Однако на моем месте любая бы расчувствовалась. Мы с Бартом провели вместе два восхитительных года. Третий оказался так себе, а четвертый вплотную подтолкнул нас к адовой бездне. Тем не менее память о старых добрых временах, вкупе с умением посмеяться над нашими злоключениями, будила приятную ностальгию и не позволяла перегрызться. Барт был прекрасным компаньоном во многих отношениях. Он поддерживал меня во всем, что касалось работы, отлично ладил с мамочкой и без тени сомнения утверждал, что у меня нет ни грамма целлюлита. Причем он вовсе не врал, а думал так вполне искренне.
(Недавно меня осенило, что, скорее всего, Барту просто никто не объяснил, что такое целлюлит.)
– Как мама? – спросил он. – По-прежнему грызет тебя?
– Еще как. Правило номер один: она всегда права. Правило номер два: если она не права, смотри пункт первый.
Барта мой ответ развеселил.
– Попробуй не обращать внимания на то, что она думает, – посоветовал он, отсмеявшись.
– Тебе легко говорить, – ощетинилась я. – Ты не сталкивался с подобными вещами, потому что никогда не пытался угодить своим родителям.
– Им нравилось, что я встречался с тобой.
– Брось! – кокетливо отмахнулась я, притворившись, будто мне ни капли не польстили его слова.
– Ну да, серьезно. Я с детства приучал предков, чтобы они от меня не ждали ничего особенного. Зато теперь они счастливы, если мне удается перейти дорогу и не попасть под машину. И знаешь что, я не говорю о них каждую минуту.
– Ты это о чем? – мрачно спросила я.
– Мы всегда переключаемся на твою маму или начинаем обсуждать дела Криса, согласна? Сколько времени мы за все эти годы посвятили только нам?
Барт уже не впервой поднимал эту тему. Пока мы были вместе, он то и дело заикался о ней, а у психоаналитика развернулся по-настоящему. Тогда Барт довел меня до белого каления. Как он смел обвинять меня в том, что я вкладываю слишком мало души в наши отношения, когда сам целенаправленно подрывал их, просаживая деньги на жилье в казино?! Но в эту минуту мне вдруг показалось, что, возможно, он был не так уж и не прав.
– Да хоть сейчас, – продолжал говорить Барт. – Все опять закончилось твоей мамочкой. Понимаю, она твой ночной кошмар, но зачем делать ее центром своей жизни? Ты ведь и так из кожи лезешь, стараясь угодить ей.
Возразить было нечего. Барт прав на все сто.
– Ты вечно кудахчешь над ней и братом. Пойми, каждый сам решает за себя. Ты не виновата в том, что Крис – неудачник, а твоя мать носится с ним и с его грязным бельишком. Ты же винишь себя во всем, что с ними происходит.
– Отвали! – огрызнулась я, застигнутая врасплох. – Конечно, легче критиковать меня, чем привести собственную жизнь в порядок.
Я понимала, что веду себя как последняя стерва, но удержаться не смогла.
– Вот дерьмо! – разозлился и Барт. – Я же пытаюсь помочь!
– Да ну? Ты лучше на себя посмотри. Бьюсь об заклад, ты сам по-прежнему играешь!
– Какого дьявола ты начинаешь?
– А такого! Ты не ходишь в Клуб анонимных картежников, я ведь права?
От «Анонимных картежников» Барта тошнило. Я прекрасно знала, что он никогда не будет ходить на эти встречи. Барта я читала как открытую книгу, и, увы, далеко не все в ней было мило и приятно.
– Послушай, Джулс, мы больше не живем вместе, так что хватит изображать обеспокоенную подружку. Это мое дело! Я позвонил не затем, чтобы выслушать от тебя лекцию…
– …а для того, чтобы прочитать ее мне!
– Нет, с тобой бесполезно разговаривать, зря я тебе позвонил…
– Зря, твою мать!
Мы дружно грохнули трубки. Меня душила ярость, но она хотя бы отвлекла от того, что сказал Барт. Я прошла в спальню и выудила из нижнего ящика комода фотографию Барта – она лежала, надежно похороненная под зимними свитерами. Снимок я выкидывать не захотела, но и держать на виду было мало радости – можно было бы подумать, что я цепляюсь за прошлое.
Я сфотографировала Барта во время нашей поездки в Девоне – он тогда выиграл, и у нас завелись деньги. Мы пролистали «Путеводитель лучших пабов» и обнаружили пивнушку, в которой сдавались комнаты. В таких заведениях обычно варят отменный домашний эль. На снимке Барт сидел за столом на террасе и умиротворенно смотрел в объектив, приподняв кружку с пивом. Спутанные светлые пряди спадают на лоб, голубые глаза щурятся от яркого солнца. Барта не назовешь красавцем. По отдельности черты его вполне ничего, но вместе как-то не клеилось, словно лицо слепили в самом конце утомительного рабочего дня из оставшихся кусочков. Но мне, несмотря на мою страсть к мужской красоте, было, в сущности, наплевать на нее, когда дело касалось Барта.
Я поставила фотографию на туалетный столик и вздохнула – с сожалением вздохнула.
К счастью, обошлось без слез. В последнее время Барту неизменно удавалось меня рассмешить. Вот и сейчас его шутки не позволили мне удариться в пошлые рыдания.
Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, куря до одурения. К вечеру от выкуренных сигарет мне сделалось совсем хреново, что оказалось очень кстати: прочие невзгоды отступили на задний план.
Глава тринадцатая
В тот же вечер я позвонила Джил, но она где-то шлялась. В последние дни ее невозможно застать дома. Скорее всего, прячется от Джереми в квартирке Филипа. Интересно, догадалась ли Джил сменить замки? Если нет, то ничто не помешает Джереми проделать это самому, хотя поначалу такой исход и казался совершенно нелепым. Однако когда на сцене появятся адвокаты Джереми, события станут развиваться непредсказуемо. Это натасканные и суперхваткие пираньи, которые, пронесясь мимо, оставят от вас одни кости. Возможно, мне стоило предупредить Джил. Как оказалось, от более-менее удачного замужества до полной паранойи один шаг. Грешникам нигде нет покоя.
В воскресенье утром Джил так и не объявилась. Я оставила очередное сообщение на автоответчике.
Материализовалась она вечером – после пылкого и страстного уик-энда у Филипа, заключила я. Судя по голосу, Джил была вымотана. Что ж, ничего другого я и не ожидала. Я тоже была вымотана, но, в отличие от Джил, вовсе не потому, что трахала агента по недвижимости двое суток подряд.
– Ты как? – спросила я.
– Ох, господи, дел невпроворот. Редактор уже кусает за пятки, а у меня по-прежнему конь не валялся.
Ах да. «Начинка: все грани реального».
– Наверное, это тебя жутко достает, – посочувствовала я. – Будь я одной ногой на грани развода, а другой в постели любовника, то вряд ли хотела бы вцепиться в огромный кусман свиного фарша и провозиться с ним весь день.
Мне удалось выжать из Джил смешок.
– Ты знаешь, может, свиной фарш и отвлек бы меня, – ответила она. – А может, и нет, кто знает?
– От Джереми есть новости?
– Прислал письмо. – Она глубоко вздохнула. – Говорит, что не собирается нанимать адвокатов, по крайней мере до поры до времени. Все еще надеется, что мы сможем снова сойтись.
– Джил, умоляю тебя, расскажи ему о Филипе.
– Тебе же понравился Филип, разве не так?
– Ты же знаешь, что да, – проворчала я не очень убедительно.
Мы с Джил уже давно успели обсудить Филипа. Не то чтобы я наврала, но правду изрядно смягчила – дабы не расстраивать Джил. Однако если придется и дальше повторять одни и те же избитые фразы, любые узы дружбы просто лопнут.
Но Джил упорно требовала поддержки. Подсаживаться на такое я бы ей не советовала. Сначала ты думаешь, что у тебя все под контролем, а затем все сильнее и сильнее хочешь, чтобы друзья беспрестанно подбадривали тебя и убеждали, будто ты все делаешь правильно, – и вот ты получаешь полноценную зависимость. Тогда ты начинаешь круглые сутки приставать к друзьям с теми же проклятыми вопросами, на которые они отвечали уже миллион раз. Хуже всего, что кайф от подобных бесед становится все слабее и слабее. Друзья дежурно изрекают какие-то успокаивающие слова, неизменно заканчивая одной и той же мольбой: «Тебе уже лучше? Тогда можно я пойду спать?» – и все это уже не доставляет тебе такого удовлетворения, как в первый раз. Джил молчала.
– Что-то случилось? – спросила я, повинуясь долгу.
– Ничего. А в общем, все.
– Понятно.
Сочувственный тон явно мне изменял, но Джил не обиделась. Она лишь вздохнула.
– Ты же знаешь, что можешь мне звонить. Когда тебе захочется.
– Мне ведь придется рано или поздно увидеться с Джереми, правда? – безнадежно вопросила Джил.
– И рассказать ему о Филипе. Умница. Увильнуть все равно не удастся.
– Я в ужасе, – мрачно сказала она. – Не могу же я рассказать ему обо всем в нашем доме, где мы прожили…
Ее голос осекся.
Не могу с этим не согласиться. У меня правило: щекотливые темы – например, избавление от любовника – обсуждать на нейтральной территории. Для этого куда лучше сгодится милый уютный паб, откуда можно всегда сбежать и где твой бывший (как он только что узнал) не станет, сбивая все на своем пути, бросаться грудью на дверь и рыдать, умоляя не покидать его. Однако мой опыт не годится для Джил. Заманить Джереми в паб и объявить ему там, что она променяла десять лет счастливого брака на похотливую связь с другим мужчиной, – такое может посоветовать лишь законченная язва и сволочь.
– Может, стоит повидаться у него? – предложила я. – Кстати, где он поселился?
– Снял квартиру в Барбикане.
Никогда не могла понять прелести Барбикана. Какая радость жить в жутковатых высотках, пусть даже подъезды там со двора? Как-то одна девица, которая живет в Барбикане, похвасталась, что ее башня соседствует с самым большим в Европе супермаркетом «Маркс и Спенсер». Что ж, по крайней мере, бедный Джереми не голодает.
– Близко к его конторе, – отметила я единственное, на мой взгляд, достоинство Барбикана.
– Он говорит, что там есть несколько неплохих баров. Но туда ходят в основном одиночки из Сити, и среди них бедняжка чувствует себя не в своей тарелке.
Нежность, проскользнувшая в голосе Джил, возродила надежду в моем сердце. А что, если эти нескончаемые попытки Джил вытянуть из меня признание в любви к Филипу объясняются ее собственным сомнением в его кандидатуре? Коли так, то лучшего момента для реабилитации Джереми не найти.
– Ты должна с ним повидаться! – заявила я.
Возможно, если она увидит бедолагу в аскетично-холостяцкой обстановке квартирки, что находится на верхотуре антигуманной высотки, бросит взгляд на пол кухни, загаженный пустыми коробками из «Маркса и Спенсера», то ее сердце дрогнет. Уж попытаться, без сомнения, стоит.
– Боюсь, мне придется это сделать, – страдальчески сказала она. – Как все ужасно, правда?
– Ты должна это сделать, хотя бы из жалости к Джереми, который остался совсем один, – подтвердила я, внедряясь ей в душу с безукоризненным мастерством нейрохирурга мирового класса.
– О-о…
Из горла Джил вырвался булькающий звук. Я самодовольно ухмыльнулась про себя.
– И чем скорее, тем лучше, – нанесла я последний удар. – Если что, звони сразу мне, ладно?
– Спасибо, Джулс, – сказала Джил с чувством. – Ты настоящий друг.
Ага, подумала я. Для Джереми.
Алекс так и не позвонил – ни на неделе (это было бы слишком поспешно), ни в выходные (на визитке был указан только мой рабочий телефон). Таким образом, последние несколько дней я провела в относительном спокойствии. Однако понедельник принес волнения. Снова проявилась одна из моих ужаснейших черт: как только я даю кому-то свой номер телефона, то тут же начинаю панически бояться, что человек мне не позвонит. Когда же он все-таки звонит, силы вновь возвращаются ко мне. И я пребываю в эйфории до тех пор, пока не приходится звонить ему самой. Это напоминает бесконечную эстафету, в которой, дотянув до финиша, ты можешь обнаружить, что твой напарник за время изнурительной гонки бесследно испарился.
Мне никогда не удается точно дозировать промежутки между звонками. Если он не звонит тебе в течение целой недели, означает ли это, что в списке его приоритетных дел ты находишься где-то между походом в прачечную за чистым бельем и починкой текущего на кухне крана? Уж я-то знаю, что на самом деле объяснений может быть куда как больше. Например, он умышленно строит из себя крутого или же безнадежно зашивается на работе. А если он звонит тебе, скажем, через пару дней, то стоит ли перезвонить, скажем, через неделю, продемонстрировав свое превосходство? Мои приятели из Нью-Йорка в таких делах фанатично бескомпромиссны: у них есть целый свод правил, устанавливающих, в какой срок положено сделать ответный звонок. Однако я перестала доверять им, когда поняла, что отношения между мужчинами и женщинами по ту сторону океана пребывают в не менее запущенном состоянии, чем по эту.
Я дала Алексу свой телефон в четверг и надеялась услышать звонок во вторник днем. Я все тщательно подсчитала: позвонив в понедельник или во вторник утром, он рискует показаться чересчур нетерпеливым. Правда, звонок во вторник днем означает, что человек вполне держит себя в руках. В среду будет поздновато: почти неделя. У меня есть убеждение, что если ты кому-то нравишься, он уж точно должен позвонить в течение пяти дней. В крайнем случае, через неделю. Конечно, это все в моей личной калькуляции. Алекс же, возможно, считал не так (или вообще ничего не считал).
Итак, составив уравнение (степень его интереса + количество работы x дни, минувшие с прошлого четверга), на выходе я получила «вторник в течение дня», что означало: весь понедельник я смогу беспечно заниматься работой и не подпрыгивать каждый раз, когда звонит телефон. К сожалению, это был далеко не единственный просчет в моей жизни. В понедельник утром я примчалась в офис раньше Льюиса и проверила свой автоответчик, а также автоответчик помощника – на случай, если какие-то звонки случайно попали к нему. Знаю, знаю: это граничило с маразмом. Ни один идиот обычно не звонит в понедельник без четверти десять утра, чтобы пригласить на свидание, за исключением совсем уже законченных асоциальных типов, которым и номер-то дать страшно.
К счастью, судьба уготовила для меня куда более занятное развлечение. Через каких-нибудь полчаса в проеме двери возникла лысая голова Ричарда. Когда я говорю «возникла», я не подразумеваю никаких переносных значений. Его голова так далеко отстоит от сутулых плеч, что появляется ощущение, будто она плавает в воздухе, как ухмыляющаяся морда Чеширского кота.
– Джульет, – ласково сказала голова Ричарда. – Чудно выглядишь, душечка. Чудно! Встречаешься сегодня с кем-нибудь из клиентов?
– Вроде бы нет.
– Чудно! Как ты одета? Так себе. Чудно! Ладно, возьми плащ. Я еду на конференцию по рекламной кампании водки «Айс» и беру тебя с собой. Ты так чудно с ними спелась в прошлый раз, я прав, дорогая?
– Буду через десять минут.
– Они могут ужаться до пяти?
– Я могла бы сказать «да», но в этом случае я бы соврала.
Ричард понимающе кивнул. Голова, висящая в воздухе, не самое здоровое зрелище. По крайней мере, это не то, что я могу переварить до обеда. К счастью, голова исчезла так же быстро, как и возникла. До меня донеслось:
– Чудно! Чудно!
Я взяла косметичку и направилась в туалет. Приглашение Ричарда не удивило меня. Он просто помешан на том, чтобы сорвать кого-нибудь из сотрудников с насиженного места, в последнюю секунду сообщив о намечающейся встрече. Хотя такое поведение и выглядело слегка взбалмошным, на самом деле являлось точно рассчитанным тактическим ходом. Так он мог лично оценить сотрудников в условиях, приближенных к боевым, и проверить, насколько твердо они стоят на ногах, – в приложении к интересам компании. А так как Ричард почти никогда не работал сидя, то можно было сделать вывод, что ему нравилось и других заставлять носиться туда-сюда.
Я забрала волосы в узел (по офису еще можно ходить патлатой, но на деловой встрече это слишком отвлекает) и подправила макияж. На мне был кашемировый свитерок, кардиган в тон и моя любимая темно-зеленая юбка длиной до колена, с боковым разрезом. Оглядев себя в зеркало, я удовлетворенно кивнула: прическа элегантная, шикарная губная помада и ожерелье из бисера, которое я таскаю на всякий пожарный в косметичке. Компетентная, но модная, сексуальная, но сдержанная. И к тому же великолепный цвет волос. Мой парикмахер как в воду глядел, когда говорил, что мне пойдет сочный рыжеватый багрянец. И, как она правильно заметила, я смогу с ног до головы замуроваться в черное и не буду при этом выглядеть траурно.
– Джульет, душечка! Ты просто очаровательна! – воскликнул Ричард, когда я спустилась в фойе ровно через десять минут.
– Думаете, мне идет это пальто? – с надеждой спросила я, застегивая пуговицы.
Пальто было из ангоры фиолетового цвета. В уединении моего жилища, не говоря уже о примерочной, оно мне вполне нравилось, но выводить его в свет я немного опасалась. Сменив привычные черный и коричневый цвета на оттенок спелой сливы, я рисковала эпатировать публику не меньше, чем зеленое пойло, которое глушат французы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37