Я кругом виновата перед Крисом: я преуспеваю, а Крис живет на пособие по безработице, пытаясь сдвинуть с мертвой точки свою музыкальную карьеру. Мама почему-то попрекает меня его неудачами, но где тут логика? Впрочем, у нашей мамочки своя логика. Не знаю, винит ли меня Крис в своих злоключениях, но ему всегда удается прижать меня к стенке.
– Ну да, – пробормотала я. – Пришлось обхаживать нового клиента. Это мой первый успех с тех пор, как я стала компаньоном. За ним гонялся весь Лондон. Он повар, и мы скоро выпустим телешоу с его участием. А еще выйдет его кулинарная книга…
И тут я ощутила себя последней дрянью. Нахально хвастаюсь своими достижениями, а моему бедному брату отказали сыграть даже в какой-то заплеванной тошниловке.
– В общем, ничего особенного, – притормозила я. – Просто пришлось пригласить его на ланч, а он там принялся куролесить.
– Гляжу, ты хорошо оторвалась. Кайф!
– Спасибо, – радостно ответила я.
– Хоть кто-то в нашей семье нормально вписался.
Я прикусила губу и стала разглядывать руки, чтобы отвлечься. Накануне каждый ноготок я выкрасила серебристым лаком и теперь дождаться не могла возможности запустить в кого-нибудь когти на вечеринке в клубе.
– Не бери в голову, Крис. Просто ты – творческая личность. Вот и мама так говорит. Пусть денег и нет, зато очень престижно. Тебе повезло.
Наступила гнетущая тишина. У меня засосало под ложечкой.
– Через пару недель опять нужно топать на биржу труда, – с тоской произнес Крис. – Эти козлы снова прислали мне повестку.
– Все устроится, – уверенным тоном сказала я. – Как мама? Ты давно ее видел?
– Только что звонил, чтобы рассказать про свой облом. Она, конечно, скисла, но в целом у нее все в норме. Просила, чтобы ты ей позвонила.
– Ладно.
Мы попрощались, и я повесила трубку. Левая щека почему-то гудела, а глаз опух и, похоже, собирался вывалиться из орбиты. Я потрогала левую сторону лица: она вся пылала.
Вот так всегда. Временами вина за неудачи Криса просто сжигала меня. Мне казалось, что я украла из семьи всю удачу, а ему оставила кукиш с маслом. Мама, между прочим, так и считает. Но что я могу сделать? Начать плохо работать, чтобы невезение Криса перешло ко мне, а моя удачливость – к нему? Но это же бред! Я пыталась ободрить его и помочь, хотя без особого толку.
Барт, мой бывший, частенько сетовал по этому поводу. Говорил, что я растрачиваю всю энергию на свою незадачливую семейку, а сил на него у меня совсем не остается. Однажды, разозлившись, он даже стал вопить, что я скорее мужик в своей семье, чем его девушка. Сам Барт питал неизъяснимую любовь к книгам, которые гарантируют, что, прочитав около трехсот страниц велеречивой хрени, вы мигом избавитесь от всех проблем. Дерьмо. Когда дело касалось меня, Барт становился великим психоаналитиком. Но книжку под названием «Как бросить азартные игры с помощью десяти простых приемов» он открыть не удосужился. А жаль – ему бы не повредило.
Я повалилась в постель, сраженная новым приступом жалости к Крису. Глаз, казалось, разросся до размеров шарика для пинг-понга. Осторожно натянув маску на глаза, я повернулась на правый бок и обняла подушку – для моральной поддержки. Мысли устроили скачку по кругу, неуклонно возвращаясь к Крису, и снова погрузиться в безмятежный сон мне не удалось. Вместо этого я ухнула в тяжелую дрему и провалялась так, кажется, целую вечность – обычное дело, когда тело желает отдохнуть, а мозг не в состоянии отключиться. Через несколько часов я не без благодарности услышала трезвон будильника.
Глава четвертая
Завсегдатаи «Резинового шара» разительно отличались от разношерстной оголтелой пьяни обычных клубов. Молча и зловеще они стекались к месту назначения. Черные плащи скрывали блеск металлических шипов, а каблуки скребли мостовую точно когти огромных пауков. На той стороне дороги гарцевала парочка в длинных мрачных одеяниях. Услышав цокот каблуков, мужчина оглянулся и оценивающе оглядел меня. Я с ходу признала в парочке хозяина и рабыню – по его властной руке, ухватившей ее за покорный загривок.
Как только я свернула за угол, рев толпы едва не сбил меня с ног – будто кто-то врубил звук на полную мощность. Музыки я не слышала, зато уши забивал гомон неуправляемого стада гуляк, словно вырвавшихся из тюрьмы на одну ночь (почему словно? для большинства так оно и было). Обостренное стадное чувство подогревало инстинкты: как только эти люди оказывались в толпе себе подобных, они мигом слетали с катушек. Несмотря на прохладу, многие успели оголиться уже на улице. То, что находилось под плащами – хитросплетение веревочек, цепей и виниловых полосок, – могло, конечно, именоваться одеждой, но скорее служило для самовыражения, как думалось им, или для выпендрежа, как казалось мне.
В глаза бросился один придурок – он был почти голый, если не считать коротеньких кожаных шортиков и сережек в сосках. Такого изысканного пирсинга мне еще не доводилось видеть: покрасневшие соски были зажаты в колечки из серебряных лепестков.
Мэл торчала где-то в середине очереди. Ее черный плащ, доходивший до щиколоток, поглощал свет как черная дыра. К ее ногам жался раб, распластав свою кожаную пелерину по асфальту. Это был его первый выход в свет. Мэл долго натаскивала своего подопечного и решила, что сегодня наконец пора показать его миру. По садомазохистским стандартам вечеринка намечалась довольно дохленькая: нечто вроде маскарада без применения орудий пыток. В общем, для новичков. Этим меня и привлекают фетишистские игры: можно одеваться как черт, вести себя как дьявол и при этом особо не волноваться.
Мы поздоровались с Мэл, но целоваться не стали – дабы не размазать вычурный макияж.
– От метро к нам приближается полчище людей в черном, – сообщила я. – Они здорово смахивают на рой летучих мышей-убийц из ужастика.
– Наверное, вампиры, – откликнулась Мэл. Одна из вампирш стояла прямо передо мной. По крайней мере, именно так в представлении большинства людей выглядят кровососы: мертвенно-бледное лицо, обрамленное черными волосами, ввалившиеся щеки и кроваво-алый рот.
– Место здесь в самый раз для них, – пояснила Мэл и указала на арку мясного рынка «Смитфилд». – Рядом бойня. Очень кстати. Можно выпотрошить и пустить на мясо гнусных рабов!
Очередь между тем продвигалась вперед. Кожаные плащи, соприкасаясь с виниловыми одеждами, издавали мягкий хищный звук, точно крылья летучей мыши, шуршащие во мраке ночи. Я кинула сочувственный взгляд на раба Мэл, голыми коленями скребущего по булыжникам. Но он, похоже, не замечал неудобств.
– Это госпожа София, – ледяным тоном произнесла Мэл, указывая на меня кожаной плеткой. – Если ты очень постараешься, она соизволит посмотреть, как я буду тебя дрессировать.
Раб нервно вскинул голову и вперил в меня взгляд доисторического человека, оказавшегося перед каменным идолом.
– Жалкий червяк и тупица! Как надо приветствовать госпожу Софию? Я не потерплю хамства!
Несколько лиц с вожделением обернулось к нам, когда раб подполз ко мне и облобызал мои туфли.
– Прости, госпожа, – проблеял он.
– Не смей говорить, пока я не прикажу! – Мэл ткнула его в грудь острым носком туфельки. – Прочь с моих глаз! Не желаю даже смотреть на тебя, жалкое отродье!
Придурок с серебряными лепестками в немом обожании таращился на Мэл. Нет, дружок, сегодня тебе не обломится: Мэл занята по горло. В другой раз, приятель, если у тебя отыщется достаточно денег.
– Симпатичный парик, – сказала Мэл своим обычным голосом.
– Спасибо.
Я невольно коснулась черных локонов, спадавших на плечи. Парик может в мгновение ока превратить вас в незнакомку. Хорошо еще, что, в отличие от большинства, для меня это просто маскарадный костюм.
Неоновая вывеска над входом розовыми бликами раскрашивала полуголые тела. Мы вошли внутрь и сдали плащи в гардероб. У меня под плащом была еще теплая фуфайка на молнии. Ее я тоже сдала. Как же глупо эта заурядная одежка смотрелась поверх винилового платья! Зато пригодится, когда я вывалюсь в морозную ночь.
Наряд мой оригинальностью не поражал. Похмелье и депрессия выжали из меня все соки. Поэтому я просто влезла в виниловое мини-платье, колготки в сеточку и лакированные сапоги на каблуках – банальный прикид фетишистов. Мэл же была великолепна. Она напоминала изящную плеть, которой небрежно поигрывала. Ее черное платье так плотно обтягивало высокое и тощее тело, что даже соски не выпирали. Зато тазобедренные кости, напротив, выпирали. Руки и плечи были обнажены, а на шее сверкала большая серебряная застежка. Если не считать этого элегантного аксессуара, спина была совершенно голой вплоть до самых ягодиц. Позвонки прямой, как стрела, линией сбегали вниз. Мэл любого может сразить наповал (и не только в переносном смысле). Просто богиня. Со всех сторон на нее благоговейно пялились потенциальные рабы. Два прилизанных худосочных мальчика смотрели так, будто стали свидетелями второго пришествия.
Мэл между тем потрошила своего раба. Когда он оказался почти нагишом, она снова застегнула поводок на его шее. Кроме этого изысканного украшения на нем осталось что-то вроде клетки, в которой болтались причиндалы. Я отвернулась. Можете считать меня ханжой, но вид металлических колючек, расположенных в опасной близости от гениталий, меня как-то не возбуждает.
– Видишь? – снизошла Мэл до раба. – Все твой жалкий член! Госпожу Софию чуть не стошнило. Ну! Пошел!
Мы сделали круг почета, чтобы войти в роль, а заодно и присмирить жалкое существо. Мэл заметила, что такой трюк приводит в чувство склонных к истерике дурачков, которые перевозбуждаются в предвкушении шоу.
Клуб заполнялся, но фиолетовый занавес был еще задернут. У сцены сгрудилась толпа. Телевизионщики возились с камерами, из чего я заключила, что шоу обещает быть на славу. Вне сцены здесь и там уже начинались маленькие представления. Возле стойки бара, напоминая клубок червей, извивалось несколько тел, загораживая проход.
Движение поневоле замедлилось, и я застряла в пробке перед парнем, тискавшем свою спутницу. Она сладострастно откинула голову назад, ее высокие блестящие шпильки слюнявила какая-то мадам, стоявшая на коленях. Парень поймал мой взгляд. Я отвела глаза, но не могла не признать, что мне нравится подсматривать, а им – привлекать внимание. У парня была смуглая кожа, бритая голова и шипастый ошейник. Не обращая внимания на привалившееся к нему тело, он запечатлел у меня на губах сочный поцелуй. Мимолетный, но дико возбуждающий эпизод. Его дыхание было горячим, как адский бриз, а рот – мягким и сочным, как райский фрукт. И как Мэл могла намекать, будто я выдохлась?
Пробка передо мной рассосалась. Я двинулась вперед, довольная улыбка так и осталась у меня на лице. Позади меня Мэл выговаривала своему рабу за то, что тот медленно тащится.
– Высеки его! – послышался мужской голос. – Задай ему хорошую порку!
Поцелуй зарядил меня энергией. Я крикнула Мэл, что встретимся в баре, и взяла курс на оглушительную музыку, гремевшую со стороны танцпола, где уже вовсю отрывалась небольшая толпа. Протиснувшись в самый центр, я не стала терять время. Обожаю танцевать. Эту способность я обнаружила в себе еще в нежном возрасте. В школе я не была крутой девчонкой и отнюдь не ожидала от себя, что стану королевой диско, но стала-таки, и с тех пор танцы неизменно доставляли мне огромное, мало с чем сравнимое удовольствие.
Увлекшись, я врезалась в гору твердых мышц. Надо мной высился огромный, как небоскреб, качок в виниловой майке и кожаных штанах. В первое мгновение я подумала, что мне привалило счастье в виде разжиревшего чревоугодника, но тут же разглядела в полумраке накачанную грудь. Могучий торс нависал надо мной полноценной горой. Я попыталась заглянуть парню в лицо, но оно было где-то далеко-далеко.
– Простите, – произнесла я одними губами.
Гигант махнул рукой: мол, не стоит. На его физиономии мелькнуло нечто вроде улыбки. Я оглянулась: народу было не так много, и он мог бы танцевать где угодно, но ошивался возле меня. Приятно. Тело у него было просто нереальных размеров. Я игриво поманила его пальцем, ожидая, что он последует за мной. Как бы не так. Между нами тут же вырос какой-то усатый хмырь с украшенной заклепками конской сбруей на груди. Я чуть не сплюнула. Музыка ускорилась, толпа зашевелилась живее, и человек-небоскреб вновь вырос передо мной. Небрежным жестом он отодвинул хмыря в сторону. Еще бы: одна его рука была размером с торс хмыря. Тут уж я не стала терять даром время и принялась кокетничать напропалую, твердо решив опровергнуть жуткое пророчество Мэл. Вдруг кто-то сзади цапнул меня за задницу. Я развернулась с намерением как следует врезать наглецу и не поверила собственным глазам.
– Здорово, Джулс! Вот ты где! – заорал мне в лицо Лайам.
Кожаные штаны, торс обнажен, на шее – массивная золотая цепь (большая ошибка: Лайам напоминал скорее гангстера, чем фетишиста). Но он попытался сгладить свою ошибку, жирно подведя глаза черным карандашом, хотя больше напоминал мальчишку, который влез в маменькины мазилки, чем нездоровый стиль «Кабаре», который, видимо, подразумевался.
– Лайам! – в бешенстве заорала я. – Что ты тут делаешь?
– Отрываюсь! Спасибо, что сказала мне про это место, старушка! – Он схватил меня за руку. – Па-а-атанцуем?
В тот момент Лайам не казался мне ни капли привлекательным. Напротив, я была готова разодрать его в клочья. Присутствия этого недоумка было достаточно, чтобы испоганить всю вечеринку. Не могла же я зажигать со своим клиентом на глазах у всего Лондона? Уходя, я через плечо кинула человеку-небоскребу взгляд, полный сожаления. Мне показалось, он ответил тем же, хотя его лицо маячило метрах в двух от земли, и потому черт его знает, что он в самом деле подумал. Лайам потащился за мной, и я просто умирала от злости. Этот козел наверняка станет докучать мне всю ночь напролет, и человек-небоскреб точно решит, что Лайам – мой бойфренд.
Я купила в баре джин с тоником и бутылку воды. Лайаму даже в голову не пришло угостить меня в качестве компенсации за моральный ущерб. Не потому что он привык к подачкам от нашего агентства, а потому что вообще привык жить за чужой счет. Лайам предпочитал иметь дело с женщинами в возрасте – как по причине их богатого жизненного опыта, так и из-за солидного счета в банке. Случались у него, конечно, и свистушки, но последнее время Лайам сосредоточился исключительно на старухах.
Что ж, сейчас я не на работе, поэтому не собираюсь ни потакать его привычке напиваться, ни трепаться с ним. С мрачным видом я направилась в дальний угол бара, где попыталась утешиться джином.
– Джулс! Ты тут! – Лайам звякнул бутылкой пива о мой стакан. – Я тебя проморгал!
Его кудри взмокли, голубые глаза сияли.
– Как ты нашел этот клуб? – сердито спросила я. – Я не говорила тебе, где находится «Резиновый шар».
Лайам игриво подмигнул:
– Спросил у парней, что торгуют дисками. У них обычно полно всяких флайеров.
Ага, и теперь всякие любители забредают в фетишистские клубы.
Между тем в баре появилась Мэл, и толпа, осаждавшая стойку, расступилась перед ней, как море перед Моисеем. Раб вился вокруг ее ног, Мэл, не обращая на него внимания, болтала с одной из своих подруг, которую я уже видела на какой-то из прошлых вечеринок. Мэл была звездой этого клуба уже долгие годы, еще тогда, когда он не пользовался такой бешеной популярностью. И теперь я грелась в лучах ее славы. Достаточно было упомянуть имя Мэл, как передо мной открывались решительно все двери.
– Эй! – окликнула меня Мэл, в очередной раз осадив раба. – Чего не танцуешь?
Тут она заметила Лайама. Мэл не знала, кто он, но по моей кислой мине поняла, что его присутствие для меня сродни смирительной рубашке. Она приподняла брови и, глядя на Лайама в упор, осведомилась:
– Ты кто такой?
Лайам пялился на нее как последний кретин. Его широко распахнутые глаза напоминали блюдца, и единственное, что отличало его от мультяшного героя, накушавшегося наркотиков, это отсутствие в блюдцах вращающихся спиралей.
– Мэл, познакомься, это Лайам О'Доннел, мой новый клиент, – процедила я сквозь зубы. – Решил заглянуть на огонек.
Мэл мигом все поняла.
– Тот самый? – спросила она, беззастенчиво разглядывая Лайама, и отхлебнула из своего стакана.
Раб у ее ног слегка дернулся, и она машинально пихнула его ногой. Потом опустила взгляд.
– Ладно, ты был паинькой.
Она обмакнула в коктейль пальцы – сплошь в перстнях, с ноготками, расписанными серебристо-черными узорами. Ее рука упала и замерла. Раб терпеливо ждал.
– Хорошо, – разрешила Мэл, – можешь облизать.
Весь исходя благодарностью, раб тщательно вылизал ее пальцы. Ему было за сорок, редеющие волосы, дряблое брюхо. Больше ничего сказать было нельзя: он так вошел в роль раба, что лицо потеряло всякое человеческое выражение, почти стерлось, будто он уничтожил свою индивидуальность одним усилием воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Ну да, – пробормотала я. – Пришлось обхаживать нового клиента. Это мой первый успех с тех пор, как я стала компаньоном. За ним гонялся весь Лондон. Он повар, и мы скоро выпустим телешоу с его участием. А еще выйдет его кулинарная книга…
И тут я ощутила себя последней дрянью. Нахально хвастаюсь своими достижениями, а моему бедному брату отказали сыграть даже в какой-то заплеванной тошниловке.
– В общем, ничего особенного, – притормозила я. – Просто пришлось пригласить его на ланч, а он там принялся куролесить.
– Гляжу, ты хорошо оторвалась. Кайф!
– Спасибо, – радостно ответила я.
– Хоть кто-то в нашей семье нормально вписался.
Я прикусила губу и стала разглядывать руки, чтобы отвлечься. Накануне каждый ноготок я выкрасила серебристым лаком и теперь дождаться не могла возможности запустить в кого-нибудь когти на вечеринке в клубе.
– Не бери в голову, Крис. Просто ты – творческая личность. Вот и мама так говорит. Пусть денег и нет, зато очень престижно. Тебе повезло.
Наступила гнетущая тишина. У меня засосало под ложечкой.
– Через пару недель опять нужно топать на биржу труда, – с тоской произнес Крис. – Эти козлы снова прислали мне повестку.
– Все устроится, – уверенным тоном сказала я. – Как мама? Ты давно ее видел?
– Только что звонил, чтобы рассказать про свой облом. Она, конечно, скисла, но в целом у нее все в норме. Просила, чтобы ты ей позвонила.
– Ладно.
Мы попрощались, и я повесила трубку. Левая щека почему-то гудела, а глаз опух и, похоже, собирался вывалиться из орбиты. Я потрогала левую сторону лица: она вся пылала.
Вот так всегда. Временами вина за неудачи Криса просто сжигала меня. Мне казалось, что я украла из семьи всю удачу, а ему оставила кукиш с маслом. Мама, между прочим, так и считает. Но что я могу сделать? Начать плохо работать, чтобы невезение Криса перешло ко мне, а моя удачливость – к нему? Но это же бред! Я пыталась ободрить его и помочь, хотя без особого толку.
Барт, мой бывший, частенько сетовал по этому поводу. Говорил, что я растрачиваю всю энергию на свою незадачливую семейку, а сил на него у меня совсем не остается. Однажды, разозлившись, он даже стал вопить, что я скорее мужик в своей семье, чем его девушка. Сам Барт питал неизъяснимую любовь к книгам, которые гарантируют, что, прочитав около трехсот страниц велеречивой хрени, вы мигом избавитесь от всех проблем. Дерьмо. Когда дело касалось меня, Барт становился великим психоаналитиком. Но книжку под названием «Как бросить азартные игры с помощью десяти простых приемов» он открыть не удосужился. А жаль – ему бы не повредило.
Я повалилась в постель, сраженная новым приступом жалости к Крису. Глаз, казалось, разросся до размеров шарика для пинг-понга. Осторожно натянув маску на глаза, я повернулась на правый бок и обняла подушку – для моральной поддержки. Мысли устроили скачку по кругу, неуклонно возвращаясь к Крису, и снова погрузиться в безмятежный сон мне не удалось. Вместо этого я ухнула в тяжелую дрему и провалялась так, кажется, целую вечность – обычное дело, когда тело желает отдохнуть, а мозг не в состоянии отключиться. Через несколько часов я не без благодарности услышала трезвон будильника.
Глава четвертая
Завсегдатаи «Резинового шара» разительно отличались от разношерстной оголтелой пьяни обычных клубов. Молча и зловеще они стекались к месту назначения. Черные плащи скрывали блеск металлических шипов, а каблуки скребли мостовую точно когти огромных пауков. На той стороне дороги гарцевала парочка в длинных мрачных одеяниях. Услышав цокот каблуков, мужчина оглянулся и оценивающе оглядел меня. Я с ходу признала в парочке хозяина и рабыню – по его властной руке, ухватившей ее за покорный загривок.
Как только я свернула за угол, рев толпы едва не сбил меня с ног – будто кто-то врубил звук на полную мощность. Музыки я не слышала, зато уши забивал гомон неуправляемого стада гуляк, словно вырвавшихся из тюрьмы на одну ночь (почему словно? для большинства так оно и было). Обостренное стадное чувство подогревало инстинкты: как только эти люди оказывались в толпе себе подобных, они мигом слетали с катушек. Несмотря на прохладу, многие успели оголиться уже на улице. То, что находилось под плащами – хитросплетение веревочек, цепей и виниловых полосок, – могло, конечно, именоваться одеждой, но скорее служило для самовыражения, как думалось им, или для выпендрежа, как казалось мне.
В глаза бросился один придурок – он был почти голый, если не считать коротеньких кожаных шортиков и сережек в сосках. Такого изысканного пирсинга мне еще не доводилось видеть: покрасневшие соски были зажаты в колечки из серебряных лепестков.
Мэл торчала где-то в середине очереди. Ее черный плащ, доходивший до щиколоток, поглощал свет как черная дыра. К ее ногам жался раб, распластав свою кожаную пелерину по асфальту. Это был его первый выход в свет. Мэл долго натаскивала своего подопечного и решила, что сегодня наконец пора показать его миру. По садомазохистским стандартам вечеринка намечалась довольно дохленькая: нечто вроде маскарада без применения орудий пыток. В общем, для новичков. Этим меня и привлекают фетишистские игры: можно одеваться как черт, вести себя как дьявол и при этом особо не волноваться.
Мы поздоровались с Мэл, но целоваться не стали – дабы не размазать вычурный макияж.
– От метро к нам приближается полчище людей в черном, – сообщила я. – Они здорово смахивают на рой летучих мышей-убийц из ужастика.
– Наверное, вампиры, – откликнулась Мэл. Одна из вампирш стояла прямо передо мной. По крайней мере, именно так в представлении большинства людей выглядят кровососы: мертвенно-бледное лицо, обрамленное черными волосами, ввалившиеся щеки и кроваво-алый рот.
– Место здесь в самый раз для них, – пояснила Мэл и указала на арку мясного рынка «Смитфилд». – Рядом бойня. Очень кстати. Можно выпотрошить и пустить на мясо гнусных рабов!
Очередь между тем продвигалась вперед. Кожаные плащи, соприкасаясь с виниловыми одеждами, издавали мягкий хищный звук, точно крылья летучей мыши, шуршащие во мраке ночи. Я кинула сочувственный взгляд на раба Мэл, голыми коленями скребущего по булыжникам. Но он, похоже, не замечал неудобств.
– Это госпожа София, – ледяным тоном произнесла Мэл, указывая на меня кожаной плеткой. – Если ты очень постараешься, она соизволит посмотреть, как я буду тебя дрессировать.
Раб нервно вскинул голову и вперил в меня взгляд доисторического человека, оказавшегося перед каменным идолом.
– Жалкий червяк и тупица! Как надо приветствовать госпожу Софию? Я не потерплю хамства!
Несколько лиц с вожделением обернулось к нам, когда раб подполз ко мне и облобызал мои туфли.
– Прости, госпожа, – проблеял он.
– Не смей говорить, пока я не прикажу! – Мэл ткнула его в грудь острым носком туфельки. – Прочь с моих глаз! Не желаю даже смотреть на тебя, жалкое отродье!
Придурок с серебряными лепестками в немом обожании таращился на Мэл. Нет, дружок, сегодня тебе не обломится: Мэл занята по горло. В другой раз, приятель, если у тебя отыщется достаточно денег.
– Симпатичный парик, – сказала Мэл своим обычным голосом.
– Спасибо.
Я невольно коснулась черных локонов, спадавших на плечи. Парик может в мгновение ока превратить вас в незнакомку. Хорошо еще, что, в отличие от большинства, для меня это просто маскарадный костюм.
Неоновая вывеска над входом розовыми бликами раскрашивала полуголые тела. Мы вошли внутрь и сдали плащи в гардероб. У меня под плащом была еще теплая фуфайка на молнии. Ее я тоже сдала. Как же глупо эта заурядная одежка смотрелась поверх винилового платья! Зато пригодится, когда я вывалюсь в морозную ночь.
Наряд мой оригинальностью не поражал. Похмелье и депрессия выжали из меня все соки. Поэтому я просто влезла в виниловое мини-платье, колготки в сеточку и лакированные сапоги на каблуках – банальный прикид фетишистов. Мэл же была великолепна. Она напоминала изящную плеть, которой небрежно поигрывала. Ее черное платье так плотно обтягивало высокое и тощее тело, что даже соски не выпирали. Зато тазобедренные кости, напротив, выпирали. Руки и плечи были обнажены, а на шее сверкала большая серебряная застежка. Если не считать этого элегантного аксессуара, спина была совершенно голой вплоть до самых ягодиц. Позвонки прямой, как стрела, линией сбегали вниз. Мэл любого может сразить наповал (и не только в переносном смысле). Просто богиня. Со всех сторон на нее благоговейно пялились потенциальные рабы. Два прилизанных худосочных мальчика смотрели так, будто стали свидетелями второго пришествия.
Мэл между тем потрошила своего раба. Когда он оказался почти нагишом, она снова застегнула поводок на его шее. Кроме этого изысканного украшения на нем осталось что-то вроде клетки, в которой болтались причиндалы. Я отвернулась. Можете считать меня ханжой, но вид металлических колючек, расположенных в опасной близости от гениталий, меня как-то не возбуждает.
– Видишь? – снизошла Мэл до раба. – Все твой жалкий член! Госпожу Софию чуть не стошнило. Ну! Пошел!
Мы сделали круг почета, чтобы войти в роль, а заодно и присмирить жалкое существо. Мэл заметила, что такой трюк приводит в чувство склонных к истерике дурачков, которые перевозбуждаются в предвкушении шоу.
Клуб заполнялся, но фиолетовый занавес был еще задернут. У сцены сгрудилась толпа. Телевизионщики возились с камерами, из чего я заключила, что шоу обещает быть на славу. Вне сцены здесь и там уже начинались маленькие представления. Возле стойки бара, напоминая клубок червей, извивалось несколько тел, загораживая проход.
Движение поневоле замедлилось, и я застряла в пробке перед парнем, тискавшем свою спутницу. Она сладострастно откинула голову назад, ее высокие блестящие шпильки слюнявила какая-то мадам, стоявшая на коленях. Парень поймал мой взгляд. Я отвела глаза, но не могла не признать, что мне нравится подсматривать, а им – привлекать внимание. У парня была смуглая кожа, бритая голова и шипастый ошейник. Не обращая внимания на привалившееся к нему тело, он запечатлел у меня на губах сочный поцелуй. Мимолетный, но дико возбуждающий эпизод. Его дыхание было горячим, как адский бриз, а рот – мягким и сочным, как райский фрукт. И как Мэл могла намекать, будто я выдохлась?
Пробка передо мной рассосалась. Я двинулась вперед, довольная улыбка так и осталась у меня на лице. Позади меня Мэл выговаривала своему рабу за то, что тот медленно тащится.
– Высеки его! – послышался мужской голос. – Задай ему хорошую порку!
Поцелуй зарядил меня энергией. Я крикнула Мэл, что встретимся в баре, и взяла курс на оглушительную музыку, гремевшую со стороны танцпола, где уже вовсю отрывалась небольшая толпа. Протиснувшись в самый центр, я не стала терять время. Обожаю танцевать. Эту способность я обнаружила в себе еще в нежном возрасте. В школе я не была крутой девчонкой и отнюдь не ожидала от себя, что стану королевой диско, но стала-таки, и с тех пор танцы неизменно доставляли мне огромное, мало с чем сравнимое удовольствие.
Увлекшись, я врезалась в гору твердых мышц. Надо мной высился огромный, как небоскреб, качок в виниловой майке и кожаных штанах. В первое мгновение я подумала, что мне привалило счастье в виде разжиревшего чревоугодника, но тут же разглядела в полумраке накачанную грудь. Могучий торс нависал надо мной полноценной горой. Я попыталась заглянуть парню в лицо, но оно было где-то далеко-далеко.
– Простите, – произнесла я одними губами.
Гигант махнул рукой: мол, не стоит. На его физиономии мелькнуло нечто вроде улыбки. Я оглянулась: народу было не так много, и он мог бы танцевать где угодно, но ошивался возле меня. Приятно. Тело у него было просто нереальных размеров. Я игриво поманила его пальцем, ожидая, что он последует за мной. Как бы не так. Между нами тут же вырос какой-то усатый хмырь с украшенной заклепками конской сбруей на груди. Я чуть не сплюнула. Музыка ускорилась, толпа зашевелилась живее, и человек-небоскреб вновь вырос передо мной. Небрежным жестом он отодвинул хмыря в сторону. Еще бы: одна его рука была размером с торс хмыря. Тут уж я не стала терять даром время и принялась кокетничать напропалую, твердо решив опровергнуть жуткое пророчество Мэл. Вдруг кто-то сзади цапнул меня за задницу. Я развернулась с намерением как следует врезать наглецу и не поверила собственным глазам.
– Здорово, Джулс! Вот ты где! – заорал мне в лицо Лайам.
Кожаные штаны, торс обнажен, на шее – массивная золотая цепь (большая ошибка: Лайам напоминал скорее гангстера, чем фетишиста). Но он попытался сгладить свою ошибку, жирно подведя глаза черным карандашом, хотя больше напоминал мальчишку, который влез в маменькины мазилки, чем нездоровый стиль «Кабаре», который, видимо, подразумевался.
– Лайам! – в бешенстве заорала я. – Что ты тут делаешь?
– Отрываюсь! Спасибо, что сказала мне про это место, старушка! – Он схватил меня за руку. – Па-а-атанцуем?
В тот момент Лайам не казался мне ни капли привлекательным. Напротив, я была готова разодрать его в клочья. Присутствия этого недоумка было достаточно, чтобы испоганить всю вечеринку. Не могла же я зажигать со своим клиентом на глазах у всего Лондона? Уходя, я через плечо кинула человеку-небоскребу взгляд, полный сожаления. Мне показалось, он ответил тем же, хотя его лицо маячило метрах в двух от земли, и потому черт его знает, что он в самом деле подумал. Лайам потащился за мной, и я просто умирала от злости. Этот козел наверняка станет докучать мне всю ночь напролет, и человек-небоскреб точно решит, что Лайам – мой бойфренд.
Я купила в баре джин с тоником и бутылку воды. Лайаму даже в голову не пришло угостить меня в качестве компенсации за моральный ущерб. Не потому что он привык к подачкам от нашего агентства, а потому что вообще привык жить за чужой счет. Лайам предпочитал иметь дело с женщинами в возрасте – как по причине их богатого жизненного опыта, так и из-за солидного счета в банке. Случались у него, конечно, и свистушки, но последнее время Лайам сосредоточился исключительно на старухах.
Что ж, сейчас я не на работе, поэтому не собираюсь ни потакать его привычке напиваться, ни трепаться с ним. С мрачным видом я направилась в дальний угол бара, где попыталась утешиться джином.
– Джулс! Ты тут! – Лайам звякнул бутылкой пива о мой стакан. – Я тебя проморгал!
Его кудри взмокли, голубые глаза сияли.
– Как ты нашел этот клуб? – сердито спросила я. – Я не говорила тебе, где находится «Резиновый шар».
Лайам игриво подмигнул:
– Спросил у парней, что торгуют дисками. У них обычно полно всяких флайеров.
Ага, и теперь всякие любители забредают в фетишистские клубы.
Между тем в баре появилась Мэл, и толпа, осаждавшая стойку, расступилась перед ней, как море перед Моисеем. Раб вился вокруг ее ног, Мэл, не обращая на него внимания, болтала с одной из своих подруг, которую я уже видела на какой-то из прошлых вечеринок. Мэл была звездой этого клуба уже долгие годы, еще тогда, когда он не пользовался такой бешеной популярностью. И теперь я грелась в лучах ее славы. Достаточно было упомянуть имя Мэл, как передо мной открывались решительно все двери.
– Эй! – окликнула меня Мэл, в очередной раз осадив раба. – Чего не танцуешь?
Тут она заметила Лайама. Мэл не знала, кто он, но по моей кислой мине поняла, что его присутствие для меня сродни смирительной рубашке. Она приподняла брови и, глядя на Лайама в упор, осведомилась:
– Ты кто такой?
Лайам пялился на нее как последний кретин. Его широко распахнутые глаза напоминали блюдца, и единственное, что отличало его от мультяшного героя, накушавшегося наркотиков, это отсутствие в блюдцах вращающихся спиралей.
– Мэл, познакомься, это Лайам О'Доннел, мой новый клиент, – процедила я сквозь зубы. – Решил заглянуть на огонек.
Мэл мигом все поняла.
– Тот самый? – спросила она, беззастенчиво разглядывая Лайама, и отхлебнула из своего стакана.
Раб у ее ног слегка дернулся, и она машинально пихнула его ногой. Потом опустила взгляд.
– Ладно, ты был паинькой.
Она обмакнула в коктейль пальцы – сплошь в перстнях, с ноготками, расписанными серебристо-черными узорами. Ее рука упала и замерла. Раб терпеливо ждал.
– Хорошо, – разрешила Мэл, – можешь облизать.
Весь исходя благодарностью, раб тщательно вылизал ее пальцы. Ему было за сорок, редеющие волосы, дряблое брюхо. Больше ничего сказать было нельзя: он так вошел в роль раба, что лицо потеряло всякое человеческое выражение, почти стерлось, будто он уничтожил свою индивидуальность одним усилием воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37