— Что скажешь по этому поводу? — мрачно спросил Амфортас своему другу и собрату по оружию. Оба оглянулись на Хохбауэра, молча взывая о помощи.
— И все же решение совсем просто, — сказал тот совершенно серьезно. — Всегда, когда передо мной ставят трудную задачу, я спрашиваю себя: а что сказал бы по сему случаю мой фюрер? И тогда все решается легко.
— Ну и как ты думаешь: что сказал бы в этом случае твой фюрер?
— А сами вы об этом не догадываетесь?
— Нет, — чистосердечно признались оба.
— Ну, так подумайте-ка сами.
Фенрихи брели к своему бараку. Крамер несколько раз пытался навести порядок, призывал прекратить разговоры. Все напрасно.
Одни считали, что незачем письменно излагать решение. Другие убежденно говорили, что это придирка, очередная каверза. Третьи видели в этом хитрую уловку Крафта, чтобы проверить их поведение и образ мышления.
— Так уж всегда, — сказал глубокомысленно один из фенрихов, — офицеры хотят нас оболванить, на это направлена вся их деятельность. И поможет нам лишь одно: мы должны всегда выполнять, что они потребуют! Если кто-нибудь из них прикажет мне написать сочинение о том, как нужно пользоваться туалетной бумагой, я сделаю это беспрекословно!
Между тем фантазия фенрихов разыгралась вовсю. Декольтированная грудь как тема для занятия — такое в конце концов встретишь не каждый день.
Фенрих Эгон Вебер, самый сильный в команде, заявил:
— Я просто подниму командиршу вверх ногами и буду держать до тех пор, пока монокль не выпадет. А затем я скажу: «Премного благодарен вам, милостивая государыня».
— Слишком церемонно! — высказал свое мнение Меслер. — Нужно сказать: «Разрешите, милостивейшая!» — и полезть затем прямо за пазуху. Конечно, сделать это тактично.
— А если попадется какое-нибудь старое пугало?
— Тем более! — пояснил Меслер. — Уже из одного человеколюбия! И если при этом речь идет о супруге командира, можно рассчитывать даже на повышение по службе.
— Или это кончится отправкой на фронт, — заметил Редниц.
— У вас нет ни малейшего поэтического чувства, — сказал Бемке, слывший большим фантазером. — Вы всегда думаете об одном и том же. А в данном случае предлагается пережить чудесный момент, достойный самого Боккачио. Если вы хотите заполучить монокль, который скрыт где-то в душистых прелестях дамы, для этого есть лишь единственный путь: нужно завоевать прелестницу. И не так — грубо лапать, как вы это обычно делаете, а за дамой надо поухаживать, осыпать ее ласками, признаться в нежной любви — и когда она в конце концов начнет раздеваться…
Фенрихи взорвались хохотом. Крамер боязливо огляделся, но, к счастью, вокруг не было видно никого из начальствующего состава. Следовательно, он мог не вмешиваться в происходящее.
— Разойдись! — скомандовал он все же с облегчением, когда команда добралась до барака.
Фенрихи протиснулись в коридор. Служебная часть распорядка дня была окончена. Их разговоры в один миг стали совсем свинскими. Меслер толковал уже о том, что случилось, если бы монокль попал в трико жены командира.
У Хохбауэра подобные скабрезности вызывали растущее чувство отвращения. Он с раздражением воскликнул:
— Прекрати эту гадость!
— Это твой вид всегда вызывает у меня гадливое чувство! — парировал Меслер.
Фенрихи снова заржали. А Хохбауэр обратился к своим друзьям:
— Они будут теперь смеяться над любым дерьмом. Но когда-нибудь они все-таки поумнеют.
Хохбауэр был очень недоволен поведением своих сокурсников. Он считал, что сегодняшний день никак нельзя было назвать удачным.
— Я думаю, — сказал Хохбауэр друзьям, — все это добром не кончится. Так требует элементарная порядочность.

— Разрешите обратиться, господин капитан, — сказал фенрих Хохбауэр. Голос его звучал просительно и твердо одновременно.
Капитан Ратсхельм находился в своей комнате. Он сидел в кресле под торшером. Теплый, спертый воздух, с тяжелым запахом сгоревших угольных брикетов, разморил его. Он скинул мундир и немного распахнул рубашку. На ней ярко выделялись красные подтяжки. Носки он носил бело-серого цвета. Капитан излучал фамильярное добродушие.
Фенрих вежливо сказал:
— Надеюсь, господин капитан, я вам не помешал.
Капитан Ратсхельм изобразил преувеличенно великодушный жест. Он закрыл книгу, над которой клевал носом. Это был том военной истории, то самое место, где описывались битвы Фридриха Великого.
— Рад вас видеть у себя в любое время, фенрих Хохбауэр, как и любого другого, конечно. Именно для этого я служу здесь. Садитесь, садитесь ближе ко мне. Не хотите ли сигарету? Нет? Очень похвально. Курение — это признак нервозности. Я тоже не курю, точнее, очень редко, чаще всего в гостях. Но что вас беспокоит, мой дорогой? Что огорчает?
Хохбауэр опустился на стул рядом с капитаном. Он рассматривал жирную розовую грудь Ратсхельма и был склонен считать, что если капитан принял его в таком затрапезном виде, то это знак доверия. А может быть, даже еще больше — конфиденциальности?
— Господин капитан, очевидно, хорошо знает, — начал он доверительно, — в свое личное время я занимаюсь кое-какими частными делами, которые некоторым образом можно считать и служебными.
— Мне очень хорошо известно, и я приветствую это. Итак, докладывайте.
— Господин капитан! Принц Евгений был французом на австрийской службе. Граф фон Мольтке — датчанин, который одержал немало побед во славу Пруссии. Но нельзя ли в таком случае предположить, пусть даже гипотетически, что оба полководца в известном смысле были первыми, кто придерживался великогерманского и вместе с тем общеевропейского образа мышления?
— Превосходная мысль! — согласился капитан Ратсхельм. — Я тоже думал об этом. И нахожу, что выводы, которые вы, фенрих Хохбауэр, сделали, заслуживают самого пристального внимания. Ибо в конце концов дело идет не только о Германии и присоединенных к ней странах, но и о гораздо большем.
Хохбауэр благодарно улыбнулся. Некоторое время они беседовали в полном согласии на эту поистине неисчерпаемую тему. Увлекшись разговором, капитан положил по-приятельски руку на колено фенриха, что было явным признаком воодушевления, с которым велась беседа.
Но через некоторое время Хохбауэр сменил тему. Немного смущенно он признался, что не может толком разобраться в одном случае.
— Не знаю, смею ли я затруднять господина капитана?
— Только без этой фальшивой стыдливости, мой милый, — подбодрил Ратсхельм.
Хохбауэр рассказал о монокле фенриха, упавшем во время танца за декольте супруги командира. И поспешил добавить:
— Я, конечно, не прошу господина капитана выполнить за меня домашнее задание. Но должен признаться, что мне это задание показалось чрезвычайно странным.
— Хм, — задумчиво произнес капитан Ратсхельм, рассматривая свои носки.
— Нахожу все это, — продолжал фенрих, — я бы сказал, неэстетичным. Да, мысль о подобном случае вызывает у меня отвращение.
Ратсхельм кивнул. Он пытался вообразить: голые груди, трясущаяся белая женская плоть… Капитан тоже нашел это почти отвратительным. И, конечно, неэстетичным.
— В данном вопросе я согласен с вами, фенрих Хохбауэр. По-моему, ярко выраженное чувство стыда — это всегда признак высокой морали.
И они почувствовали себя почти счастливыми из-за того, что были единодушны в оценке этого случая. Тем не менее капитан в любой момент помнил о своих служебных заповедях. А одна из них гласила: в присутствии подчиненного никоим образом не упрекать офицера-воспитателя, не говорить о нем худого слова. В противном случае это означало подрыв дисциплины.
— Я благодарю вас, господин капитан, за понимание.
— Мой милый Хохбауэр, — сказал Ратсхельм, — я умею ценить доверие, которое мне оказывают подчиненные. И смею надеяться, что они будут так поступать и впредь. Ибо старый, испытанный девиз гласит: доверие за доверие. И соответственно: верность за верность! Понимаете, что я имею в виду?
Фенрих Хохбауэр кивнул. В данном случае ему не требовалось никаких дополнительных пояснений. Он сделал вид, будто от сильного волнения не может вымолвить ни слова. Между тем Ратсхельм застегнул рубашку, натянул мундир, обул сапоги. Сердечно, по-товарищески хлопнул Хохбауэра по плечу.
— Я не из тех, кто много обещает, — сказал капитан. — Но я кое-что предприму, в этом могу вас заверить.

— Разрешите поговорить с вами самую малость, капитан Федерс?
— Нет, — ответил Федерс, — меня здесь нет, во всяком случае, если и есть, то не для каждого.
Капитан Ратсхельм был начальником учебного потока и в этом качестве старался точно соблюдать правила игры. Он никого не обходил в докладах по служебной лестнице, если не имелось достаточно веских оснований для противного. И поэтому он решил начать с капитана Федерса, который был здесь преподавателем тактики.
Однако Федерс совсем не хотел, чтобы ему мешали. Он играл в бильярд — причем сам с собой. Это было приятное занятие: таким образом он выигрывал каждую партию.
— Я отниму у вас всего пару минут, — уверял Ратсхельм, — а речь идет об одном деле, о котором я просил бы вас никому не рассказывать.
— Ну ладно, Ратсхельм, я молчу.
— Я и не думал иначе, Федерс, — начал сварливо начальник потока. — Я полагаю: то, что мы сейчас обсудим, останется между нами. Служебная тайна, так сказать. Меня очень беспокоит обер-лейтенант Крафт. Серьезные сомнения относительно него. Его методы вызывают у меня недовольство, более того — отвращение. Его действия свидетельствуют о том, что он несерьезен. У меня возникло неприятное чувство: он высмеивает то, что для него должно было бы быть святым, во всяком случае — уважаемым согласно присяге. Давайте откровенно, Федерс. Что вы думаете о Крафте?
— Да отстаньте вы от меня с этим ничего не значащим новичком! — ответил с раздражением преподаватель тактики. — Я выхожу из себя, когда подумаю о нем. Просто глаза застилает. А мне нужно сейчас ясно видеть — я же играю в бильярд.
— Следовательно, я могу констатировать, что ваше мнение о нем резко отрицательное.
— Вы прирожденный провидец, Ратсхельм. И как таковой, должны наконец понять, что вы давно мне мешаете.
— Федерс, вы шутник.
— Может быть, но, к сожалению, я еще никак не могу придумать, как нужно вести себя, когда хочется смеяться над собеседником.

— Разрешите осведомиться, как вы поживаете? — любезно спросил Ратсхельм.
— Так себе, — ответила племянница майора. — А вы?
— Спасибо, тоже так себе.
Этот разговор, очень серьезный и многозначительный, состоялся в передней квартиры майора Фрея по адресу: Вильдлинген-на-Майне, Рыночная площадь, дом семь. Барбара Бендлер-Требиц, экономка, служанка и племянница в одном лице, приветствовала незваного гостя.
Майору пришлось сменить войлочные шлепанцы на ботинки, а его супруге — привести в порядок свою фасонную прическу перед зеркалом, кстати настоящим венецианским. Между тем Барбара, племянница-служанка, принимала капитана.
Она, судя по всему, была очень услужливой девицей: помогла Ратсхельму снять шинель, смахнула с мундира несколько пылинок и ниточек. Ратсхельм нашел, что сделала она это несколько утрировано, но очень по-женски. И его это тронуло. Барбара принялась за его тыловую сторону, прошлась ладонью вниз по спине почти до того места, где она кончалась.
— Очень благодарен, — сказал слегка смущенный Ратсхельм.
— Не стоит благодарности, лишь бы это вам понравилось.
Ратсхельм не успел ответить: появился майор. Его рыцарский крест сверкал, а голос звучал сердечно.
— Вы всегда желанный гость в моем доме.
В этом же самом заверила и фрау Фелицита, вошедшая вслед за майором.
— Разрешите предложить рюмочку мадеры? — Майор знал: это предложение — верный знак того, что супруга жаловала Ратсхельма. По какой-то совершенно непонятной причине Филицита считала мадеру царицей всех вин. Только избранные гости получали мадеру, ну и он сам, конечно. Майор протежировал Ратсхельму и не имел ничего против, что тому предлагалась мадера. Ибо он мог доверить Ратсхельму не только службу, но и свою собственную жену. Капитан никогда бы не перешел дозволенных границ, так полагал Фрей.
— Вы человек с принципами, Ратсхельм, — заверил майор. — Я умею это ценить.
— Но, прошу вас, господин майор, — заскромничал капитан, — ведь каждый исполняет свой долг как может.
— Жаль, — сказала майорша задумчиво, — жаль, что вы до сих пор не женаты, дорогой господин Ратсхельм. Очень жаль. Вы же прирожденный глава семейства — верный и заботливый, праведный и твердый.
— Моя милая, — сдерживая супругу, вмешался майор, — сейчас у нашего Ратсхельма более чем достаточно забот с его фенрихами, да и с некоторыми офицерами к тому же. Не правда ли?
— Как всегда! — пылко заверил Ратсхельм. — У господина майора острый ум, который позволяет ему вовремя распознать зарождающиеся неприятности. У господина майора верный глаз на такие штучки.
Польщенный, майор улыбнулся и скромно воздел руки, как бы обороняясь от льстивых слов. Но фрау Фелицита бросила на супруга взгляд, весьма далекий от восхищения. Она была раздосадована: майор помешал ее маневрам, как устроить дальнейшую жизнь капитана.
— Итак, выкладывайте, — подбодрил Фрей. — Спокойно излагайте ваши доверительные сведения.
— Деликатная история, — сказал Ратсхельм, — и, полагаю, не для дамских ушей, конечно.
— Я супруга командира, — заявила Фелицита решительно. — И поэтому я имею отношение ко всему, что касается службы моего мужа.
— Благодарю тебя, — сказал майор.
— Следовательно, можете говорить совершенно откровенно, дорогой господин Ратсхельм. — Фелицита улыбнулась, сгорая от любопытства. — В конце концов, у нас достаточно жизненного опыта, не правда ли?
Капитан Ратсхельм кивнул. Затем он стал докладывать, сделав вид, что это ему очень не хочется. Он считал пример, который выбрал обер-лейтенант Крафт для разбора на занятиях по хорошим манерам, неприличным и возмутительным.
Майор усмехнулся.
— Ну, ну, — сказал он игриво, — конечно, немного смелая шутка, но, пожалуй, ничего особенного. В мое время, когда я был фенрихом, кстати лучшим слушателем в выпуске, мы тоже от всего сердца смеялись над подобными смешными ситуациями. Ха-ха-ха!
Однако смех застрял у него в глотке, когда он увидел каменное, искаженное судорогой возмущения лицо супруги. Своим женским инстинктом она мгновенно поняла всю наглость, все бесстыдство поведения Крафта.
— Арчибальд! Как ты можешь смеяться?! Неужели ты не понимаешь, какую цель преследовал этот тип, этот Крафт?! Он пытался высмеять меня и тем самым подорвать твой авторитет!
— Но почему? — спросил майор, не понимая, к чему клонит его супруга.
— Почему! — закричала она с гневным сарказмом. — Этот тип болтает о супруге командира — значит, обо мне! Он утверждает перед четырьмя десятками фенрихов, что у меня бесстыдное декольте! Он открыто произносит слово «груди» — и это в связи со мной! Он убеждает неиспорченных юношей в том, что можно непристойно приближаться к даме! А ты, Арчибальд, хохочешь над всем этим.
— По мне, этот человек не подходит для должности офицера-воспитателя, — как бы откровенно сожалея, заявил Ратсхельм. — Жаль, конечно, но против него свидетельствует не только выбор темы занятий, по которой он задал даже домашнее сочинение. Как начальник потока, я бы мог во многом упрекнуть его. Преподаватель тактики в этой группе капитан Федерс также отрицательного мнения о нем.
— Вряд ли капитан Федерс заслуживает того, чтобы его считали кладезем высокой нравственности и морали, — заметила фрау Фрей. — Но раз даже он против этого типа — тогда нужно в конце концов принять соответствующие меры.
Майор кивнул.
— Никакого сомнения, — сказал он. — Поистине никакого сомнения.
— Стыд-то какой! — воскликнула фрау Фелицита, прикинувшись очень расстроенной. — Подобные типы, может быть, и годятся, чтобы обучать новобранцев. Но в такие руки нельзя вручать судьбу молодых кандидатов в офицеры! Это же прекрасные юноши!
— Великолепный материал, милостивая государыня, — заверил Ратсхельм. — Милостивая государыня должна выбрать время, чтобы взглянуть на этих парней — это приободрит их.
— Ладно, Ратсхельм, — сказал майор, — вы меня убедили. Но сможем ли мы убедить и генерала?
Они заседали до полуночи. Пункт за пунктом, тщательно изложили они свои сомнения. Аргументация последнего пункта — они были убеждены — должна подействовать неотразимо.
— Это решающий пункт, — сказал Ратсхельм. — Генерал не терпит ни малейшего похабства в своем хозяйстве.
— Конечно, конечно, — глубокомысленно подтвердил майор. — Но все же мы затеяли, безусловно, рискованное предприятие. Как поступит генерал — наперед никогда не угадаешь.
— На этот раз он не сможет отмахнуться от твоих аргументов, — сказала Фелицита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76