Разрешите мне сделать это за вас. Пожалуйста. Не так уж часто политический деятель может помочь конкретному человеку, мы все чаще делаем вид, что спасаем мир.
Изу развлекла эта сентенция.
– У меня дом в Бауминстере, примерно в пятнадцати милях отсюда. Полно комнат, пустующих всю неделю, пока я в Лондоне. Вам с сыном там будет очень удобно, все вам будут рады. Черепичная крыша, полно земли, садовник, который будет выполнять все ваши поручения. У вас будет время решить все проблемы.
– Это так великодушно…
– Не обольщайтесь на мой счет, мисс Дин.
«Боже, какой он невероятно скромный, типичный англичанин», – думала Иза. На короткое мгновение она заглянула в его влажные глаза – в них была странная смесь властности и деградации – и подумала: «Интересно, а правда, что он педик?» И тут же устыдилась своего цинизма. Впрочем, если все так, как говорят, ей не о чем беспокоиться и она может остановиться в его доме…
– У меня нет семьи, так что…
О'кей, господин «голубой» министр! «Господи, Иза, парень просто пытается помочь тебе!»
– …грустно, что дом почти все время стоит пустой. Я буду действительно рад. Пусть вас не беспокоят телефонные счета. А что касается платьев и прочего, не беспокойтесь. – Он опустил руку в карман за бумажником. – Вам я охотно дам в долг. Здесь две сотни фунтов – для начала. Вернете, когда встанете на ноги.
– Но я не могу принять деньги от… – Она хотела было сказать – от незнакомого человека, но это прозвучало бы слишком грубо, – …от политического деятеля. От министра здравоохранения чужой страны.
– О! Но я больше не министр здравоохранения! – Деверье хлопнул в ладоши, словно радуясь хорошей шутке. – Вы пропустили перестановку в кабинете. Я теперь Государственный секретарь по вопросам обороны Ее Величества королевы Англии. А вы, мисс Дин, иностранный корреспондент. Если вас беспокоит моя попытка помочь вам, считайте ее взяткой.
Они рассмеялись. Иза чувствовала себя такой слабой и одинокой, пора было прекратить борьбу. Она поблагодарила Деверье и согласилась.
И только много позже Изидора сообразила, что Пол Деверье – именно тот человек, в чьих руках находится будущее «Дастера», а значит, и благополучие ее мстительного супруга.
Иза почувствовала, что успокаивается, только когда пришла за Бенджи и начала собирать его одежду и старенькие мягкие игрушки, принесенные в больницу дамами-благотворительницами. У нее был ее сын, и, что бы там ни замышлял его отец, она приведет в порядок свою жизнь. Она больше не одна. Уж хуже-то вряд ли будет.
Скоро должен был приехать шофер Деверье, пора было прощаться с персоналом. Иза обошла отделение интенсивной терапии, неврологическое и детское отделения, все те места, что составляли ее мир все эти последние недели, пожимала руки, принимала пожелания успеха, поздравления и бесплатные советы.
Именно в детском отделении, среди ярких игрушек, у постельки Бенджи она увидела заинтриговавшую ее сцену.
– Нам пора, малышка, – говорила молодая чернокожая женщина маленькой девочке. Ребенку не было и года, она горько плакала. Судя по акценту, женщина была из Западной Африки.
Изу инстинктивно потянуло к девочке – она была такой же ярко-рыжей, как Бэлла, такой же белокожей и лишь ненамного старше.
– Я не ее мать, – улыбнулась негритянка, заметив интерес Изы. Та ответила в шутливом тоне:
– Да, я почему-то тоже так подумала…
– Я ее забираю, чтобы отвезти к новым родителям, – объяснила женщина и, поняв, что этого объяснения недостаточно, добавила: – Я из социальной службы. Меня зовут Кэтти. Эту малышку удочеряют.
– Бедняжка! – воскликнула Иза, но Кэтти запротестовала:
– Нет, нет, дорогая. Ей повезло. Прелестный новый дом. Две машины. Любящие родители. – Она понизила голос, чтобы поделиться конфиденциальной информацией. – Видите ли, ее настоящая мать не замужем, ей всего пятнадцать, она откуда-то из-под Бирмингема. Приехала сюда, чтобы родить ребенка. Многие девушки приезжают сюда, здесь тихо, море близко, далеко от знакомых, да и от родителей. Очень уединенно. Сначала она говорила, что согласна отдать ребенка на усыновление, потом вдруг передумала, дурочка. Но родители не примут ее, понимаете?
– Понимаю. Но мне трудно это принять.
– Конечно. Девчушка испугалась, что ребенка у нее заберут. Убежала и месяц жила где придется, пряталась, пыталась сама заботиться о ребенке. – Глаза Кэтти, огромные, окруженные темными кругами, выражали боль и сострадание. – Она начала воровать и делать бог знает что еще, чтобы добыть еду и одежду для ребенка. К тому времени, как мы нашли ее, ребенок был худее листка бумаги и спал в картонной коробке.
– И вы забрали ее у матери?
– Боже упаси, конечно, нет. Мы поговорили с девочкой, потом еще и еще раз. Никакой спешки. Мы в Дорсете ничего не делаем в спешке. – Она засмеялась сама над собой. – В конце концов она согласилась, что и для нее, и для ребенка будет лучше, если девочку возьмут к себе состоятельные люди. Одна она никогда бы не справилась. Мы ее не виним, бедняжку, она так старалась.
В этот момент девочка, недовольная, что ей перестали уделять внимание, разбросала по полу одежду, которую с нее только что сняли. Иза улыбнулась, а чернокожая женщина изобразила, что она сердится. В этот момент Бенджи показал на девочку и радостно захохотал.
– Бэби, б'осила это, б'осила это, – весело кудахтал он. Его глаза светились озорным восторгом. Он смеялся впервые после катастрофы.
Хотя Бенджи оставался всего месяц до третьего дня рождения, говорил он еще плохо, а полученная травма тоже сыграла свою роль. Однако, придя в себя, Иза каждый день проводила много времени с сыном, стараясь залечить тот вред, который нанесла авария. Для Бенджи и, в еще большей степени, для Изы, каждая его картавая фраза становилась победой. А теперь он к тому же еще и смеялся. Капризничал. Опять начал расти. Глаза Изы светились гордостью.
– Бэби уезжает из больницы, Бенджи, – сказала сыну Иза, поправляя ему воротник. – Мы тоже скоро уедем.
– Возьми бэби с нами.
– Нет, Бенджи. Эта маленькая бэби отправляется к новым мамочке и папочке, – начала она объяснять, но Бенджи внезапно снова закапризничал, стал раздражительным. Катастрофа и потом разлука с матерью, когда малышу казалось, что она покинула его навсегда, сделали Бенджи нервным, чуть что, и он цеплялся за нее.
– Не эту бэби. Возьми нашу бэби с нами. Бэллу.
Иза обняла его, начала целовать, прижимая к себе сильно, как будто кто-то мог отнять его у нее.
– Бэлла не может поехать с нами, дорогой, – с горечью выдохнула она. – Она умерла и ушла на небо.
– Нет!
– О, Бенджи!
– Нет, нет, мамочка, Бэлла не умерла, – запротестовал малыш.
– Что ты, Бенджи?
– Пришла тетя и забрала Бэллу.
Глава 3
Очень нежно Иза усадила Бенджи, пригладила ему волосы, снова обняла, давая себе время успокоиться. Терпеливо и осторожно она принялась объяснять сыну, что он ошибается. Что, должно быть, ему что-то показалось.
Но мальчик ничего не хотел слышать, упорно твердя свое. У него были некоторые представления о смерти, это был один из первых уроков, усваиваемых детьми, когда они видели сцены страданий, о которых рассказывала Иза в своих репортажах. Смерть означала, что ребенок заснул. Чтобы никогда не просыпаться.
– Тетя унес'а Бэллу. И Бэлла п'ака'а.
– Какая тетя? Такая, как эта, Бенджи? – спросила Иза, показывая на Кэтти, которая с интересом прислушивалась к разговору между матерью и ребенком.
– Нет, нет, другая.
– Та тетя была похожа на меня?
Бенджи нахмурился, внимательно посмотрев на мать, будто видел ее в первый раз.
– Нет.
В мгновение ока перед глазами Изы возникло лицо, от которого ее охватил ужас. Горячая волна страха прошла вдоль позвоночника, прожигая затылок и проникая под череп, пока не запылал мозг. В пляшущих языках пламени она увидела ту самую смертельно бледную маску из своего кошмара.
Девушка. С глазами полными ужаса. Уплывающая. И забирающая с собой Бэллу. Иза схватила карандаш и клочок бумаги, на котором Бенджи что-то царапал до этого. И нарисовала лицо: тонкое, длинные пряди волос.
– Похожая на эту, Бенджи? Такие волосы? – запинаясь, спросила она сына.
Он кивнул.
– Старая тетя, Бенджамен? Она была старая?
– Нет, мам, – нетерпеливо ответил он, отрицательно помотав головой.
– А глазки?
Изидора нарисовала два круга, но Бенджи ничего не сказал. Тогда она начала заштриховывать круги, грубо, неровно, пока глаза не сделались маленькими, а окружающие их тени огромными и темными.
– Да. Она такая!
И тогда Иза замолчала, охваченная ужасом, застывшая в мучительном сомнении. Это не может быть правдой. Возможно ли такое?
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – Это была Кэтти. Иза медленно повернулась, как бы пробуждаясь ото сна, часть которого была кошмаром, а часть – игрой воображения. Но теперь она была уверена, что это сон.
– Мой ребенок умер. Здесь, в больнице. Несколько недель назад. – Глаза Кэтти расширились, выражая сочувствие. – Я почти ничего не знаю… не хотела знать об этом. До сих пор. Очень мало деталей, никакого свидетельства о смерти. Но теперь пора все выяснить. Как мне это сделать, Кэтти? Вы не знаете?
– Ваш ребенок умер здесь, в больнице? Печально. Все очень просто. Я могу все для вас выяснить. Вот моя карточка. – Она сунула маленькую визитку со своими данными в руку Изе. – Не беспокойтесь, я все выясню, а вы позвоните мне через пару дней. О'кей?
Со слабой улыбкой Иза поблагодарила ее, и мучительный страх отступил. Но, как бы она ни старалась, он не исчезнет совсем, ведь в горячем пепле сгоревших воспоминаний вспыхнула надежда. Крошечная, ничтожная, отчаянная надежда.
У нее появилась идея. Она знала, что это глупо, но вреда это не принесет, а иллюзии может рассеять, да и агония прекратится. Она обретет уверенность. Иза оставила Бенджамена в палате, объяснив, что должна еще кое-кому сказать спасибо.
Несмотря на отсутствие указателей, это место нетрудно было найти. Те, кому надо, знали, где искать. Когда Иза уже начала бродить по территории больницы, она несколько раз видела, как крытые фургоны без надписей и окон исчезали на дальней автостоянке.
Это был небольшой сборный домик. Над большими двойными дверями висела маленькая табличка с надписью: «МОРГ».
Иза вошла внутрь. И оказалась в длинном коридоре. На полу лежала решетка, прикрывавшая желоб для стока воды. В одном углу стояло ведро с метлой, в другом – тележка на колесиках, на стене – какая-то большая схема с именами и размерами. Другая стена состояла из серых металлических дверок, расположенных в два этажа, с номерами, некоторые находились на высоте до трех футов. На некоторых дверях была прикреплена написанная от руки бумажка: «Длительное хранение. Не оставлять незапертой».
В помещении было холодно. Где-то в глубине послышался грохот, как будто уронили металлический поднос, и Иза пошла на этот звук. Она прошла мимо открытой двери, за которой виднелась небольшая обшитая деревом часовня, ряд дешевых складных стульев, на одном из которых кто-то оставил пару только что вымытых резиновых сапог. Когда она свернула за угол, цвет пола изменился, стал зеленым. Ничего не понимая, Иза прошла мимо еще одной двери.
Это помещение было значительно больше предыдущего и походило на кухню отеля с его раковинами и прилавками, пластиковыми корзинами для отходов, весами, щетками и безупречно чистыми приспособлениями непонятного предназначения. На крюке, на дальней стене, висела циркулярная пила.
В центре комнаты стояли два стола из нержавеющей стали, покрытые блестящей металлической решеткой. На одном лежали скальпели, молотки, пилы, стамески, ножницы, которые вызвали бы зависть у ее покойного отца, страстно увлекавшегося резьбой по дереву. На другом, освещенном так, что влажная поверхность сверкала, лежало нечто, над чем колдовал невысокий человек в зеленом халате, фартуке, резиновых перчатках и сапогах. Пол вокруг него был мокрым. Транзистор, стоявший на столике рядом, изливал мелодию моцартовской симфонии, и человек, стоявший над столом спиной к Изе, покачивался в такт музыке.
Пом. Пом-пом. Пом-Пом-пом-пом-пом-пом.
Нижняя часть его тела ритмично опускалась и поднималась, а верхняя оставалась совершенно неподвижной, сосредоточенной на работе. Он не сразу заметил, что кто-то вошел.
– Здравствуйте, доктор, – произнес он из-под маски. – Через минуту я освобожусь.
Иза взглянула на правую стену и увидела такие же металлические дверцы с номерами – это была другая стена холодильника. Перед ней стояла еще одна тележка, под простыней отчетливо проступали контуры человеческого тела. Теперь она знала, над чем работал служитель.
Изидора привыкла к смерти, но не в таком чистеньком, аккуратно пронумерованном варианте. Здесь ничем не пахло, не было признаков разложения человеческой плоти, только что-то странное в воздухе, но что? Формалин, догадалась она.
Санитар закончил сортировать материал и разложил его по небольшим пластиковым сосудам. Когда он повернулся, Иза увидела на столе яркий розовый срез печени.
– Извините, что не пожимаю вам руку, доктор, – хихикнул мужчина, подходя к ней и высоко поднимая руки в испачканных кровью перчатках. Он напомнил ей ее гинеколога. – Чем я могу вам помочь?
– Я не доктор. – Иза почувствовала сухость во рту. – Я мать ребенка, девочки, которая… была здесь несколько недель назад.
Санитар ужасно разволновался. Его пушистые усы зашевелились, он вдруг стал переступать с ноги на ногу. Краска поднималась от подбородка вверх и скоро залила все лицо, даже лысину.
– О, Боже! Мне очень жаль! Но вам нельзя здесь находиться. Пожалуйста, прошу вас! Подождите там.
Не опуская руки, он своим телом вытеснил ее из помещения и кивнул на один из складных стульев. Потом исчез, плотно закрыв за собой двойные двери. Иза слышала, как он срывает с себя перчатки, как постукивают металлические подносы, льется вода. Последним был звук захлопнувшейся металлической дверцы.
Когда служитель вернулся, его лицо все еще горело от смущения.
– Извините меня. Я думал, вы стажер или доктор из другой больницы. – Он сел на стул рядом с ней. – Вам действительно не следовало сюда приходить, знаете, это запрещено.
– Но я уже здесь.
– Да, конечно… – Он неуверенно протянул руку. – Рассел, моя фамилия Рассел. Скажите, чем я могу помочь вам, миссис?..
– …Дин. Меня зовут Иза Дин. Моей дочери было шесть месяцев. Автомобильная катастрофа. Ее звали Изабелла, но вы-то не знали ее имени.
– Да, я, кажется, помню ее. Вам бы хотелось знать детали? – неуверенно спросил он. Его усы опять зашевелились.
– Да.
– Послушайте, подождите в часовне, я сейчас принесу регистрационную книгу.
Часовня была очень примитивной, стены обшиты фанерой, искусственные цветы, яркие электрические свечи. Дизайн, в который архитектор забыл вложить душу. Не то место, где можно найти утешение.
Служащий вернулся, неся под мышкой большую переплетенную кожей книгу.
– Вот она. – Его пальцы двигались вдоль страницы. – Да, я ее помню. Я сам делал вскрытие – мы обязаны, если смерть была внезапной. – Его тон был полон сочувствия. Он разрезал и разбирал по частям сотни тел: на столе они были для него только материалом, нескончаемыми свидетельствами людского безумия, грубости и просто невезения, но он понимал, что за каждым зарегистрированным, разрезанным и зашитым трупом стоит чье-то горе. Или почти за каждым. Случались и невостребованные, как вот эта малышка.
– Она записана здесь как неидентифицированный ребенок женского пола, примерно шесть месяцев, в ночь на 1 ноября умерла от гематомы мозга. Был небольшой синяк на руке, но никаких других серьезных повреждений. Она не должна была испытать абсолютно никакой боли, – заверил он Изу. – Посмотрите сами, если хотите.
Он передал ей регистрационную книгу. Изидора просмотрела две страницы, останавливаясь на каждой строчке, проверяя все детали, медицинские термины, подписи, даты, прежде чем двинуться дальше. Две слезинки скатились из ее глаз, капнули на бумагу. Что ж, все правильно.
– Извините, – сказала она, вытирая страницу. – Со мной все будет в порядке.
– Конечно, миссис Дин. Я понимаю. Знаете, она была прелестным ребенком, – продолжал санитар, чувствуя необходимость как-то еще утешить эту женщину. – Я помню ее очень хорошо. У нее было такое спокойное личико. И такие прелестные темные волосики, как у моего маленького сына.
Иза повернулась к нему, вытирая слезы.
– Но, мистер Рассел, Бэлла была рыженькая. В меня.
– Нет, темненькая… – запротестовал было он, но тут же понял, что возражать нет никакого смысла. – Извините, я был уверен… Должно быть, я ошибся. – Но в голосе его не было уверенности. Он просто поддакивал ей.
– У моего ребенка были рыжие волосы, – повторила Иза безжизненным голосом. Внутри у нее все кипело.
– Конечно, должно быть, вы правы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Изу развлекла эта сентенция.
– У меня дом в Бауминстере, примерно в пятнадцати милях отсюда. Полно комнат, пустующих всю неделю, пока я в Лондоне. Вам с сыном там будет очень удобно, все вам будут рады. Черепичная крыша, полно земли, садовник, который будет выполнять все ваши поручения. У вас будет время решить все проблемы.
– Это так великодушно…
– Не обольщайтесь на мой счет, мисс Дин.
«Боже, какой он невероятно скромный, типичный англичанин», – думала Иза. На короткое мгновение она заглянула в его влажные глаза – в них была странная смесь властности и деградации – и подумала: «Интересно, а правда, что он педик?» И тут же устыдилась своего цинизма. Впрочем, если все так, как говорят, ей не о чем беспокоиться и она может остановиться в его доме…
– У меня нет семьи, так что…
О'кей, господин «голубой» министр! «Господи, Иза, парень просто пытается помочь тебе!»
– …грустно, что дом почти все время стоит пустой. Я буду действительно рад. Пусть вас не беспокоят телефонные счета. А что касается платьев и прочего, не беспокойтесь. – Он опустил руку в карман за бумажником. – Вам я охотно дам в долг. Здесь две сотни фунтов – для начала. Вернете, когда встанете на ноги.
– Но я не могу принять деньги от… – Она хотела было сказать – от незнакомого человека, но это прозвучало бы слишком грубо, – …от политического деятеля. От министра здравоохранения чужой страны.
– О! Но я больше не министр здравоохранения! – Деверье хлопнул в ладоши, словно радуясь хорошей шутке. – Вы пропустили перестановку в кабинете. Я теперь Государственный секретарь по вопросам обороны Ее Величества королевы Англии. А вы, мисс Дин, иностранный корреспондент. Если вас беспокоит моя попытка помочь вам, считайте ее взяткой.
Они рассмеялись. Иза чувствовала себя такой слабой и одинокой, пора было прекратить борьбу. Она поблагодарила Деверье и согласилась.
И только много позже Изидора сообразила, что Пол Деверье – именно тот человек, в чьих руках находится будущее «Дастера», а значит, и благополучие ее мстительного супруга.
Иза почувствовала, что успокаивается, только когда пришла за Бенджи и начала собирать его одежду и старенькие мягкие игрушки, принесенные в больницу дамами-благотворительницами. У нее был ее сын, и, что бы там ни замышлял его отец, она приведет в порядок свою жизнь. Она больше не одна. Уж хуже-то вряд ли будет.
Скоро должен был приехать шофер Деверье, пора было прощаться с персоналом. Иза обошла отделение интенсивной терапии, неврологическое и детское отделения, все те места, что составляли ее мир все эти последние недели, пожимала руки, принимала пожелания успеха, поздравления и бесплатные советы.
Именно в детском отделении, среди ярких игрушек, у постельки Бенджи она увидела заинтриговавшую ее сцену.
– Нам пора, малышка, – говорила молодая чернокожая женщина маленькой девочке. Ребенку не было и года, она горько плакала. Судя по акценту, женщина была из Западной Африки.
Изу инстинктивно потянуло к девочке – она была такой же ярко-рыжей, как Бэлла, такой же белокожей и лишь ненамного старше.
– Я не ее мать, – улыбнулась негритянка, заметив интерес Изы. Та ответила в шутливом тоне:
– Да, я почему-то тоже так подумала…
– Я ее забираю, чтобы отвезти к новым родителям, – объяснила женщина и, поняв, что этого объяснения недостаточно, добавила: – Я из социальной службы. Меня зовут Кэтти. Эту малышку удочеряют.
– Бедняжка! – воскликнула Иза, но Кэтти запротестовала:
– Нет, нет, дорогая. Ей повезло. Прелестный новый дом. Две машины. Любящие родители. – Она понизила голос, чтобы поделиться конфиденциальной информацией. – Видите ли, ее настоящая мать не замужем, ей всего пятнадцать, она откуда-то из-под Бирмингема. Приехала сюда, чтобы родить ребенка. Многие девушки приезжают сюда, здесь тихо, море близко, далеко от знакомых, да и от родителей. Очень уединенно. Сначала она говорила, что согласна отдать ребенка на усыновление, потом вдруг передумала, дурочка. Но родители не примут ее, понимаете?
– Понимаю. Но мне трудно это принять.
– Конечно. Девчушка испугалась, что ребенка у нее заберут. Убежала и месяц жила где придется, пряталась, пыталась сама заботиться о ребенке. – Глаза Кэтти, огромные, окруженные темными кругами, выражали боль и сострадание. – Она начала воровать и делать бог знает что еще, чтобы добыть еду и одежду для ребенка. К тому времени, как мы нашли ее, ребенок был худее листка бумаги и спал в картонной коробке.
– И вы забрали ее у матери?
– Боже упаси, конечно, нет. Мы поговорили с девочкой, потом еще и еще раз. Никакой спешки. Мы в Дорсете ничего не делаем в спешке. – Она засмеялась сама над собой. – В конце концов она согласилась, что и для нее, и для ребенка будет лучше, если девочку возьмут к себе состоятельные люди. Одна она никогда бы не справилась. Мы ее не виним, бедняжку, она так старалась.
В этот момент девочка, недовольная, что ей перестали уделять внимание, разбросала по полу одежду, которую с нее только что сняли. Иза улыбнулась, а чернокожая женщина изобразила, что она сердится. В этот момент Бенджи показал на девочку и радостно захохотал.
– Бэби, б'осила это, б'осила это, – весело кудахтал он. Его глаза светились озорным восторгом. Он смеялся впервые после катастрофы.
Хотя Бенджи оставался всего месяц до третьего дня рождения, говорил он еще плохо, а полученная травма тоже сыграла свою роль. Однако, придя в себя, Иза каждый день проводила много времени с сыном, стараясь залечить тот вред, который нанесла авария. Для Бенджи и, в еще большей степени, для Изы, каждая его картавая фраза становилась победой. А теперь он к тому же еще и смеялся. Капризничал. Опять начал расти. Глаза Изы светились гордостью.
– Бэби уезжает из больницы, Бенджи, – сказала сыну Иза, поправляя ему воротник. – Мы тоже скоро уедем.
– Возьми бэби с нами.
– Нет, Бенджи. Эта маленькая бэби отправляется к новым мамочке и папочке, – начала она объяснять, но Бенджи внезапно снова закапризничал, стал раздражительным. Катастрофа и потом разлука с матерью, когда малышу казалось, что она покинула его навсегда, сделали Бенджи нервным, чуть что, и он цеплялся за нее.
– Не эту бэби. Возьми нашу бэби с нами. Бэллу.
Иза обняла его, начала целовать, прижимая к себе сильно, как будто кто-то мог отнять его у нее.
– Бэлла не может поехать с нами, дорогой, – с горечью выдохнула она. – Она умерла и ушла на небо.
– Нет!
– О, Бенджи!
– Нет, нет, мамочка, Бэлла не умерла, – запротестовал малыш.
– Что ты, Бенджи?
– Пришла тетя и забрала Бэллу.
Глава 3
Очень нежно Иза усадила Бенджи, пригладила ему волосы, снова обняла, давая себе время успокоиться. Терпеливо и осторожно она принялась объяснять сыну, что он ошибается. Что, должно быть, ему что-то показалось.
Но мальчик ничего не хотел слышать, упорно твердя свое. У него были некоторые представления о смерти, это был один из первых уроков, усваиваемых детьми, когда они видели сцены страданий, о которых рассказывала Иза в своих репортажах. Смерть означала, что ребенок заснул. Чтобы никогда не просыпаться.
– Тетя унес'а Бэллу. И Бэлла п'ака'а.
– Какая тетя? Такая, как эта, Бенджи? – спросила Иза, показывая на Кэтти, которая с интересом прислушивалась к разговору между матерью и ребенком.
– Нет, нет, другая.
– Та тетя была похожа на меня?
Бенджи нахмурился, внимательно посмотрев на мать, будто видел ее в первый раз.
– Нет.
В мгновение ока перед глазами Изы возникло лицо, от которого ее охватил ужас. Горячая волна страха прошла вдоль позвоночника, прожигая затылок и проникая под череп, пока не запылал мозг. В пляшущих языках пламени она увидела ту самую смертельно бледную маску из своего кошмара.
Девушка. С глазами полными ужаса. Уплывающая. И забирающая с собой Бэллу. Иза схватила карандаш и клочок бумаги, на котором Бенджи что-то царапал до этого. И нарисовала лицо: тонкое, длинные пряди волос.
– Похожая на эту, Бенджи? Такие волосы? – запинаясь, спросила она сына.
Он кивнул.
– Старая тетя, Бенджамен? Она была старая?
– Нет, мам, – нетерпеливо ответил он, отрицательно помотав головой.
– А глазки?
Изидора нарисовала два круга, но Бенджи ничего не сказал. Тогда она начала заштриховывать круги, грубо, неровно, пока глаза не сделались маленькими, а окружающие их тени огромными и темными.
– Да. Она такая!
И тогда Иза замолчала, охваченная ужасом, застывшая в мучительном сомнении. Это не может быть правдой. Возможно ли такое?
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – Это была Кэтти. Иза медленно повернулась, как бы пробуждаясь ото сна, часть которого была кошмаром, а часть – игрой воображения. Но теперь она была уверена, что это сон.
– Мой ребенок умер. Здесь, в больнице. Несколько недель назад. – Глаза Кэтти расширились, выражая сочувствие. – Я почти ничего не знаю… не хотела знать об этом. До сих пор. Очень мало деталей, никакого свидетельства о смерти. Но теперь пора все выяснить. Как мне это сделать, Кэтти? Вы не знаете?
– Ваш ребенок умер здесь, в больнице? Печально. Все очень просто. Я могу все для вас выяснить. Вот моя карточка. – Она сунула маленькую визитку со своими данными в руку Изе. – Не беспокойтесь, я все выясню, а вы позвоните мне через пару дней. О'кей?
Со слабой улыбкой Иза поблагодарила ее, и мучительный страх отступил. Но, как бы она ни старалась, он не исчезнет совсем, ведь в горячем пепле сгоревших воспоминаний вспыхнула надежда. Крошечная, ничтожная, отчаянная надежда.
У нее появилась идея. Она знала, что это глупо, но вреда это не принесет, а иллюзии может рассеять, да и агония прекратится. Она обретет уверенность. Иза оставила Бенджамена в палате, объяснив, что должна еще кое-кому сказать спасибо.
Несмотря на отсутствие указателей, это место нетрудно было найти. Те, кому надо, знали, где искать. Когда Иза уже начала бродить по территории больницы, она несколько раз видела, как крытые фургоны без надписей и окон исчезали на дальней автостоянке.
Это был небольшой сборный домик. Над большими двойными дверями висела маленькая табличка с надписью: «МОРГ».
Иза вошла внутрь. И оказалась в длинном коридоре. На полу лежала решетка, прикрывавшая желоб для стока воды. В одном углу стояло ведро с метлой, в другом – тележка на колесиках, на стене – какая-то большая схема с именами и размерами. Другая стена состояла из серых металлических дверок, расположенных в два этажа, с номерами, некоторые находились на высоте до трех футов. На некоторых дверях была прикреплена написанная от руки бумажка: «Длительное хранение. Не оставлять незапертой».
В помещении было холодно. Где-то в глубине послышался грохот, как будто уронили металлический поднос, и Иза пошла на этот звук. Она прошла мимо открытой двери, за которой виднелась небольшая обшитая деревом часовня, ряд дешевых складных стульев, на одном из которых кто-то оставил пару только что вымытых резиновых сапог. Когда она свернула за угол, цвет пола изменился, стал зеленым. Ничего не понимая, Иза прошла мимо еще одной двери.
Это помещение было значительно больше предыдущего и походило на кухню отеля с его раковинами и прилавками, пластиковыми корзинами для отходов, весами, щетками и безупречно чистыми приспособлениями непонятного предназначения. На крюке, на дальней стене, висела циркулярная пила.
В центре комнаты стояли два стола из нержавеющей стали, покрытые блестящей металлической решеткой. На одном лежали скальпели, молотки, пилы, стамески, ножницы, которые вызвали бы зависть у ее покойного отца, страстно увлекавшегося резьбой по дереву. На другом, освещенном так, что влажная поверхность сверкала, лежало нечто, над чем колдовал невысокий человек в зеленом халате, фартуке, резиновых перчатках и сапогах. Пол вокруг него был мокрым. Транзистор, стоявший на столике рядом, изливал мелодию моцартовской симфонии, и человек, стоявший над столом спиной к Изе, покачивался в такт музыке.
Пом. Пом-пом. Пом-Пом-пом-пом-пом-пом.
Нижняя часть его тела ритмично опускалась и поднималась, а верхняя оставалась совершенно неподвижной, сосредоточенной на работе. Он не сразу заметил, что кто-то вошел.
– Здравствуйте, доктор, – произнес он из-под маски. – Через минуту я освобожусь.
Иза взглянула на правую стену и увидела такие же металлические дверцы с номерами – это была другая стена холодильника. Перед ней стояла еще одна тележка, под простыней отчетливо проступали контуры человеческого тела. Теперь она знала, над чем работал служитель.
Изидора привыкла к смерти, но не в таком чистеньком, аккуратно пронумерованном варианте. Здесь ничем не пахло, не было признаков разложения человеческой плоти, только что-то странное в воздухе, но что? Формалин, догадалась она.
Санитар закончил сортировать материал и разложил его по небольшим пластиковым сосудам. Когда он повернулся, Иза увидела на столе яркий розовый срез печени.
– Извините, что не пожимаю вам руку, доктор, – хихикнул мужчина, подходя к ней и высоко поднимая руки в испачканных кровью перчатках. Он напомнил ей ее гинеколога. – Чем я могу вам помочь?
– Я не доктор. – Иза почувствовала сухость во рту. – Я мать ребенка, девочки, которая… была здесь несколько недель назад.
Санитар ужасно разволновался. Его пушистые усы зашевелились, он вдруг стал переступать с ноги на ногу. Краска поднималась от подбородка вверх и скоро залила все лицо, даже лысину.
– О, Боже! Мне очень жаль! Но вам нельзя здесь находиться. Пожалуйста, прошу вас! Подождите там.
Не опуская руки, он своим телом вытеснил ее из помещения и кивнул на один из складных стульев. Потом исчез, плотно закрыв за собой двойные двери. Иза слышала, как он срывает с себя перчатки, как постукивают металлические подносы, льется вода. Последним был звук захлопнувшейся металлической дверцы.
Когда служитель вернулся, его лицо все еще горело от смущения.
– Извините меня. Я думал, вы стажер или доктор из другой больницы. – Он сел на стул рядом с ней. – Вам действительно не следовало сюда приходить, знаете, это запрещено.
– Но я уже здесь.
– Да, конечно… – Он неуверенно протянул руку. – Рассел, моя фамилия Рассел. Скажите, чем я могу помочь вам, миссис?..
– …Дин. Меня зовут Иза Дин. Моей дочери было шесть месяцев. Автомобильная катастрофа. Ее звали Изабелла, но вы-то не знали ее имени.
– Да, я, кажется, помню ее. Вам бы хотелось знать детали? – неуверенно спросил он. Его усы опять зашевелились.
– Да.
– Послушайте, подождите в часовне, я сейчас принесу регистрационную книгу.
Часовня была очень примитивной, стены обшиты фанерой, искусственные цветы, яркие электрические свечи. Дизайн, в который архитектор забыл вложить душу. Не то место, где можно найти утешение.
Служащий вернулся, неся под мышкой большую переплетенную кожей книгу.
– Вот она. – Его пальцы двигались вдоль страницы. – Да, я ее помню. Я сам делал вскрытие – мы обязаны, если смерть была внезапной. – Его тон был полон сочувствия. Он разрезал и разбирал по частям сотни тел: на столе они были для него только материалом, нескончаемыми свидетельствами людского безумия, грубости и просто невезения, но он понимал, что за каждым зарегистрированным, разрезанным и зашитым трупом стоит чье-то горе. Или почти за каждым. Случались и невостребованные, как вот эта малышка.
– Она записана здесь как неидентифицированный ребенок женского пола, примерно шесть месяцев, в ночь на 1 ноября умерла от гематомы мозга. Был небольшой синяк на руке, но никаких других серьезных повреждений. Она не должна была испытать абсолютно никакой боли, – заверил он Изу. – Посмотрите сами, если хотите.
Он передал ей регистрационную книгу. Изидора просмотрела две страницы, останавливаясь на каждой строчке, проверяя все детали, медицинские термины, подписи, даты, прежде чем двинуться дальше. Две слезинки скатились из ее глаз, капнули на бумагу. Что ж, все правильно.
– Извините, – сказала она, вытирая страницу. – Со мной все будет в порядке.
– Конечно, миссис Дин. Я понимаю. Знаете, она была прелестным ребенком, – продолжал санитар, чувствуя необходимость как-то еще утешить эту женщину. – Я помню ее очень хорошо. У нее было такое спокойное личико. И такие прелестные темные волосики, как у моего маленького сына.
Иза повернулась к нему, вытирая слезы.
– Но, мистер Рассел, Бэлла была рыженькая. В меня.
– Нет, темненькая… – запротестовал было он, но тут же понял, что возражать нет никакого смысла. – Извините, я был уверен… Должно быть, я ошибся. – Но в голосе его не было уверенности. Он просто поддакивал ей.
– У моего ребенка были рыжие волосы, – повторила Иза безжизненным голосом. Внутри у нее все кипело.
– Конечно, должно быть, вы правы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29