Подоконник на кухне заставлен цветочными горшками, да еще на нем стояла кастрюля с борщом, который накануне недостаточно остыл, чтобы быть помещенным в холодильник.
Я пододвинула табуретку, залезла на нее и попыталась закрыть форточку. Но она располагалась высоко, и мне пришлось встать на цыпочки и вытянуться насколько возможно, чтобы пальцами вытянутых рук можно было задвинуть защелку.
Я тянулась, тянулась и так увлеклась этим, что не сразу почувствовала: в кухне я не одна. Резко обернувшись и одновременно одергивая задравшуюся ночную рубашку, я потеряла равновесие и, нелепо махая руками, начала падать. Я была поймана жесткими сильными руками и ощутила своей грудью чужую горячую голую грудь и потрясение окунулась в голодные, потерянные, безумные, состоящие из одних зрачков, черные глаза.
Я имела некоторое представление о близости с мужчиной и считала это занятие не лишенным приятности, но восторги подруг и изображение постельных радостей в любовных романах или на экране казались мне откровенно преувеличенными.
Так вот, они не были преувеличены. За те несколько секунд, которые потребовались моему партнеру, мое изголодавшееся по мужчине тело открыло мне такое, что я и представить себе не могла.
Мужчина отпустил меня и сказал, багровея от смущения, но стараясь смотреть мне прямо в глаза:
— Простите. Я не хотел быть грубым. У меня очень долго не было женщины. Я плохо соображал. Вы очень красивы. — Он помолчал, опустил ресницы, но снова взглянул на меня и заставил себя сказать все до конца:
— Я боялся, что не смогу… Что у меня не получится… Вы считаете меня насильником?
Господи, я, кажется, никогда не видела такого несчастного человека и постаралась его утешить:
— Нет, я не считаю вас насильником. Я все понимаю. Я не сопротивлялась. Я не хотела этого, но я не сопротивлялась. Я забуду этот случай, но вы больше никогда не приблизитесь ко мне.
Он кивнул, понурив голову, и вдруг, опустившись на колени, обхватил меня руками и прижал ко мне горячее лице. Я почувствовала влагу на своем животе и потрясение смотрела, как он плачет, и не знала, что делать.
— Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! Все плохое кончилось. Навсегда. Впереди у вас только хорошее.
Его тело было узловатым, жестким, разбитым работой, лишенным гибкости и грации, и, когда я погладила его по плечу, мне показалось, что я провела ладонью по необструганному деревянному чурбачку.
* * *
Утром я не сразу решилась выйти из своей комнаты, смущаясь от вчерашнего происшествия и пугаясь от необходимости встретиться с моим… Черт, кто он мне, этот человек?
Размышляя над этим, я выползла из комнаты и дернула дверь в ванную. Чтобы сразу же убедиться, что дверь заперта и из-за нее раздается плеск.
Господин Скоробогатов (с тех пор я мысленно всегда называла этого человека именно так) намывался. А я стояла под дверью собственной ванной немытая! Ни фига себе!
Так, не умывшись, я сварила и села пить кофе.
Босые ноги прошлепали от ванной в сторону кабинета, где поселился господин Скоробогатов.
Я осторожно скользнула в ванную и с некоторым разочарованием убедилась в царившем там абсолютном порядке. Едва ли не впервые в жизни я практически не получила удовольствия от гигиенических процедур и покинула ванную чистая, но недовольная. Непонятно чем.
— Лена! — позвал господин Скоробогатов, и меня удивило, как легко он выговаривает мое имя, как красиво и естественно звучит его голос в моей квартире.
Хотя звучание мужского голоса в этих комнатах само по себе удивительно.
Дверь кабинета была открыта, я вошла и стала, прислонившись плечом к косяку.
Мужчина, встретивший меня, мало напоминал вчерашнего. Он нарядился в вещи, купленные мной для него, и позвал меня, чтобы показаться!
Это было удивительно, ни на что не похоже. Сорокалетний мужик, словно подросток, вертелся перед зеркалом, стараясь изогнуться так, чтобы через плечо увидеть лейбл на кармане джинсов.
— Как? — спросил он, не сомневаясь, что не может не нравиться в этом наряде, сияя удивительно яркими, синими сегодня глазами.
— Очень хорошо! — искренне похвалила я. Мне было радостно смотреть на него. Я совсем не испытывала смущения.
Однако легкая невысокая фигура в синих узких джинсах и такого же цвета рубашке вызвала у меня другое чувство. Где-то в глубине моего организма червячком шевельнулось желание. Я растерялась. Никогда прежде я не испытывала влечения при одном взгляде на мужчину.
А он зашнуровывал белые кроссовки, поставив одну ногу на стул и любуясь ими. И был необычайно привлекателен.
"Вот тебе и на! — подумала я и постаралась себя утешить:
— Это оттого, что я давно одна. — И посмеялась над собой:
— Так бывает со всеми девушками накануне климакса, когда каждый шанс последний!"
Я собирала себя по частям, понимая, насколько смешна сорокапятилетняя тетка, охваченная вожделением, и сумела взять себя в руки и загнать глубоко внутрь свои чувства. И там они и находятся до сих пор.
Мне сразу удалось (как я тогда думала) найти верный тон. Нас связывают отношения в рамках договоренности. Все.
— Хорошо, что вы купили именно джинсы. Я всегда мечтал о таких.
— Вот как…
— Ну да. Когда я сел, они были в дефиците.
Он посмеивался над собой. Сегодня он был другим, спокойным и уверенным, но насмешливая дерзость пробивалась во взгляде.
Мы не вспоминали о вчерашнем. Нет, не правда, мы о вчерашнем не говорили.
Я позвонила на работу и сказала, что сегодня не приду. Эта работа — хорошо оплачиваемая синекура — часть моего наследства. Наравне с квартирой, дачей, машиной и господином Скоробогатовым.
Мы сели в гостиной у стола, налили себе кофе и закурили. Я выбросила вонючие сигареты господина Скоробогатова и выложила на стол свои. Он поморщился, но промолчал.
— Что из недвижимости удалось сохранить? — спросил он тоном хозяина.
— Все, — подчеркнуто почтительно ответила я.
Тоном приказчика. И добавила:
— Я выполнила все три пункта договора: дождалась вас, не вышла замуж (что было легко: не было ни желания, ни желающих — об этом я, понятное дело, не упомянула) и не продала ничего из оставленной мне недвижимости.
Я постаралась сохранить ровный тон, но мой собеседник с неожиданной чуткостью сразу заметил затаенную обиду, сверкнул глазищами:
— Не обижайтесь. Я никогда не умел ладить с дамами. Все, что ваше, — ваше. Я просто должен все посмотреть. И еще: как долго будет длиться процедура оформления документов? Мне нужны паспорт, права, свидетельство о браке, прописка…
— Гена займется. Это не сложно. Теперь все можно сделать быстро, были бы деньги.
— Так, деньги. Это правда, что можно легко обменять доллары?
— На каждом углу.
— А со мной сидели мужики за то, что продавали баксы… И сроки им шли не малые… Я ушел, они остались.
Он покачал головой, удивляясь. Задумался, что-то вспоминая, его лицо отяжелело, стало строже и старше.
Он выглядел чужим, непонятным и даже пугающим.
Перехватил мой взгляд, встряхнулся, повторил:
— Так, деньги… У вас есть права?
— Что?
— Я спрашиваю: есть ли у вас права, то есть можете ли вы водить машину?
— Ну, это два вопроса. И есть два ответа: да — у меня есть права, нет — я не могу водить машину.
— Как это может быть?
— Очень просто. Когда возникла необходимость, Академик настоял, чтобы я получила права. Я их получила, и на этом все кончилось.
— И вы что же, ни разу не сидели за рулем?
— Ну почему? Я несколько раз возила Академика на дачу. Мы всегда выезжали очень рано, пока не было никакого движения, и ехали очень медленно.
— Ну и чудесно. Именно так мы завтра и поступим. Выедем рано и поедем очень медленно. На дачу.
* * *
Мы съездили на дачу, после чего господин Скоробогатов скоро разбогател (это у меня такой каламбур), и все понеслось-покатилось.
Моя жизнь изменилась мало. Просто я стала больше готовить. Намного больше. Господин Скоробогатов тоже готовил. Однажды, вернувшись домой, я обнаружила в сковородке на плите гору жареной картошки. В другой он оставил мне на завтрак восемь вареных яиц.
Самого господина Скоробогатова я почти не видела и понятия не имела, где и с кем он пропадает. Общались мы посредством записок, которые писали друг другу на длинном листе бумаги, пришпиленном к стене на кухне.
К моей помощи господин Скоробогатов прибегал дважды: для похода по магазинам одежды и для обряда бракосочетания.
Обряд был назначен господином Скоробогатовым через месяц после знакомства. Я узнала об этом из записки: "Л. Сочетаемся завтра в 14. Банкет в 18. От вас 10 человек. Платье будет к 10. Парикмахер к 11.
Хорошенько выспись. К.".
Я составила список своих гостей. Их оказалось ровно десять. Я сделала шесть звонков. Четверо ответили восторженным согласием. Один абонент фыркнул в трубку: «Обалдела?», а Гена сказал, что приглашен со стороны жениха.
Я выспалась и позволила сосредоточенной девушке и ее юной ассистентке заниматься моим лицом и моими волосами.
К часу приехали девчонки, потрясенные событием. Они ахали в четыре глотки и таращили восемь глаз. До чего женщины любят свадьбы! А уж в нашем возрасте…
Мы быстренько выпили по рюмке, закусили, и они обрядили меня в роскошное длинное платье из плотного шелка персикового цвета.
Меня забавляло их серьезное, трепетное отношение к моей свадьбе. Впрочем, они ведь не знали, что это фарс.
За нами приехали, и мы, погрузившись в две машины, поехали в загс.
Господин Скоробогатов ждал меня на ступенях, и я имела возможность взглянуть на него со стороны. В строгом темном костюме он был очень неплох. Волосы у него несколько отросли, а лицо от городской жизни побледнело и с него сошел грубый загар.
Он держался очень прямо, был напряжен и выглядел настоящим женихом, и, когда легко сбежал мне навстречу, я перехватила одобрительное переглядывание моих девчонок.
Его жесткая ладонь, с которой еще не сошли многолетние мозоли, дрожала, когда он взял мои пальцы, и я удивилась такому волнению. Да он сентиментален!
Обряд заканчивался предложением поцеловаться, что мы и сделали. Вернее, я коснулась губами холодных неподвижных губ моего мужа. Это был наш первый поцелуй.
У господина Скоробогатова было опрокинутое лицо, и он казался готовым упасть в обморок. Его вид вызвал во мне неожиданный укол нежности, такой же, как когда я впервые дотронулась до его плеча и оно доверчиво и покорно вошло в мою ладонь.
Я крепко сжала его локоть и шепнула, стараясь скрыть мою растроганность:
— Эй, мы уже женаты. Поцелуй меня, и пойдем отсюда!
Он ошалело взглянул на меня и, пошатнувшись, ойкнул, и рассмеялся, и крепко обнял меня за талию, и воскликнул, искренне радуясь:
— Ребята, я женат! Я женат на лучшей женщине в мире! Ура!
И ребята — три незнакомых мне мужика и Генка — тоже крикнули «ура!», и «ура!» крикнули мои девчонки, и неожиданно к ним присоединились официальные лица, и мы, радостные, словно школьники после уроков, выскочили из регистрационного зала.
Костины ребята и мои девчонки на удивление быстро сдружились, и все время до банкета мы где-то бродили, совершая короткие броски от одного места до другого на нескольких машинах, садясь всякий раз в другом составе, и пили шампанское, и танцевали под магнитофон, и мои девчонки тискались с ребятами.
И я уже знала, что ребят зовут Олег, Виктор и Сергей. А Генку я знала давно. Он был адвокатом и человеком, близким Академику, он присматривал за мной и улаживал все мои дела, пока я ждала Костю.
Честное слово, я тогда так и подумала: «Пока я ждала Костю» — так подействовала на меня атмосфера этой бутафорской свадьбы. Периодически я забывала о том, что это фарс, искренне радовалась происходящему и обнималась с Костей, откидываясь в его сильных руках. Я забыла о возрасте, веселилась, смеялась, пила, танцевала. Господи! Это ведь была первая моя свадьба.
* * *
В первый раз я вышла замуж в 18 лет. Сереже было почти 25, он был геолог, носил довольно жидкую русую бороду, играл на гитаре и пел. Я влюбилась в него без памяти. Мы подали заявление в загс в тот день, когда мне исполнилось 18, и через месяц расписались. Прямо в загсе мы выпили со свидетелями шампанского и поехали в Бронницы к Сережиной матери.
Там ждал меня сюрприз. Подарок от Сережи.
Практически единственный, который я от него получила. Зато такой, какого никто другой мне не делал.
Второй раз я вышла замуж в 38 лет. Моему мужу было ровно вдвое больше. Нас расписали на дому. А потом мы обедали с регистраторшей и двумя важными стариками — друзьями Академика, нашими свидетелями. После обеда новобрачный прилег отдохнуть, а я вымыла посуду и села читать учебник по органической химии.
* * *
Ай да свадьба! Шальная, молодая, с шутками, розыгрышами… Такая прекрасная!
Жаль только, не настоящая. Мне стало грустно. Я устала веселиться, устала от счастья, присмирела, притихла, ходила как автомат за веселящимися друзьями.
Наконец пришло время ехать в ресторан. Я забилась в угол на заднем сиденье машины.
О чудо! Мы с Костей остались одни. Никто не сел в нашу машину. Друзья решили проявить деликатность, дать нам побыть наедине.
Костя обнял меня одной рукой за плечи, другой поднял мое лицо за подбородок. Его глаза сияли.
— Леночка! Если бы только знала, как я счастлив!
И он легко-легко коснулся моих губ удивительно нежными теплыми губами.
Ой-ей-ей! Что ж это мне так плохо?
Я устроилась под его рукой и, близко глядя в шальные ярко-синие глаза как можно более трезвым взглядом, спокойно сказала:
— Я рада, что смогла помочь вам. Еще немного, и сегодняшний вечер кончится, и мы сможем поздравить себя с еще одним этапом.
Костя моргнул, словно не понимая, его лицо изменилось, погасло, стало замкнутым и спокойным.
Он коротко хохотнул, снял руку с моего плеча и откинулся на спинку сиденья:
— Вы незаменимая помощница, Елена Сергеевна.
Остаток пути мы молчали, и я приводила в порядок свои мысли и чувства.
Свадебный банкет был заказан в одном из лучших ресторанов города. Мой ресторанный опыт к тому времени не превосходил воробьиный нос, и я была оглушена невиданной доселе роскошью. Все сверкало, сияло и искрилось.
Я чувствовала себя маленькой несчастной обманщицей. Все силы уходили на то, чтобы достойно играть свою роль.
Распорядитель свадьбы, молодящийся, лощеный, очень противный, построил гостей в две шеренги, чтобы под музыку встретить молодых, сиречь нас с господином Скоробогатовым.
Гостей было много. Среди чужих лиц (видимо, полезных для будущего бизнеса; дело прежде всего. О Господи!) я увидела Лидуню с мужем Лешкей, Ларису и отца Николая (в цивильном костюме), Таньку, Милку и Мишу.
Я еще раз обвела глазами гостей. Миша был один.
Мне стало очень горько. Я как-то сразу утомилась дурацкой ролью невесты, выдернула руку из-под локтя господина Скоробогатова и обняла сначала Лешку, потом Николая, потом шагнула к Мише.
Он увидел мое расстроенное лицо, обнял меня и, поблескивая бесовскими глазенками, сладким голосом запел:
— Ничего не случилось. У бедняжки жуткая мигрень. Ты же знаешь, у нее бывает. Мы рады за тебя, поздравляем.
Он целовал мои щеки влажными губами, и я понимала, что он врет, просто они так решили, что он придет один и посмотрит, что здесь как, и потом они решат, стоит ли поддерживать с нами отношения.
Богатство приема приятно удивило Мишу. Мне стало грустно и противно. Я за плечо повернула к себе господина Скоробогатова, принимавшего поздравления со всех сторон, и представила ему Мишу.
Тот цепким оценивающим взглядом окинул господина Скоробогатова и, что-то решив для себя, выбрал самый родственный тон для извинения за отсутствие жены.
Господин Скоробогатов слушал его с приветливой улыбкой. Я поняла, что Миша ему не понравился. А тот все пел-разливался.
Распорядитель оправился от катаклизма, вызванного моей неорганизованностью, снова всех построил и пригласил к столу. Под звуки марша Мендельсона мы с господином Скоробогатовым под руку прошли вдоль (между) шеренг, и наконец все получили возможность сесть.
Я нашла глазами Милку и указала на Мишу. Она понятливо и согласно моргнула и прилипла к нему до конца вечера.
* * *
Тостов, подарков, криков «Горько!» (следовательно, поцелуев), танцев, игр и прочих развлечений хватило ровно на шесть часов.
Миша изображал из себя ближайшего родственника, лез целоваться ко мне и господину Скоробогатову, потребовал завернуть ему кусок свадебного торта для жены, «которая, бедненькая, хотела, так хотела быть на свадьбе».
Милка перехватила мой свирепый взгляд, перемигнулась с Лешкой, и они быстренько упоили Мишу до положения риз и отправили на такси домой вместе с тортом.
А я достойно выстояла шестичасовую вахту и считала себя вправе отбыть на заслуженный отдых.
От усталости и выпитого у меня открылся философский взгляд на вещи, и, целуя подруг, я поведала им:
— В старости меньше сил, но больше выносливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25