Они высказали мне так много комплиментов, что я и в самом деле начала чувствовать себя звездой. Филип сидел напротив меня и улыбался, его голубые глаза сверкали от гордости. Конечно, все девочки, которые приходили, считали своим долгом тоже поздороваться с ним. Филип посмотрел на меня с вожделением.
– Почему бы нам не заказать пиццу на вынос, – предложил он. – Мы можем съесть ее и под звездами.
– О'кей, – согласилась я с бьющимся сердцем. Филип сказал об этом нашей официантке, и та принесла нам пиццу в коробке. Я чувствовала взгляды всех учеников, когда мы поднялись и вышли из ресторана.
Мы решили съесть по куску пиццы прямо в машине. Ее аромат сводил нас с ума. Я держала кусок для Филипа и кормила его, пока он вел машину. Мы хохотали всю дорогу. Наконец мы припарковались в его любимом месте. Над нами были черное небо и яркие звезды.
– Ах, Филип, все именно так, как ты обещал. Я как будто нахожусь под куполом мира! – воскликнула я.
– Так и есть, – сказал он. Он наклонился ко мне, и мы поцеловались. Это был очень долгий поцелуй. Он ласкал своим языком мой язык, что меня просто потрясло. Я попыталась отодвинуться, но он крепко держал меня, и я позволила ему продолжать.
– Ты когда-нибудь пробовала «французский» поцелуй? – спросил он.
– Нет.
Он засмеялся.
– Мне придется многому научить тебя. Тебе это понравилось?
– Да, – прошептала я, словно признаться в этом было грехом.
– Хорошо. Я не хочу торопиться и напугать тебя, как в прошлый раз, когда мы были здесь.
– Со мной все в порядке, только очень бьется сердце, – созналась я, боясь упасть в обморок.
– Позволь мне услышать его? – сказал он и дотронулся до моей груди. Его рука была у меня под свитером, она нежно подобралась к моему бюстгалтеру. Я невольно напряглась.
– Спокойнее, – прошептал он мне на ухо. – Расслабься. Тебе это понравится, обещаю.
– Я не могу не нервничать, Филип. Я никогда не делала это ни с каким другим мальчиком.
– Я понимаю. Успокойся, – шептал он нежным голосом. – Просто закрой глаза и откинься назад. Вот так, – я зажмурила глаза. Он просунул свои пальцы под эластичную ткань и медленно приподнял ее. Я почувствовала наплыв тепла, он приблизил свои губы к моим.
Я застонала и откинулась назад. Противоречивые голоса кричали во мне. Один, словно мамин, требовал, чтобы я остановилась. Почему-то передо мной сверкнули гневные глаза Джимми. Я вспомнила, как грустно папа смотрел на Филипа, когда я спрашивала его, можно ли мне поехать за пиццей.
Филип поднял мой свитер.
– Филип, я не думаю…
– Спокойнее, – повторил он, наклонив свою голову так, чтобы коснуться губами моей груди. Возбуждение охватило все мое тело. Я почувствовала, как кончик его языка начал свою работу.
– Ты такая нежная, – говорил он, – такая свежая…
Его другая рука проникла под мою юбку. «Не происходит ли все это слишком быстро, – подумала – Позволяют ли другие девочки моего возраста мальчикам так себя трогать? Или я действительно плохая девчонка, о которой они сплетничают?»
Я представила себе ненавистное лицо Клэр Сю, когда она сказала: «Мой братец каждый день делает таких девчонок, как ты, мамашами».
Пальцы Филипа достигли моих трусиков. Я отодвинулась от него.
– Дон… ты не понимаешь, как долго я мечтал об этом. Это мой вечер… твой вечер. Расслабься. Я покажу тебе… научу тебя.
Он поднес свои губы к соску моей груди и я подумала, что теряю сознание. Другая его рука была в моих трусиках. Как девочки сопротивляются? Как они останавливаются сразу, когда ощущения становятся такими сильными? Я хотела остановить это, но чувствовала такую беспомощность. Я вся плыла, теряла себя в его поцелуях и прикосновениях и от всего того, что заставляло гореть мои груди и бедра.
– Я так хочу научить тебя многому, – шептал он, но в этот момент свет фар другого автомобиля осветил нас и я вскрикнула.
Филип немедленно откинулся назад, а я села, приводя в порядок свою одежду. Мы увидели, что автомобиль остановился очень близко от нас.
– Кто это? – спросила я, не в состоянии скрыть свой страх и поспешно натянула свой свитер.
– А-а… Это всего лишь один парень из нашей бейсбольной команды, – ответил Филип. – Черт бы его побрал. – Из машины его приятеля доносились звуки радио и смех девочек. Итак, в наше любимое местечко произошло вторжение: наше любимое местечко произошло вторжение: наше уединение было нарушено. – Они, возможно, собираются подсматривать за нами, – с яростью предположил Филип.
– Я думала, что это только твое, особенное место. Я думала, что ты его нашел случайно.
– Да, да, я совершил ошибку, рассказав одному из ребят об этом однажды, а он рассказал еще кому-то.
– В любом случае, Филип, уже поздно, а мама больна… мне нужно вернуться.
– Может быть, мы можем поехать еще куда-нибудь, – он не скрывал разочарования и раздражения, – я знаю другие места.
– Мы приедем как-нибудь в другой раз, – пообещала я и взяла его за руку. – Пожалуйста, отвези меня домой.
– Черт.
Филип завел двигатель машины и выехал прежде, чем его приятели могли бы помешать нам. Они посигналили нам, но мы не обратили на это внимания. Филип быстро вез меня к дому и даже не взглянул на меня.
– Мне следовало сразу ехать сюда, вместо того, чтобы везти тебя за пиццей, – проговорил он почти грубо.
Мы повернули на нашу улицу, но когда подъезжали к дому, я заметила папу и Джимми, спешащих по тротуару к нашему автомобилю. Я тут же пришла в себя.
– Это папа! И Джимми! Куда это они так поздно? – закричала я. Филип поехал быстрее и притормозил рядом, папа уже сидел за рулем.
– Что случилось, папа? – Куда вы едете в такое позднее время.
– К маме, – сказал он. – Только что из больницы позвонили к миссис Джексон. С мамой плохо.
– О, нет! – У меня подкатил комок к горлу, и слезы хлынули из глаз. Я выскочила из машины Филипа и села в папину.
– Я надеюсь, все будет в порядке, – крикнул Филип вдогонку.
Папа только кивнул и тронул с места.
У входа в больницу нас остановил сторож. Я узнала его, он находился в приемной скорой помощи, когда мы привезли туда маму.
– Куда вы все направляетесь? – спросил он резко и так же, как и в первый раз, пристально вгляделся в папу.
– Из больницы только что звонили по поводу моей жены, Салли Джин Лонгчэмп. Меня просили немедленно приехать.
– Подождите минуту, – он, по-прежнему преграждая нам путь рукой, подошел к столу и переговорил с дежурным. – Все в порядке. Проходите. Доктор ждет вас.
Он проводил нас до лифта и наблюдал, как мы входим в него, как-то странно глядя на папу.
Когда мы дошли до дверей отделения интенсивной терапии, папа остановился. Моложавый, рыжеволосый доктор, который обследовал маму в приемной, стоял в сторонке, тихо разговаривая с сестрой. Когда мы появились, они оба обернулись. Я все еще чувствовала комок в горле и закусила нижнюю губу. Глаза молодого доктора были глубокие и темные, глаза старого человека и опытного врача. Он сделал шаг навстречу папе и покачал при этом головой.
– Что… что? – спросил папа.
– Я очень сожалею, – заговорил молодой доктор. Сестра, с которой он разговаривал, присоединилась к нему.
– Мама? – Мой голос сорвался. У меня потекли слезы.
– Ее сердце отказало. Мы делали все, что могли, но ее туберкулез легких зашел слишком далеко… этот штамм… для нее этого было уже слишком много, – добавил он. – Я очень сожалею, мистер Лонгчэмп.
– Моя жена… мертва? – спросил папа, тряся головой, словно отвергая слова доктора. – Она не…
– Миссис Лонгчэмп умерла десять минут назад, сэр, – сказал он.
– Нет! – вскричал Джимми. – Вы лжец, проклятый лжец!
– Джимми, – папа пытался обнять его, но Джимми вырвался.
– Она не умерла! Она не может умереть! Вы увидите, вы увидите, – и он кинулся к дверям отделения.
– Подожди, сынок, – начал было доктор, – ты не можешь…
Джимми рывком распахнул дверь. Ему лучше было бы не входить внутрь. Мамина кровать была пуста, с нее даже сняли матрас. Джимми уставился на нее неверящими глазами.
– Где она? – спросил папа тихо. Я обняла его и прижала к себе. Он держал меня за плечи.
– Мы отнесли ее туда, – доктор указал на дверь в середине коридора.
Папа медленно повернулся. Джимми пошел за ним. На этот раз Джимми не рвался никуда. Он прижался к папе, и мы втроем медленно пошли по коридору. Сестра проводила нас и остановилась возле двери.
Я не могла шевельнуться, я не чувствовала, как дышу. Все было похоже на ночной кошмар, вот-вот могло исчезнуть. Нас здесь нет, надеялась я. Мы не должны входить в эту комнату. Это лишь страшный сон. На самом деле я дома, в постели. Папа и Джимми тоже дома, в постелях.
Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.
– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.
И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.
Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.
– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.
Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.
– Джимми, – закричала я, – куда ты?
Он не ответил. Он просто уходил.
– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.
Он наклонился и поцеловал маму в последний раз.
Потом он повернулся, положил руку мне на плечо и пошел прочь. Я не знала, кто кого поддерживает: я его или он меня.
Когда мы покидали больницу, мы поискали Джимми, но его нигде не было видно.
– Его здесь нет, – сказал папа. – Мы можем ехать домой, Дон.
«Бедный Джимми, – подумала я. – Куда он мог деться? Это неправильно, что он сейчас один. Не имеет значения, какими сильными были Лонгчэмпы, когда наступали тяжелые времена; каждый нуждается в поддержке и любви, когда сталкивается с трагедией, как мы сейчас». Я была уверена, что он испытывает ту же острую боль, что и я, чувствует, что его сердце разрывается, словно стало пустым, слабым и легким. Он, возможно, больше ничего не сознавал, не сознавал, что произошло с ним, или куда он идет.
Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.
Папа обнял меня, и мы пошли к автомобилю. Я прислонила голову к его плечу и так оставалась с закрытыми глазами всю дорогу до дома. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не доехали до нашей улицы.
– Это Джимми, – сказал он, когда мы остановились перед домом.
Джимми сидел на крыльце. Он видел нас, но не встал. Я медленно вылезла из машины и подошла к нему.
– Как ты добрался до дома, Джимми? – спросила я.
– Я бежал все время.
Слабый свет из-за дверей достаточно освещал его, и я разглядела его раскрасневшееся лицо. Его грудь тяжело вздымалась. Я представила, как он бежал столько миль, бежал прочь от черной птицы горя, которая свила гнездо в его сердце.
– Мы сделали все распоряжения, сынок, – сказал папа. – Теперь мы можем войти. Нам ничего другого больше не остается.
– Пожалуйста, войдем, Джимми, – молила я. Папа пошел к двери. Джимми посмотрел на меня, потом встал, и мы вошли в дом.
По счастью, Ферн уже спала, миссис Джексон очень посочувствовала нам и предложила прийти рано утром, чтобы помочь с Ферн, но я сказала ей, что смогу все сделать. Я хотела и нуждалась в том, чтобы занять себя делами.
После того, как она ушла, мы втроем долго молчали, никто из нас не знал, что делать дальше. Папа пошел к двери спальни, а потом разразился рыданиями. Джимми посмотрел на меня, и мы оба обняли его. Мы тесно прижались друг к другу и плакали, пока у нас не истощились силы. Нам всем нужно было выспаться, чтобы восстановить их.
Конечно, мы не могли устроить роскошные похороны. Мама была похоронена на кладбище сразу за окраиной Ричмонда.
Пришли несколько человек, которые работали с папой в школе, а также миссис Джексон. Пришел мистер Мур и сказал мне, что самое лучшее, что я могу сделать в память моей матери, это продолжать занятия музыкой. Филип приехал с Луиз.
У меня не было представления, что нам теперь делать. Школа дала папе недельный отпуск с сохранением содержания. Папа просчитал все наши возможности и сказал, что если немного поужаться, мы сможем платить немного миссис Джексон, чтобы она приглядывала за Ферн, пока Джимми и я будем в школе, так чтобы мы смогли закончить учебный год. Но Джимми теперь решительно не хотел возвращаться в «Эмерсон Пибоди». Оставалось совсем немного дней до завершения семестра. Я умоляла Джимми пересмотреть свое решение и, по крайней мере, завершить год, я думала, что могла бы уговорить его, и он сделал бы это, если бы однажды утром нас не разбудил громкий стук в дверь. В этом стуке, эхом разнесшемся по квартире, было что-то такое, от чего у меня по спине пробежали мурашки и забилось сердце.
Это был стук, которому суждено было навсегда изменить наши жизни, стук в дверь, который я буду слышать тысячу раз во сне.
Я только что встала, надела халат и направилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Малышка Ферн барахталась в своей колыбели. Хотя она была слишком маленькой, чтобы понять трагедию, которая обрушилась на нас, она чувствовала что-то в наших голосах и в выражении наших лиц. Она не плакала, но и не играла, как раньше. Когда она искала маму и не находила ее, то всегда поворачивалась ко мне и глядела на меня печальными, недоумевающими глазами. От этого у меня начинало болеть сердце, но я старалась не плакать. Она уже повидала достаточно слез.
Стук в дверь напугал ее, она приподнялась в своей колыбели и захныкала. Я взяла ее на руки.
– Все в порядке, Ферн, все в порядке, – убаюкивала я ее. Мама всегда говорила ей эти самые слова. Я крепко прижала Ферн к себе и направилась к двери, когда появился и папа. Джимми тоже сел в кровати. Мы все взглянули на дверь.
– Кто это может быть в такую рань? – пробормотал папа и почесал голову. Потом он потер лицо своими сухими ладонями, чтобы немного прийти в себя, и пошел через гостиную к двери. Я встала возле Джимми и стала ждать. Ферн перестала плакать и тоже смотрела на папу.
Папа открыл дверь, и мы увидели трех человек – двух полисменов и мужчину, в котором я узнала сторожа из больницы.
– Орман Лонгчэмп? – спросил полисмен, что был повыше ростом.
– Да.
– У нас есть ордер на ваш арест.
Папа не стал спрашивать, за что. Он отступил назад и вздохнул, словно это было что-то такое, чего он долго ждал и что, наконец, произошло. Он опустил голову.
– Я узнал его сразу, как только в первый раз увидел его в больнице, – сказал охранник. – А когда я узнал, что вознаграждение все еще действует…
– Узнал кого? Папа, что это значит?! – в панике закричала я.
– Мы арестовываем этого человека по обвинению в киднэппинге, – пояснил высокий полисмен.
– Киднэппинге? – Я взглянула на Джимми.
– Это глупость, – сказал Джимми.
– Киднэппинг? Мой папа никого не похищал! – закричала я. Я повернулась к нему. Он все еще ни слова не сказал в свою защиту. Его молчание напугало меня. – Кого он похитил? – спросила я.
Сторож заговорил первым. Он был горд своим успехом.
– Он похитил вас, милочка.
Глава 8
Папа-похититель
Дрожа от страха, я сидела в одиночестве в маленькой комнате без окон в помещении полицейского участка. Я не могла сдержать дрожь. У меня стучали зубы. Я обхватила себя руками и оглядела комнату. Стены были линяло-бежевого цвета, двери обшарпанные. Такое впечатление, что кто-то бил ее ногами, пытаясь сорвать. Единственная лампочка в серебристо-сером колпаке, свисавшая на цепочке в центре потолка, освещала комнату и бросала бледное пятно на небольшой прямоугольный металлический стол и стулья.
Полиция привезла нас всех сюда на двух автомобилях: один автомобиль для папы, второй для Джимми, Ферн и меня. Но как только нас привезли, всех разъединили, Джимми и я были убеждены, что это какая-то ужасная ошибка и скоро нас освободят и вернут в наш дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Почему бы нам не заказать пиццу на вынос, – предложил он. – Мы можем съесть ее и под звездами.
– О'кей, – согласилась я с бьющимся сердцем. Филип сказал об этом нашей официантке, и та принесла нам пиццу в коробке. Я чувствовала взгляды всех учеников, когда мы поднялись и вышли из ресторана.
Мы решили съесть по куску пиццы прямо в машине. Ее аромат сводил нас с ума. Я держала кусок для Филипа и кормила его, пока он вел машину. Мы хохотали всю дорогу. Наконец мы припарковались в его любимом месте. Над нами были черное небо и яркие звезды.
– Ах, Филип, все именно так, как ты обещал. Я как будто нахожусь под куполом мира! – воскликнула я.
– Так и есть, – сказал он. Он наклонился ко мне, и мы поцеловались. Это был очень долгий поцелуй. Он ласкал своим языком мой язык, что меня просто потрясло. Я попыталась отодвинуться, но он крепко держал меня, и я позволила ему продолжать.
– Ты когда-нибудь пробовала «французский» поцелуй? – спросил он.
– Нет.
Он засмеялся.
– Мне придется многому научить тебя. Тебе это понравилось?
– Да, – прошептала я, словно признаться в этом было грехом.
– Хорошо. Я не хочу торопиться и напугать тебя, как в прошлый раз, когда мы были здесь.
– Со мной все в порядке, только очень бьется сердце, – созналась я, боясь упасть в обморок.
– Позволь мне услышать его? – сказал он и дотронулся до моей груди. Его рука была у меня под свитером, она нежно подобралась к моему бюстгалтеру. Я невольно напряглась.
– Спокойнее, – прошептал он мне на ухо. – Расслабься. Тебе это понравится, обещаю.
– Я не могу не нервничать, Филип. Я никогда не делала это ни с каким другим мальчиком.
– Я понимаю. Успокойся, – шептал он нежным голосом. – Просто закрой глаза и откинься назад. Вот так, – я зажмурила глаза. Он просунул свои пальцы под эластичную ткань и медленно приподнял ее. Я почувствовала наплыв тепла, он приблизил свои губы к моим.
Я застонала и откинулась назад. Противоречивые голоса кричали во мне. Один, словно мамин, требовал, чтобы я остановилась. Почему-то передо мной сверкнули гневные глаза Джимми. Я вспомнила, как грустно папа смотрел на Филипа, когда я спрашивала его, можно ли мне поехать за пиццей.
Филип поднял мой свитер.
– Филип, я не думаю…
– Спокойнее, – повторил он, наклонив свою голову так, чтобы коснуться губами моей груди. Возбуждение охватило все мое тело. Я почувствовала, как кончик его языка начал свою работу.
– Ты такая нежная, – говорил он, – такая свежая…
Его другая рука проникла под мою юбку. «Не происходит ли все это слишком быстро, – подумала – Позволяют ли другие девочки моего возраста мальчикам так себя трогать? Или я действительно плохая девчонка, о которой они сплетничают?»
Я представила себе ненавистное лицо Клэр Сю, когда она сказала: «Мой братец каждый день делает таких девчонок, как ты, мамашами».
Пальцы Филипа достигли моих трусиков. Я отодвинулась от него.
– Дон… ты не понимаешь, как долго я мечтал об этом. Это мой вечер… твой вечер. Расслабься. Я покажу тебе… научу тебя.
Он поднес свои губы к соску моей груди и я подумала, что теряю сознание. Другая его рука была в моих трусиках. Как девочки сопротивляются? Как они останавливаются сразу, когда ощущения становятся такими сильными? Я хотела остановить это, но чувствовала такую беспомощность. Я вся плыла, теряла себя в его поцелуях и прикосновениях и от всего того, что заставляло гореть мои груди и бедра.
– Я так хочу научить тебя многому, – шептал он, но в этот момент свет фар другого автомобиля осветил нас и я вскрикнула.
Филип немедленно откинулся назад, а я села, приводя в порядок свою одежду. Мы увидели, что автомобиль остановился очень близко от нас.
– Кто это? – спросила я, не в состоянии скрыть свой страх и поспешно натянула свой свитер.
– А-а… Это всего лишь один парень из нашей бейсбольной команды, – ответил Филип. – Черт бы его побрал. – Из машины его приятеля доносились звуки радио и смех девочек. Итак, в наше любимое местечко произошло вторжение: наше любимое местечко произошло вторжение: наше уединение было нарушено. – Они, возможно, собираются подсматривать за нами, – с яростью предположил Филип.
– Я думала, что это только твое, особенное место. Я думала, что ты его нашел случайно.
– Да, да, я совершил ошибку, рассказав одному из ребят об этом однажды, а он рассказал еще кому-то.
– В любом случае, Филип, уже поздно, а мама больна… мне нужно вернуться.
– Может быть, мы можем поехать еще куда-нибудь, – он не скрывал разочарования и раздражения, – я знаю другие места.
– Мы приедем как-нибудь в другой раз, – пообещала я и взяла его за руку. – Пожалуйста, отвези меня домой.
– Черт.
Филип завел двигатель машины и выехал прежде, чем его приятели могли бы помешать нам. Они посигналили нам, но мы не обратили на это внимания. Филип быстро вез меня к дому и даже не взглянул на меня.
– Мне следовало сразу ехать сюда, вместо того, чтобы везти тебя за пиццей, – проговорил он почти грубо.
Мы повернули на нашу улицу, но когда подъезжали к дому, я заметила папу и Джимми, спешащих по тротуару к нашему автомобилю. Я тут же пришла в себя.
– Это папа! И Джимми! Куда это они так поздно? – закричала я. Филип поехал быстрее и притормозил рядом, папа уже сидел за рулем.
– Что случилось, папа? – Куда вы едете в такое позднее время.
– К маме, – сказал он. – Только что из больницы позвонили к миссис Джексон. С мамой плохо.
– О, нет! – У меня подкатил комок к горлу, и слезы хлынули из глаз. Я выскочила из машины Филипа и села в папину.
– Я надеюсь, все будет в порядке, – крикнул Филип вдогонку.
Папа только кивнул и тронул с места.
У входа в больницу нас остановил сторож. Я узнала его, он находился в приемной скорой помощи, когда мы привезли туда маму.
– Куда вы все направляетесь? – спросил он резко и так же, как и в первый раз, пристально вгляделся в папу.
– Из больницы только что звонили по поводу моей жены, Салли Джин Лонгчэмп. Меня просили немедленно приехать.
– Подождите минуту, – он, по-прежнему преграждая нам путь рукой, подошел к столу и переговорил с дежурным. – Все в порядке. Проходите. Доктор ждет вас.
Он проводил нас до лифта и наблюдал, как мы входим в него, как-то странно глядя на папу.
Когда мы дошли до дверей отделения интенсивной терапии, папа остановился. Моложавый, рыжеволосый доктор, который обследовал маму в приемной, стоял в сторонке, тихо разговаривая с сестрой. Когда мы появились, они оба обернулись. Я все еще чувствовала комок в горле и закусила нижнюю губу. Глаза молодого доктора были глубокие и темные, глаза старого человека и опытного врача. Он сделал шаг навстречу папе и покачал при этом головой.
– Что… что? – спросил папа.
– Я очень сожалею, – заговорил молодой доктор. Сестра, с которой он разговаривал, присоединилась к нему.
– Мама? – Мой голос сорвался. У меня потекли слезы.
– Ее сердце отказало. Мы делали все, что могли, но ее туберкулез легких зашел слишком далеко… этот штамм… для нее этого было уже слишком много, – добавил он. – Я очень сожалею, мистер Лонгчэмп.
– Моя жена… мертва? – спросил папа, тряся головой, словно отвергая слова доктора. – Она не…
– Миссис Лонгчэмп умерла десять минут назад, сэр, – сказал он.
– Нет! – вскричал Джимми. – Вы лжец, проклятый лжец!
– Джимми, – папа пытался обнять его, но Джимми вырвался.
– Она не умерла! Она не может умереть! Вы увидите, вы увидите, – и он кинулся к дверям отделения.
– Подожди, сынок, – начал было доктор, – ты не можешь…
Джимми рывком распахнул дверь. Ему лучше было бы не входить внутрь. Мамина кровать была пуста, с нее даже сняли матрас. Джимми уставился на нее неверящими глазами.
– Где она? – спросил папа тихо. Я обняла его и прижала к себе. Он держал меня за плечи.
– Мы отнесли ее туда, – доктор указал на дверь в середине коридора.
Папа медленно повернулся. Джимми пошел за ним. На этот раз Джимми не рвался никуда. Он прижался к папе, и мы втроем медленно пошли по коридору. Сестра проводила нас и остановилась возле двери.
Я не могла шевельнуться, я не чувствовала, как дышу. Все было похоже на ночной кошмар, вот-вот могло исчезнуть. Нас здесь нет, надеялась я. Мы не должны входить в эту комнату. Это лишь страшный сон. На самом деле я дома, в постели. Папа и Джимми тоже дома, в постелях.
Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.
– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.
И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.
Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.
– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.
Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.
– Джимми, – закричала я, – куда ты?
Он не ответил. Он просто уходил.
– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.
Он наклонился и поцеловал маму в последний раз.
Потом он повернулся, положил руку мне на плечо и пошел прочь. Я не знала, кто кого поддерживает: я его или он меня.
Когда мы покидали больницу, мы поискали Джимми, но его нигде не было видно.
– Его здесь нет, – сказал папа. – Мы можем ехать домой, Дон.
«Бедный Джимми, – подумала я. – Куда он мог деться? Это неправильно, что он сейчас один. Не имеет значения, какими сильными были Лонгчэмпы, когда наступали тяжелые времена; каждый нуждается в поддержке и любви, когда сталкивается с трагедией, как мы сейчас». Я была уверена, что он испытывает ту же острую боль, что и я, чувствует, что его сердце разрывается, словно стало пустым, слабым и легким. Он, возможно, больше ничего не сознавал, не сознавал, что произошло с ним, или куда он идет.
Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.
Папа обнял меня, и мы пошли к автомобилю. Я прислонила голову к его плечу и так оставалась с закрытыми глазами всю дорогу до дома. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не доехали до нашей улицы.
– Это Джимми, – сказал он, когда мы остановились перед домом.
Джимми сидел на крыльце. Он видел нас, но не встал. Я медленно вылезла из машины и подошла к нему.
– Как ты добрался до дома, Джимми? – спросила я.
– Я бежал все время.
Слабый свет из-за дверей достаточно освещал его, и я разглядела его раскрасневшееся лицо. Его грудь тяжело вздымалась. Я представила, как он бежал столько миль, бежал прочь от черной птицы горя, которая свила гнездо в его сердце.
– Мы сделали все распоряжения, сынок, – сказал папа. – Теперь мы можем войти. Нам ничего другого больше не остается.
– Пожалуйста, войдем, Джимми, – молила я. Папа пошел к двери. Джимми посмотрел на меня, потом встал, и мы вошли в дом.
По счастью, Ферн уже спала, миссис Джексон очень посочувствовала нам и предложила прийти рано утром, чтобы помочь с Ферн, но я сказала ей, что смогу все сделать. Я хотела и нуждалась в том, чтобы занять себя делами.
После того, как она ушла, мы втроем долго молчали, никто из нас не знал, что делать дальше. Папа пошел к двери спальни, а потом разразился рыданиями. Джимми посмотрел на меня, и мы оба обняли его. Мы тесно прижались друг к другу и плакали, пока у нас не истощились силы. Нам всем нужно было выспаться, чтобы восстановить их.
Конечно, мы не могли устроить роскошные похороны. Мама была похоронена на кладбище сразу за окраиной Ричмонда.
Пришли несколько человек, которые работали с папой в школе, а также миссис Джексон. Пришел мистер Мур и сказал мне, что самое лучшее, что я могу сделать в память моей матери, это продолжать занятия музыкой. Филип приехал с Луиз.
У меня не было представления, что нам теперь делать. Школа дала папе недельный отпуск с сохранением содержания. Папа просчитал все наши возможности и сказал, что если немного поужаться, мы сможем платить немного миссис Джексон, чтобы она приглядывала за Ферн, пока Джимми и я будем в школе, так чтобы мы смогли закончить учебный год. Но Джимми теперь решительно не хотел возвращаться в «Эмерсон Пибоди». Оставалось совсем немного дней до завершения семестра. Я умоляла Джимми пересмотреть свое решение и, по крайней мере, завершить год, я думала, что могла бы уговорить его, и он сделал бы это, если бы однажды утром нас не разбудил громкий стук в дверь. В этом стуке, эхом разнесшемся по квартире, было что-то такое, от чего у меня по спине пробежали мурашки и забилось сердце.
Это был стук, которому суждено было навсегда изменить наши жизни, стук в дверь, который я буду слышать тысячу раз во сне.
Я только что встала, надела халат и направилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Малышка Ферн барахталась в своей колыбели. Хотя она была слишком маленькой, чтобы понять трагедию, которая обрушилась на нас, она чувствовала что-то в наших голосах и в выражении наших лиц. Она не плакала, но и не играла, как раньше. Когда она искала маму и не находила ее, то всегда поворачивалась ко мне и глядела на меня печальными, недоумевающими глазами. От этого у меня начинало болеть сердце, но я старалась не плакать. Она уже повидала достаточно слез.
Стук в дверь напугал ее, она приподнялась в своей колыбели и захныкала. Я взяла ее на руки.
– Все в порядке, Ферн, все в порядке, – убаюкивала я ее. Мама всегда говорила ей эти самые слова. Я крепко прижала Ферн к себе и направилась к двери, когда появился и папа. Джимми тоже сел в кровати. Мы все взглянули на дверь.
– Кто это может быть в такую рань? – пробормотал папа и почесал голову. Потом он потер лицо своими сухими ладонями, чтобы немного прийти в себя, и пошел через гостиную к двери. Я встала возле Джимми и стала ждать. Ферн перестала плакать и тоже смотрела на папу.
Папа открыл дверь, и мы увидели трех человек – двух полисменов и мужчину, в котором я узнала сторожа из больницы.
– Орман Лонгчэмп? – спросил полисмен, что был повыше ростом.
– Да.
– У нас есть ордер на ваш арест.
Папа не стал спрашивать, за что. Он отступил назад и вздохнул, словно это было что-то такое, чего он долго ждал и что, наконец, произошло. Он опустил голову.
– Я узнал его сразу, как только в первый раз увидел его в больнице, – сказал охранник. – А когда я узнал, что вознаграждение все еще действует…
– Узнал кого? Папа, что это значит?! – в панике закричала я.
– Мы арестовываем этого человека по обвинению в киднэппинге, – пояснил высокий полисмен.
– Киднэппинге? – Я взглянула на Джимми.
– Это глупость, – сказал Джимми.
– Киднэппинг? Мой папа никого не похищал! – закричала я. Я повернулась к нему. Он все еще ни слова не сказал в свою защиту. Его молчание напугало меня. – Кого он похитил? – спросила я.
Сторож заговорил первым. Он был горд своим успехом.
– Он похитил вас, милочка.
Глава 8
Папа-похититель
Дрожа от страха, я сидела в одиночестве в маленькой комнате без окон в помещении полицейского участка. Я не могла сдержать дрожь. У меня стучали зубы. Я обхватила себя руками и оглядела комнату. Стены были линяло-бежевого цвета, двери обшарпанные. Такое впечатление, что кто-то бил ее ногами, пытаясь сорвать. Единственная лампочка в серебристо-сером колпаке, свисавшая на цепочке в центре потолка, освещала комнату и бросала бледное пятно на небольшой прямоугольный металлический стол и стулья.
Полиция привезла нас всех сюда на двух автомобилях: один автомобиль для папы, второй для Джимми, Ферн и меня. Но как только нас привезли, всех разъединили, Джимми и я были убеждены, что это какая-то ужасная ошибка и скоро нас освободят и вернут в наш дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36