— Хорошо, — ответил Крафт, пожимая руку Федерса, а сам еле заметно укоризненно покачал головой.
Федерс сделал вид, что не заметил этого. Встав перед старшим военным советником юстиции, он сухо заметил:
— Я прибыл сюда по поручению генерала.
— Генерал не имеет права вмешиваться в мою работу! — грубо выкрикнул Вирман.
— Генерал прислал меня ознакомиться с вашими бумагами, — с недовольным видом объяснил Федерс. — Вы арестовали офицера нашей военной школы. Мы протестуем против этого ареста, считая его незаконным, и потому имеем полное право потребовать детального ознакомления с делом. Кроме того, мы уже известили об этом начальника военных школ, которому непосредственно подчинены и вы.
— По данному конкретному делу, — начал старший военный советник юстиции несколько ершисто, но уже без угрозы, — я подчиняюсь непосредственно верховному командованию вермахта.
— Это не меняет сути дела. Вы обязаны ознакомить меня, как члена суда офицерской чести, со всеми материалами дела. Так что давайте! Или вы хотите принудить меня воспользоваться моим правом силой?
При этих словах старший военный советник юстиции отшатнулся к стене и оттуда уставился на сидящего перед столом Крафта и на стоящего рядом с ним капитана, глаза которого горели жаждой мести, и на застывших позади капитана Штранца и Рунке, которые держали руки с пистолетами, снятыми с предохранителя, в карманах, готовые в любой момент открыть огонь. Однако Вирман понимал, что до этого дело нельзя было доводить. Взяв себя в руки, он перехватил взгляд обер-лейтенанта Крафта, устремленный на капитана Федерса.
— Ага, — Вирман чуть подался вперед, — я, кажется, кое-что начинаю понимать. Господа, я вижу, хорошие друзья! Как я об этом сразу не подумал!
— Друзья мы или не друзья, — жестко бросил Федерс, — сюда я прибыл как член офицерского суда чести, и баста!
— Как вам будет угодно, — проговорил Вирман дружелюбно, — я отнюдь не являюсь противником настоящей мужской дружбы. Я бы сказал — напротив, особенно в данном случае.
— Что вам нужно? — спросил Федерс.
— Вы должны знать, что мне известны слабые стороны вашего друга. Но он не облегчает мне работу: он очень упрям. В противном случае все было бы иначе: ему было бы достаточно назвать своих подстрекателей, вернее говоря, своего подстрекателя, и только.
— Как я посмотрю, господин старший военный советник юстиции большой шутник, — спокойно сказал Крафт. — Но он опоздал. Если дела его когда-нибудь пойдут скверно, он смело может наняться работать по организации детских праздников.
— Поговорите с ним откровенно, — сказал Вирман. — Возможно, он вас и послушает, и тогда вы сможете забрать его у меня. Только ему сначала придется подписать небольшой протокол, который я уже составил. Это в его же интересах.
Вирман быстро собрал бумаги и подал знак своим людям, чтобы они удалились, а когда они скрылись за дверью, сказал:
— Сейчас я оставлю вас одних этак минут на десять. Хочу сказать вам только одно: желаю успеха! — С этими словами он вышел.
Когда друзья остались одни, Федерс спросил:
— Что это за балаган, Крафт?
— Он хотел, чтобы я обвинил генерала, Федерс. Если я это сделаю, он обещает отступиться от меня.
— Понимаю, — сообразил Федерс. — Ему нужна голова генерала! Он хочет поймать большую рыбку, а не маленькую. А другого выхода нет?
— Тебе, Федерс, должно быть стыдно говорить мне такое.
— Ну, хорошо, — сказал Федерс, — я тебя спросил, ты ответил. Но у меня к тебе еще вопрос. Я вот вижу тебя в таком состоянии здесь и боюсь, что ты не хочешь изменить своего положения. Ты не можешь поступить иначе. Это так?
Крафт медленно встал, посмотрел на Федерса и только потом сказал:
— Так! Я не хочу и не могу! Я знаю только то, что когда-то должен настать конец этой вечной и бесконечной лжи, которой я сыт по горло!
— Ты же не один, Крафт.
— Разумеется, нет, но кто-то должен же начать и четко сказать все, что он думает. Я почти задохнулся в этом трусливом обмане, который превращает молодых порядочных парней в убойный скот. И потому я хочу сделать только то, к чему всегда стремился ты сам: научить людей думать. В конце концов, они должны начать думать обо всем, пусть их будет только трое или четверо, но пусть они придут к пониманию.
— В твоем учебном отделении таких набралось шесть человек, Крафт, по меньшей мере шесть.
— Это хорошо, — промолвил Крафт. — Значит, все было не напрасно.
— Крафт, ты всех нас посрамил, и не в последнюю очередь меня, — печально произнес капитан Федерс.
— Я меньше всего к этому стремился, Федерс. Я прошу тебя верить мне. Однако я отмежевываюсь от всех, кто думает точно так же, как и я. У меня была тяжелая юность, я одинок, у меня нет ни родителей, ни родственников, так что мне нечего терять, кроме того, что обычно называют честью.
— А Эльфрида?
Обер-лейтенант Крафт отвернулся, посмотрел на пустой стол, все еще освещенный ярким светом лампы.
— Эльфрида, — с трудом выговорил он, — это единственное, что меня огорчает. Сначала все выглядело так просто и приятно. Однако она дала мне гораздо больше, чем я ожидал, и ожидал не только от нее самой, но и от людей вообще. К счастью, она здорова и полна сил, ее сильный характер поможет ей преодолеть все. Она вполне заслуживает, чтобы рядом с ней был хороший, чистый, простой мужчина, и она найдет себе такого. Я думаю, что для нее будет лучше, если она меня потеряет.
— Ну что ж, хорошо, — твердо произнес Федерс, — ты решил стать жертвой! Я тебя понимаю. В основном я и сам тоже готов, давно уже готов пойти по такому пути.
— Нет, — сказал Крафт. — Ты — нет! Ни одна жертва не должна быть бессмысленной. Я свою поминальную речь произнес, этого достаточно. Тебе же нужно сделать по крайней мере еще три вещи: ты должен и дальше заботиться о наших калеках, ты должен выпустить на свободную дорогу наших фенрихов, и они должны приехать к своим солдатам с новыми и ясными мыслями. Ты должен доказать своей жене, что беззаветная, самоотверженная любовь многого стоит.
— Хорошо, — проговорил Федерс растроганно, — я вижу, нам уже ничем не поможешь. Возможно, ты меня сейчас приговариваешь к временному повешению. Ах, чертовски трудно жить в сегодняшней Германии!

Генерал-майор Модерзон сидел за своим письменным столом точно так же, как он сидел и раньше: прямо, спокойно. Его мундир был безукоризненно отутюжен, на нем ни одной пылинки. Левая рука генерала лежала на столе, в правой он держал карандаш.
— Это все на подпись? — спросил он.
Перед ним стояли обер-лейтенант Бирингер и Сибилла Бахнер. Оба послушно кивнули и вопросительно посмотрели на него. Однако генерал, казалось, не замечал их взглядов: он просматривал последние бумаги.
— Тем самым, господин генерал, — докладывал Бирингер, — практически шестнадцатый выпуск можно считать завершенным, с точки зрения штаба, разумеется.
— Я этого добился, — проговорил генерал, захлопывая папку с документами.
— На семь дней раньше срока, — заметил адъютант.
— Как раз в самое время. — Генерал встал. — Вам удалось разыскать старшего военного советника юстиции Вирмана?
— Как вы распорядились, господин генерал, — ответил адъютант. — Он ожидает в приемной.
— Великолепно, — сказал Модерзон и с такой благодарностью посмотрел на своего адъютанта и на секретаршу, с какой он никогда не смотрел на них раньше. — Я хочу сказать вам обоим, что я был очень рад работать вместе с вами. Благодарю вас.
— Господин генерал, — начал адъютант, расчувствовавшись, — как прикажете понимать ваши слова?
— Понимайте так, что с сего момента наши с вами пути разойдутся.
— Не может быть! — испуганно выкрикнула Сибилла.
Модерзон скупо улыбнулся и сказал:
— Фрейлейн Бахнер, работая вместе, мы никогда не проявляли своих чувств, я думаю, что не стоит изменять этому правилу и в последний момент. Прошу вас.
Сибилла Бахнер стояла бледная, она тяжело дышала, стараясь взять себя в руки. Спустя несколько секунд она сказала:
— Прошу извинить меня, господин генерал, — и, отвернувшись, вышла из кабинета.
Генерал посмотрел ей вслед, а затем сказал, обращаясь к адъютанту:
— Мои личные вещи вы возьмете у меня в квартире, они собраны. Возьмете то, что сочтете необходимым. Если фрейлейн Бахнер будет изъявлять желание что-то сделать для меня, передайте ей, что я был бы рад, если бы она стала ухаживать за могилой лейтенанта Баркова, моего сына. А теперь пригласите ко мне старшего военного советника юстиции Вирмана.
Адъютант на несколько секунд замешкался. Он смотрел на генерала и мысленно подыскивал какие-то слова, которые должен был ему сказать, но он быстро сообразил, что никаких слов, которые могли бы тронуть генерала, он все равно не найдет. Он склонил голову так, что можно было подумать, что он поклонился. И вышел.
В кабинет Модерзона вошел Вирман. Он был явно взволнован. Лицо его покрывали красные пятна. Он приближался к генералу с таким видом, с каким охотник приближается к опасному зверю.
— Господин генерал, — живо начал Вирман, — я должен сообщить вам, что положение вещей вынуждает меня привлечь для допроса и вас. Хочу сообщить вам, что в этом случае я имею на это полное право, данное мне верховным командованием вермахта.
— Я это знаю, — коротко ответил генерал.
— Сожалею, но я должен сообщить вам также, — продолжал Вирман, — что без вашего допроса я никак не смогу обойтись. К тому же хочу разъяснить вам, господин генерал, что я, в случае необходимости, могу воспользоваться даже правом на арест.
— Все это вы могли бы и не объяснять мне, — проговорил генерал. — Запомните раз и навсегда, что в подчиненном мне военном учебном заведении не может произойти ничего такого, за что бы я не нес личной ответственности. Обер-лейтенант Крафт действовал по моему личному приказу. Свою речь он тоже произнес с моего одобрения. Я готов подписаться под каждой фразой, произнесенной обер-лейтенантом Крафтом.
— Ваши слова, — стараясь скрыть удивление, произнес Вирман, — дают мне право арестовать вас.
— Я готов, пойдемте, — сказал генерал.

— Так вот оно что! — произнес майор Фрей со значением. — Это может привести к тому, что надежные офицеры не смогут вовремя проявить себя и получить повышение.
— Так оно и есть, — поддакнул майору капитан Ратсхельм. — Правильный образ мыслей всегда следует ценить.
Оба офицера сидели в глубоких креслах друг против друга, освещенные мягким светом торшера. Капитан Ратсхельм подчинился распоряжению своего начальника курса и нанес ему визит на квартиру, где у того хранились последние бутылки с мадерой. Одна из них стояла перед ними на столе.
Они беседовали степенно, почти философски: офицеры, являющиеся как бы знаменосцами своего времени, носители прогресса и защитники правой веры и правильного мировоззрения.
Оба офицера ни разу не обмолвились о Фелиците Фрей, настолько тактичны и деликатны они были. Сама же она, увидев, что майор открыл вторую бутылку, сохраняемую до сих пор для особо важных случаев, поняла, что она, видимо, попросту перестала существовать для него.
— Выпьем за чувство ответственности, — сказал майор, поднимая бокал, — которое у нас никто не может отнять.
— Которое мы умеем нести, — мрачно добавил Ратсхельм, — со всеми вытекающими из него последствиями.
— Выходит, вы твердо решили, мой дорогой, покинуть нас, не так ли?
— Это мое окончательное и бесповоротное решение.
Оба выпили, прислушиваясь к тишине ночи, думая о том, что они считали большим и очень важным. Около полуночи они услышали шаги: в квартиру ворвался старший военный советник юстиции Вирман и вместе с ним капитан Катер.
Вирман размахивал телеграммой, словно это был не листок бумаги, а самое настоящее знамя. На его сером лице было выражение триумфа.
— Одержана победа по всей линии! — радостно воскликнул он.
Майор Фрей выхватил у него телеграмму, а в это время капитан Катер уже завладел бутылкой с мадерой.
Вирман с довольным видом стоял посреди комнаты, а капитан Ратсхельм заглядывал в телеграмму через левое плечо майора Фрея.
Прочитав телеграмму и поняв наконец ее смысл, майор Фрей распрямился; казалось, он даже стал выше ростом, он посмотрел вверх, на потолок: так, видимо, вновь провозглашенные короли смотрят на небо, мысленно благодаря судьбу.
— Я начальник военной школы! — торжественно возвестил Фрей.
Он оказался им, пусть только временно, пусть только в отсутствие старшего по званию начальника первого курса, но все же оказался. Он начальник военной школы. Его самая великая и тайная мечта свершилась! Это была самая прекрасная ночь в его жизни после награждения его дубовыми листьями к рыцарскому кресту.
— Арест генерала утвержден! — прокричал Вирман. — Я его окружил, перехитрил и обошел. Реакция потерпела решительное поражение. Я разделался не только с исполнителем, но и с самим вдохновителем, они оба теперь низвержены раз и навсегда. Господа, я благодарю вас за ваше понимание и вашу помощь.
— Мы только выполняли свой долг, — заверил Вирмана майор Фрей. — Мы будем и впредь выполнять его.
— Я надеюсь, что теперь снова стану командиром административно-хозяйственной роты, — сказал Катер, наливая всем в бокалы мадеру. — Полноправным командиром-единоначальником.
— Разумеется, мой дорогой, — поспешил ответить ему майор Фрей. — Вы оказали нам очень ценную услугу.
— Браво! — крикнул Вирман.
— А вы, господин капитан Ратсхельм, — начал майор Фрей, — в интересах доброго и справедливого дела согласно вашему желанию получите новое назначение: вы возглавите вместо меня второй курс, став его начальником.
— Если это так, — начал капитан Ратсхельм, — то я вижу свою обязанность в том, чтобы выполнить ваше пожелание. — Этими словами капитан лично перечеркнул свое окончательное решение, подумав, по-видимому, что когда зовет долг, то все остальное должно молчать.
Открыв еще одну бутылку, капитан Катер позвонил по телефону на коммутатор.
— Ирену Яблонски ровно через час пришлите ко мне на квартиру по очень важному делу!
…Когда наконец майор Фрей остался один, он, воодушевленный великими событиями последних часов, подкрепил себя последним бокалом мадеры, а уж затем направился в спальню к жене, которая встретила его беспокойным взглядом.
— Фелицита, я стал начальником школы. Что ты на это скажешь?
— Ты это заслужил, как никто другой! — бодро заверила она майора. — Ты рожден для большой карьеры, я всегда это знала.
— Ты можешь мне пообещать, что всегда будешь понимать это?
— Я обещаю тебе это, Арчибальд!
— Я полагаю, что в будущем ты станешь держать себя в руках! Этого я жду от тебя не только как начальник военной школы, но и как человек.

— Мне нравится, что ты не жалуешься и не ворчишь, — сказал генералу Модерзону охранник, — что не залез в угол и не собираешься вцепиться мне в глотку. Ты не боязливого десятка, но ты и не хам. Ты просто тихонький. Ты мне нравишься.
Генерал стоял посреди камеры размером четыре метра шириной и три длиной. На высоте двух метров маленькое окошечко с решеткой. Соломенный тюфяк, табуретка и крошечный стол — вот и вся обстановка.
Генерал стоял неподвижно, точно так, как он стоял на параде или на плацу, в казино или в собственном кабинете: прямой и недоступный.
Охранник, которому его поручили, а это был унтер-офицер Рунке из тайной полевой полиции, разглядывал своего пленника с дружеским любопытством.
— А ты не дурак, — сказал он. — Знаешь, что здесь разыгрывается. И ты не станешь мне осложнять жизнь, не так ли? Тут я тебе ничем помочь не смогу. Да мне это и не доставит удовольствия! А ну, вываливай все, что у тебя есть в карманах.
Генерал молча начал освобождать свои карманы. В них, собственно, и было-то немного: носовой платок, маленькая расческа, портмоне, а из документов — всего лишь солдатская книжка.
— Ты только не подумай, что я шибко любопытный, — продолжал охранник, — или что я очень груб. Нет, просто так положено. Я выполняю свой долг, а перед законом, как известно, все равны, даже если ты и генерал. Правда, некоторые этого не понимают. Был у нас недавно один генерал-полковник. Ну и горлохват же он был! Он хотел было со мной шуточки шутить! Это со мной-то! Однако это продолжалось совсем недолго. Я ему такое показал, что он быстро образумился. Да и время подошло показать ему, как нужно выполнять свой долг. Так, а теперь давай мне твои подтяжки.
Генерал с непроницаемым выражением лица расстегнул френч, а затем распахнул его: оказалось, что подтяжки он не носил. Опустив руки, он стоял не шевелясь.
— Твой поясной ремень ты тоже должен отдать мне, — добродушно заявил охранник. — Таково требование инструкции. Дело в том, что мы заботимся о жизни и безопасности наших арестованных. Меня, брат, никто не проведет. В конце концов, я ведь не генерал. Каждый мертвец может причинить мне неприятность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76