Она улыбнулась, решив, что разговор о Трионовой бомбе закончен.
— Ну что ж, я не откажусь, если Рим оценит мои заслуги. А вместо венка дай мне денег. Три миллиона.
Бенит на мгновение растерялся от подобной наглой просьбы.
— Зачем?
— Мне нужна счетная машина, которую недавно сделали в Александрии. Она занимает три комнаты. Но это неважно. Главное, что я смогу подобрать на ней доноров для пересадки костного мозга. Для меня сделают новый агрегат. Быть может, он будет чуточку поменьше. — Она схватила листок и принялась писать. — Да, трех миллионов хватит. Пришли их на счет клиники. Как можно скорее. — Норма поднялась и не спрашивая разрешения вышла из таблина Бенита.
Бенит тут же кликнул Аспера.
— Весь компромат, который есть, на эту суку. Я придавлю ее, как лицеистку в темном углу, а она будет визжать: «Ой, не надо, ой, не надо!»
Аспер подобострастно захохотал. Бенит любил, чтобы над его шутками смеялись. И Аспер научился смеяться почти натурально. За это Бенит его и любил.
— Кстати, есть какие-нибудь новости от Курция?
Есть. И вполне ожидаемые.
— Криспина?
— Она, кто же еще. Старый пес вышел на ее след без труда. Дуреха тут же раскололась, едва Курций задал пару вопросов. Перетрусила и…
— Ну что ж, иногда и псов надо использовать. Пусть ее осудят… — Бенит на мгновение задумался. — На изгнание. Можно организовать?
— Вполне.
— Дочка, разумеется, останется в Риме — она-то ни в чем не виновата. А мамаша не будет нам мешать.
Элий спал теперь всегда в комнате с открытыми окнами. По ночам снился ему переход через пустыню. Во сне рот пересыхал, и губы слипались так, что их было не разомкнуть. И тогда прохладный ветерок, залетевший в окно, напоминал, что пустыня осталась позади, и Элий просыпался. Жадно хватал со столика заранее приготовленную чашу с водой и пил. Пил и не мог напиться.
Вот и сейчас проснулся. Окно приморской гостиницы, в которой они остановились под вымышленными именами, было открыто. Ветерок холодил лицо, вода смочила воспаленные губы. Что-то не так. Элий протянул руку. Постель рядом была пуста.
— Летиция! — позвал он.
— Я здесь. — Она сидела на подоконнике, обхватив руками колени. Ее длинные волосы стекали по плечам. В прежней жизни Летиция была хрупким подростком с короткой стрижкой. Теперь превратилась в красавицу-матрону с длинными роскошными волосами. Прежняя Летиция любила Элия до беспамятства. А эта? В любви этой новой Летиции Элий не был уверен. Особенно в такие часы.
— О чем ты думаешь?
— Не о чем, а о ком. О Постуме. Он сделал вид, что не заметил упрека в ее голосе.
— И что ты думаешь?
— Наш мальчик гений. Пусть и на одну четверть. Он уже разговаривает. Хотя это держат в секрете. Каким он будет, когда вырастет?
— А кто такой гений? — спросил он. Она не ответила, нырнула в постель. Ее кожа приятно холодила, еще храня запах ночного ветра.
— Опять летала? Я же просил!
— Чуть-чуть. И совсем невысоко. Интересно, Постум будет летать, как я, или нет?
Элий вновь взял чашу с водой, но рука замерла, так и не донеся чашу до губ.
— Что ты сказала?
— Интересно, будет Постум летать или нет?
— Нет, прежде. Он умеет говорить?
— Да разве я не рассказывала? Сотню раз говорила. Разумеется, мы это держали в тайне. Но он отлично говорит. Почти как пятилетний ребенок.
— Я помню, помню. — Элий расплескал воду на простыни и спешно поставил чашу на столик. — Подожди. Он может сказать, к примеру: «Я низлагаю Бенита…»
— Может, конечно. Что ж тут такого трудного? Смешно ему бояться Бенита. Пока.
— Отлично. Если б он умел писать. Или хотя бы мог подписаться.
— Он может.
— Невероятно. Ему только год!
— Да я сама начала говорить в семь месяцев. Только мама это ото всех скрывала. Она хотела сделать из меня обычного человека. Она считала, что только обычные люди счастливы. А те, кто походит на гениев, несчастны. Поэтому надо жить обычной жизнью.
— Так, отлично. — Элий провел ладонями по лицу, пытаясь взять себя в руки. — Вот что мы сделаем. Мы… то есть я… явлюсь на заседание Большого совета. Мы свяжемся через кого-нибудь с Постумом. Императору объяснят, что делать. И он заявит о низложении Бенита.
— Постум может это сделать?
— По закону может.
— Ему только год.
— Неважно. Он носит тогу. Значит — может. Таков закон Рима. И мы устраним Бенита по закону.
— А разве диктатор Бенит не заменяет императора?
— По закону диктатор не может противоречить императору. Он лишь может его замещать. Но если Август скажет: «Я приказываю то-то и то-то», все подчинятся. Слово императора выше слова диктатора…
— И ты вернешься в Рим? — оживилась Летиция.
— Нет, в Рим я не вернусь. Но Бенита мы уберем. Кстати, он знает о способностях Постума?
— Думаю, что нет. — Летиция помолчала. — Надеюсь, что нет…
— Кому из охранников Постума ты можешь полностью доверять? — спросил Элий.
— Авлу Домицию. Он клялся, что всегда будет верен Постуму.
Но тут же перед глазами всплыла сцена в гараже. И гримаса отвращения на лице Авла. Но ведь этот эпизод не имеет никакого отношения к клятве гвардейца.
— Хорошо, свяжемся с Авлом Домицием, — сказал Элий.
Глава 25
Июльские игры 1976 года (продолжение)

«Вчера вдова императора Руфина отправлена в изгнание. Сенат обещал позаботиться о дочери покойного императора».
«Акта диурна», 12-й день до Календ августа
— Знаешь, что тебе теперь надо сделать, мой мальчик? — спросил Крул.
Бенит пожал плечами — угадать логику старика, как ни старался, он не мог. Всякий раз тот огорошивал его каким-нибудь невероятным предложением.
Они сидели в маленьком закутке, именуемом таблином редактора, сплошь заваленном бумагами. Из окна открывался вид на сады Лукулла. Крул обожал маленькие каморки и зелень. И еще он обожал всякие гадости. Глядя на черные свечи кипарисов, Крул вспоминал, что за свои сады бедняга Лукулл поплатился головою, потому что они так приглянулись Агриппине. Воистину лучше ничем не владеть. Тогда у тебя нечего будет отнять. Или владеть целым миром.
— Ты должен разогнать преторианскую гвардию.
Бенит решил, что Крул шутит, и засмеялся.
— Я серьезно, — сказал старик.
— Расформировать преторианцев?
— Кто сказал — расформировать? — изумился старик.
— Ты.
— Ничего подобного. Я сказал — разогнать. Разогнать этих зажравшихся аристократов, которые постоянно твердят слова «честь» и «верность». Пусть болтают о чести в Галлии или в Испании. А еще лучше — в Виндобоне. И набрать новых ребят из провинции, которые будут служить не императору и Риму, а лично тебе. Потому что ты их возвеличил. Так поступил Септимий Север. Надо учиться у предшественников. Чтобы оправдать свой поступок, Септимий придумал сказочку о том, как преторианцы торговали императорским титулом. Якобы кто больше даст наградные, того и сделают Августом. На торге победил Дидий Юлиан. Обещал преторианцам по двадцать пять тысяч сестерциев на рыло, и потому они поддержали его. Огромную якобы сумму обещал. А между тем Марк Аврелий, став Августом, велел раздать по двадцать тысяч сестерциев без всякого подкупа и торга. Так вот и спрашивается, за что платил преторианцам Дидий Юлиан? При том, что монета с каждым годом дешевела, и двадцать тысяч сестерциев Марка Аврелия были куда весомее награды Дидия Юлиана? Современные историки считают, что эту историю выдумали позже, при Септимий Севере, чтобы оправдать разгон преторианской гвардии. Но у гуманитариев всегда неважно было с математикой, вот и просчитались ребята, сочиняя свою байку.
— Ты читаешь современных историков?
— Почему бы и нет? Мы с тобой умные ребята.
Бенит в задумчивости погладил голову. Он только что начисто побрился, и у него появилась привычка поглаживать лысый череп.
— А на каком основании я отправлю их в отставку?
— По состоянию здоровья.
— Преторианцев? По состоянию здоровья? Ты спятил, дед. Они похожи на откормленных быков. Я рядом с ними — дохлый цыпленок.
— Что из того? Сколько из них облучилось в Месопотамии?
— Те померли.
— Померли те, кто был с императором во время взрыва. А те, кто прибыл им на смену, — служат.
— Не все. Многие заболели. Эти проходимцы теперь на пенсии и получают столько же, сколько те, что служат в гвардии. Скорее бы они все подохли.
— Ну тогда те, кто общался с этими. Они ведь тоже могли облучиться. Опять же, посещали своих товарищей в клинике.
— Ты серьезно?
— Конечно. Нужен повод. Заявим, что их присутствие вредно для здоровья императора, и уволим. Скажем, что эти миллиединицы могут превратить императора в монстра. Большинство поверит. Все помнят ту мерзкую гадину, что пожрала старикашку Проба.
— Но император же не гений.
— В нем кровь гения.
— Да, да! — Бенит радостно потер ладоши. — Дедуля, тебе цены нет! Мы бросим тень на императора и разделаемся с гвардией. Вот только… — Бенит запнулся. — Норма Галликан никогда не признает гвардейцев негодными к службе.
— Зачем тебе Норма Галликан?? — ухмыльнулся Крул.
— Она главный специалист в этой области.
— Ну и что? Зачем тебе какие-то специалисты? Тебе нужны продажные люди — и только. Создай комиссию из своих медиков. Неужели ты не можешь найти трех-четырех служителей Эскулапа, которые подпишут любые бумаги.
— Дедуля, ты умнее любого гения!
— Ладно, ладно, можешь не благодарить. Займись преторианцами, и поскорее.
В этот раз Большой Совет собирался в Лютеции из-за разногласий между Галлией, Испанией и Германий и Бенитовым Римом. После стольких дней и месяцев разлуки Элий наконец встретится с сыном. Неужели?! Элий не мог унять внутренней дрожи. Он встретится с сыном, которого никогда не видел. То есть видел фото в вестниках — насупленного серьезного малыша, облеченного в пурпур. Видел фото, которое носила с собой Летиция: крошечный карапуз в пурпурных пеленках. Малыш Постум. Малыш. Элий мысленно разговаривал с ним, объяснял причину разлуки.
Потом понял, что никаких слов не надо, надо просто обнять ребенка, и тот все поймет. Но тут же Элий вспомнил о Бените, и внутри все перевернулось.
Чего он боится? Все задумано очень даже неплохо: Элий встретится с маленьким императором, тот объявит о низложении Бенита. Большой Совет утвердит решение Постума.
«Но я не гражданин Рима, — вспомнил Элий. — Я даже не смогу надеть тогу».
Он предстанет перед Большим Советом не в тоге, а в серой тунике перегрина. Да нет, не так — он вообще не может предстать перед Большим Советом. От его имени будет говорить кто-то другой. Но кто? Кто согласится рискнуть и говорить от имени бывшего Цезаря? Или все же ему позволят выступить лично? А кто может позволить такое? Только председатель Большого Совета, представитель Галлии Бренн.
Узорная решетка вентиляционного отверстия упала к ногам стоящего у дверей императорской спальни гвардейца. Авл Домиций отскочил в сторону. Меч мгновенно вылетел из ножен. Из черной дыры никто не показывался. Но там кто-то был. Авл это чувствовал.
— Спрячь меч, — посоветовал прятавшийся в вентиляции. — Нам надо поговорить. У меня для тебя послание, Авл.
— Ты что, почтальон? — Гвардеец опустил меч.
— Считай, что так. Видишь ли, современной почте доверять нельзя. Так что приходится пользоваться специальными каналами.
— Может быть, наконец выйдешь наружу? — предложил преторианец.
Из отверстия высунулась плоская змеиная голова. Судя по голове, тварь была немаленькая.
— А, это ты, Гет! — Авл перевел дыхание и спрятал меч в ножны. — Что у тебя за послание? От кого?
— От Августы. Ты клялся ей служить.
— Клялся, — подтвердил Авл. И сердце его невольно заколотилось сильнее.
— Так вот, поручение таково. Завтра Бенит отправляется в Лютецию. Ты поедешь следом послезавтра. С императором. Один.
— Но Постум должен остаться в Риме.
— Император никому ничего не должен. Постум поедет в Лютецию и выступит на заседании Большого Совета. Вы прибудете прямо на заседание Большого Совета в храм Мира к четырем часам дня.
— Это похоже на похищение.
— Таков приказ императора.
— Император может мне приказать?
— Может.
— Бенитовы псы пустятся за нами в погоню.
— Уедешь на пурпурной «триере» вечером. До утра императора никто не хватится. Машину никто не посмеет остановить. Окажешься в Галлии до рассвета. К назначенному сроку будешь в Лютеции. Справишься?
— Конечно.
Что задумала Летиция? Невероятно. Неужели она хочет низложить Бенита и стать диктаторшей? Почему бы и нет? Именно, почему бы и нет? И кем будет он, Авл? Сердце его отчаянно застучало. Красавец-гвардеец рядом с одинокой красивой женщиной.
Авл на мгновение прикрыл глаза. Они снова были в саду. Летиция смотрела ему в глаза, и губы ее шептали: «Не здесь». А глаза, глаза обещали…
Глава 26
Июльские игры 1976 года (продолжение)

«Завтра открывается заседание Большого Совета в Лютеции».
«Сегодня день моряков Нептуналий».
«Акта диурна», 10-й день до Календ августа
Огромная триумфальная арка Руфина в Лютеции напоминала вымершего мастодонта. Подле нее под мраморной плитой похоронен неизвестный солдат, погибший во время Третьей Северной войны. Широкая улица, названная с присущим галлам юмором Элизийскими полями, упиралась в арку Руфина.
Элий никак не мог поверить, что Руфин мертв. Знал, что император умер, но все равно продолжал разговаривать и спорить с ним, как с живым. Руфин лично ему, Элию, не хотел никогда зла. Но божественный Руфин почему-то считал Элия врагом Рима, противником, которого надо всеми силами победить и не допустить до власти. И наверное, никто в мире не сделал столько зла, сколько сделал Руфин. Даже Трион. Потому что Трион — лишь следствие. А причина всему — Руфин. Но что толку обвинять мертвых.
Вскоре приедет Постум, и все решится. Элий бродил по улицам с самого утра. Ноги ныли. Он выпил кофе в маленькой таверне и вновь отправился бродить. Усидеть на месте он не мог. Завтра утром к началу заседания Большого Совета в Лютецию должен приехать Постум. Тайно.
Молодой светловолосый галл с золотым торквесом на шее остановил Элия на улице Кота, который ловит рыбу.
— Я — художник. На чердаке у меня мастерская. Зайди, приятель, я плачу по десять сестерциев за час позирования.
Элий поднялся по деревянной лесенке под самую крышу. Лестница был узка и темна, а мастерская огромна и затоплена светом. В потоках этого золотистого света плавали белые льдины необработанного мрамора. Холсты стояли прислоненные к стенам, являя посетителю серебристую изнанку холста. Две девицы сидели в обнимку на низком ложе, покрытом истертым шерстяным одеялом, и курили. То ли табак, то ли травку — от пряного сиреневого дыма слегка кружилась голова. Обе девушки были золотоволосы и белокожи. Такими бывают лишь юные девушки в Галлии. Мать Элия была уроженкой Лютеции. От нее и он унаследовал необычную для римлянина бледность и серые глаза.
При виде Элия девушки вскочили и захлопали в ладоши.
— Правда, он то, что нам нужно? — спросил художник, разливая по бокалам вино. — Лицо настоящего патриция. Подлинная находка.
Он усадил Элия на деревянный табурет, накинул белую драпировку, повернул голову к свету.
— Я тоже попробую его писать! — воскликнула одна из девушек. — Такой характерный старик!
Старик…
«Неужели я — старик?» Элию сделалось не по себе. Еще несколько лет назад он почитал себя молодым. Почти мальчишкой. Ему же только тридцать пять. Неужто старик?
Одна из девушек принялась рисовать углем голову Элия, другая взялась за цветные мелки. Но работа ей быстро наскучила. Она вновь повалилась на ложе и закурила.
— А ты слышала: говорят, Элий жив, его видели в Альбионе, — сказала та, что рисовала.
— Какой это Элий? Это самозванец, — хихикнула вторая.
— Элий, точно Элий. Говорят, он полубог и бессмертен. То есть он может умереть от старости, но не от пули.
— Девочки, нельзя ли помолчать! — воскликнул художник. Сам он писал быстро, с азартом, голова уже появилась на холсте — особенно удались глаза и лоб с начесанными до самых бровей седыми волосами. Неожиданно художник отбросил кисти.
— Нет, невозможно. Ну скажи, можно смоделировать такой нос? Это что-то невозможное… Да и не старик он вовсе. Волосы седые. А лицо…
Он уже взял мастихин, чтобы снять с холста краску, и замер, уставившись на Элия. Потом полез на полку, снял огромный красочный кодекс, перелистнул страницы.
— Мика! — позвал художницу. Та подошла, заглянула через плечо, потом посмотрела на Элия. Тот не двигался, он прекрасно понял, что они рассматривают. Но не стал ни опровергать, ни подтверждать их догадку. Ему вдруг захотелось быть никем — безымянным бродягой с интересным лицом, которого художник может остановить на улице и пригласить к себе в мастерскую позировать за пару сестерциев. Однако вопроса не последовало. Художник захлопнул кодекс, поставил его на полку, затем вернулся к холсту и принялся работать. Элий сидел не шелохнувшись, как и положено сидеть старику, уставшему после долгого пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35