
Почти все архивы Мэндерли уничтожил огонь, но этим нельзя было объяснить отсутствие каких бы то ни было официальных документов и даже самых обычных записей. Мне удалось найти документ о смерти Ребекки довольно быстро. Но, к своему изумлению, мне до сих пор не удалось обнаружить ни свидетельства о ее рождении, ни свидетельства о заключении брака. И как только мне казалось, что я вот-вот смогу добраться до них, всякий раз я оказывался в тупике.
И с каждым новым заходом мои подозрения росли. Сегодня я уже не сомневался, что это не случайность, что все следы были стерты преднамеренно. Кто-то старательно зачищал их.
Галька захрустела у меня под ногами, когда я ступил на берег и направился к небольшому скромному домику с узкими окнами, который, как считал полковник, служил убежищем красивой и несчастной женщине в последние месяцы ее жизни. Злостные клеветники утверждали обратное: здесь она назначала свидания своему любовнику (или любовникам), здесь совершалось прелюбодеяние и грехопадение. Порочность Ребекки возбуждала сильнее, и поэтому эта версия возобладала над другими.
Ее защитники были убеждены, что она предпочла быструю смерть долгому мучительному умиранию. Она встретила смерть лицом к лицу. А когда женщина готова умереть, всегда найдется кому убить ее. «В конце концов, – заявил мне без тени смущения один из жителей городка, – она ведь сама того хотела, если вспомнить, как она себя вела».
Такие доводы меня не убеждали. И моя точка зрения на прелюбодеяние несколько отличается от той, которой придерживались в таком месте, как Керрит. Поэтому я пока не отдавал предпочтения ни одному из вариантов. Трудно собрать достоверную информацию, если ты не сохраняешь дистанцию. Так я превратился в «милого мистера Грея». Мой нынешний облик – такое же тайное убежище, как и этот дом на берегу…
И вдруг я резко остановился. Слабый, едва уловимый знакомый запах заставил меня замереть на месте. Неужели рассказы о таинственных явлениях в Мэндерли все же оказали на меня свое действие? Иначе что заставило меня насторожиться?
Перед входом в домик была небольшая площадка, вымощенная тонкими корнуольскими гранитными плитами. И почти в самом ее центре лежал венок. Не то ужасное уродливое сооружение, которое в нашей памяти тотчас вызывает воспоминание о похоронах. А венок, который надевают на голову поэтам и героям, и опять же не из лавра, само собой разумеется, а из цветущих азалий, что в изобилии произрастали в Счастливой долине.
Азалии, как уверяли страстные цветоводы сестры Бриггс, служили парфюмерам основой для создания изысканных духов. И, по их мнению, Ребекка всегда душилась особенными, неповторимыми духами, которые чем-то напоминали аромат азалии. И по их словам, проходя мимо зарослей этих дивных цветов, они неизменно вспоминали ее. Даже мне запомнился этот запах, когда я прошелся по Счастливой долине, они оставляли какой-то особенный аромат свежести и чистоты. Именно этот неожиданно возникший запах заставил меня резко остановиться. Я ощутил его раньше, чем увидел венок.
Ветви азалий были искусно сплетены в своего рода гирлянду. Я наклонился, и запах стал сильнее. Гирлянда лежала в тени, и я не заметил и следа увядания, но к обеду головки цветов поникнут. Если бы их положили сюда вчера, они бы уже успели поблекнуть и утратить запах. Значит, кто-то оставил их совсем недавно.
Часы показывали семь. Я слишком долго рассматривал прибрежные рифы. Час тому назад вся бухта была видна как на ладони, и я бы мог узнать, кто оставил здесь этот венок. Кто это был? Тот, кто любил ее, конечно же. Тот, кто по-прежнему – через двадцать лет – сохранил к ней свою привязанность.
Мне стало не по себе. Я выпрямился и почувствовал еще большее смятение: небольшой замок и такие же легкие петли, на котором он висел, сорваны. Отсыревшая от непогоды дверь осталась приоткрытой.
Кто-то заходил внутрь. И когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил следы на пыльном полу и сдвинутые занавески на окнах. Я прошел к окну и раздвинул их. Выходит, полковник Джулиан не обманулся: кто-то был здесь в тот самый день, когда мы приехали в Мэндерли. И этот человек видел, как я шел к домику, или услышал хруст гальки у меня под ногами. На обоих окнах занавески были свежими – они появились здесь совсем недавно, быть может, в то же самое время, что и венок перед домом.
С нарастающим недоумением я огляделся. Я ожидал, что дом будет совершенно пустым, но теперь, когда в комнате стало больше света, увидел, что мебель, описанная Джулианом, осталась стоять на своих местах. Она располагалась вдоль стен, как бы для того, чтобы посередине осталось свободное пространство.
Я узнал каждый предмет, упомянутый полковником. Письменный стол. Софа-кровать, металлические части которой успели заржаветь, на кровати лежали полусгнившие коробочки. Все покрыто пылью и плесенью, в том числе и стены, но что самое удивительное – через двадцать лет после смерти Ребекки все, что она собрала здесь, осталось нетронутым.
Меня это воодушевило, я подумал: никто не убирал этот дом после смерти хозяйки. И его не пытались привести в порядок и после пожара. Максим уехал за границу. Оставшаяся прислуга не вспоминала про домик на берегу, никто не прикоснулся к ее вещам.
Неужели такое возможно? Все рассказчики сходились в одном: насколько стремительным был отъезд Максима за границу. Когда огонь вспыхнул в Мэндерли, он и его вторая жена как раз возвращались из Лондона, где они встречались с врачом и получили от него сведения о смертельном заболевании Ребекки. Они ехали ночью и первыми – за шесть миль до поместья – заметили зарево. А потом огонь из-за ветра, дувшего со стороны моря, распространился от западного крыла и охватил все здание. Рев пламени, по сообщениям в газете, слышался даже за пределами Керрита. К тому моменту, когда де Уинтеры добрались до Мэндерли, особняк уже нельзя было спасти.
Представляю, каким опустошенным почувствовал себя Максим: здесь жили его предки, начиная со времен Конкисты. Поколения де Уинтеров рождались, женились и умирали здесь. И все это исчезло в один миг. С такой потерей трудно смириться.
Максим задержался в городе всего лишь на два дня, чтобы оставить самые срочные распоряжения, а потом уехал с женой в Европу. Управляющий поместьем Фрэнк Кроули остался, чтобы выполнить данные ему указания, а потом уехал и он.
«Так что мне не удалось выразить мистеру де Уинтеру последнюю дань уважения, – сказал мне Фриц, – после стольких лет службы в их семье. О чем я жалею до сих пор. Мне исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые пришел в Мэндерли. Я помню день, когда родился мистер де Уинтер, я знал его мать и отца и думал, что он придет попрощаться со мной перед отъездом. Не для того, чтобы сказать спасибо – я не ждал слов благодарности, потому что всего лишь исполнял свои обязанности. Но я надеялся, что он скажет мне: «До свидания». Он был очень щепетильным в этих вопросах. Конечно, тогда он был потрясен, хотя держался очень мужественно. У меня нет к нему претензий, я получил хорошую пенсию, как и все остальные слуги. Нас об этом оповестил мистер Кроули после отъезда мистера де Уинтера. Но я надеялся, что он мне напишет. Но не получил ни строчки. Утрата Мэндерли разбила ему сердце. Невозможно оставаться в тех местах, где… Мне кажется, что и другой человек вряд ли смог бы. Как вы думаете?»
Что я думал? Я думал, что объяснение Фрица верно только отчасти: это походило на добровольную ссылку. На кару, наложенную на самого себя. Но сейчас я думал несколько иначе. Поспешное бегство за границу и передача земель в руки агентов… Я успел ознакомиться с официальными документами, связанными с поместьем, читал письма управляющего Фрэнка Кроули, которые тоже сохранились: он давал отчет о том, какую плату будут взимать с фермеров, что пойдет на содержание Максима, а какие суммы будут отчисляться как налог и так далее – отчет был составлен очень скрупулезно и тщательно. Но при всей его дотошности Фрэнк ни разу не упомянул про домик на берегу. Словно его не существовало.
Возбуждение нарастало. Абсурдная радость, но я ничего не мог с собой поделать. Черная тетрадь Ребекки со всеми записями должна сохраниться. Скорее всего, в последние дни она держала ее здесь. А что, если она и по сию пору лежит где-то в доме?
И я принялся ее искать. Просмотрел ящики, папки – везде, где ее можно было положить. Под софой, под книгами и на книжных полках. И, не доверяя себе, прошел по второму и третьему разу. И не только в комнате, но и за ее пределами. Я обнаружил еще одно небольшое помещение, где хранилось снаряжение для плавания. И там тоже перерыл все, заглянул в самые укромные уголки, перекладывая то в одну, то в другую сторону мотки веревок, истлевшую во многих местах парусину, канаты, заржавевший запасной якорь. Ничего похожего на черную тетрадь.
Я обнаружил свидетельства прежней жизни, отвечавшие описаниям полковника: остатки шотландского пледа, подушку с торчавшими наружу перьями, посуду, книги, которые она читала, покрытые толстым слоем пыли, разорванную морскую карту, две еще вполне сохранившиеся модели парусников и обломки остальных. В жестяной банке я наткнулся на чай, который превратился в черный спрессованный комок. Нашлась поломанная ручка и то, что некогда было пресс-папье. В одной коробке из-под печенья – она оказалась неожиданно тяжелой, и мое сердце взволнованно забилось – оказались книги. Все они были на одну тему: предыстория Мэндерли и среди них – книга деда полковника Джулиана.
Собственное волнение и лихорадочность поисков смутили меня. Какой же я дурак! Тетрадь не может быть здесь, и, как я понял, ее никогда здесь и не было. С чего я поверил полковнику, будто она должна быть?
Тем не менее я попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Все же этот домик не был неприступной крепостью. Один помешанный малый – Бен Карминов – частенько бродил по этому пустынному берегу и не раз заглядывал сюда, иногда забирался в сарай, где лежало снаряжение. И любой человек мог войти сюда, когда ему вздумается, про этот домик знали все. А вдруг влюбленные парочки облюбовали его? Где еще можно найти более удобное место для свиданий? Возможно, хотя тут слишком уж грязно и неуютно. Но, во всяком случае, сюда кто-то заходил, и совсем недавно. Тот, кто оставил венок? Тот, кто помыл стекла? Пытался ли он что-то найти здесь? Что именно? Зачем?
И я не смогу узнать это, пока не найду тетрадь. Придя к этому выводу, я расставил вещи по местам, вышел наружу и тщательно прикрыл дверь. Над головой у меня сияло солнце, от моря пахнуло свежестью. Оставив венок на прежнем месте, я отряхнулся от пыли, которая покрывала меня с ног до голову, и зашагал по тропинке.
Невероятно, но я провел в домике больше двух часов. Стрелки часов показывали половину десятого. Мне потребуется не меньше часа, чтобы вернуться к себе. И я окажусь на виду у всех наблюдателей Керрита. Мне необходимо привести себя в порядок, чтобы превратиться в скромного симпатичного мистера Теренса Грея, которого ждали в доме полковника. А затем я должен нанести визит сестрам Бриггс.
В этот момент я от всей души возненавидел мистера Грея, личину которого мне предстояло надеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52