Иза не знала правил игры, не понимала конечной цели, но, если приз – правда о судьбе Бэллы, у нее нет выбора и она примет вызов.
Изидора понимала, что если Пол рискнул пригласить ее в свой дом, значит, оставить ее в Уэчестере было для него слишком рискованно. Она не знала, что ей следует искать, но, по крайней мере, теперь знала где .
Инспектор полицейского участка в Уэчестере улыбнулся, когда в его кабинет вошла Иза, держа за руку Бенджи. Мужчины всегда улыбались ей. Главное – угадать, когда улыбка искренна, а когда нет.
Она позвонила, попросив принять ее, и полицейские чины охотно согласились – это оказался самый успешный звонок за это утро. До Кэтти Изе не удалось добраться, никто не знал, где она находится. В компании, занимающейся кредитными карточками, были не слишком любезны, когда выяснилось, что она не может назвать номер своей кредитной карточки, а счет у нее в американском банке. «Мадам, вам бы следовало заявить об утере сразу же, а не спустя недели. Ведь это ваша обязанность». Девица на другом конце провода, кажется, просто не знала, что такое кома, и отвечала так, как будто сама была близка к этому состоянию. В конце концов она сообщила Изе, что ее карточкой за это время могли воспользоваться, а новую она сможет получить завтра в местном отделении банка. Иза не смогла пробиться к редактору местной газеты, который редко появлялся там до ленча, и оставила ему сообщение, выразив надежду, что он найдет время встретиться с ней сегодня днем.
Пятнадцать миль от Бауминстера до Уэчестера она проехала на автобусе. Постоянная ухмылка Чиннери действовала на нее угнетающе, она не хотела, чтобы он или кто-то другой знал, куда она направилась.
Вместе с улыбкой Изе предложили кофе и пластиковый стаканчик с кокой, пожаловались на урезанные расходы, объясняя тем самым отсутствие свежего чая и бисквитов. В участке царила викторианская учтивость, никакой суеты, свойственной янки, никакой суматохи с кучей подозреваемых, которых притащили, чтобы они покаялись в своих преступлениях, никакого воя сирен или протестов невинных граждан. Иза заметила, что рядом с участком расположена пивная.
Инспектор выслушал ее внимательно, прихлебывая чай и безжалостно грызя старый карандаш. Он ничего не записывал.
– Я не могу сказать точно, инспектор, но что-то – не знаю, как лучше это определить, – происходит. Мне нужна ваша помощь, чтобы выяснить правду о моем ребенке.
– Понимаю, – задумчиво произнес он. – И вы думаете, что Полетт Деверье может иметь к этому отношение?
– Конечно, у меня нет никаких доказательств, но…
– Верно, нет. Позвольте задать вам еще несколько вопросов об аварии. Ведь именно поэтому вы и пришли ко мне?
– Я разговаривала с одним из ваших констеблей в больнице.
– Да, я знаю. Мы надеялись, что к вам вернется память. В конце концов, это серьезное дело, человек – ребенок – погиб…
– В этом я не совсем уверена…
– Но вы уверены, что вели машину?
Поколебавшись, Иза кивнула.
– Должно быть, это была я.
– А как произошла авария?
– Вам лучше знать! Очевидно, машина сошла с дороги. Хотя никто, кажется, не знает почему.
– Других машин вы не видели? Столкновения не было?
Она покачала головой.
– Я просто не могу вспомнить.
– Видите ли, миссис Дин. У нас серьезная проблема. Во время автокатастрофы погиб ребенок, вы были за рулем. – Карандаш был направлен острием прямо на нее. – Это позволяет предъявить вам обвинение в неосторожном управлении машиной. Пока вы не найдете объяснения несчастному случаю.
– Но что с моим ребенком?.. – От неожиданного наступления у Изы перехватило дыхание.
– Позвольте изложить все прямо, миссис Дин. Вам грозит очень серьезное обвинение, вы ничего не можете доказать, ссылаясь на амнезию. И обвиняете всех: докторов, которые спасли вашу жизнь, работника морга… даже нашего депутата и его дочь в некоем преступлении, а именно в исчезновении вашего ребенка, за смерть которого, скорее всего, отвечаете вы сами. – Карандаш с треском разломился пополам. – Между прочим, вы остановились в доме мистера Деверье?
«Как он узнал?..»
– Ваши обвинения могут кому-то показаться проявлением неблагодарности, вы подумали об этом?
– Инспектор, я пришла к вам, чтобы вы помогли мне выяснить, что случилось с моим ребенком. – Иза кипела от возмущения. Внезапно возникшее в комнате напряжение заставило Бенджи, до сих пор тихо сидевшего на ее коленях, завертеться, и она дернулась, чтобы удержать его. Приходилось сражаться на два фронта. Клаузевиц не одобрил бы этого.
– У вас есть обязательства, миссис Дин, перед оставшимся в живых сыном. Наш закон защищает детей, когда лишенные средств родители подвергают их страданиям, и, если вы надолго задержитесь у нас, социальная служба может заинтересоваться.
– Я вовсе не лишена средств! – выпалила она.
– Конечно, я уверен, что нет. Но я пытаюсь оградить вас от любого недоразумения, насколько это в моих силах. Вы создали достаточно трудностей всем нам. Кому-то может показаться, что ваши обвинения – результат травмированной психики, длительной депрессии. Этого будет достаточно, чтобы маленького Бенджамена захотели взять под опеку.
– Вы пытаетесь запугать меня?
– Вы сами виноваты, миссис Дин.
– Вы не станете помогать мне в поисках ребенка?
– Некого искать. Простите меня, но у меня есть отчет из больницы, свидетельство о смерти, о вскрытии, документ от коронера, даже свидетельство о кремации, все подтверждает, что ваш ребенок мертв. Вы отказываетесь поверить в это, но у вас нет никаких доказательств. Совершенно очевидно, что ваше состояние нестабильно, вы подвергаете опасности ребенка.
– Вы не отберете у меня Бенджамена. Никогда!
– Или же вы намеренно стараетесь запутать дело, скрыть собственную вину и не нести ответственность за аварию. Именно к такому заключению может прийти суд.
– Вы собираетесь предъявить мне обвинение в смерти моего собственного ребенка? – Иза едва могла поверить в то, что слышала. Бенджи начал хныкать.
Инспектор смотрел на нее поверх обломков своего карандаша, не опровергая ее худших опасений. Когда он наконец заговорил, тон его стал примирительным.
– Думаю, на этом этапе, нет. Полагаю, мы могли бы обвинить вас, но я не убежден – еще не убежден, – что это принесет хоть какую-то пользу. Честно говоря, меня больше беспокоит положение Бенджамена и состояние вашей психики. Я думаю, вам действительно вредно оставаться в Уэчестере дольше, чем рекомендуют доктора.
– Что именно вы хотите сказать?
– Не испытывайте нашего терпения, не злоупотребляйте гостеприимством. Поезжайте домой, миссис Дин. Поезжайте домой!
Только гораздо позднее, уже покинув полицейский участок, Иза задумалась, откуда, черт побери, инспектор так хорошо осведомлен о том, что она собирается задержаться здесь!
Иза была гораздо более осмотрительной с Барри Брайном, редактором «Уэчестерской хроники», когда в конце концов все-таки оказалась в его кабинете, чтобы выпить еще одну порцию кофе-экспрессо. Она не могла назвать это другим словом, питье, пойло. Невозможно было понять, что пенится в чашке – чай, кофе или суп из бычьих хвостов. Ко всеобщему облегчению, после длительной прогулки по городу Бенджи крепко спал.
Брайн произвел на нее впечатление «укороченного» человека, как будто огромный молот ударил по нему сверху и сплющил до такого состояния, что, казалось, он вот-вот лопнет. Макушка его лысой головы была плоской, шея – толстой, талия – необъятной, а ноги недостаточно длинными, чтобы соответствовать массивной верхней части тела. Возможно, надеялась Иза, он провел всю жизнь, пробивая лбом запертые двери. Или бился головой о стену. Скоро она узнает, которое из ее предположений верное.
Она ничего не сказала ему о Деверье и его дочери, придерживаясь версии о возможной ошибке с идентификацией в морге больницы. В противоположность инспектору Брайн все подробно записывал цветной ручкой.
– А вы поднимали этот вопрос в больнице? – спросил он, растягивая гласные, как это свойственно жителям Западной Англии.
– Конечно.
– И что они ответили?
– Предложили успокоительное и курс психотерапии.
Редактор поднял брови, но тут их прервали. Он не закрыл дверь кабинета, так что постоянное вмешательство в их разговор было неизбежно, а для него, возможно, и желательно. Молодой человек лет тридцати с мягким южно-ирландским акцентом потребовал срочно решить вопрос о каких-то фотографиях. Редактор извинился и исчез. Он отсутствовал довольно долго, а когда вернулся, вид у него был виноватый.
– Весьма сожалею, миссис Дин, у меня очень срочное дело. Даже если бы я хотел помочь, боюсь, мы мало что смогли бы сделать.
Значит, каменная стена.
– Не могли бы вы просто справиться? Провести расследование? Все, чего я хочу, это установить истину.
– Боюсь, пропавшие дети – не наша тематика.
– Пожалуйста…
– Понимаете, мне очень неприятно признаваться в этом другому журналисту, но я должен быть с вами откровенен, – люди покупают нашу газету не ради новостей или сенсации. Они ищут в ней рекламные объявления, сообщения о распродажах, о репертуаре кинотеатров, кого арестовали и кто умер. Только похороны, свадьбы и аресты, вот что мы такое. Мы тут не склонны к журналистским расследованиям. – Он широко развел руками. – Посмотрите на мой кабинет. Похоже это на штаб по расследованию интриг и заговоров?
Он плюхнулся в свое кресло, рубашка у него на животе натянулась, причем один конец высовывался из брюк. Заталкивая ручку обратно в карман рубашки, он посадил свежее пятно. Иза понимала, что имеет в виду этот человек.
– Ваша история трогает меня больше, чем я могу выразить. У меня самого есть дети. Четверо. Я понимаю, что вы должны сейчас чувствовать.
Иза ждала чего-нибудь подобного. Ей хотелось закричать.
– Всем сердцем я хотел бы помочь вам, но… это не дело нашей газеты. Надеюсь, вы поймете.
И вот Изу уже подталкивают к двери, секретарша ведет ее через лабиринт столов в редакции новостей, к выходу. Прежде чем дверь закрылась, она обернулась, чтобы бросить последний взгляд. За стеклянной перегородкой редактор, пряча свою подлость и предательство их профессии, отпустил какую-то шутку, и его толстый живот тяжело заколыхался.
В тот вечер, возвращаясь на автобусе в Бауминстер, Иза с силой прижимала к себе Бенджи, уткнувшись лицом в его волосы и притворяясь, что спит. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее слезы.
– Вы ее видели? Она почти вываливалась из платья. С вырезом почти до пупка. Шлюха! – Премьер-министр, сэр Ричард Флад, как всегда, выпив лишнюю кружку пива, болтал глупости и становился агрессивным. Перетасовки в кабинете, рост безработицы, выборы в Шотландии, обескровившие страну, сессия парламента, длившаяся меньше месяца, но оказавшаяся очень трудной, – все это заставляло ждать Рождества с нетерпением. А Рождество с каждым годом наступало все раньше. Его собеседники кивнули, соглашаясь.
– Я застал ее несколько лет назад, – продолжал премьер-министр, – когда она была… кем? Лидером оппозиции, много говорила о бедности, упадке морали и о другой подобной чепухе. Застал в ее маленьком кабинете в палате общин с парнем вдвое моложе нее. Не знаю, что уж там он исследовал, но она не оказывала ему «оппозиции»!
Шутка была грубой. Деверье подумал о том, что сам премьер-министр – в ту пору мелкий клерк в правительстве – делал поздно вечером в длинных коридорах парламента, где находились крошечные кабинеты министров теневого кабинета, и как он оказался в кабинете женщины, чья парламентская и постельная репутация были общеизвестны. Он попытался, развлечения ради, придумать какое-нибудь невинное объяснение, но ему это так и не удалось.
– Должен признать, сегодня вечером она представляла собой замечательное зрелище, – отозвался американский посол. – Это алое платье, тени под глазами. Удивительные желтые волосы.
– Попугаиха, – отпарировал Деверье. – В Зеленой комнате, на фоне великолепного японского рисунка на стене – пышные листья и бамбук… – я сразу же подумал именно о попугае.
– В свое время была райской птичкой, – пробормотал Флад.
– Руины, – посол был загадочен. – Я имею в виду стены. Не женщину.
Вновь раздался смех, такой характерный для мужской компании. Они сидели в апартаментах посла в Уинфилд-хаус, элегантном особняке в центре лондонского Риджент-парка. Полчаса назад они видели в окно, как лисица стелется по земле в поисках обеда, но после этого успели выпить по два виски. Премьер-министр увяз в посольском гостеприимстве, которого было слишком много на приеме. Сейчас он находился среди друзей, расслабился и стал весьма уязвим, наступил подходящий момент для нанесения удара.
– Итак, перейдем к делу, джентльмены. Господин премьер-министр, вы собираетесь помочь нам с «Дастером»?
– Этот человек не знает усталости! – В голосе английского премьера был легкий упрек. – Все не так уж и плохо.
– Но слишком зыбко, – решительно вмешался Деверье.
– Я думал, мы договорились во время вашего последнего визита в Вашингтон, Пол. Мы уступили вам на чертову уйму больше, чем это диктовалось прямой коммерческой выгодой, гарантировали долю в реконструировании компаний по проектированию и производству, вы получили те кредиты, о которых просили, все работает на вас. Черт, мы даже выкрутили руки саудовцам, заставив их заказать новый эскадренный миноносец на одной из ваших верфей. Я действительно не понимаю, чего еще вы можете требовать от нас, что такое, по-вашему, выгодное предложение?
Премьер-министр посмотрел на Деверье. Коллеги хвалили способность Флада слушать и его готовность внимательно относиться к чужой точке зрения, но то, что было источником силы во времена процветания, теперь, когда маятник качнулся в сторону спада и уныния, выглядело как нерешительность. Премьер-министр убедил себя, что держится твердо, всем остальным, в том числе коллегам, он все больше напоминал кролика, попавшего в луч прожектора. В данную минуту премьер был слишком расслаблен, чтобы вдумываться в вопросы посла, и предоставил возможность отвечать Деверье.
– Дело не только в деньгах, – начал министр. – Вы должны понять и наши политические проблемы.
Посол высоко поднял густые седеющие брови.
– Мы переживаем трудный период, – продолжал Деверье. – Рост безработицы, провальные – для нас – дополнительные выборы, бесконечное нытье в средствах массовой информации. Кто-нибудь наверняка заявит, что страна нуждается в новом бомбардировщике стоимостью в несколько миллиардов долларов так же сильно, как в соревнованиях по пинкам в задницу.
– Но вы же не позволите каким-то жалким писакам сбить вас с курса?
– Конечно, нет, – мгновенно отреагировал премьер-министр.
– Конечно, нет, – повторил Деверье, куда более сдержанно. – Мы можем не обращать внимание на газеты, но не станем игнорировать политические реалии.
Брови посла опустились, он нахмурился.
– Не нужно быть директором ЦРУ, чтобы знать о наших трудностях, – продолжал Деверье. – Перетасовка кабинета была не только желательна, но и абсолютно необходима. Некоторые министры просто подставляли премьера, – добавил он, чувствуя, что пора пролить бальзам на раны своего лидера, а не растравлять их. – Правительству необходимо было влить свежую кровь. Новый имидж не менее важен, чем финансовые соображения.
Премьер-министр явно не понимал, куда клонит его министр, – в отличие от посла. Он налил себе еще виски (Деверье отказался), прежде чем отбить подачу англичанина.
– Что вы имеете в виду, Пол?
– Если мы и включимся в разработку нового военного самолета… – (посол отметил про себя это «если»), – то только в обмен на поддержку нашего видения будущей роли Англии в мире – значительной, ведущей роли.
– Безусловно, – кивнул посол.
– Это только слова, – настаивал Деверье. Тон его был холодным, аргументы точно выверенными. – Иначе «Дастер» станет для моей страны дорогостоящей излишней роскошью.
Американец отставил свой стакан. Он начал эту игру и хотел сохранить ясную голову, чтобы успешно завершить ее.
Деверье наклонился вперед, всем своим видом подчеркивая, что эта беседа – не пустая светская формальность.
– В вашем государственном департаменте возникла идея, что Японию и Германию следует ввести в Совет Безопасности ООН. Это значит, что кому-то придется уступить свое место. И роль жертвы уготована Англии.
Последовало долгое молчание. Посол не хотел опровергать утверждения Деверье. Считается, что дипломаты обязаны врать ради своей страны, но тут явная ложь не пройдет.
– Лев растерял еще не все зубы, господин посол. Не надейтесь, что британское правительство согласится. Иначе союзники разорвут нас на куски. И будут правы. Президент не может рассчитывать получить и «Дастер», и наше место в Совете Безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Изидора понимала, что если Пол рискнул пригласить ее в свой дом, значит, оставить ее в Уэчестере было для него слишком рискованно. Она не знала, что ей следует искать, но, по крайней мере, теперь знала где .
Инспектор полицейского участка в Уэчестере улыбнулся, когда в его кабинет вошла Иза, держа за руку Бенджи. Мужчины всегда улыбались ей. Главное – угадать, когда улыбка искренна, а когда нет.
Она позвонила, попросив принять ее, и полицейские чины охотно согласились – это оказался самый успешный звонок за это утро. До Кэтти Изе не удалось добраться, никто не знал, где она находится. В компании, занимающейся кредитными карточками, были не слишком любезны, когда выяснилось, что она не может назвать номер своей кредитной карточки, а счет у нее в американском банке. «Мадам, вам бы следовало заявить об утере сразу же, а не спустя недели. Ведь это ваша обязанность». Девица на другом конце провода, кажется, просто не знала, что такое кома, и отвечала так, как будто сама была близка к этому состоянию. В конце концов она сообщила Изе, что ее карточкой за это время могли воспользоваться, а новую она сможет получить завтра в местном отделении банка. Иза не смогла пробиться к редактору местной газеты, который редко появлялся там до ленча, и оставила ему сообщение, выразив надежду, что он найдет время встретиться с ней сегодня днем.
Пятнадцать миль от Бауминстера до Уэчестера она проехала на автобусе. Постоянная ухмылка Чиннери действовала на нее угнетающе, она не хотела, чтобы он или кто-то другой знал, куда она направилась.
Вместе с улыбкой Изе предложили кофе и пластиковый стаканчик с кокой, пожаловались на урезанные расходы, объясняя тем самым отсутствие свежего чая и бисквитов. В участке царила викторианская учтивость, никакой суеты, свойственной янки, никакой суматохи с кучей подозреваемых, которых притащили, чтобы они покаялись в своих преступлениях, никакого воя сирен или протестов невинных граждан. Иза заметила, что рядом с участком расположена пивная.
Инспектор выслушал ее внимательно, прихлебывая чай и безжалостно грызя старый карандаш. Он ничего не записывал.
– Я не могу сказать точно, инспектор, но что-то – не знаю, как лучше это определить, – происходит. Мне нужна ваша помощь, чтобы выяснить правду о моем ребенке.
– Понимаю, – задумчиво произнес он. – И вы думаете, что Полетт Деверье может иметь к этому отношение?
– Конечно, у меня нет никаких доказательств, но…
– Верно, нет. Позвольте задать вам еще несколько вопросов об аварии. Ведь именно поэтому вы и пришли ко мне?
– Я разговаривала с одним из ваших констеблей в больнице.
– Да, я знаю. Мы надеялись, что к вам вернется память. В конце концов, это серьезное дело, человек – ребенок – погиб…
– В этом я не совсем уверена…
– Но вы уверены, что вели машину?
Поколебавшись, Иза кивнула.
– Должно быть, это была я.
– А как произошла авария?
– Вам лучше знать! Очевидно, машина сошла с дороги. Хотя никто, кажется, не знает почему.
– Других машин вы не видели? Столкновения не было?
Она покачала головой.
– Я просто не могу вспомнить.
– Видите ли, миссис Дин. У нас серьезная проблема. Во время автокатастрофы погиб ребенок, вы были за рулем. – Карандаш был направлен острием прямо на нее. – Это позволяет предъявить вам обвинение в неосторожном управлении машиной. Пока вы не найдете объяснения несчастному случаю.
– Но что с моим ребенком?.. – От неожиданного наступления у Изы перехватило дыхание.
– Позвольте изложить все прямо, миссис Дин. Вам грозит очень серьезное обвинение, вы ничего не можете доказать, ссылаясь на амнезию. И обвиняете всех: докторов, которые спасли вашу жизнь, работника морга… даже нашего депутата и его дочь в некоем преступлении, а именно в исчезновении вашего ребенка, за смерть которого, скорее всего, отвечаете вы сами. – Карандаш с треском разломился пополам. – Между прочим, вы остановились в доме мистера Деверье?
«Как он узнал?..»
– Ваши обвинения могут кому-то показаться проявлением неблагодарности, вы подумали об этом?
– Инспектор, я пришла к вам, чтобы вы помогли мне выяснить, что случилось с моим ребенком. – Иза кипела от возмущения. Внезапно возникшее в комнате напряжение заставило Бенджи, до сих пор тихо сидевшего на ее коленях, завертеться, и она дернулась, чтобы удержать его. Приходилось сражаться на два фронта. Клаузевиц не одобрил бы этого.
– У вас есть обязательства, миссис Дин, перед оставшимся в живых сыном. Наш закон защищает детей, когда лишенные средств родители подвергают их страданиям, и, если вы надолго задержитесь у нас, социальная служба может заинтересоваться.
– Я вовсе не лишена средств! – выпалила она.
– Конечно, я уверен, что нет. Но я пытаюсь оградить вас от любого недоразумения, насколько это в моих силах. Вы создали достаточно трудностей всем нам. Кому-то может показаться, что ваши обвинения – результат травмированной психики, длительной депрессии. Этого будет достаточно, чтобы маленького Бенджамена захотели взять под опеку.
– Вы пытаетесь запугать меня?
– Вы сами виноваты, миссис Дин.
– Вы не станете помогать мне в поисках ребенка?
– Некого искать. Простите меня, но у меня есть отчет из больницы, свидетельство о смерти, о вскрытии, документ от коронера, даже свидетельство о кремации, все подтверждает, что ваш ребенок мертв. Вы отказываетесь поверить в это, но у вас нет никаких доказательств. Совершенно очевидно, что ваше состояние нестабильно, вы подвергаете опасности ребенка.
– Вы не отберете у меня Бенджамена. Никогда!
– Или же вы намеренно стараетесь запутать дело, скрыть собственную вину и не нести ответственность за аварию. Именно к такому заключению может прийти суд.
– Вы собираетесь предъявить мне обвинение в смерти моего собственного ребенка? – Иза едва могла поверить в то, что слышала. Бенджи начал хныкать.
Инспектор смотрел на нее поверх обломков своего карандаша, не опровергая ее худших опасений. Когда он наконец заговорил, тон его стал примирительным.
– Думаю, на этом этапе, нет. Полагаю, мы могли бы обвинить вас, но я не убежден – еще не убежден, – что это принесет хоть какую-то пользу. Честно говоря, меня больше беспокоит положение Бенджамена и состояние вашей психики. Я думаю, вам действительно вредно оставаться в Уэчестере дольше, чем рекомендуют доктора.
– Что именно вы хотите сказать?
– Не испытывайте нашего терпения, не злоупотребляйте гостеприимством. Поезжайте домой, миссис Дин. Поезжайте домой!
Только гораздо позднее, уже покинув полицейский участок, Иза задумалась, откуда, черт побери, инспектор так хорошо осведомлен о том, что она собирается задержаться здесь!
Иза была гораздо более осмотрительной с Барри Брайном, редактором «Уэчестерской хроники», когда в конце концов все-таки оказалась в его кабинете, чтобы выпить еще одну порцию кофе-экспрессо. Она не могла назвать это другим словом, питье, пойло. Невозможно было понять, что пенится в чашке – чай, кофе или суп из бычьих хвостов. Ко всеобщему облегчению, после длительной прогулки по городу Бенджи крепко спал.
Брайн произвел на нее впечатление «укороченного» человека, как будто огромный молот ударил по нему сверху и сплющил до такого состояния, что, казалось, он вот-вот лопнет. Макушка его лысой головы была плоской, шея – толстой, талия – необъятной, а ноги недостаточно длинными, чтобы соответствовать массивной верхней части тела. Возможно, надеялась Иза, он провел всю жизнь, пробивая лбом запертые двери. Или бился головой о стену. Скоро она узнает, которое из ее предположений верное.
Она ничего не сказала ему о Деверье и его дочери, придерживаясь версии о возможной ошибке с идентификацией в морге больницы. В противоположность инспектору Брайн все подробно записывал цветной ручкой.
– А вы поднимали этот вопрос в больнице? – спросил он, растягивая гласные, как это свойственно жителям Западной Англии.
– Конечно.
– И что они ответили?
– Предложили успокоительное и курс психотерапии.
Редактор поднял брови, но тут их прервали. Он не закрыл дверь кабинета, так что постоянное вмешательство в их разговор было неизбежно, а для него, возможно, и желательно. Молодой человек лет тридцати с мягким южно-ирландским акцентом потребовал срочно решить вопрос о каких-то фотографиях. Редактор извинился и исчез. Он отсутствовал довольно долго, а когда вернулся, вид у него был виноватый.
– Весьма сожалею, миссис Дин, у меня очень срочное дело. Даже если бы я хотел помочь, боюсь, мы мало что смогли бы сделать.
Значит, каменная стена.
– Не могли бы вы просто справиться? Провести расследование? Все, чего я хочу, это установить истину.
– Боюсь, пропавшие дети – не наша тематика.
– Пожалуйста…
– Понимаете, мне очень неприятно признаваться в этом другому журналисту, но я должен быть с вами откровенен, – люди покупают нашу газету не ради новостей или сенсации. Они ищут в ней рекламные объявления, сообщения о распродажах, о репертуаре кинотеатров, кого арестовали и кто умер. Только похороны, свадьбы и аресты, вот что мы такое. Мы тут не склонны к журналистским расследованиям. – Он широко развел руками. – Посмотрите на мой кабинет. Похоже это на штаб по расследованию интриг и заговоров?
Он плюхнулся в свое кресло, рубашка у него на животе натянулась, причем один конец высовывался из брюк. Заталкивая ручку обратно в карман рубашки, он посадил свежее пятно. Иза понимала, что имеет в виду этот человек.
– Ваша история трогает меня больше, чем я могу выразить. У меня самого есть дети. Четверо. Я понимаю, что вы должны сейчас чувствовать.
Иза ждала чего-нибудь подобного. Ей хотелось закричать.
– Всем сердцем я хотел бы помочь вам, но… это не дело нашей газеты. Надеюсь, вы поймете.
И вот Изу уже подталкивают к двери, секретарша ведет ее через лабиринт столов в редакции новостей, к выходу. Прежде чем дверь закрылась, она обернулась, чтобы бросить последний взгляд. За стеклянной перегородкой редактор, пряча свою подлость и предательство их профессии, отпустил какую-то шутку, и его толстый живот тяжело заколыхался.
В тот вечер, возвращаясь на автобусе в Бауминстер, Иза с силой прижимала к себе Бенджи, уткнувшись лицом в его волосы и притворяясь, что спит. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее слезы.
– Вы ее видели? Она почти вываливалась из платья. С вырезом почти до пупка. Шлюха! – Премьер-министр, сэр Ричард Флад, как всегда, выпив лишнюю кружку пива, болтал глупости и становился агрессивным. Перетасовки в кабинете, рост безработицы, выборы в Шотландии, обескровившие страну, сессия парламента, длившаяся меньше месяца, но оказавшаяся очень трудной, – все это заставляло ждать Рождества с нетерпением. А Рождество с каждым годом наступало все раньше. Его собеседники кивнули, соглашаясь.
– Я застал ее несколько лет назад, – продолжал премьер-министр, – когда она была… кем? Лидером оппозиции, много говорила о бедности, упадке морали и о другой подобной чепухе. Застал в ее маленьком кабинете в палате общин с парнем вдвое моложе нее. Не знаю, что уж там он исследовал, но она не оказывала ему «оппозиции»!
Шутка была грубой. Деверье подумал о том, что сам премьер-министр – в ту пору мелкий клерк в правительстве – делал поздно вечером в длинных коридорах парламента, где находились крошечные кабинеты министров теневого кабинета, и как он оказался в кабинете женщины, чья парламентская и постельная репутация были общеизвестны. Он попытался, развлечения ради, придумать какое-нибудь невинное объяснение, но ему это так и не удалось.
– Должен признать, сегодня вечером она представляла собой замечательное зрелище, – отозвался американский посол. – Это алое платье, тени под глазами. Удивительные желтые волосы.
– Попугаиха, – отпарировал Деверье. – В Зеленой комнате, на фоне великолепного японского рисунка на стене – пышные листья и бамбук… – я сразу же подумал именно о попугае.
– В свое время была райской птичкой, – пробормотал Флад.
– Руины, – посол был загадочен. – Я имею в виду стены. Не женщину.
Вновь раздался смех, такой характерный для мужской компании. Они сидели в апартаментах посла в Уинфилд-хаус, элегантном особняке в центре лондонского Риджент-парка. Полчаса назад они видели в окно, как лисица стелется по земле в поисках обеда, но после этого успели выпить по два виски. Премьер-министр увяз в посольском гостеприимстве, которого было слишком много на приеме. Сейчас он находился среди друзей, расслабился и стал весьма уязвим, наступил подходящий момент для нанесения удара.
– Итак, перейдем к делу, джентльмены. Господин премьер-министр, вы собираетесь помочь нам с «Дастером»?
– Этот человек не знает усталости! – В голосе английского премьера был легкий упрек. – Все не так уж и плохо.
– Но слишком зыбко, – решительно вмешался Деверье.
– Я думал, мы договорились во время вашего последнего визита в Вашингтон, Пол. Мы уступили вам на чертову уйму больше, чем это диктовалось прямой коммерческой выгодой, гарантировали долю в реконструировании компаний по проектированию и производству, вы получили те кредиты, о которых просили, все работает на вас. Черт, мы даже выкрутили руки саудовцам, заставив их заказать новый эскадренный миноносец на одной из ваших верфей. Я действительно не понимаю, чего еще вы можете требовать от нас, что такое, по-вашему, выгодное предложение?
Премьер-министр посмотрел на Деверье. Коллеги хвалили способность Флада слушать и его готовность внимательно относиться к чужой точке зрения, но то, что было источником силы во времена процветания, теперь, когда маятник качнулся в сторону спада и уныния, выглядело как нерешительность. Премьер-министр убедил себя, что держится твердо, всем остальным, в том числе коллегам, он все больше напоминал кролика, попавшего в луч прожектора. В данную минуту премьер был слишком расслаблен, чтобы вдумываться в вопросы посла, и предоставил возможность отвечать Деверье.
– Дело не только в деньгах, – начал министр. – Вы должны понять и наши политические проблемы.
Посол высоко поднял густые седеющие брови.
– Мы переживаем трудный период, – продолжал Деверье. – Рост безработицы, провальные – для нас – дополнительные выборы, бесконечное нытье в средствах массовой информации. Кто-нибудь наверняка заявит, что страна нуждается в новом бомбардировщике стоимостью в несколько миллиардов долларов так же сильно, как в соревнованиях по пинкам в задницу.
– Но вы же не позволите каким-то жалким писакам сбить вас с курса?
– Конечно, нет, – мгновенно отреагировал премьер-министр.
– Конечно, нет, – повторил Деверье, куда более сдержанно. – Мы можем не обращать внимание на газеты, но не станем игнорировать политические реалии.
Брови посла опустились, он нахмурился.
– Не нужно быть директором ЦРУ, чтобы знать о наших трудностях, – продолжал Деверье. – Перетасовка кабинета была не только желательна, но и абсолютно необходима. Некоторые министры просто подставляли премьера, – добавил он, чувствуя, что пора пролить бальзам на раны своего лидера, а не растравлять их. – Правительству необходимо было влить свежую кровь. Новый имидж не менее важен, чем финансовые соображения.
Премьер-министр явно не понимал, куда клонит его министр, – в отличие от посла. Он налил себе еще виски (Деверье отказался), прежде чем отбить подачу англичанина.
– Что вы имеете в виду, Пол?
– Если мы и включимся в разработку нового военного самолета… – (посол отметил про себя это «если»), – то только в обмен на поддержку нашего видения будущей роли Англии в мире – значительной, ведущей роли.
– Безусловно, – кивнул посол.
– Это только слова, – настаивал Деверье. Тон его был холодным, аргументы точно выверенными. – Иначе «Дастер» станет для моей страны дорогостоящей излишней роскошью.
Американец отставил свой стакан. Он начал эту игру и хотел сохранить ясную голову, чтобы успешно завершить ее.
Деверье наклонился вперед, всем своим видом подчеркивая, что эта беседа – не пустая светская формальность.
– В вашем государственном департаменте возникла идея, что Японию и Германию следует ввести в Совет Безопасности ООН. Это значит, что кому-то придется уступить свое место. И роль жертвы уготована Англии.
Последовало долгое молчание. Посол не хотел опровергать утверждения Деверье. Считается, что дипломаты обязаны врать ради своей страны, но тут явная ложь не пройдет.
– Лев растерял еще не все зубы, господин посол. Не надейтесь, что британское правительство согласится. Иначе союзники разорвут нас на куски. И будут правы. Президент не может рассчитывать получить и «Дастер», и наше место в Совете Безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29