Наилучшая сноровка в строевой подготовке, высший темп в маршевых бросках, лучшие результаты в призовой стрельбе. К тому же отличный пловец, быстрый бегун, хороший велосипедист. Не раз хвалили меня и за превосходное знание уставов. И все же я был всего лишь один из обычных солдат.
Веселые часы, наполненные чувством сердечного товарищества, в погребке «Кайзерсруе». Он был назван так, потому что хозяина звали Кайзер и он сдавал комнатки. Главное увеселение — танцы каждую субботу. Здесь — только мы, унтер-офицеры, за нашим столиком для завсегдатаев. Там до самой полуночи мы проводили время в тесном кружке — только мы, мужчины, распивая пиво, беседуя, разглядывая девиц. Зубоскальство, тосты, в основном из моих уст, соответствующие застольному обычаю, первый пункт которого гласил: досуг есть досуг и товарищество существует вечно, во всяком случае до полуночи, до того, пока дело не дойдет до девочек. Вот так-то и развлекались мы тогда. Попозже — самое главное: кто с какой девочкой проводит время после полуночи. Этим определялась очередь на первые танцы. Особенно примечательно: унтер-офицеры, унтер-фельдфебели, фельдфебели, обер-фельдфебели, штабс-фельдфебели — никто в эти вечера не хотел и слышать о каких-либо привилегиях по чину, всех объединяли тесные узы товарищества, дружбы.
Лейтенант Пекельман, превосходный офицер, образцовый и любимый подчиненными командир, вызвал меня к себе. В общем-то тут ничего особенного: он — начальник новобранцев, я, как фельдфебель и командир взвода, — его правая рука. Но этот вызов был поздним, около двух часов ночи. Я появляюсь у него на квартире, в ротном здании, второй этаж, вход с лестничной площадки. Он валяется в постели, рядом с ним лежит девица, на полу перед кроватью разбросана одежда, тут же пара бутылок из-под вина.
«Мой дорогой Фрей, — говорит лейтенант. — Вам можно доверять, не так ли?»
Я заверяю, что именно так и есть. Затем мы для начала выпиваем. Добрый Пекельман уже выдохся, но девица, бойкая продавщица грампластинок, еще довольно бодра.
«Фрей, — обращается лейтенант ко мне, — выведи девочку из казармы, но так, чтобы никто не заметил».
Затем он поворачивается на бок и мгновенно засыпает. Я же выполняю его пожелание и час спустя выпроваживаю девицу за пределы казармы, никем не замеченную. Ибо Альфонс, мой приятель, случайно оказывается дежурным именно в эту ночь.
«Мой дорогой Фрей, — говорит мне пару дней спустя лейтенант Пекельман, — вы не только надежны, но и благородны и обладаете тактом. Известная вам малышка очень похвально отзывается о ваших действиях в ту ночь. Скромность, кажется, у вас в крови. Я наблюдаю за вами уже длительное время, мой дорогой Фрей. Ваши солдатские качества превосходны. Таковы, очевидно, и ваши человеческие. К тому же, мне думается, у вас есть задатки к общественной активности. Короче: я полагаю, что вам положено стать офицером. Посмотрим, как это осуществить.
«И вот, уже в 1935 году, последовало мое производство в лейтенанты — после окончания с отличными показателями учебных курсов. А в 1938 году я был произведен в обер-лейтенанты, с чем было связано назначение на должность адъютанта командира учебного батальона в Лейпциге. В начале войны мне выпало счастье в качестве командира роты участвовать в походе на Польшу, где я сумел заработать Железные кресты I и II степени.
На рождество того же года я обручился с фрау Фелицитой Бендлер-Требиц. После похода на Францию, в котором я был награжден рыцарским крестом, я женился на упомянутой даме и, отслужив в тылу, был назначен в 1943 году начальником курса 5-й военной школы».
Благороднейшая гармония компании в казино. Начальник военной школы — офицер добрых старых традиций, холостяк к тому же, похоже, обладающий утонченным вкусом к изящным женщинам и ярко выраженным стремлением к изысканному общению. Никогда не забыть мне первого летнего праздника в казино, включая террасу и сад: светлая лунная ночь, мягкая свежесть воздуха, чарующие звуки оркестра из самых лучших исполнителей музыкальной команды, который за живой изгородью из тиса играет Моцарта, Легара. Новенькая форма офицеров, стильные вечерние платья женщин, шипучее шампанское, журчащий фонтан и среди всего этого — господин Бендлер-Требиц, хозяин дворянского поместья Гросс-унд Кляйн-Марчинг, обер-лейтенант резерва, служащий в нашем полку. Приятный человек, но, разумеется, ему трудно сравниться со своей супругой по имени Фелицита, которая умеет сочетать величие и достоинство с шармом и сердечностью. И командир, этот закоренелый холостяк, восторженно восклицает: «О, что за баба!»
Суровая, долгая армейская служба — а все же она постоянно приносит радости. Тяжелый труд, однообразные недели — и вместе с тем веселые праздники. И все время это волшебство организации, эта страстная окрыленность души, это чистое стремление к точности. Где-то далеко остался торгашеский дух, с которым мы когда-то сталкивались в прошлом, во времена юношеского периода бури и натиска, почти совсем забыты маленькие заблуждения и ошибки, которые имели место в нездоровой атмосфере обреченной с самого начала на гибель республики. Теперь все абсолютно четко: воспитательная муштра, перспективная учеба, широкое сознание ответственности, одним словом — осознанный германский дух. И в редкие свободные часы — постоянно возникающий незабываемый образ — Фелицита!
Дружба с Бендлер-Требицем на следующих учениях резервистов. Он отнюдь не выдающийся, но приятный человек. Не то что называется стопроцентный солдат, — но тем не менее действительно хороший парень. Получаю первое приглашение в поместье Гросс-унд Кляйн-Марчинг. Внушительное поместье. Впечатление, которое произвела на меня фрау Фелицита, растет. Безмолвные мгновения с выразительными взглядами. Никаких признаний, даже ни одного словесного намека — но безмолвное проявление простой, скромной, преданной дружбы. И наконец, незабываемое 27 мая 1939 года, конец трехдневных весенних учений, невероятный подъем настроения, вечеринка друзей-офицеров, продолжавшаяся ночь напролет. А ранним утром — скачки, беззаботная спортивная затея офицерской молодежи. Обер-лейтенант резерва Бендлер-Требиц конечно же среди них. И в 5 часов 48 минут утра он падает с коня. Сначала это вызывает смех. Затем — молчание: падение имеет смертельный исход. Камерада Бендлер-Требица больше нет.
«Оповестите его вдову», — приказал мне командир части.
А затем, вскоре после этого случая, как счастливая неожиданность, — война! Борьба, борьба — и ничего, кроме борьбы. За фюрера, за народ, за рейх. И — за Фелициту: в глубине души я не могу утаить это от себя.
Все же я отправляю только пару коротких писем с полевой почтой: «Идем от победы к победе… я в числе передовых, заслужил Железный крест II степени, рвемся неудержимо вперед… я опять отличился, заслужил Железный крест I степени… никто не может оспаривать наши победы… разрешаю себе нижайше кланяться».
Первое военное рождество 1939 года провожу в поместье фрау Бендлер-Требиц. Необычайно торжественно, со службой в сельской церкви, с подарками слугам, праздничной трапезой в изысканном тесном кругу. Подается индюшка с бургундским. А потом — шампанское, и мы — вдвоем, наедине. Шелест шелка, потрескивающий камин. Отблески огня падают на мои ордена, на прелестное, порозовевшее личико Фелициты. Руки наши встретились — с легкой нежностью и вместе с тем напряженно-требовательно. А там, за стенами дома, в силезской зимней ночи, поют: «Один лишь конь скакал…»
Наутро мы считаем себя помолвленными.
Победный поход на Францию! Я уже слыву специалистом по захвату плацдармов. Я со своими солдатами не отступаю никогда, даже в том случае, когда против нас бросают озверевшие части из цветных. Мы охвачены пламенным боевым духом. В этом могут убедиться: идущие на нас танки противника уничтожены. Победу слегка омрачает ожесточенный спор с подразделением зенитчиков, которые утверждают, что это они подбили танки.
А затем — рыцарский крест! Откровенное ликование в мой адрес, зависть, конечно, не без этого. Неудержимо вперед, вперед — до момента, пока Франция не повержена. Полностью деморализованные части противника — включая и те, что противостоят моим. А потом идут недели, слившиеся в сплошной праздник победы. Взят Париж! Но я сдерживаю свой темперамент, участвую в увеселениях лишь с познавательной целью. Ибо передо мной одна-единственная цель — Фелицита! Поместье Фелициты Бендлер-Требиц Гросс-унд Кляйн-Марчинг, 800 гектаров с благороднейшим племенным скотом, и я добиваюсь руки Фелициты.
13. Выдвигается требование
— Обер-лейтенанта Крафта попросите ко мне, — говорит генерал. Он сказал это Сибилле Бахнер. Официальное служебное время согласно распорядку закончилось. Здание штаба постепенно пустеет. Сибилла Бахнер звонит в канцелярию 6-го потока и сообщает дежурному писарю: «Господина обер-лейтенанта Крафта просят явиться к господину генералу». Писарь извещает об этом унтер-офицера канцелярии, а тот — дежурного фенриха. Меж тем желание генерала трансформируется в приказ, гласящий: «Обер-лейтенанту Крафту немедленно явиться к генералу».
Дежурный фенрих разыскивает обер-лейтенанта Крафта и объявляет:
— Господин обер-лейтенант! К генералу. Срочно.
Это звучит не особенно приятно. Но приятные звуки вообще не раздаются с генеральской стороны. Крафт согласно кивает, как будто бы для него явиться к генералу во внеслужебное время самое что ни на есть обычное дело на свете.
— Вы сказали — срочно? — переспрашивает Крафт.
— Так точно, — отвечает дежурный фенрих. — Срочно. Спешно и важно — так передал унтер-офицер канцелярии.
— Но штаны-то я, по крайней мере, могу натянуть? Или?.. — Крафт стремится ничему не удивляться и не позволяет никому выводить себя из равновесия. Ему, как он полагает, терять нечего, тем более что в данный момент он не узрел ничего особенного. — Хорошо, — говорит обер-лейтенант, — сейчас прибуду, ну, что-нибудь в течение четверти часа.
Фенрих расценивает это заявление как хвастовство. Он-то знает, что генерала нельзя заставлять ждать даже лишней секунды. А впрочем, какое ему дело — он выполнил, что велели.
Обер-лейтенант Крафт не спеша одевается. Потом звонит Эльфриде Радемахер.
— Я немного задержусь, — сообщает он ей.
— Что-нибудь важное, Карл?
— Да думаю — ничего. Какой-нибудь нагоняй или разнос. Я должен явиться к генералу.
— Может, это интриги капитана Катера?
— Вряд ли, — мягко отвечает Крафт. — Скорее, здесь дело не в закулисной интриге, а что-то из служебных вопросов. Но главное — что ты меня подождешь.
— И с нетерпением, — заверяет Эльфрида.
— Фрейлейн Бахнер, я прибыл по вызову генерала.
Сибилла дружески смотрит на обер-лейтенанта Крафта. Это уже прогресс, хотя до ее доверительной улыбки, очевидно, еще далековато. Сибилла Бахнер испытующе глядит на него, потом говорит:
— Я не думаю, что речь о докладе, господин обер-лейтенант. Господин генерал не приказывал вызывать вас, а, скорее, высказал желание побеседовать с вами. Поэтому портупею, перчатки и фуражку вы можете оставить здесь, у меня в приемной.
— Вы не ошибаетесь, фрейлейн Бахнер? — спрашивает Крафт.
Сибилла, улыбаясь, отрицательно качает головой. Затем смотрит на часы:
— Еще три минуты терпения: генерал как раз заканчивает один документ.
— А откуда вы знаете, когда он с ним закончит?
— Генерал имеет обыкновение заранее устанавливать определенное количество времени на каждый документ и предупреждает об этом или адъютанта, или меня. Разумеется, лишь в том случае, если нам следует об этом знать.
Крафт снимает с себя лишние для этой встречи доспехи. При этом он спрашивает Сибиллу:
— Ваша работа удовлетворяет вас?
Сибилла с удивлением воззрилась на него.
— Удовлетворяет? — отрешенно спрашивает она, растягивая слова. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного, — спешит заверить Крафт. — Это был, собственно, риторический вопрос.
— Мне так не кажется, — говорит Сибилла и с недоверием взглядывает на обер-лейтенанта. А потом спрашивает: — Вы хоть знаете, для чего вас сюда пригласили?
— Не совсем, — отвечает обер-лейтенант. — Но полагаю, за какой-нибудь проступок: грешков у меня немало.
— Ну, у других их тоже хватает, — говорит Сибилла, — просто вам о них неизвестно.
— Это точно, — поддакивает Крафт.
— Сегодня утром, — говорит ему Сибилла Бахнер, — к генералу приходили господа Фрей и Ратсхельм.
— Благодарю, — говорит Крафт. — Чем могу отплатить вам за доброе отношение?
— Просто тем, что сразу же забудете о том, что я только что вам сообщила.
— Уже забыто, фрейлейн Бахнер. А более я ничего не могу сделать для вас?
— Нет.
Ее дни проходили, одинаково запрограммированные. День за днем, как близнецы: 6:30 — подъем, 7:30 — завтрак. Служба с 8:00 до 18:00. Затем в 18:30 — ужин. После — обычная сверхурочная работа или то, что здесь называют досугом: починка нижнего белья, стирка чулок, порой письма к родителям, иногда чтение книги, концерт по радио или выход в кино, туда, вниз, где лежит маленький городок, — обычно в одиночку или же с женой адъютанта.
— Если я вам когда-либо понадоблюсь — я всегда в вашем распоряжении, — сказал ей обер-лейтенант Крафт.
— Спасибо, — ответила Сибилла, — но мне никто не нужен.
— Ну что вы — все же люди, и вы тоже, мало ли что…
— Господин обер-лейтенант, прошу, господин генерал ждет вас.
— Господин обер-лейтенант Крафт, к каким выводам вы пришли после изучения материалов военного трибунала по делу лейтенанта Баркова? — спросил генерал.
Крафт насторожился. К вопросу он не был готов. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы настроиться на неожиданный поворот. Он мгновенно выбросил из головы аргументы к ожидавшемуся им разговору на тему о «приличиях», в частности о случае «монокль и женские груди». При этом Крафт не заметил, что генерал ведет себя не совсем обычно: он не сидел в своей привычной позе, с негнущейся спиной, а чуть развернул свой стул и положил ногу на ногу.
— Подразделение, — начал докладывать Крафт, — в решающий момент было разделено на две группы. Значительно большая, в количестве тридцати двух человек, оказалась уже в укрытии. Остальные восемь помогали лейтенанту Баркову в последних приготовлениях к взрыву. Так обычно и делается, ибо ведь происходит не один взрыв, а несколько. В начальных приготовлениях — как то: связывание пакетов со взрывчаткой, отмеривание запального шнура, вставка запалов — участвовало все подразделение. На заключительном же этапе подготовки — при закладке взрывчатки, соединении контактов запалов и бикфордова шнура, очищении места для закладывания взрывчатки — в этих работах из соображений безопасности принимала участие лишь небольшая группа.
— До этого момента все, как положено.
— Так точно, господин генерал, — до этого момента. Но затем, когда вся подготовка к взрыву была закончена, произошло следующее: в той большой группе, которая находилась в укрытии, один из фенрихов вывихнул ногу. Лейтенант Барков немедленно подошел туда и выяснил, что ничего страшного. Он вернулся к месту взрыва. Как обычно, положил кончик бикфордова шнура на головку спички и чиркнул по коробку. Бывшие с ним восемь человек бросились в укрытие. Лейтенант же Барков, полагаясь на установленное время горения шнура, поднялся медленно. И так же медленно стал удаляться от места, где была заложена взрывчатка. Он не успел отойти, как неожиданно раздался взрыв.
Генерал откинулся на стуле. Казалось, он даже закрыл глаза. И Крафту тоже померещилось в этот момент то, что мысленно видел генерал: восемь бегущих в укрытие фенрихов, на фоне чистого синего неба — их развевающиеся плащи, быстро мелькающие руки и ноги и серые напряженные лица в блеклом свете дня. И — лейтенант, выпрямившийся во весь рост, четкий, узкий его силуэт, намеренно спокойные, размеренные движения, скупая усмешка, посланная вслед бегущим в укрытие. И тут же — грохот взрыва, всплеск яркого, режущего света; все это обрушивается на лейтенанта с уничтожающей силой, рвет на части его тело, и он падает лицом вниз. Потом все заволакивается тучей дыма. И — полная тишина.
— Кто были эти восемь фенрихов? — тихо спрашивает генерал.
— Крамер, Вебер, Андреас, Бемке, Бергер, Хохбауэр, Меслер и Редниц, господин генерал.
— А тот, что вывихнул ногу, — это кто?
— Фенрих Амфортас, господин генерал. Этот вывих оказался, как выяснилось потом, ушибом.
— Имеется ли на этот счет медицинское заключение?
— Нет, господин генерал. Фенрих Амфортас не ходил к врачу. Нога у него болела, но эпизодически, и, по его словам, он не считал, что нужно идти с этой мелочью к врачу. Теперь уж, разумеется, поздно проводить медэкспертизу — но ведь многие его сослуживцы видели синяки у него на ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Веселые часы, наполненные чувством сердечного товарищества, в погребке «Кайзерсруе». Он был назван так, потому что хозяина звали Кайзер и он сдавал комнатки. Главное увеселение — танцы каждую субботу. Здесь — только мы, унтер-офицеры, за нашим столиком для завсегдатаев. Там до самой полуночи мы проводили время в тесном кружке — только мы, мужчины, распивая пиво, беседуя, разглядывая девиц. Зубоскальство, тосты, в основном из моих уст, соответствующие застольному обычаю, первый пункт которого гласил: досуг есть досуг и товарищество существует вечно, во всяком случае до полуночи, до того, пока дело не дойдет до девочек. Вот так-то и развлекались мы тогда. Попозже — самое главное: кто с какой девочкой проводит время после полуночи. Этим определялась очередь на первые танцы. Особенно примечательно: унтер-офицеры, унтер-фельдфебели, фельдфебели, обер-фельдфебели, штабс-фельдфебели — никто в эти вечера не хотел и слышать о каких-либо привилегиях по чину, всех объединяли тесные узы товарищества, дружбы.
Лейтенант Пекельман, превосходный офицер, образцовый и любимый подчиненными командир, вызвал меня к себе. В общем-то тут ничего особенного: он — начальник новобранцев, я, как фельдфебель и командир взвода, — его правая рука. Но этот вызов был поздним, около двух часов ночи. Я появляюсь у него на квартире, в ротном здании, второй этаж, вход с лестничной площадки. Он валяется в постели, рядом с ним лежит девица, на полу перед кроватью разбросана одежда, тут же пара бутылок из-под вина.
«Мой дорогой Фрей, — говорит лейтенант. — Вам можно доверять, не так ли?»
Я заверяю, что именно так и есть. Затем мы для начала выпиваем. Добрый Пекельман уже выдохся, но девица, бойкая продавщица грампластинок, еще довольно бодра.
«Фрей, — обращается лейтенант ко мне, — выведи девочку из казармы, но так, чтобы никто не заметил».
Затем он поворачивается на бок и мгновенно засыпает. Я же выполняю его пожелание и час спустя выпроваживаю девицу за пределы казармы, никем не замеченную. Ибо Альфонс, мой приятель, случайно оказывается дежурным именно в эту ночь.
«Мой дорогой Фрей, — говорит мне пару дней спустя лейтенант Пекельман, — вы не только надежны, но и благородны и обладаете тактом. Известная вам малышка очень похвально отзывается о ваших действиях в ту ночь. Скромность, кажется, у вас в крови. Я наблюдаю за вами уже длительное время, мой дорогой Фрей. Ваши солдатские качества превосходны. Таковы, очевидно, и ваши человеческие. К тому же, мне думается, у вас есть задатки к общественной активности. Короче: я полагаю, что вам положено стать офицером. Посмотрим, как это осуществить.
«И вот, уже в 1935 году, последовало мое производство в лейтенанты — после окончания с отличными показателями учебных курсов. А в 1938 году я был произведен в обер-лейтенанты, с чем было связано назначение на должность адъютанта командира учебного батальона в Лейпциге. В начале войны мне выпало счастье в качестве командира роты участвовать в походе на Польшу, где я сумел заработать Железные кресты I и II степени.
На рождество того же года я обручился с фрау Фелицитой Бендлер-Требиц. После похода на Францию, в котором я был награжден рыцарским крестом, я женился на упомянутой даме и, отслужив в тылу, был назначен в 1943 году начальником курса 5-й военной школы».
Благороднейшая гармония компании в казино. Начальник военной школы — офицер добрых старых традиций, холостяк к тому же, похоже, обладающий утонченным вкусом к изящным женщинам и ярко выраженным стремлением к изысканному общению. Никогда не забыть мне первого летнего праздника в казино, включая террасу и сад: светлая лунная ночь, мягкая свежесть воздуха, чарующие звуки оркестра из самых лучших исполнителей музыкальной команды, который за живой изгородью из тиса играет Моцарта, Легара. Новенькая форма офицеров, стильные вечерние платья женщин, шипучее шампанское, журчащий фонтан и среди всего этого — господин Бендлер-Требиц, хозяин дворянского поместья Гросс-унд Кляйн-Марчинг, обер-лейтенант резерва, служащий в нашем полку. Приятный человек, но, разумеется, ему трудно сравниться со своей супругой по имени Фелицита, которая умеет сочетать величие и достоинство с шармом и сердечностью. И командир, этот закоренелый холостяк, восторженно восклицает: «О, что за баба!»
Суровая, долгая армейская служба — а все же она постоянно приносит радости. Тяжелый труд, однообразные недели — и вместе с тем веселые праздники. И все время это волшебство организации, эта страстная окрыленность души, это чистое стремление к точности. Где-то далеко остался торгашеский дух, с которым мы когда-то сталкивались в прошлом, во времена юношеского периода бури и натиска, почти совсем забыты маленькие заблуждения и ошибки, которые имели место в нездоровой атмосфере обреченной с самого начала на гибель республики. Теперь все абсолютно четко: воспитательная муштра, перспективная учеба, широкое сознание ответственности, одним словом — осознанный германский дух. И в редкие свободные часы — постоянно возникающий незабываемый образ — Фелицита!
Дружба с Бендлер-Требицем на следующих учениях резервистов. Он отнюдь не выдающийся, но приятный человек. Не то что называется стопроцентный солдат, — но тем не менее действительно хороший парень. Получаю первое приглашение в поместье Гросс-унд Кляйн-Марчинг. Внушительное поместье. Впечатление, которое произвела на меня фрау Фелицита, растет. Безмолвные мгновения с выразительными взглядами. Никаких признаний, даже ни одного словесного намека — но безмолвное проявление простой, скромной, преданной дружбы. И наконец, незабываемое 27 мая 1939 года, конец трехдневных весенних учений, невероятный подъем настроения, вечеринка друзей-офицеров, продолжавшаяся ночь напролет. А ранним утром — скачки, беззаботная спортивная затея офицерской молодежи. Обер-лейтенант резерва Бендлер-Требиц конечно же среди них. И в 5 часов 48 минут утра он падает с коня. Сначала это вызывает смех. Затем — молчание: падение имеет смертельный исход. Камерада Бендлер-Требица больше нет.
«Оповестите его вдову», — приказал мне командир части.
А затем, вскоре после этого случая, как счастливая неожиданность, — война! Борьба, борьба — и ничего, кроме борьбы. За фюрера, за народ, за рейх. И — за Фелициту: в глубине души я не могу утаить это от себя.
Все же я отправляю только пару коротких писем с полевой почтой: «Идем от победы к победе… я в числе передовых, заслужил Железный крест II степени, рвемся неудержимо вперед… я опять отличился, заслужил Железный крест I степени… никто не может оспаривать наши победы… разрешаю себе нижайше кланяться».
Первое военное рождество 1939 года провожу в поместье фрау Бендлер-Требиц. Необычайно торжественно, со службой в сельской церкви, с подарками слугам, праздничной трапезой в изысканном тесном кругу. Подается индюшка с бургундским. А потом — шампанское, и мы — вдвоем, наедине. Шелест шелка, потрескивающий камин. Отблески огня падают на мои ордена, на прелестное, порозовевшее личико Фелициты. Руки наши встретились — с легкой нежностью и вместе с тем напряженно-требовательно. А там, за стенами дома, в силезской зимней ночи, поют: «Один лишь конь скакал…»
Наутро мы считаем себя помолвленными.
Победный поход на Францию! Я уже слыву специалистом по захвату плацдармов. Я со своими солдатами не отступаю никогда, даже в том случае, когда против нас бросают озверевшие части из цветных. Мы охвачены пламенным боевым духом. В этом могут убедиться: идущие на нас танки противника уничтожены. Победу слегка омрачает ожесточенный спор с подразделением зенитчиков, которые утверждают, что это они подбили танки.
А затем — рыцарский крест! Откровенное ликование в мой адрес, зависть, конечно, не без этого. Неудержимо вперед, вперед — до момента, пока Франция не повержена. Полностью деморализованные части противника — включая и те, что противостоят моим. А потом идут недели, слившиеся в сплошной праздник победы. Взят Париж! Но я сдерживаю свой темперамент, участвую в увеселениях лишь с познавательной целью. Ибо передо мной одна-единственная цель — Фелицита! Поместье Фелициты Бендлер-Требиц Гросс-унд Кляйн-Марчинг, 800 гектаров с благороднейшим племенным скотом, и я добиваюсь руки Фелициты.
13. Выдвигается требование
— Обер-лейтенанта Крафта попросите ко мне, — говорит генерал. Он сказал это Сибилле Бахнер. Официальное служебное время согласно распорядку закончилось. Здание штаба постепенно пустеет. Сибилла Бахнер звонит в канцелярию 6-го потока и сообщает дежурному писарю: «Господина обер-лейтенанта Крафта просят явиться к господину генералу». Писарь извещает об этом унтер-офицера канцелярии, а тот — дежурного фенриха. Меж тем желание генерала трансформируется в приказ, гласящий: «Обер-лейтенанту Крафту немедленно явиться к генералу».
Дежурный фенрих разыскивает обер-лейтенанта Крафта и объявляет:
— Господин обер-лейтенант! К генералу. Срочно.
Это звучит не особенно приятно. Но приятные звуки вообще не раздаются с генеральской стороны. Крафт согласно кивает, как будто бы для него явиться к генералу во внеслужебное время самое что ни на есть обычное дело на свете.
— Вы сказали — срочно? — переспрашивает Крафт.
— Так точно, — отвечает дежурный фенрих. — Срочно. Спешно и важно — так передал унтер-офицер канцелярии.
— Но штаны-то я, по крайней мере, могу натянуть? Или?.. — Крафт стремится ничему не удивляться и не позволяет никому выводить себя из равновесия. Ему, как он полагает, терять нечего, тем более что в данный момент он не узрел ничего особенного. — Хорошо, — говорит обер-лейтенант, — сейчас прибуду, ну, что-нибудь в течение четверти часа.
Фенрих расценивает это заявление как хвастовство. Он-то знает, что генерала нельзя заставлять ждать даже лишней секунды. А впрочем, какое ему дело — он выполнил, что велели.
Обер-лейтенант Крафт не спеша одевается. Потом звонит Эльфриде Радемахер.
— Я немного задержусь, — сообщает он ей.
— Что-нибудь важное, Карл?
— Да думаю — ничего. Какой-нибудь нагоняй или разнос. Я должен явиться к генералу.
— Может, это интриги капитана Катера?
— Вряд ли, — мягко отвечает Крафт. — Скорее, здесь дело не в закулисной интриге, а что-то из служебных вопросов. Но главное — что ты меня подождешь.
— И с нетерпением, — заверяет Эльфрида.
— Фрейлейн Бахнер, я прибыл по вызову генерала.
Сибилла дружески смотрит на обер-лейтенанта Крафта. Это уже прогресс, хотя до ее доверительной улыбки, очевидно, еще далековато. Сибилла Бахнер испытующе глядит на него, потом говорит:
— Я не думаю, что речь о докладе, господин обер-лейтенант. Господин генерал не приказывал вызывать вас, а, скорее, высказал желание побеседовать с вами. Поэтому портупею, перчатки и фуражку вы можете оставить здесь, у меня в приемной.
— Вы не ошибаетесь, фрейлейн Бахнер? — спрашивает Крафт.
Сибилла, улыбаясь, отрицательно качает головой. Затем смотрит на часы:
— Еще три минуты терпения: генерал как раз заканчивает один документ.
— А откуда вы знаете, когда он с ним закончит?
— Генерал имеет обыкновение заранее устанавливать определенное количество времени на каждый документ и предупреждает об этом или адъютанта, или меня. Разумеется, лишь в том случае, если нам следует об этом знать.
Крафт снимает с себя лишние для этой встречи доспехи. При этом он спрашивает Сибиллу:
— Ваша работа удовлетворяет вас?
Сибилла с удивлением воззрилась на него.
— Удовлетворяет? — отрешенно спрашивает она, растягивая слова. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного, — спешит заверить Крафт. — Это был, собственно, риторический вопрос.
— Мне так не кажется, — говорит Сибилла и с недоверием взглядывает на обер-лейтенанта. А потом спрашивает: — Вы хоть знаете, для чего вас сюда пригласили?
— Не совсем, — отвечает обер-лейтенант. — Но полагаю, за какой-нибудь проступок: грешков у меня немало.
— Ну, у других их тоже хватает, — говорит Сибилла, — просто вам о них неизвестно.
— Это точно, — поддакивает Крафт.
— Сегодня утром, — говорит ему Сибилла Бахнер, — к генералу приходили господа Фрей и Ратсхельм.
— Благодарю, — говорит Крафт. — Чем могу отплатить вам за доброе отношение?
— Просто тем, что сразу же забудете о том, что я только что вам сообщила.
— Уже забыто, фрейлейн Бахнер. А более я ничего не могу сделать для вас?
— Нет.
Ее дни проходили, одинаково запрограммированные. День за днем, как близнецы: 6:30 — подъем, 7:30 — завтрак. Служба с 8:00 до 18:00. Затем в 18:30 — ужин. После — обычная сверхурочная работа или то, что здесь называют досугом: починка нижнего белья, стирка чулок, порой письма к родителям, иногда чтение книги, концерт по радио или выход в кино, туда, вниз, где лежит маленький городок, — обычно в одиночку или же с женой адъютанта.
— Если я вам когда-либо понадоблюсь — я всегда в вашем распоряжении, — сказал ей обер-лейтенант Крафт.
— Спасибо, — ответила Сибилла, — но мне никто не нужен.
— Ну что вы — все же люди, и вы тоже, мало ли что…
— Господин обер-лейтенант, прошу, господин генерал ждет вас.
— Господин обер-лейтенант Крафт, к каким выводам вы пришли после изучения материалов военного трибунала по делу лейтенанта Баркова? — спросил генерал.
Крафт насторожился. К вопросу он не был готов. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы настроиться на неожиданный поворот. Он мгновенно выбросил из головы аргументы к ожидавшемуся им разговору на тему о «приличиях», в частности о случае «монокль и женские груди». При этом Крафт не заметил, что генерал ведет себя не совсем обычно: он не сидел в своей привычной позе, с негнущейся спиной, а чуть развернул свой стул и положил ногу на ногу.
— Подразделение, — начал докладывать Крафт, — в решающий момент было разделено на две группы. Значительно большая, в количестве тридцати двух человек, оказалась уже в укрытии. Остальные восемь помогали лейтенанту Баркову в последних приготовлениях к взрыву. Так обычно и делается, ибо ведь происходит не один взрыв, а несколько. В начальных приготовлениях — как то: связывание пакетов со взрывчаткой, отмеривание запального шнура, вставка запалов — участвовало все подразделение. На заключительном же этапе подготовки — при закладке взрывчатки, соединении контактов запалов и бикфордова шнура, очищении места для закладывания взрывчатки — в этих работах из соображений безопасности принимала участие лишь небольшая группа.
— До этого момента все, как положено.
— Так точно, господин генерал, — до этого момента. Но затем, когда вся подготовка к взрыву была закончена, произошло следующее: в той большой группе, которая находилась в укрытии, один из фенрихов вывихнул ногу. Лейтенант Барков немедленно подошел туда и выяснил, что ничего страшного. Он вернулся к месту взрыва. Как обычно, положил кончик бикфордова шнура на головку спички и чиркнул по коробку. Бывшие с ним восемь человек бросились в укрытие. Лейтенант же Барков, полагаясь на установленное время горения шнура, поднялся медленно. И так же медленно стал удаляться от места, где была заложена взрывчатка. Он не успел отойти, как неожиданно раздался взрыв.
Генерал откинулся на стуле. Казалось, он даже закрыл глаза. И Крафту тоже померещилось в этот момент то, что мысленно видел генерал: восемь бегущих в укрытие фенрихов, на фоне чистого синего неба — их развевающиеся плащи, быстро мелькающие руки и ноги и серые напряженные лица в блеклом свете дня. И — лейтенант, выпрямившийся во весь рост, четкий, узкий его силуэт, намеренно спокойные, размеренные движения, скупая усмешка, посланная вслед бегущим в укрытие. И тут же — грохот взрыва, всплеск яркого, режущего света; все это обрушивается на лейтенанта с уничтожающей силой, рвет на части его тело, и он падает лицом вниз. Потом все заволакивается тучей дыма. И — полная тишина.
— Кто были эти восемь фенрихов? — тихо спрашивает генерал.
— Крамер, Вебер, Андреас, Бемке, Бергер, Хохбауэр, Меслер и Редниц, господин генерал.
— А тот, что вывихнул ногу, — это кто?
— Фенрих Амфортас, господин генерал. Этот вывих оказался, как выяснилось потом, ушибом.
— Имеется ли на этот счет медицинское заключение?
— Нет, господин генерал. Фенрих Амфортас не ходил к врачу. Нога у него болела, но эпизодически, и, по его словам, он не считал, что нужно идти с этой мелочью к врачу. Теперь уж, разумеется, поздно проводить медэкспертизу — но ведь многие его сослуживцы видели синяки у него на ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76