– Ты должна прилечь и отдохнуть, мама, – сказала я, – а обед у меня уже почти готов.
– Обед. Что у нас есть из еды? Я хотела придумать что-нибудь сегодня вечером, попытаться получить хоть что-то в бакалее на счет, но с этой беременностью о еде забыла и думать.
– Мы все сделаем, мама, – сказала я, – папа сегодня получает зарплату, так что завтра мы поедим как следует.
– Мне очень жаль, Дон, – лицо у нее сморщилось, вот-вот она снова готова была заплакать. – Джимми совсем вне себя. Я вижу это по его глазам. У него характер Ормана.
– Он просто удивлен, мама. Я позабочусь об обеде, – повторила я, вышла из спальни и закрыла тихо за собой дверь. Мои руки дрожали.
Малыш, маленький братик или сестренка! А где младенец будет спать? Как мама сможет ухаживать за ним? Если она не сможет работать, у нас будет денег еще меньше. Разве взрослые не планируют такие вещи? Как могли они позволить случиться этому?
Я вышла из дома, Джимми гонял по аллее резиновый мяч. Была середина апреля, уже было не холодно, даже вечером. На небе уже появились звезды. На углу зажглись неоновые огни над входом в «Бар и гриль»
Фрэнки. Иногда по дороге домой в жаркий день папа задерживался здесь, чтобы выпить холодного пива. Когда дверь отворялась и захлопывалась, оттуда доносились звуки смеха и музыкального автомата. Тротуар всегда был замусорен бумагой, конфетными обертками и прочим мусором, который ветер разносил из переполненных мусорных урн. В переулке вопили кошки. Какой-то мужчина осыпал ругательствами другого мужчину, высунувшегося из окна второго этажа в квартале к югу от нас. А тот лишь смеялся над ним.
Я повернулась к Джимми. Он был сжат словно кулак и выплескивал свою ярость ударами по мячу.
– Джимми? – Он не ответил мне. – Джимми, ты же не хочешь, чтобы мама чувствовала себя еще хуже. Не так ли?
Он поймал мяч в воздухе и повернулся ко мне.
– Ну зачем притворяться, Дон? Мы определенно не можем позволить себе еще одного ребенка. Посмотри, что мы будем есть на обед сегодня вечером.
Я поперхнулась. Его слова были, как холодный дождь.
– Мы не можем даже набрать детского приданого новому младенцу, – продолжал он, – нам предстоит купить ему одежду, пеленки и колыбель. И младенцы нуждаются во всяких присыпках и лосьонах, разве не так?
– Да, но…
– Так почему же папа не подумал обо всем этом? Он все просвистывает и пробалтывает со своими дружками, которые толкутся вокруг гаража, словно он пуп земли, а тут – вот теперь, – он сделал жест в сторону нашего дома.
«Почему же папа не подумал об этом?» – размышляла я. Я слышала о девочках, которые гуляли вовсю и становились беременными, но это потому, что они были девочки и многого не знали.
– Я думаю, это случилось нечаянно, – сказала я.
– Это не происходит просто так, Дон. Женщина не может просто проснуться однажды утром и обнаружить, что она беременна.
– А родители не планируют это?
Он взглянул на меня и покачал головой.
– Возможно, папа просто пришел однажды вечером пьяным и…
– И что?
– О, Дон! Они сделали ребенка, только и всего.
– И не поняли, что сделали?
– Ну, если они не каждый раз делают ребенка… Тебе следует спросить маму об этом. Я не знаю все детали, – быстро сказал он, но я понимала, что он знает. – Дома начнется черт знает что, когда папа придет домой, Дон, – прошептал Джимми, когда мы вернулись с улицы. Меня от его голоса пробрал озноб. Сердце забилось от плохих предчувствий.
Чаще всего, когда неприятности начинали сыпаться на нас, как снег, папа принимал решение паковаться и уезжать, но от этого мы не могли уехать. Поскольку ужин всегда готовила я, я понимала лучше, чем кто-либо иной, что у нас нет ничего, что можно было бы выкроить для малыша. Ни цента, ни крошки.
Когда папа в тот вечер пришел с работы, он выглядел более усталым, чем обычно, руки его были очень грязными.
– Я должен был достать трансмиссию из автомобиля и отремонтировать ее за один день, – объяснил он, не понимая, почему я и Джимми смотрим на него так странно. – Что-то случилось?
– Орман, – позвала мама, и папа поспешил в спальню.
Я занялась ужином, но сердце мое билось так сильно, что я едва могла дышать. Джимми подошел к окну, выходившему на северную часть улицы, и застыл у него словно статуя. Мы слышали, как мама снова заплакала. Через некоторое время она успокоилась, появился папа. Джимми в ожидании повернулся.
– Что ж, вы оба уже знаете, я полагаю, – он покачал головой и оглянулся на закрытую дверь за собой.
– Что будем предпринимать? – спросил Джимми.
– Не знаю, – сказал папа. Глаза его потемнели, лицо стало приобретать то самое дикое выражение, губы искривились в уголках, сквозь них сверкали белые зубы. Он запустил пальцы в волосы и несколько раз глубоко передохнул.
Джимми шлепнулся на кухонный стул.
– Другие люди детей планируют, – пробормотал он. Папа сверкнул глазами. Я не могла поверить, что Джимми сказал это. Он знал папин характер, но мама говорила, что и у Джимми такой же. Иногда они были похожи на двух быков, разделяемых красным флагом.
– Не умничай, – буркнул папа и направился к двери.
– Куда ты собрался, папа? – спросила я.
– Я должен подумать, – сказал он. – Ужинайте без меня.
Шаги отца, доносившиеся из коридора, выдавали его ярость и растерянность.
– Он сказал: ужинайте без меня, фыркнул Джимми. – Овсянку и горох.
– Он пошел к Фрэнки, – предположила я. Джимми кивнул в знак согласия и откинулся на стуле, угрюмо глядя в свою тарелку.
– Где Орман? – спросила мама, выходя из своей спальни.
– Он пошел подумать, мама, – сказал Джимми. – Возможно, пытается прийти к какому-то решению и нуждается в том, чтобы побыть в одиночестве, – добавил он, надеясь облегчить ее состояние.
– Мне не нравится, что он ушел вот так, – пожаловалась мама, – это никогда не кончается добром. Тебе надо пойти и присмотреть за ним, Джимми.
– Присмотреть за ним? Я так не думаю, мама. Ему не нравится, когда я так делаю. Давайте поедим и подождем его возвращения.
Мама не была этим довольна, но села за стол, и я подала ей овсянку и горох. А добавила ей соли и немного жира от бекона, который сэкономила.
– Сожалею, что не смогла достать для нас чего-нибудь еще, – извиняющимся голосом сказала мама. – Но, Дон, золотце, ты просто замечательно приготовила это. Это вкусно. Разве не так, Джимми?
Он посмотрел поверх своей тарелки. Я поняла, что он ничего не слышал. Джимми мог погружаться в свои собственные мысли часами, и часами никто не донимал его, особенно если он бывал расстроен.
– А? Что? Ах, да, это хорошо.
После ужина мама слушала радио и читала старые журналы, которые приносила из мотеля. Каждый раз, услышав хлопанье двери или звук шагов, мы ожидали прихода папы. Но становилось все позднее и позднее, а он все не появлялся.
Я наблюдала за мамой. Лицо ее было печальным. Наконец она встала и объявила, что идет спать. Она глубоко вздохнула, прижав руки к груди, и направилась в свою спальню.
– Я тоже устал, – сказал Джимми и пошел в ванную готовиться ко сну. Я начала разбирать софу, но потом остановилась, подумав о маме, лежащей в своей постели, расстроенной и напуганной. Я открыла дверь тихонько и пошла искать папу.
Я колебалась возле дверей «Бара и гриля» Фрэнки. Я никогда не была в баре. Моя рука дрожала, когда я протянула ее к ручке двери, но, прежде чем я успела нажать, она распахнулась настежь, на пороге появилась бледная женщина со слишком густым слоем губной помады и румян на лице. Из угла ее рта свисала сигарета. Завидев меня, она задержалась и улыбнулась. Я заметила, что у нее не хватает зубов.
– Что ты здесь делаешь, милая? Здесь не место для таких молоденьких, как ты.
– Я ищу Ормана Лонгчэмпа, – ответила я.
– Никогда не слышала о таком, – сказала она. – Не оставайся здесь долго, милая. Это не место для детей, – добавила она и прошла мимо меня, обдав запахом сигарет и пива. Я смотрела некоторое время ей вслед, а затем вступила в заведение Фрэнки.
Я заглядывала сюда однажды на мгновение, когда кто-то открывал дверь, и знала, что справа была длинная стойка с зеркалами и полками, заставленными бутылками с напитками. Я видела вентиляторы под потолком и опилки на грязном досчатом полу. Но я никогда не видела столики с левой стороны.
Двое мужчин в конце стойки обернулись, когда я вошла. Один из них улыбнулся. Бармен, лысый коротышка, прислонился к стене, скрестив на груди руки.
– Что ты хочешь? – спросил он, перегнувшись через стойку.
– Я ищу Ормана Лонгчэмпа, – сказала я. – Я думала, что он здесь.
Я одним взглядом обежала стойку, но не увидела его.
– Он поступил в армию, – саркастически заметил кто-то.
– Заткнись, – прервал его бармен. Потом снова обернулся ко мне.
– Он вон там, – сказал он и кивнул головой на столики с левой стороны.
Я взглянула туда и увидела папу, привалившегося к столу. Но я боялась зайти дальше в бар.
– Разбуди его и забери домой, – посоветовал бармен.
Некоторые из мужчин за стойкой повернулись, чтобы посмотреть на меня, словно это было какое-то вечернее представление.
– Пропустите ее, – скомандовал бармен.
Я прошла между столиками к папе. Он положил голову на руки. На столе стояли пять пустых бутылок из-под пива и одна недопитая.
– Папа, – тихо позвала я. Он не шелохнулся. Я обернулась на стойку и увидела, что мужчины потеряли к этому интерес. – Папа, – повторила я громче. Он шевельнулся, но не поднял головы. Я тронула его осторожно за руку. – Папа, – он вздрогнул и медленно поднял голову.
– Чего?
– Папа, пожалуйста, пойдем домой, – сказала я. Он протер глаза и взглянул на меня.
– Чего… Что ты тут делаешь, Дон? – спросил он.
– Мама уже легла в постель, но я знаю, что она не спит и ждет тебя, папа.
– Ты не должна была приходить в такое место, – резко проговорил он, так что я вздрогнула.
– Я и не хотела приходить, папа, но…
– Ладно, ладно. Полагаю, я ничего путного не в состоянии сделать в эти дни, – добавил он, покачивая головой.
– Пойдем домой, папа. Все будет хорошо!
– Да, да, – он уставился на свое пиво, а потом оттолкнул его от себя по столу. – Я должен увести тебя отсюда. Тебе не следует здесь находиться. – Он попробовал подняться, но тяжело рухнул на место.
Папа снова и снова разглядывал бутылки из-под пива, затем вытащил из кармана деньги, быстро пересчитал их и покачал головой.
– Потерял контроль за тем, что я тратил, – сказал он больше себе, чем мне, но от его слов озноб пробежал у меня по спине.
– Сколько ты потратил, папа?
– Слишком много, – простонал он. – Боюсь, мы не сможем хорошо питаться эту неделю, – закончил он. Он снова оттолкнулся от стола и поднялся. – Пошли, – сказал он. Папа не мог идти прямо, пока мы не достигли двери.
– Выспись как следует! – крикнул ему один из мужчин за стойкой.
Папа открыл дверь, и мы вышли. Никогда я не была так рада свежему воздуху, как сейчас. От запаха в баре меня мутило. «Почему папе вообще нужно было ходить туда и проводить там так много времени?» – размышляла я. Папа тоже обрадовался свежему воздуху и сделал несколько глубоких вдохов.
– Мне нравится, что ты пошла в такое заведение, как это, – сказал он. Неожиданно он остановился и посмотрел на меня, качая головой. – Ты умнее и лучше всех нас, Дон. Ты заслуживаешь лучшего.
– Я не лучше, чем кто-либо другой, папа, – возразила я.
Когда мы открыли дверь, Джимми уже лежал в кровати, покрывало было натянуто так высоко, что почти закрывало его лицо. Он даже не повернул головы в нашу сторону. Папа пошел в свою спальню, а я легла под покрывало. Джимми шевельнулся.
– Ты пошла к Фрэнки и привела его? – спросил он шепотом.
– Да.
– Если бы это сделал я, он бы рассвирепел.
– Нет, он бы этого не сделал, Джимми. Он…
Я умолкла, потому что услышала мамин стон. Потом прозвучало что-то похожее на папин смех. Чуть позже послышался размеренный скрип кроватных пружин. Джимми и я знали, что это означает. В наших тесных квартирках мы научились отличать звуки, которые люди производят, занимаясь любовью. Конечно, когда мы были моложе, мы не понимали, что это означает, но, повзрослев, стали притворяться, что ничего не слышим.
Джимми снова натянул одеяло на самые уши, но я была смущена и немного зачарована.
– Джимми, – прошептала я.
– Засыпай, Дон, – взмолился он.
– Но, Джимми, как они могут…
– Ты будешь спать?
– Я хочу сказать… Мамина беременность. Разве можно продолжать?…
Джимми не отзывался.
– Разве это не опасно?
Джимми резко повернулся ко мне.
– Ты перестанешь задавать мне подобные вопросы?
– Но я подумала, что ты, возможно, знаешь. Мальчики обычно знают больше, чем девочки.
– Ну, а я не знаю, – ответил он. – О'кей? Так что заткнись. – Он снова повернулся ко мне спиной.
Потом в комнате мамы и папы наступила тишина, но я не переставала размышлять. Я бы хотела иметь старшую сестру, которая не смущалась бы моих вопросов. Я была слишком стеснительной, чтобы спрашивать маму об этих вещах, потому что не хотела, чтобы она думала, что Джимми и я подслушивали.
Моя нога коснулась ноги Джимми, и он отдернул ее, словно я обожгла его. Потом он отодвинулся на свой край постели, так что едва не свалился с ней.
Я отодвинулась тоже на свой край, закрыла глаза и попыталась думать о чем-нибудь другом.
Засыпая, я вспомнила женщину, которая появилась в дверях бара как раз в тот момент, когда я собиралась открыть их и войти. Она улыбнулась мне, ее губы открывали желтые зубы, а сигаретный дым подымался кольцами над воспаленными глазами.
Я была так рада, что привела папу домой.
Глава 2
Ферн
Однажды, после полудня, в первую неделю девятого месяца беременности мамы, когда я готовила обед, а Джимми корпел над домашним заданием, мы услышали мамин крик. Мы влетели в спальню и увидели ее, держащейся за живот.
– В чем дело, мама? – спросила я, сердце мое колотилось. – Мама!
Она потянулась и схватила меня за руку.
– Позвони в больницу! – выдавила она сквозь стиснутые зубы.
У нас в квартире не было телефона, и мы должны были воспользоваться телефоном-автоматом на углу. Джимми вылетел за дверь.
– Это уже должно произойти, мама? – спросила я ее.
Она только покачала головой и снова застонала, ее ногти почти до крови впились в мою руку. Она закусила нижнюю губу. Боль подступала все снова и снова. Ее лицо сделалось сначала бледным, а потом пожелтело.
– Больница высылает амбуланс, – вернувшись, объявил Джимми.
– Вы позвонили папе? – спросила мама Джимми сквозь сжатые зубы. Боль по-прежнему не отпускала ее.
– Нет, – ответил он, – я сделаю это, мама.
– Скажи ему, чтобы шел прямо в больницу, – велела она.
Казалось, прошла уже вечность, когда амбуланс приехал. Они положили маму на носилки и вынесли. Я хотела пожать ее руку, прежде, чем они захлопнули дверцу, но санитар оттолкнул меня. Джимми стоял рядом со мной, глубоко дыша.
Небо зловеще потемнело, и начался дождь, проливной и холодный, сильнее, чем накануне. Между серыми облаками мелькали молнии. По моему телу пробежал озноб, я вздрогнула, обхватила себя руками, когда санитары влезли в амбуланс, и машина отъехала.
– Пошли, – сказал Джимми, – мы поймаем автобус на Мэйн-стрит.
Он схватил меня за руку, и мы побежали. Когда мы вышли из автобуса у больницы и прошли прямо в приемный покой, то нашли там папу, разговаривающего с высоким доктором. У него были темно-каштановые волосы и холодные, строгие зеленые глаза. Приблизившись, мы услышали, как доктор говорил:
– Ребенок неправильно повернут, и мы должны сделать вашей жене операцию. Мы больше не можем ждать. Проследуйте за мной, чтобы подписать кое-какие бумаги, и мы тут же приступим, сэр.
Папа ушел с доктором, а мы сели на скамейку в холле.
– Как это глупо, – неожиданно пробормотал Джимми, – как это глупо сейчас заводить детей.
– Не говори так, Джимми, – упрекнула я. От его слов на меня волной накатился страх.
– Да, я не хочу ребенка, который угрожает маминой жизни и сделает наше существование еще более нищенским, – выпалил он и вдруг замолчал, потому что вернулся папа. Я не знаю, как долго мы сидели здесь в ожидании. Джимми даже заснул, приткнувшись ко мне. Наконец снова появился доктор. Мы тут же очнулись и уставились на него.
– Поздравляю, мистер Лонгчэмп, – сказал доктор, – у вас девочка весом в семь фунтов четырнадцать унций. – Он пожал папе руку.
– Уф, будь я проклят. А как моя жена?
– Она в палате выздоравливающих. Она пережила тяжелый момент, мистер Лонгчэмп. Ее кровяное давление было немного ниже, чем бы нам хотелось, так что ей нужно время, чтобы восстановиться.
– Благодарю вас, доктор. Благодарю, – сказал папа, все еще сжимая его руку. Губы доктора расплылись в улыбке, не затронув глаз.
Мы отправились в детскую посмотреть на крохотное существо с розовым личиком, завернутое в белое одеяльце. Пальчики малышки Лонгчэмп были сжаты. Они выглядели не больше, чем пальчики моей первой куклы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36