– Они внутри? – Румер кивнула.– Дай-ка посмотреть, – Зеб отодвинул листочки. Там оказались четыре бельчонка, каждый размером с полевую мышь. Их серебристые шкурки блестели в свете кухонной лампочки, их хвосты только-только начали распушаться. Румер держала их в своих ладонях и рыдала. Подождав пару минут, Зеб забрал у нее мертвых зверьков. Он вынес бельчат вместе с коконом на улицу и положил на выступ скалы, чтобы мать могла их увидеть. Она сразу же спрыгнула с окна. Дико визжа, белка снова и снова перебегала от одного из своих погибших малышей к другому. Оставив ее наедине со своим горем, он вернулся в дом.Румер все еще сидела на полу. Зеб наклонился, взял ее под мышки и поставил на ноги. Он помнил, как двадцать пять лет назад, развозя утренние газеты, они нашли сбитую машиной кошку. Румер тогда спрыгнула с велосипеда и схватила мертвую кошку на руки, а Зеб сел подле нее и обнял их обеих.– Почему это случилось? – хлюпала она носом. – Если бы он предупредил меня, то я залезла бы наверх и спасла их.– Скорее всего, он об этом даже не подумал, – Зеб живо представил себе недоумевающее выражение на лице соседа.– Я никогда не плачу на работе, – сказала Румер. – То есть очень редко… но когда я увидела, как спилили дерево, как пострадали звери… Белки Мыса Хаббарда; ведь они, наверное, потомки тех, повадкам которых обучала меня твоя мать. И они такие маленькие… они неспособны защитить себя.– Знаю, – кивнул Зеб.Он крепко сжимал ее в объятиях, пока она проливала горючие слезы.– Думаешь, я идиотка? – спросила она. – Раз переживаю по подобным пустякам?– Вовсе нет. Ты же Румер.– Что это значит? – прошептала она.Зеб выпустил ее из своих рук и провел в гостиную. Летний ветерок задувал в открытые окна, принося терпкий запах соли и цветов. Тысячу раз он бывал в этой комнате, сначала как друг Румер, затем в качестве влюбленного в нее, а потом уже как муж Зи и отец Майкла. Повсюду висели семейные фотографии, но стоило ему заглянуть в голубые глаза Румер, как все снимки отошли на второй план.– Румер, – прижав ладони к ее лицу, сказал он.– Объясни мне, что это значит, – попросила она.– Это значит любовь, – пылко ответил он. – Любовь ко всем и ко всему.– Но посмотри на меня, – сказала она. – Я одна… я не могу быть с кем-то еще.– И я тоже не могу, – сказал Зеб.Он никогда не мог быть с кем-либо еще, кроме нее. Как долго он знал, что она та – единственная? Похоже, целую вечность. Ну, по крайней мере, с самого детства уж точно. Но им овладела страсть к ее сестре, и из-за этого он сам все разрушил.– Зеб, в чем дело? – спросила она.– Ни в чем, – ответил он, но потом передумал и потянулся к ее руке. Она взяла его ладонь; их обоих трясло, словно осиновые листья.– Расскажи мне, Зеб.Зеб никак не мог унять дрожь. Он встал и подошел к барометру, висевшему на северной стене. Постучав по нему пальцем, он увидел, как ртуть медленно струилась по стенкам стекла. Он гадал, где же сейчас был Сикстус, и надеялся, что непогода минует старика. Румер тихо последовала за ним; когда она встала рядом, он ощутил жар от ее тела.– Пожалуйста, Зеб, – сказала она. – Расскажи мне, что стряслось.Зебу хотелось привлечь ее к себе и не отпускать до утра. Неужели она не знала, как долго он сдерживал свои чувства? Нечто подобное было у них и раньше; как тяжело им было перейти от дружеских отношений к чему-то большему. И ему и ей это давалось отнюдь не просто. Но много лет назад они шаг за шагом нащупывали путь к новому и неизведанному.Их ухаживания развивались по стандартному для Мыса Хаббарда сценарию – они оставляли записки друг другу в выдвижном ящике «Фолейс». Перед первым поцелуем он боялся, что она повалится на землю и станет смеяться. Румер была для него совсем как младшая сестра. Чуть позже – как лучшая подруга. Но как можно фантазировать о плотских утехах с сестрами или друзьями? Ведь это считалось верхом неприличия.В случае с Элизабет все оказалось иначе. Она была для него запретным плодом – но в то же время обыкновенной соседской девчонкой. Из двух сестер Ларкин она была олицетворением риска – подростком Зеб подглядывал за ней, когда она переодевалась у открытого окна. Брея ноги в ванной, она делала все для того, чтобы обеспечить парню самый полный обзор. А выходя из душа, она не сразу брала полотенце, а еще пару минут расхаживала нагишом по комнате. И мало-помалу она свела Зеба с ума.Но куда ей было до Румер! Румер Ларкин проникла в его мысли и прочно обосновалась в его сердце. Она была частью его, в точности как соленая вода и море. Он знал Румер лучше, чем кто бы то ни было; он знал ее наизусть – ну, так ему тогда казалось. Хотя он с легкостью представлял себе, как целует Элизабет – даже силой овладевает ею, – прикосновения к Румер страшно пугали его. Чтобы от закидывания подружки водорослями продвинуться к жарким поцелуям, ему требовалась помощь.Здесь его и выручил ящик. Старый ящик из «Фолейс», где все наивные парочки оставляли свои любовные записки. Будучи детьми, они обожали в голос поржать над самыми сентиментальными письменами, сидя на деревянных креслах в кафе. Позже, став подростками, они читали признания на клочках бумаги уже без лишнего гогота, представляя себе свои собственные будущие любовные послания.Зеб первым решился на этот шаг: его потуги вылились в написанное для Румер школьное сочинение, темой которого было созвездие двух лучших друзей. В этом тексте рассказывалось о живших у моря мальчишке и девчонке (о нем самом и Румер). Спустя многие годы, после ловли крабов и рыбы большими сетями, они во время сильного шторма потеряли друг друга. Решив, что им уже не суждено встретиться, мальчишка лишился последних надежд. Он отправился в свою морскую пещеру, чтобы умереть там, так он тосковал без своей подружки. Но тут поднялись гигантские волны, и внезапно он очутился в воде. И вдруг, в глубине он заметил мерцавшие нити света звезд. Оказалось, что это была сеть девчонки. И она вытащила его на берег и заключила в свои объятия, а потом они улетели на небо, где и стали жить-поживать, и их любовь светила им путеводной звездой.Румер эта история очень понравилась: он помнил, как она на радостях обвила руками его шею. Пару секунд они крепко держали друг друга; он уткнулся носом в ее шею, чувствуя запах ее лимонного шампуня. Она откинула голову назад, и он поцеловал ее в губы, после чего в их жизнях начался новый этап. Им было по шестнадцать лет.Через пять лет наступило время для следующего прыжка вперед. Они как раз заканчивали обучение – Зеб в Колумбийском колледже, а Румер в Тринити-колледже. Их отношения развивались по нарастающей, пробуждая в них желание заняться любовью. Даже сейчас Зеб был уверен, что тогда Румер хотела этого не меньше его. Они оба были серьезными и рассудительными, но все выжидали, пока им стало совсем невмоготу.Однако Румер так и не смогла переступить эту грань. Он как-то даже наведался в ее колледж, они жарко целовались, но она вдруг испугалась, что их застукает ее соседка по комнате. В другой раз, уже в Нью-Йорке, они сидели в комнате Зеба с зажженными свечами, и их обволакивал приглушенный джаз; но тут позвонила Элизабет и попросила помощи в проблеме, разрешить которую было под силу лишь Румер.И наконец в первый день весны он ждал ее у Индейской Могилы, но она так и не пришла тогда.Румер осталась дома, а Зеб напрасно надеялся увидеть ее.Он ждал в палатке любовь всей своей жизни, и она даже не сумела придумать правдоподобную отговорку. Она сказала, что проверила ящик, но не нашла там его записки. Почему же она хотя бы честно и открыто не призналась ему, что по-прежнему любила и желала его, но просто еще была не готова?Если бы у них все обернулось иначе, то смогли бы они изменить ход дальнейших событий? Он убеждал себя, что в таком случае не переметнулся бы к Элизабет – хотя ведь она сама первая и спровоцировала его. Он был убежден, что если Румер и считала себя обманутой, ее страдания ничем не отличались от того, что пришлось пережить ему в тот час, когда она подвела его.Прошли годы супружества с Элизабет, и он мог видеться с Румер лишь в те дни, когда она приезжала в Калифорнию навестить Майкла. Они были одной большой счастливой семьей; при встрече со своей любимой тетей мальчуган верещал от восторга. Зеб был вежлив, нежен, но нарочито держался на расстоянии, не желая ворошить старые события. Но когда в прошлом сентябре в космосе прогремел тот взрыв, все его мысли были только о Румер.Через двор от них, под окном коттеджа стоял мужчина в костюме. Он разговаривал со своим «профи» по ландшафтному дизайну, указывая на те деревья и кусты, которые требовалось спилить.– От этих сосен придется избавиться, – сказал он. – И от того бамбука тоже.Взревела бензопила.Румер подошла к окну и выглянула на улицу. Зеб обнял ее за талию и увлек обратно в комнату.– Не надо, – прошептал он. – В это дерево попала молния… оно все равно умрет. Видишь обугленную сторону? И как бы то ни было, оно принадлежит ему. Он имеет полное право делать все, что ему взбредет в голову.– Но я люблю то дерево, – жалобно сказала она. – Мы с тобой лазали на него.– Мама просила нас не тревожить гнездо малиновки…– Может, мне все-таки поговорить с ним? Думаешь, я не смогу помешать ему?– Нет не сможешь, – ответил он. – Он считает, что, избавляясь от растительности, тем самым повышает стоимость наших участков.– Он так сказал? – ахнула Румер.Зеб кивнул. Поглядев в окно, он заметил, как новый владелец возбужден и какую испытывает радость. Ведь он недавно купил этот дом и теперь обустраивал его по своему вкусу. И он имел на это право. Но от подобных мыслей Зеба выворачивало наизнанку, и он чувствовал, как Румер дрожала в его руках.– Стоимость наших участков… – прошептала Румер. – Но при чем тут деньги? Вся ценность в этой земле… в этом чудесном Мысе.– Ему этого понять не дано. В этом все дело.Они стояли у окна и глядели на бухту. Люди постепенно покидали пляж; на песке осталось всего несколько ярких зонтиков. Мороженщик позвонил в колокольчик, соблазняя сластями проходивших мимо ребятишек. У брекватера покачивалась пара рыбацких лодок, а в море белели паруса яхт.– Это чудесное место, – сказал Зеб.Румер шмыгнула носом и, похоже, удивилась, когда он взял ее ладонь и повел за собой к диванчику. Они уселись, и он тяжко вздохнул. Ценность земли… Новый сосед подвигнул Зеба на философские размышления; он понял, что Румер горевала не только об умерших бельчатах и спиленных деревьях. Источником ее печали было их детство, их воспоминания и все то, что они когда-то упустили.– Что с тобой? – спросила Румер.– На днях ты спросила меня, почему я больше не летаю в космос.– Я даже не знаю, верить тебе или нет. Ведь это дело всей твоей жизни.– Уже нет, – Зеб покачал головой.– Тогда расскажи мне, почему.– В сентябре прошлого года там наверху кое-что случилось, – он нежно гладил ее руку. – Из-за этого я и спустился на землю.Она пристально посмотрела ему в глаза.– Ты глядел вниз, а я наверх… столько ночей, когда я видела сны, мое тело улетало туда, к тебе… К моему старому другу Зебу.Скользнув взглядом по небу и позолоченным облакам с розовым отливом заката, Зеб вздохнул:– Мне казалось, что я слишком далеко отсюда… вот о чем я думал. Я думал: а как же я вернусь? Увижу ли снова своих любимых и знакомых? Я прижимался лбом к иллюминатору и смотрел вниз, на Землю, и клянусь, мы как раз пролетали прямо над Мысом Хаббарда, когда…– Что произошло?– Взрыв челленджера.Румер широко раскрыла глаза от удивления и приготовилась слушать. Она не могла знать, что, рассказывая эту историю, он каждый раз ощущал тот взрыв в собственном теле. На Мысе же царило безмятежное спокойствие; они с Румер сидели бок о бок, а Зеб вновь очутился во власти воспоминаний.Его пальцы впились в край диванной подушки, на которой он сидел. Это было непроизвольное движение; он его даже не заметил. Но Румер увидела и взяла его за руку. Их пальцы сомкнулись, даря друг другу тепло и умиротворение. У Зеба вспотела ладонь, но Румер все равно держала ее, не сводя с него глаз. Его волнение и боль передались ей – так остро она чувствовала любимого, его переживания.– Загорелась электропроводка, – тихо сказал он. – У меня уже был подобный опыт; мы решили, что ничего серьезного… – Пусть так, но ему вновь почудился запах горелой резины и плавящегося пластика, от которого слезились глаза и першило в горле. Порою Зебу мерещилось, что гарь и дым впитались в его кожу и волосы, и он уже никогда не сможет смыть с себя это…– Но по ощущениям это напоминало землетрясение. Нас будто кто-то хотел вышвырнуть прочь из неба. Было впечатление, что мы попали в черную дыру.– И долго?..– Это длилось всего несколько секунд, – сказал Зеб. – Компьютерная система сообщила нам, что загорелось в панели управления с правого борта… Наш пилот, Мэл Дэвис, сразу же ринулся туда. Он отлично справился – мы быстро отключили неисправные приборы.– А там был огонь?– По крайней мере мы ничего не видели. Но пришли к выводу, что еще легко отделались – ведь когда мы услышали… вернее, почувствовали взрыв, то не знали, что и думать. Дело в том, что неисправность в принципе была незначительной. Существует установленный порядок действий; и мы постоянно отрабатывали их на земле. Мы локализовали возгорание и благодаря этому избежали аварийной ситуации.– Но ведь вы находились в космосе, – сказала Румер. – Наверняка вам было страшно.– Нас отлично натаскали, – сказал Зеб и услышал гулкое биение своего сердца, – для таких случаев В симуляторе бывали взрывы и помощнее. Но, да – мы находились в космосе. Ужасно далеко от всего, что мне было так дорого. И от тех, кого я любил…Он помнил, как вместе с Мэлом тушил пожар. Когда опасность миновала, Мэла стал душить смех. Но это была истерика. А Зеб даже смеяться не мог, он был в ступоре.– От Майкла? – уточнила Румер, дав ему помолчать.– И от тебя…– От меня?– Да. От тебя и от Майкла, – взволнованно повторил Зеб. – Мы летели на такой огромной скорости – совершили последний виток на орбите, после чего пошли на снижение. Но мои мысли неслись еще быстрее. Ты и Майкл… я не мог дождаться посадки, чтобы немедля не навестить вас.– Ты звонил тогда, в сентябре, – вспомнила Румер. – Отец говорил мне…– Да. Я хотел, чтобы ты взяла трубку, но к телефону подошел Сикстус… Он сказал, что ты работаешь где-то в поле. По-моему, я ничего не говорил ему о взрыве – он решил, что я просто справлялся о твоем и его здоровье. Тогда я и узнал от него о свадьбе Даны будущим летом. Потом я звякнул Винни – насчет аренды ее гостевого домика. Со мной что-то случилось. С сердцем, с мозгами, которые раньше были набекрень. Я начал думать. Мне требовалось произвести переоценку ценностей. Отыскать непреходящие ценности в этом мире, понимаешь? Я пытался выделить то, что было по-настоящему важно в моей жизни. На это ушло немало времени, но я все-таки понял, что нужно сделать.– Приехать сюда?– Да, сюда, домой, встретиться с тобой, – потерев затылок, устало сказал Зеб. – И привезти сюда Майкла. Я знал, вернее, надеялся, что это пойдет ему на пользу. Тут мой дом… Хоть я и жил в других городах, душой я всегда оставался жителем нашего неповторимого Мыса.– Да, – прошептала Румер. – Ведь твое место здесь, у нас.– Я долго пытался отрешиться от всего…– Но ты не смог. И взрыв в космосе согнал с тебя всю прежнюю шелуху.Снаружи, вгрызаясь в ствол сосны, визжала бензопила. У Зеба от этого звука прямо-таки заболел живот. Он думал о спиленных новым соседом деревьях, которые они с Румер так любили. Он должен был рассказать ей и выяснить, что она чувствовала– эта необходимость нарастала в нем с каждым днем, сжимая сердце и сдавливая горло. Такое состояние напомнило ему стартовое окно – когда для ответственного задания отводилось ничтожно мало времени.Они стояли рядом и под звуки уничтожения любимого дерева смотрели на закат Желтый свет растекся по пляжу и морю, и Зеб подумал о стартовых окнах. Как-то в июне планировался запуск челленджера «Эндевор» для дальнейшей стыковки со спутником «Эврика» с целью возвращения его на Землю после года, проведенного на орбите. При окне в семьдесят одну минуту они добрались до цели на шестьдесят седьмой.В другой раз им предстояло запустить ракету «Дельта II», чтобы вывести на орбиту вокруг Земли и луны американо-японский космический аппарат «Геотейл». Стоял июль – это было почти десять лет назад, – и в их распоряжении было двадцатидвухминутное окно. И невзирая на сложный расчет кеплеровских элементов, они выполнили свою задачу.– О чем ты думаешь? – спросила она.– О стартовых окнах.– А какое отношение они имеют к нам?– Ну, – пояснил Зеб, – они представляют собой жесткие временные рамки для неких событий. Например, для пролета орбитальной станции, с которой нужно состыковаться челленджеру… или час суток, когда полезная нагрузка спутника должна оказаться над конкретным регионом планеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45