Она произошла в то время, когда я был еще маленьким и жил в деревне. Так вот, по довольно чистому белью нашего соседа, разостланному на траве, как-то прошлись несколько гусей. Сосед подал жалобу. Но существовало несколько вариантов объяснений. Первый: гуси были рассержены. Второй: их нарочно прогнали по белью. Но, возможно, что они и просто так, сами прошли по нему! Последнее объяснение было самым лучшим и простым — и его легче всего было представить как достоверное. Рассерженные гуси или гуси, которых намеренно прогнали по белью, — из-за этого было бы поднято много шуму. А этого гуси обычно не переносят. Все понятно или объяснить поподробнее?
Девушки испытующе разглядывали Крафта. Потом вопросительно посмотрели друг на друга. Наконец та, которая выглядела наивнее всех, но была, наверное, самой продувной, сказала:
— Значит, вы считаете, что нам надо сказать, что это было простое недоразумение или что-то в этом роде?
— Не совсем так, — ответил Крафт, — но вы же, например, могли позволить себе небольшую, пусть даже рискованную игру, такую, знаете, безобидно-веселую месть своему тирану Кротенкопфу, исход которой был заранее не предусмотрен. Так вы снимете вину с себя, не возлагая ее на кого-нибудь еще. Если это было наподобие игры — тогда вам погрозят пальцем и поругают, но голову вам за это никто не снимет. Если же это было хотя бы наполовину всерьез, нападение с применением прямого или косвенного насилия, — тогда привет, милые дамы! Это уже пахнет тюрьмой. А там еще хуже, чем в казармах.
— Вы очень любезны, — благодарно отозвалась одна из девушек. Остальные кивнули утвердительно. Они сразу поняли, что попали в хорошие руки. — С вами вместе можно красть лошадей! Не так ли?
— Вполне возможно, — ответил обер-лейтенант Крафт. — Но не вздумайте обращаться ко мне, когда вам придет охота повеселее провести еще одно скучное ночное дежурство.
Когда обер-лейтенант Крафт вернулся в канцелярию роты, его уже ждали. Это был узкоплечий невысокий человечек с быстрыми, как у белки, движениями, острым носом и любопытными, внимательными глазами хищной птицы.
— Позвольте представиться: Вирман, старший военный советник юстиции. Я интересуюсь делом Кротенкопфа.
— Откуда вы о нем знаете? — осторожно спросил Крафт.
— От вашего шефа, господина Катера, — объяснил человечек мягким, но требовательным голосом. — Кроме того, это уже служит темой разговоров весьма нелестного толка в казино. Тем скорее надо покончить с этим. Ваш шеф обратился ко мне за советом, и я готов оказать ему всяческую поддержку. Случай интересует меня и с юридической и с человеческой точки зрения. Позвольте мне взглянуть на ваши протоколы допроса.
Это было уже слишком. Крафт тоже испытывал потребность чувствовать себя человеком. К тому же Вирман был ему просто несимпатичен. Елейный голос представителя военного правосудия действовал обер-лейтенанту на нервы. Поэтому Крафт коротко отрубил:
— Я считаю, что это не входит в вашу компетенцию, господин старший военный советник юстиции!
— Дорогой мой, — ответил тот, прищурив глаза, — компетентен я в этом случае или нет, об этом не вам судить. К тому же я действую по согласованию с вашим командиром роты.
— Капитан Катер не сообщил мне, однако, о своем на то согласии ни в устной, ни в письменной форме. Поэтому, пока я этого не получу, я вынужден действовать по своему усмотрению. А это значит, что этим так называемым делом я пока займусь сам — до дальнейших распоряжений, возможно, и от самого генерал-майора Модерзона.
— Вы получите их, любезнейший, — быстро отозвался Вирман. Его голос звякнул, как ржавая коса, которую пробуют, рассекая воздух. — Вы на этом настаиваете?
Крафт не без опаски рассматривал маленького колючего человечка. Даже ссылка на генерал-майора Модерзона, грозу всего Вильдлингена, казалось, не произвела на этого жаждущего дела военного юриста должного впечатления.
— Ну так что же, — въедливо продолжал Вирман, — вы сами покажете мне протоколы или же мне для этого придется привлечь генерала?
— Привлекайте, если хотите! — в бешенстве ответил Крафт. — По мне — хоть самого главнокомандующего вермахта!
— Для начала достаточно будет и генерала, — мягко возразил старший военный советник юстиции. Потом быстро, словно флюгер под порывом ветра, повернулся и исчез за дверью.
— Наверное, я могу собирать вещи, — сказал обер-лейтенант Крафт Эльфриде Радемахер. — Мои короткие гастроли в военной школе, кажется, подходят к концу.
— Нас никто не видел? — озабоченно спросила Эльфрида.
— Если бы речь шла об этом, — ответил Крафт, — то это по крайней мере было бы порядочным основанием.
— И, в конце концов, я могла бы к тому же еще и утверждать, что пыталась тебя изнасиловать. Теперь это ведь такой новый вид игры.
— Да, — ответил Крафт, — и к тому же еще одно происшествие, которое заставит генерала вылететь из кресла.
— Ну уж вылететь из кресла его ничто не заставит, — уверенно возразила Эльфрида. — Что бы ни случилось, он даже выражения лица не изменит. Недавно во время одного из обходов он зашел в помещение, где расположилась влюбленная парочка. И что же ты думаешь? Он прошел через комнату даже не моргнув глазом.
— Он ничего не сказал?
— Ни слова. Да это было и не нужно. Он сразу же узнал обоих.
— И с треском выставил их?
— Он их поженил.
— Это еще хуже, — обеспокоенно заметил Крафт.
— Мне кажется, они очень счастливы, — возразила Эльфрида и с улыбкой посмотрела в окно.
Обер-лейтенант Крафт был готов ко всему. Но последствия стычки с этим военным юристом могли быть только одни: Восточный фронт. Впрочем, сейчас ему было все равно куда, только бы вырваться из этого зверинца. Ну и крик поднимет, наверное, генерал! Обер-лейтенант пережил на своем веку немало словесных бурь, но воспринимал их всегда лишь как бесполезный барабанный треск.
Через каких-то полчаса, большую часть которых обер-лейтенант провел куря в туалете, генерал-майор, как и следовало ожидать, вызвал Крафта. Но, как ни странно, он не потребовал, чтобы обер-лейтенант явился к нему для доклада при полном параде, как это было положено по уставу. Генерал-майор пожелал лишь переговорить с Крафтом по телефону. И разговор этот был на удивление коротким.
— Вы отказались, — спросил Модерзон без какого-либо вступления, — показать старшему военному советнику юстиции Вирману материалы дела, которым сейчас занимаетесь?
— Так точно, господин генерал.
— Почему?
— Потому что я считаю, что это не входит в компетенцию господина старшего военного советника юстиции, господин генерал.
— Хорошо, — сказал Модерзон. И это было все, по крайней мере пока.
3. Учебное подразделение «X» занимается физической подготовкой
Молодые голоса разносятся по всему спортивному залу. В воздухе стоит крепкий запах мужского пота. Капитан Ратсхельм чувствует себя в такой обстановке как рыба в воде.
Капитан Ратсхельм, начальник 6-го учебного потока, лично опекал три учебных отделения. Он делал это всегда, когда проводились занятия по физподготовке или спортивные игры. В шортах и рубашке без рукавов он расхаживал среди фенрихов: бодрый, воодушевляющий своим примером и являющийся, насколько это ему удавалось, образцом. Он имел некоторую склонность к полноте, и его розовая кожа заметно выделялась на фоне смуглых сильных тел его подчиненных.
Особую заботу и внимание проявлял он к учебному отделению «X», осиротевшему после внезапной смерти наставника, лейтенанта Баркова. До назначения генералом его преемника эти обязанности добровольно взял на себя капитан Ратсхельм и выполнял их добросовестно, с полной отдачей.
Ратсхельм был очень доволен, если ему удавалось уделить больше времени своим молодым подчиненным. С особенным удовольствием он играл с фенрихами в итальянскую лапту. Он носился тогда между ними, отбивая кулаками мяч и отталкивая плечом других, чтобы занять более выгодную позицию. Он видел влажный блеск обнаженных торсов, ощущал исходящий от них терпкий запах. И чувствовал при этом силу, радость и внутреннее чувство товарищества — особенно при виде фенриха Хохбауэра.
— Так держать! — крикнул он ему. — Ваш пас сейчас был просто великолепен.
— Господин капитан, вы тоже прекрасно приняли мяч, — отозвался Хохбауэр с сияющими глазами.
— Этот Хохбауэр упорно тренируется, — с пониманием дела сказал фенрих Меслер. — Он это делает, чтобы подлизаться к шефу.
Фенрих Меслер имел репутацию острослова. Это давало ему то неоспоримое преимущество, что его замечания истолковывались почти всегда как шутки. Таким образом, он избавлялся подчас от неприятностей.
Фенрих Редниц заметил рассеянно:
— Хохбауэру следует поторопиться: желающих-то много.
— Да, чтобы стать офицером, надо чем-нибудь жертвовать, — заявил Меслер с невинной улыбкой.
Они стояли сзади, в самом конце площадки. Меслер — небольшой жилистый парнишка с юркими глазами, с большой охотой следивший за всем, что имело отношение к женскому полу. Редниц — среднего роста, стройный, но с медвежьей ухваткой. Он почти всегда довольно улыбался, но никогда не смеялся — уже успел разучиться.
— Просто позор, что у нас нет кандидатов в офицеры женского пола, — высказал свое мнение Меслер, — тогда бы и я с удовольствием занялся спортом!
— Хватит и того, — ответил Редниц, — что некоторые у нас и так ведут себя как бабы. Или ты намереваешься получить звание лейтенанта, переспав с кем-нибудь?
— Это зависит от того, с кем, — ухмыльнулся Меслер. — Какая-нибудь майорша не старше тридцати меня бы устроила. Это была бы еще не самая тяжелая жертва, которую можно принести на алтарь отечества.
— Внимание! — крикнул капитан Ратсхельм. — Поменялись сторонами!
Команды поменялись местами, а Меслер и Редниц опять очутились сзади. Главное поле боя они без малейшей зависти предоставили признанным спортсменам.
Несмотря на свой возраст — им было всего по двадцати одному году, оба они, Меслер и Редниц, имели за плечами уже некоторый боевой опыт. У них было развито шестое чувство, подсказывавшее им, когда они находились в поле зрения кого-либо из начальства, а когда нет. Они инстинктивно стремились всегда занять место, где возможность попасть в поле зрения неприятеля была наименьшей. Вот и сейчас капитан Ратсхельм, находясь перед ними, с увлечением занимался игрой и игроками, что отвлекало его от наблюдения за всем происходящим в зале. Его спина являла собой благоприятное зрелище. И если оба фенриха и делали пару шагов или даже иногда бегали за мячом, то только потому, что их вынуждал к этому январский мороз. Они не желали горячиться без особой нужды, но и мерзнуть тоже не хотели.
— Хохбауэр обязательно станет офицером, — сказал Меслер.
— Он, может, и генералом станет, — подтвердил Редниц. — Но при условии, что война продлится достаточно долго, а ему удастся найти начальников, которые будут ему покровительствовать.
— Внимание, господин капитан! — раздался звонкий, приятного тембра голос Хохбауэра. — Передача с середины поля!
— Есть! — крикнул капитан Ратсхельм. Он принял мяч, как ему показалось, элегантно пританцовывая, и отправил его на половину противника. Но там один из фенрихов уклонился от приема мяча, уж неизвестно из каких соображений, и тот оказался в ауте.
Было выиграно еще одно очко. Команде капитана везло — да и как могло быть иначе? И Ратсхельм снова увидел в этом, подтверждение своих многогранных способностей.
— Им уже не отыграться! — радостно воскликнул Хохбауэр.
— Но, надо отдать им должное, сражаются они храбро!
Достопочтенный капитан Ратсхельм был солдатом по профессии, офицером по убеждению и командиром учебного потока по призванию. Ему подчинялись три учебных отделения — «Г», «X», «И», в каждом сорок фенрихов, преподаватель тактики и офицер-инструктор. И Ратсхельм был призван объединить в своем лице все, что включал процесс производства будущих офицеров. Он мог исполнять все необходимые функциональные обязанности: быть плановиком, преподавателем, воспитателем и другом среди друзей. И хотя он был лишь немногим старше своих воспитанников, он чувствовал себя их отцом. Переполнявшая его любовь к ним была воистину отцовской, так он себе, по крайней мере, постоянно внушал.
— Отлично, Хохбауэр! — сказал он, слегка задыхаясь, когда фенрих отыграл еще одно очко. — Отлично сыграно!
— Господин капитан, вы опять сделали мне прекрасную подачу, — возразил Хохбауэр. И его сияющий взгляд выразил восхищенную признательность.
Капитан Ратсхельм почувствовал себя не то чтобы польщенным — скорее он был доволен, что его признавали. И этого ему было вполне достаточно. Он щедро давал прочувствовать свою отеческую любовь и в ответ не требовал ничего другого, кроме уважения. Его участливое сердце — он нисколько не сомневался в этом — ни на секунду не ставило под угрозу сущность дисциплины.
Как раз в этот момент мяч сильно ударил его по голове. Он почувствовал слабость в ногах и слегка покачнулся. Но все же заставил себя улыбнуться, как настоящий офицер-спортсмен. Однако висок сильно ломило.
— Простите, — крикнул с другой половины поля фенрих Вебер, — я не хотел пробить так сильно!
— Это была грязная игра! — крикнул фенрих Хохбауэр, немедленно принимая сторону своего капитана.
Фенрих Вебер, по имени Эгон, большой и широкий, как готический шкаф, пыхтя, надвигался на него. Он чувствовал себя оскорбленным, так как и у него было свое спортивное честолюбие.
— Откуда тебе знать, что такое грязная игра, — крикнул он Хохбауэру, — если ты не знаешь, что такое чистая?
Хохбауэр хотел было рвануться вперед. Потом оглянулся на капитана, все еще потиравшего висок. Однако это не помешало ему сделать то, что он считал своим долгом спортсмена.
— Вебер, — строго заявил капитан Ратсхельм, — я не потерплю никаких столкновений во время игры. Вы дисквалифицируетесь.
Вебер неуклюже направился к Редницу и Меслеру.
— Алло, спортсмены, вы слышали — я дисквалифицирован. Неплохо, а? Превосходный номер, чтобы немного отдохнуть. Возьму себе впредь на вооружение.
— Да, — отозвался фенрих Меслер, — если твоему приятелю Хохбауэру приходится выбирать между тобой и капитаном, ясно, кого он предпочтет.
— Ерунда, — великодушно заметил Вебер. — Главное, что я залепил Ратсхельму по башке весьма спортивно, приятели. А результат? Я наконец-то могу отдохнуть.
— Но все-таки, — осторожно напомнил Редниц, — Хохбауэр сказал, что ты играл грязно.
— Так оно и есть, — без стеснения согласился Вебер, — в таких ситуациях я всегда так поступаю. Но только никому из этих невежд я об этом не скажу ни слова.
Таким уж был фенрих Вебер, по имени Эгон. Нравом своим он напоминал собаку из мясной лавки — был невозмутим и обезоруживающе чистосердечен. Едва ли у него были какие-нибудь слабости. А в служебном отношении у него и вовсе не было недостатков. Он слыл дельным солдатом.
— Может, сыграем партию в медицинбол? — предложил он.
Меслер и Редниц поддержали его идею. Медицинбол давал им прекрасную возможность размяться — можно было согреться, не напрягая особенно сил. Эта игра не очень-то отличалась от веселых детских игр.
Трое фенрихов отошли в сторону от команд, играющих в итальянскую лапту. На это никто не обратил внимания. Ратсхельм был все еще в центре внимания и играл с полной отдачей. Он подавал пример и был уверен, что все ему должны следовать. Комплексом неполноценности он не страдал.
— А вы слышали новость? — поинтересовался фенрих Вебер.
— А что может быть нового, — спросил, улыбаясь, Редниц, — кроме того, что ты грязно играешь, по мнению твоего друга Хохбауэра?
— Да что там, — отмахнулся Вебер добродушно, — я же ведь знаю абсолютно точно, что ты терпеть не можешь этого Хохбауэра по каким-то там причинам.
— По достаточно веским причинам! — вставил Редниц. — И ты знаешь, что я имею в виду.
— Дружище! — сказал Вебер невозмутимо. — Я нахожусь здесь, чтобы закончить курсы, а не для того, чтобы изображать из себя слишком-то порядочного человека. Что касается меня, то здесь каждый может быть или святым или же отправиться в могилу; главное: я буду офицером. Все остальное для меня — чепуха!
Редниц лишь усмехнулся. Он поднял мяч и бросил его Меслеру. Разминка могла тем самым начаться.
— А все же, — спросил Меслер, — что же нового в Риальто?
— Поразительная штука! — заверил Вебер. Но под испытующим взглядом Редница добавил: — Насколько я в курсе дела. Однако можно сказать с абсолютной уверенностью: бабы творят что-то уму непостижимое!
— А они и всегда такие, — сказал Меслер со знанием дела. — А каких баб ты имеешь в виду?
— Да тех, что здесь, в казарме! — ответил Вебер. — Рассказывают, что они совсем нагишом разгуливают по территории.
— Скорее всего лишь в душевом помещении, — высказал свое мнение Редниц, приглушая страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Девушки испытующе разглядывали Крафта. Потом вопросительно посмотрели друг на друга. Наконец та, которая выглядела наивнее всех, но была, наверное, самой продувной, сказала:
— Значит, вы считаете, что нам надо сказать, что это было простое недоразумение или что-то в этом роде?
— Не совсем так, — ответил Крафт, — но вы же, например, могли позволить себе небольшую, пусть даже рискованную игру, такую, знаете, безобидно-веселую месть своему тирану Кротенкопфу, исход которой был заранее не предусмотрен. Так вы снимете вину с себя, не возлагая ее на кого-нибудь еще. Если это было наподобие игры — тогда вам погрозят пальцем и поругают, но голову вам за это никто не снимет. Если же это было хотя бы наполовину всерьез, нападение с применением прямого или косвенного насилия, — тогда привет, милые дамы! Это уже пахнет тюрьмой. А там еще хуже, чем в казармах.
— Вы очень любезны, — благодарно отозвалась одна из девушек. Остальные кивнули утвердительно. Они сразу поняли, что попали в хорошие руки. — С вами вместе можно красть лошадей! Не так ли?
— Вполне возможно, — ответил обер-лейтенант Крафт. — Но не вздумайте обращаться ко мне, когда вам придет охота повеселее провести еще одно скучное ночное дежурство.
Когда обер-лейтенант Крафт вернулся в канцелярию роты, его уже ждали. Это был узкоплечий невысокий человечек с быстрыми, как у белки, движениями, острым носом и любопытными, внимательными глазами хищной птицы.
— Позвольте представиться: Вирман, старший военный советник юстиции. Я интересуюсь делом Кротенкопфа.
— Откуда вы о нем знаете? — осторожно спросил Крафт.
— От вашего шефа, господина Катера, — объяснил человечек мягким, но требовательным голосом. — Кроме того, это уже служит темой разговоров весьма нелестного толка в казино. Тем скорее надо покончить с этим. Ваш шеф обратился ко мне за советом, и я готов оказать ему всяческую поддержку. Случай интересует меня и с юридической и с человеческой точки зрения. Позвольте мне взглянуть на ваши протоколы допроса.
Это было уже слишком. Крафт тоже испытывал потребность чувствовать себя человеком. К тому же Вирман был ему просто несимпатичен. Елейный голос представителя военного правосудия действовал обер-лейтенанту на нервы. Поэтому Крафт коротко отрубил:
— Я считаю, что это не входит в вашу компетенцию, господин старший военный советник юстиции!
— Дорогой мой, — ответил тот, прищурив глаза, — компетентен я в этом случае или нет, об этом не вам судить. К тому же я действую по согласованию с вашим командиром роты.
— Капитан Катер не сообщил мне, однако, о своем на то согласии ни в устной, ни в письменной форме. Поэтому, пока я этого не получу, я вынужден действовать по своему усмотрению. А это значит, что этим так называемым делом я пока займусь сам — до дальнейших распоряжений, возможно, и от самого генерал-майора Модерзона.
— Вы получите их, любезнейший, — быстро отозвался Вирман. Его голос звякнул, как ржавая коса, которую пробуют, рассекая воздух. — Вы на этом настаиваете?
Крафт не без опаски рассматривал маленького колючего человечка. Даже ссылка на генерал-майора Модерзона, грозу всего Вильдлингена, казалось, не произвела на этого жаждущего дела военного юриста должного впечатления.
— Ну так что же, — въедливо продолжал Вирман, — вы сами покажете мне протоколы или же мне для этого придется привлечь генерала?
— Привлекайте, если хотите! — в бешенстве ответил Крафт. — По мне — хоть самого главнокомандующего вермахта!
— Для начала достаточно будет и генерала, — мягко возразил старший военный советник юстиции. Потом быстро, словно флюгер под порывом ветра, повернулся и исчез за дверью.
— Наверное, я могу собирать вещи, — сказал обер-лейтенант Крафт Эльфриде Радемахер. — Мои короткие гастроли в военной школе, кажется, подходят к концу.
— Нас никто не видел? — озабоченно спросила Эльфрида.
— Если бы речь шла об этом, — ответил Крафт, — то это по крайней мере было бы порядочным основанием.
— И, в конце концов, я могла бы к тому же еще и утверждать, что пыталась тебя изнасиловать. Теперь это ведь такой новый вид игры.
— Да, — ответил Крафт, — и к тому же еще одно происшествие, которое заставит генерала вылететь из кресла.
— Ну уж вылететь из кресла его ничто не заставит, — уверенно возразила Эльфрида. — Что бы ни случилось, он даже выражения лица не изменит. Недавно во время одного из обходов он зашел в помещение, где расположилась влюбленная парочка. И что же ты думаешь? Он прошел через комнату даже не моргнув глазом.
— Он ничего не сказал?
— Ни слова. Да это было и не нужно. Он сразу же узнал обоих.
— И с треском выставил их?
— Он их поженил.
— Это еще хуже, — обеспокоенно заметил Крафт.
— Мне кажется, они очень счастливы, — возразила Эльфрида и с улыбкой посмотрела в окно.
Обер-лейтенант Крафт был готов ко всему. Но последствия стычки с этим военным юристом могли быть только одни: Восточный фронт. Впрочем, сейчас ему было все равно куда, только бы вырваться из этого зверинца. Ну и крик поднимет, наверное, генерал! Обер-лейтенант пережил на своем веку немало словесных бурь, но воспринимал их всегда лишь как бесполезный барабанный треск.
Через каких-то полчаса, большую часть которых обер-лейтенант провел куря в туалете, генерал-майор, как и следовало ожидать, вызвал Крафта. Но, как ни странно, он не потребовал, чтобы обер-лейтенант явился к нему для доклада при полном параде, как это было положено по уставу. Генерал-майор пожелал лишь переговорить с Крафтом по телефону. И разговор этот был на удивление коротким.
— Вы отказались, — спросил Модерзон без какого-либо вступления, — показать старшему военному советнику юстиции Вирману материалы дела, которым сейчас занимаетесь?
— Так точно, господин генерал.
— Почему?
— Потому что я считаю, что это не входит в компетенцию господина старшего военного советника юстиции, господин генерал.
— Хорошо, — сказал Модерзон. И это было все, по крайней мере пока.
3. Учебное подразделение «X» занимается физической подготовкой
Молодые голоса разносятся по всему спортивному залу. В воздухе стоит крепкий запах мужского пота. Капитан Ратсхельм чувствует себя в такой обстановке как рыба в воде.
Капитан Ратсхельм, начальник 6-го учебного потока, лично опекал три учебных отделения. Он делал это всегда, когда проводились занятия по физподготовке или спортивные игры. В шортах и рубашке без рукавов он расхаживал среди фенрихов: бодрый, воодушевляющий своим примером и являющийся, насколько это ему удавалось, образцом. Он имел некоторую склонность к полноте, и его розовая кожа заметно выделялась на фоне смуглых сильных тел его подчиненных.
Особую заботу и внимание проявлял он к учебному отделению «X», осиротевшему после внезапной смерти наставника, лейтенанта Баркова. До назначения генералом его преемника эти обязанности добровольно взял на себя капитан Ратсхельм и выполнял их добросовестно, с полной отдачей.
Ратсхельм был очень доволен, если ему удавалось уделить больше времени своим молодым подчиненным. С особенным удовольствием он играл с фенрихами в итальянскую лапту. Он носился тогда между ними, отбивая кулаками мяч и отталкивая плечом других, чтобы занять более выгодную позицию. Он видел влажный блеск обнаженных торсов, ощущал исходящий от них терпкий запах. И чувствовал при этом силу, радость и внутреннее чувство товарищества — особенно при виде фенриха Хохбауэра.
— Так держать! — крикнул он ему. — Ваш пас сейчас был просто великолепен.
— Господин капитан, вы тоже прекрасно приняли мяч, — отозвался Хохбауэр с сияющими глазами.
— Этот Хохбауэр упорно тренируется, — с пониманием дела сказал фенрих Меслер. — Он это делает, чтобы подлизаться к шефу.
Фенрих Меслер имел репутацию острослова. Это давало ему то неоспоримое преимущество, что его замечания истолковывались почти всегда как шутки. Таким образом, он избавлялся подчас от неприятностей.
Фенрих Редниц заметил рассеянно:
— Хохбауэру следует поторопиться: желающих-то много.
— Да, чтобы стать офицером, надо чем-нибудь жертвовать, — заявил Меслер с невинной улыбкой.
Они стояли сзади, в самом конце площадки. Меслер — небольшой жилистый парнишка с юркими глазами, с большой охотой следивший за всем, что имело отношение к женскому полу. Редниц — среднего роста, стройный, но с медвежьей ухваткой. Он почти всегда довольно улыбался, но никогда не смеялся — уже успел разучиться.
— Просто позор, что у нас нет кандидатов в офицеры женского пола, — высказал свое мнение Меслер, — тогда бы и я с удовольствием занялся спортом!
— Хватит и того, — ответил Редниц, — что некоторые у нас и так ведут себя как бабы. Или ты намереваешься получить звание лейтенанта, переспав с кем-нибудь?
— Это зависит от того, с кем, — ухмыльнулся Меслер. — Какая-нибудь майорша не старше тридцати меня бы устроила. Это была бы еще не самая тяжелая жертва, которую можно принести на алтарь отечества.
— Внимание! — крикнул капитан Ратсхельм. — Поменялись сторонами!
Команды поменялись местами, а Меслер и Редниц опять очутились сзади. Главное поле боя они без малейшей зависти предоставили признанным спортсменам.
Несмотря на свой возраст — им было всего по двадцати одному году, оба они, Меслер и Редниц, имели за плечами уже некоторый боевой опыт. У них было развито шестое чувство, подсказывавшее им, когда они находились в поле зрения кого-либо из начальства, а когда нет. Они инстинктивно стремились всегда занять место, где возможность попасть в поле зрения неприятеля была наименьшей. Вот и сейчас капитан Ратсхельм, находясь перед ними, с увлечением занимался игрой и игроками, что отвлекало его от наблюдения за всем происходящим в зале. Его спина являла собой благоприятное зрелище. И если оба фенриха и делали пару шагов или даже иногда бегали за мячом, то только потому, что их вынуждал к этому январский мороз. Они не желали горячиться без особой нужды, но и мерзнуть тоже не хотели.
— Хохбауэр обязательно станет офицером, — сказал Меслер.
— Он, может, и генералом станет, — подтвердил Редниц. — Но при условии, что война продлится достаточно долго, а ему удастся найти начальников, которые будут ему покровительствовать.
— Внимание, господин капитан! — раздался звонкий, приятного тембра голос Хохбауэра. — Передача с середины поля!
— Есть! — крикнул капитан Ратсхельм. Он принял мяч, как ему показалось, элегантно пританцовывая, и отправил его на половину противника. Но там один из фенрихов уклонился от приема мяча, уж неизвестно из каких соображений, и тот оказался в ауте.
Было выиграно еще одно очко. Команде капитана везло — да и как могло быть иначе? И Ратсхельм снова увидел в этом, подтверждение своих многогранных способностей.
— Им уже не отыграться! — радостно воскликнул Хохбауэр.
— Но, надо отдать им должное, сражаются они храбро!
Достопочтенный капитан Ратсхельм был солдатом по профессии, офицером по убеждению и командиром учебного потока по призванию. Ему подчинялись три учебных отделения — «Г», «X», «И», в каждом сорок фенрихов, преподаватель тактики и офицер-инструктор. И Ратсхельм был призван объединить в своем лице все, что включал процесс производства будущих офицеров. Он мог исполнять все необходимые функциональные обязанности: быть плановиком, преподавателем, воспитателем и другом среди друзей. И хотя он был лишь немногим старше своих воспитанников, он чувствовал себя их отцом. Переполнявшая его любовь к ним была воистину отцовской, так он себе, по крайней мере, постоянно внушал.
— Отлично, Хохбауэр! — сказал он, слегка задыхаясь, когда фенрих отыграл еще одно очко. — Отлично сыграно!
— Господин капитан, вы опять сделали мне прекрасную подачу, — возразил Хохбауэр. И его сияющий взгляд выразил восхищенную признательность.
Капитан Ратсхельм почувствовал себя не то чтобы польщенным — скорее он был доволен, что его признавали. И этого ему было вполне достаточно. Он щедро давал прочувствовать свою отеческую любовь и в ответ не требовал ничего другого, кроме уважения. Его участливое сердце — он нисколько не сомневался в этом — ни на секунду не ставило под угрозу сущность дисциплины.
Как раз в этот момент мяч сильно ударил его по голове. Он почувствовал слабость в ногах и слегка покачнулся. Но все же заставил себя улыбнуться, как настоящий офицер-спортсмен. Однако висок сильно ломило.
— Простите, — крикнул с другой половины поля фенрих Вебер, — я не хотел пробить так сильно!
— Это была грязная игра! — крикнул фенрих Хохбауэр, немедленно принимая сторону своего капитана.
Фенрих Вебер, по имени Эгон, большой и широкий, как готический шкаф, пыхтя, надвигался на него. Он чувствовал себя оскорбленным, так как и у него было свое спортивное честолюбие.
— Откуда тебе знать, что такое грязная игра, — крикнул он Хохбауэру, — если ты не знаешь, что такое чистая?
Хохбауэр хотел было рвануться вперед. Потом оглянулся на капитана, все еще потиравшего висок. Однако это не помешало ему сделать то, что он считал своим долгом спортсмена.
— Вебер, — строго заявил капитан Ратсхельм, — я не потерплю никаких столкновений во время игры. Вы дисквалифицируетесь.
Вебер неуклюже направился к Редницу и Меслеру.
— Алло, спортсмены, вы слышали — я дисквалифицирован. Неплохо, а? Превосходный номер, чтобы немного отдохнуть. Возьму себе впредь на вооружение.
— Да, — отозвался фенрих Меслер, — если твоему приятелю Хохбауэру приходится выбирать между тобой и капитаном, ясно, кого он предпочтет.
— Ерунда, — великодушно заметил Вебер. — Главное, что я залепил Ратсхельму по башке весьма спортивно, приятели. А результат? Я наконец-то могу отдохнуть.
— Но все-таки, — осторожно напомнил Редниц, — Хохбауэр сказал, что ты играл грязно.
— Так оно и есть, — без стеснения согласился Вебер, — в таких ситуациях я всегда так поступаю. Но только никому из этих невежд я об этом не скажу ни слова.
Таким уж был фенрих Вебер, по имени Эгон. Нравом своим он напоминал собаку из мясной лавки — был невозмутим и обезоруживающе чистосердечен. Едва ли у него были какие-нибудь слабости. А в служебном отношении у него и вовсе не было недостатков. Он слыл дельным солдатом.
— Может, сыграем партию в медицинбол? — предложил он.
Меслер и Редниц поддержали его идею. Медицинбол давал им прекрасную возможность размяться — можно было согреться, не напрягая особенно сил. Эта игра не очень-то отличалась от веселых детских игр.
Трое фенрихов отошли в сторону от команд, играющих в итальянскую лапту. На это никто не обратил внимания. Ратсхельм был все еще в центре внимания и играл с полной отдачей. Он подавал пример и был уверен, что все ему должны следовать. Комплексом неполноценности он не страдал.
— А вы слышали новость? — поинтересовался фенрих Вебер.
— А что может быть нового, — спросил, улыбаясь, Редниц, — кроме того, что ты грязно играешь, по мнению твоего друга Хохбауэра?
— Да что там, — отмахнулся Вебер добродушно, — я же ведь знаю абсолютно точно, что ты терпеть не можешь этого Хохбауэра по каким-то там причинам.
— По достаточно веским причинам! — вставил Редниц. — И ты знаешь, что я имею в виду.
— Дружище! — сказал Вебер невозмутимо. — Я нахожусь здесь, чтобы закончить курсы, а не для того, чтобы изображать из себя слишком-то порядочного человека. Что касается меня, то здесь каждый может быть или святым или же отправиться в могилу; главное: я буду офицером. Все остальное для меня — чепуха!
Редниц лишь усмехнулся. Он поднял мяч и бросил его Меслеру. Разминка могла тем самым начаться.
— А все же, — спросил Меслер, — что же нового в Риальто?
— Поразительная штука! — заверил Вебер. Но под испытующим взглядом Редница добавил: — Насколько я в курсе дела. Однако можно сказать с абсолютной уверенностью: бабы творят что-то уму непостижимое!
— А они и всегда такие, — сказал Меслер со знанием дела. — А каких баб ты имеешь в виду?
— Да тех, что здесь, в казарме! — ответил Вебер. — Рассказывают, что они совсем нагишом разгуливают по территории.
— Скорее всего лишь в душевом помещении, — высказал свое мнение Редниц, приглушая страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76