Любая другая помощь, все, что в моих силах. Только не деньги.
– Но мне нужны наличные. Не видишь, что ли, я голодаю? Дай хоть на продукты!
Деверье смотрел на Полетт, пытаясь разглядеть черты своей любимой маленькой девочки в этом исхудавшем, почти прозрачном создании, и сердце его разрывалось от тоски.
– Нет.
– Но почему? Как раз сейчас, когда я пытаюсь бороться. Ты велел мне разобраться со своей жизнью. Думаешь, это легко? Я страдаю, мерзну, голодаю. Мне просто нужно немного денег, чтобы продержаться, пока в голове не прояснится.
Ему хотелось, так отчаянно хотелось поверить ей.
– Нет.
– Ну одну сотню, жалкий стольник, я больше не прошу.
– Я оплачу частную клинику в любой стране, но не дам ни копейки наличными. Я тебе уже говорил.
– Ты много чего мне уже говорил. – Два горящих злобой глаза на восковой маске лица взглянули на него. – Например, что любишь меня.
– Я действительно люблю тебя.
– Держу пари, ты и мать уверял, что любишь ее. Именно поэтому она покончила с собой, да?
– Прекрати!
– Ты довел ее до смерти, а теперь хочешь избавиться и от меня тоже. Разве не так?
– Ради Бога, Полетт…
– Чертова сотня монет. И ты собираешься читать мне мораль? – Полетт шипела, как ядовитая змея. – Ты всю жизнь обманывал маму. Все, что я помню, это как она плакала каждую ночь, засыпая в одиночестве. А теперь ты хочешь вышвырнуть из своей жизни и меня.
– Нет! Я хочу помочь. Я люблю тебя.
– Но недостаточно сильно, чтобы дать мне денег на пропитание.
– Я говорю «нет» именно потому, что люблю тебя.
– У тебя весьма странное понятие о любви.
– Я не стану помогать тебе убивать себя.
– Я голодаю, черт побери. Разве не видишь? Деверье видел, но не знал, как поступить.
– Интересно, что все эти чертовы политики подумали, когда увидели меня? Что я еще одна из баб Деверье? Хотя это не твой уровень, верно? Впрочем, он всегда готов переспать с женщиной, даже когда жена была рядом. Ведь она застала его со своей лучшей подругой? В своей собственной постели?
Деверье упал на диван, закрыл лицо ладонями и зарыдал.
Полетт опустилась на колени рядом с отцом. Она тоже плакала.
– Прости. Прости меня, – выдохнула она. – Я не хотела сделать тебе больно. Пожалуйста, прости меня. Прости, мне сейчас так тяжело. Скажи, что прощаешь меня, отец. Он поглядел на нее опухшими от слез глазами.
– Нам надо многое простить друг другу, Полетт. Конечно, я прощаю тебя. Я люблю тебя, хочу помочь.
– Клянусь тебе памятью матери, что я чиста. Больше никакой ерунды. Все, что мне нужно, это время. И немного денег…
– Нет! – закричал Деверье и так резко махнул рукой, что стоявшая на столе лампа полетела через комнату и разбилась о стену. – Потому что я люблю тебя! Разве ты не понимаешь: мне проще дать тебе денег, чтобы ты отстала. Но это было бы ошибкой. Может быть, я недостаточно делал для семьи, но я горжусь ею, Полетт, и скорее умру, чем буду спокойно наблюдать, как ты губишь себя.
Полетт отскочила к двери.
– Так что же мне делать? Как жить?
Ему нечего было сказать дочери, он только покачал головой. Полетт открыла дверь.
– Знаешь, что я собираюсь сделать? – крикнула она так, чтобы ее слышали все в коридоре. – Я добуду деньги у мужчин. Буду делать все, чего бы они ни пожелали, только бы платили. Я и раньше добывала так деньги, используя свое тело. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Правда, между нами есть одна значительная разница…
Деверье смотрел на дочь, как на зомби.
– Ты платишь телом за власть, а я зарабатываю на наркотики, – визжала девушка. – И мои методы, дражайший папочка, гораздо честнее твоих. Я чувствую себя грязной, пробыв с тобой наедине всего полчаса!
Деверье протянул руку, чтобы остановить дочь, удержать ее, но она вырвалась и ушла. А у двери уже стояли привлеченные шумом коллеги. Однако, взглянув на его лицо, они удалились, пробормотав какие-то извинения.
Деверье опустился на колени. Со стены над ним насмехалось с портрета лицо его отца.
Рассвет только занимался. Внутри собора было мрачно и темно. Небольшая группа прихожан молилась, пытаясь найти утешение под этой закопченной крышей, уборщица натирала воском деревянный пол. Здесь царил дух несбывшихся мечтаний: предполагалось, что огромный купол будет украшен богатой позолотой и мозаикой, но лишь столетняя копоть от свечей покрывала сейчас голые кирпичи, в одном углу свод подпирали леса. Бог – это вечность, но жилище Его разрушается, как и все на земле.
Было холодно. Дэниел содрогнулся, войдя в храм. Он не успел ни побриться, ни позавтракать, да и оделся кое-как, поспешив на зов Изы. Он не был в церкви тысячу лет и все-таки непроизвольно перекрестился. Ничего не поделаешь. Условный рефлекс.
– Не знал, что ты католичка, – произнес он, садясь рядом с ней на пахнущую лаком скамью.
В ответ она только покачала головой.
– Почему здесь?
– Больше некуда идти, – ответила она после долгого молчания.
– Я пережил тысячу смертей, вообразил все самое худшее, – сказал Дэниел, и Изидора почувствовала упрек в его недоговоренности. Если он рассчитывал на сочувствие или объяснение, то будет разочарован.
Иза как будто изменилась, постарела за одну ночь, исчезла ее живость, щеки ввалились, как будто скульптор резцом счистил плоть с костей. Пальцы нервно дергались, перебирая невидимые четки. Глаза потемнели, стали мертвыми.
Она съежилась и была почему-то похожа на одну из тех женщин, что покорно преклонили колени перед большим алтарем. Это была не та женщина, которая уходила от него накануне вечером.
– Я достала номер телефона, – наконец произнесла она тихим голосом. – Думала, это номер Полетт. – Она подняла полные горечи глаза к громадному распятию, висевшему на стене собора. – Но это оказался номер в кафе. Они никогда ничего не слышали о Полетт.
– Ты уверена?
– Не глупи, Дэниел, – огрызнулась Иза. – Конечно, уверена.
У входа зазвонил колокол, призывая на утреннюю мессу. Люди входили и садились на свои места, служба началась.
– Что мне теперь делать, Дэниел? Даже Авраама Бог пощадил. Я отдала все, что имела. Мою карьеру. Моего сына… – Она замолчала, не договорив.
– Свое тело?
Иза повернулась к своему другу и молча кивнула.
– Мне больше нечем пожертвовать. Изидора, казалось, не видела, как окаменело лицо Дэниела.
– Все, чего я хочу, это получить Бэллу. Моего ребенка. Что в этом плохого? – Иза дрожала, глядя на распятие, хороня надежду и веру. Старик на деревяшке с сумкой для пожертвований остановился было возле них, но прошел мимо, поняв, что у этой женщины настоящее горе.
Изидора пришла в себя.
– Что делать, Дэниел?
– Продолжать.
– Я не уверена, что смогу.
– Конечно, ты сможешь, ты должна . – Он говорил каким-то странным, отстраненным тоном.
– Ты в порядке?
– Нет.
– Что случилось?
– Что могло случиться, кроме того, что я чувствую себя так, как будто меня использовали и выбросили.
– Что, черт возьми…
– Конечно, что тебе до меня, у тебя свои проблемы, но представь хоть на мгновение, как я ждал тебя вчера в номере, черт, да если бы я знал, что ты не вернешься ночью, может, и сам отправился бы попытать счастья.
– Дэниел, я никогда не думала…
– Вот именно. Это и сводит меня с ума больше всего. Что ты даже не задумалась, какое это может иметь значение для меня. Ты все принимаешь как должное.
– Это неправда. Почему, ты думаешь, я так долго не звонила?
– Полагаю, ты была занята другим делом.
Священная чаша сверкнула, когда священник поднял ее высоко над головой. Молящиеся встали в очередь за причастием, они двигались спокойно, уверенные, что получат помощь и утешение. Но не Иза. Внезапно она почувствовала, что снова погружается в темноту и последняя ниточка, связывающая ее с реальностью, вот-вот порвется. В душе поднималась паника, но одновременно ее охватил гнев. Будь она проклята, если позволит Дэниелу стыдить себя.
– Прекрати, ты не ребенок! Прошлой ночью мне пришлось делать выбор. Между собой и Бэллой. И я выбрала Бэллу. Это было мучительно трудно, даже при том, что речь идет о жизни моей дочери. И я знала, как больно тебе будет, потому и не могла заставить себя вернуться обратно вчера ночью. Разве ты не понимаешь?
– Я понимаю одно: ты спала с ним, а не со мной. – В глазах Дэнни была почти физическая боль. – Я просил тебя только об одном – чтобы ты обращалась со мной бережно. Не роняй старину Хампти, не раскачивай стену. А ты решила снести ее бульдозером.
– А что бы сделал ты? Умыл руки? До или после, Дэниел?
Ее ярость заставила его замолчать.
– Не отворачивайся от меня, Дэниел. Не сейчас, когда ты мне так нужен.
Блэкхарт сидел, как каменное изваяние, серое, холодное, молчаливое. Казалось, прошла вечность, прежде чем он шевельнулся.
– У меня была школьная учительница, когда я еще жил дома. Мисс О'Доннел. Она была ужасная чистюля. Настаивала, чтобы мы мыли руки перед едой, после того как копали картошку или резали лягушек. И перед мессой. Но я не помню, чтобы она что-нибудь говорила о сексе.
– Она загубила твою юность, Дэнни Блэкхарт.
– Так что, полагаю, что останусь. Я не брошу это дело, Иза. И Бэллу. И тебя. Боже и мисс О'Доннел, помогите мне!
Изидора протянула руку и дотронулась до него.
– Я искуплю свою вину, Дэниел, обещаю тебе. Не только ради тебя, но и ради себя. Думаю, я заслуживаю любви такого человека, как ты. Просто дай мне еще немного времени.
– Полагаю, оно у нас есть.
– Просто навалом.
Затравленное выражение исчезло из его глаз, как будто смытое святой водой.
– Чертовски странное место вы выбрали, миссис Дин, если это предложение.
– Скажем, это, скорее, предварительная заявка.
– Ничего не говори. Сначала надо довести до конца дело.
– Да, Дэниел. Если бы я только знала, с чего начинать.
– Я бы начал с чашки кофе.
Они без особого труда нашли то кафе, позвонив и рассказав какую-то дурацкую историю о доставке продуктов. Оно находилось в районе Кенсингтона, на Хай-стрит. Заведение Толмана.
Потом Иза и Дэнни вернулись в «Стэффорд» и переоделись. Как-то незаметно их роли переменились. Теперь распоряжался Дэниел. Он сказал, что ему лучше одеться поскромнее, а ей – понаряднее. Дэнни был напряжен, молчалив и загадочен, очевидно, все еще переживал ночное приключение. В конце концов Дэнни велел ей надеть туфли на высоком каблуке и наложить побольше косметики.
– Я чувствую себя женщиной-вамп, – пожаловалась она.
– Замечательно! – Вот и все, что он ответил. – Да, нужно взять с собой побольше денег.
Заведение Толмана, расположенное на небольшом перекрестке, было тихим и грязным. Его переделали из обувного магазина, разорившегося из-за конкуренции с крупными магазинами с Хай-стрит. По одной стене тянулись зеркала, которые никто никогда не протирал. Оставалась неделя до Рождества, однако единственным украшением была большая чаша для пожертвований. Ни столов, ни стульев, только узкая стойка; предполагалось, что посетители не станут слишком задерживаться.
Усталые матери, бросив покупку и усадив детей на высокие поцарапанные табуреты, пытались доказать хозяину, что чай надо заваривать, а не варить. Он в ответ молчал. У него не было желания спорить с этими женщинами, они занимали слишком много места, пили только чай, а дети их писали на пол.
Иза и Дэниел пришли около половины четвертого и коротали время за кофе, игнорируя нетерпение хозяина. Они выбрали правильное время: около четырех стали опускаться декабрьские сумерки, и заведение внезапно преобразилось. Наплыв посетителей прекратился. Женщины отправились забирать детей из школы или готовить обед, рабочие спешили домой после утренней смены, туристам пора было переодеваться к вечеру. Их сменяли другие клиенты. Мужчины – их было пятеро, – все моложе сорока, одетые в пиджаки с широкими лацканами и модные бесформенные брюки. Они ничего не заказывали, хозяин сам знал, что им налить. У входа остался парень, он делал вид, что читает газету, а сам внимательно вглядывался в подходы к кафе.
– Это здесь, – тихо сказал Дэниел.
– Что именно? – рявкнула Иза, начиная нервничать от вынужденного безделья.
– Место встречи дилеров, – прошептал он. – Наблюдай. Слушай.
Раздался звонок телефона, и один из мужчин забормотал что-то в трубку. Он говорил с сильным акцентом.
– Даю не больше десяти минут, – бросил Дэниел.
Прошло всего пять, и появилась женщина, худая, почти истощенная, одетая в черные брюки и тунику, перетянутую на талии золотой цепочкой. Она заказала выпить и села рядом с мужчиной, положив свою открытую сумку на стойку.
Иза увидела, как происходит передача. Мятые банкноты в обмен на пакетики. Из сумки в карман пиджака и наоборот. Продавец и покупательница не обменялись ни единым словом. Женщина сразу ушла, не допив свое пиво.
Звонили радиотелефоны, заключались сделки. Следующие две передачи состоялись на улице: молодые люди в модных деловых костюмах так нервничали, что припарковывали свои огромные лимузины у входа и совершали обмен, не заходя в паб.
– Дилеры останутся здесь минут на пятнадцать – двадцать. Это оптимальное время. Кроме того, можно заметить приближение опасности, легко исчезнуть в толпе покупателей. – Дэнни как будто отстраненно анализировал ситуацию, но чувствовалось, как он напряжен.
– Тогда почему они не обращают на нас внимания?
– Все просто. Я сказал этому слизняку-хозяину, что я новичок в городе и ищу связи. А ты у меня «в штате».
– В штате?
– Да. Ты моя баба. Наркотики и секс – «сладкое» сочетание. Они думают, что я – твой сутенер и мы играем в те же игры, что и они. Нравится мне твоя губная помада, дорогуша, – нагло ухмыльнулся он, заговорив с явным ирландским выговором.
– Ах ты, ублюдок! – воскликнула Иза, наблюдая, как произошла еще одна передача товара.
– Да, но какой классный ублюдок! Пойдем, они сворачиваются. Пора и нам двигаться.
Дэниел взял Изидору за руку далеко не нежно, казалось, он очень озадачен, и повел ее к стойке, где хозяин, крупный человек в грязноватом фартуке, чистил кофеварку.
– Выкатывайтесь, – буркнул он им. – Мне не нравится, что вы тут околачиваетесь.
– Просто исследуем ваш дворец развлечений. Осматриваемся, решаем и все такое.
– Ну, места стоят пятьдесят монет в неделю, не важно, срете вы или слезаете с горшка. Плата вперед.
– Ясное дело. Но у меня есть рекомендации: одна моя приятельница, она тоже в игре, бывала в вашем заведении. Полетт.
– Я уже сказал – выкатывайтесь. – Тон был довольно агрессивный, а брошенный через плечо взгляд в сторону женщины, мывшей посуду в глубине кухни, выдавал опасения хозяина.
– Как я уже сказал, – продолжал Дэниел, как ни в чем не бывало и даже повысив голос, – эта девка, Полетт…
– Потише ты, вонючка! – хрипло прошептал хозяин. Женщина подняла усталые глаза от жирных тарелок и посмотрела в спину хозяина, как будто решала, как именно убить его.
– Я могу спросить у вашей леди, если вы не помните, – поддразнил его Дэниел.
Владелец заведения глубоко вздохнул, глаза его злобно горели. Он шлепнул мокрую тряпку на стойку, видимо, прикидывая возможные последствия. Никаких планов. Это сражение ему не выиграть.
– Послушайте, у меня была девица с таким именем. Работала здесь пару недель. Она… помогала мне, пока жена была на побережье, у сестры.
– Помогала? Держу пари, она не только тарелки мыла.
– Это была маленькая грязная шлюха, которая меня обкрадывала…
– Думаете, ей могло хватать на порошок того, что вы ей платили?
– Послушайте, я ничего об этом не знал, во всяком случае, когда нанимал ее.
– Да уж, – презрительно фыркнул Дэниел, оглядывая кафе, – поразительная слепота!
– А вы не из Нравов, нет? – внезапно заволновался хозяин.
– Вы рассказывали о Полетт.
– Ну… Жена вернулась раньше – не понравилась погода, а может, не так приняли в Клэктоне. Она только взглянула на девушку и устроила мне жуткую взбучку. Да и Полетт начала вести себя как-то странно, у нее совсем крыша поехала. Стала приводить ужасных типов в кафе. Пришлось ее вышвырнуть.
– Когда это было?
– Недели две назад.
– А где она сейчас?
– Не знаю, на черта мне это? Ничего, кроме беспокойства от ее причуд и грязных штук.
– Вы должны… – попыталась вмешаться Иза. Она едва дышала от волнения. – Вы должны знать!
Но Дэниел заставил ее замолчать, погрозив кулаком. Намеренно медленно он извлек из кармана рубашки двадцатифунтовую бумажку и развернул ее перед носом хозяина.
– Вы ведь не легавые? – жалобно заныл тот, глядя на деньги.
– Нет, но могу организовать их приход сюда. Правда, предпочел бы смыться с этой помойки, которую вы называете кафе, как только найду Полетт.
Толстяк еще раз провел грязной тряпкой по стойке, поглядывая на двадцатифунтовую купюру, которая явно освежила его не слишком приятные воспоминания.
– Попробуйте Эндевер-роуд, – наконец выпалил он, хватая бумажку из рук Блэкхарта.
Реакция Дэниела оказалась быстрее, он отдернул руку, и хозяин ухватился за воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29